День Шакала

Глава 6

Письмо для Виктора Ковальского было в Риме уже на следующее утро. После того, как огромный капрал получил на почте дневную корреспонденцию, в фойе гостиницы его вдруг окликнул посыльный:

- Signor, per favore...[11]

Как обычно, Ковальский хмуро повернулся. Итальяшку он не знал, но в этом не было ничего странного. На них он никогда не обращал внимания. Молодой темноглазый человек подошел к Ковальскому, держа в руке письмо.

- Ег una Lettera, signor. Per un signor Kowalski... No cognosco questo signor... E forse un francese?[12]

Ковальский не понял ни слова из этого бормотания, но как-то, узнав собственное имя, хотя и ужасно исковерканное итальянцем, уловил смысл сказанного. Он выхватил письмо и уставился на небрежно написанное имя и адрес.

В отеле он значился под другой фамилией, но, не читая газет, знал, что пятью днями раньше одна из парижских газет опубликовала сенсационную новость о трех главарях ОАС, находящихся в настоящее время в гостиничном номере на верхнем этаже.

Ковальского беспокоило только то, что никто не должен был знать, где он находится. И все же письмо заинтересовало его. Он никогда не получал писем, и поэтому это было для него, как и для множества простых людей, знаменательным событием. Как капрал узнал от итальянца, сейчас преданно, по-собачьи глядевшего в глаза, Ковальский был единственным человеком, способным решить дилемму, возникшую перед персоналом отеля, что же делать с письмом на имя синьора, не являющегося постояльцем.

Ковальский надменно взглянул на посыльного.

- Bon, je vais domander.[13]

Итальянец и бровью не повел.

- Domander, domander, - повторил Ковальский, указывая пальцем наверх. И тут итальянец понял.

- Ah, si. Domander. Prego. Signor tante grazie...".[14]

Ковальский ушел, а итальянец, все еще неистово жестикулируя руками, рассыпался в благодарностях. Поднявшись на лифте на восьмой этаж, бывший капрал был встречен вооруженным охранником. Таков был заведенный порядок в случае, когда лампочки над дверями лифта указывали, что тот поднимается выше седьмого этажа. Мгновение они смотрели друг на друга. Потом тот щелкнул предохранителем и спрятал пистолет в карман: в лифте, кроме Ковальского, никого не было.

Помимо этого охранника было еще двое. Один у пожарного выхода в другом конце коридора, другой - у лестничного пролета. Кстати, там же были установлены и мины-ловушки, хотя администрация отеля об этом не знала. Их можно было считать безобидными, но только тогда, когда ток, подведенный к детонаторам от стола коридорного, был отключен.

Четвертый охранник дневной смены находился на крыше здания, как раз над номером, где жили шефы. На случай нападения было еще трое охранников, сейчас спавших в своих комнатах после ночной смены и готовых в любой момент приступить к исполнению своих обязанностей. Двери лифта на восьмом этаже были заварены снаружи, но если лампочки указывали, что лифт поднимается на самый верх, моментально объявлялась тревога. Такое произошло однажды, да и то по чистой случайности. Посыльный с подносом напитков нажал кнопку девятого этажа. После этого у него отпала всякая охота поступать так опрометчиво.

Дежуривший на этаже охранник позвонил наверх, сообщив, что прибыла почта, а затем махнул Ковальскому, чтобы тот поднялся на этаж выше. Бывший капрал уже спрятал предназначенное ему письмо во внутренний карман. Корреспонденция для шефа находилась внутри стального чемоданчика, пристегнутого цепочкой к левому запястью. Ключи были только у Родена. Через несколько минут полковник ОАС снял чемоданчик с руки Ковальского, и тот отправился досыпать в свой номер, чтобы потом, вечером, сменить дежурившего на этаже охранника. У себя он и прочитал письмо, начав с изучения подписи под ним. Ковальский очень удивился, увидев, что оно было от Ковача, который едва умел писать, впрочем, так же, как и Ковальский читать. Несмотря на то, что они не виделись уже целый год, письмо было кратким.

Ковач писал, что ему прочитали статью в газете, в которой говорилось, что Роден, Монклер и Кассон прячутся в римском отеле. И он подумал, что с ним, наверняка, должен быть его старый приятель Ковальский. Поэтому Ковач и писал это письмо, так просто, наудачу.

Далее он жаловался, что во Франции в эти дни нелегко. Повсюду эти ищейки проверяют документы. А им только и поступают приказы грабить ювелирные магазины. Сам Ковач участвовал уже в четырех налетах. А это не шуточки, особенно когда всю выручку приходится отдавать. В Будапеште в старые добрые времена, хоть и продолжались они всего две недели, было получше.

В конце сообщалось, что две недели назад Ковач встретил Мишеля и тот сказал ему, что виделся с Йойо. Так вот, Йойо сказал, что малютка Сильви заболела. Лейка у нее какая-то. Что-то с кровью, вроде. Но Ковач уверял, что скоро все будет в порядке, и пусть Виктор не волнуется.

Но Виктор очень обеспокоился. Одна только мысль, что Сильви, его крошка Сильви заболела, уже приводила его в отчаяние. За свои 36 лихих лет Виктор ничто не принимал так близко к сердцу. Ему было 23, когда немцы оккупировали Польшу. А через год навсегда исчезли в черном фургоне родители. Он был достаточно взрослым, чтобы понять, чем занималась его сестра в захваченном немцами отеле за собором, куда не прекращался поток немецких офицеров. Это так огорчило родителей, что они пошли и высказали свое недовольство военному коменданту. Попав к партизанам, Ковальский убил своего первого немца в пятнадцать лет. Ему было 17, когда пришли русские. Но его родители, всегда ненавидевшие и боявшиеся их, когда-то рассказывали ему ужасы о том, что те делали с поляками. Поэтому он ушел и от партизан, которые, кстати, позже были расстреляны по приказу комиссаров. Как загнанный зверь, Виктор Ковальский направился на Запад в сторону Чехословакии. Потом была Австрия, где костлявый, долговязый юноша, шатающийся от голода и говорящий только по-польски, попал в лагерь для перемещенных лиц.

Там посчитали, что это еще один безобидный беженец, коих было много в то время по всей послевоенной Европе. На американских продуктах силы быстро восстановились. Однажды ночью, весной 1946 года, он бежал в Италию, а оттуда во Францию в компании с другим поляком из лагеря, говорившим по-французски. В Марселе Ковальский забрался в магазин, убил владельца, вышедшего на шум, и снова кинулся в бега. Спутник бросил его, посоветовав податься в Иностранный Легион, единственное безопасное в этой ситуации место. На следующее утро Виктор записался туда и был направлен в Сиди-Белль-Аббе, а полицейское расследование в Марселе полностью зашло в тупик. Этот средиземноморский город был все еще крупнейшим портом, через который поставлялись американские продукты, и убийства, совершаемые из-за них, не были чем-то необычным. Поэтому дело по убийству, совершенному Ковальским, было закрыто через несколько дней, так как непосредственный преступник не был найден. Однако Виктор узнал об этом уже будучи легионером. Ему было всего 19 лет, и старослужащие окрестили его "Малютка". Но вскоре он показал им, на что способен, и его стали называть "Ковальский".

Шесть лет, проведенных в Индокитае, окончательно уничтожили все, что могло еще остаться в нем от нормального человека. Потом громадный капрал был направлен в Алжир. Но перед этим назначением Ковальский прошел полугодичный тренировочный курс в пригороде Марселя. Там он встретился с Джулией, маленькой, новредной потаскушкой из бара в районе доков. Тогда у нее были проблемы с сутенером. Одним ударом Ковальский вырубил его, и тот, пролетев через весь бар, не приходил в себя в течение 10 часов. На многие годы сутенер потерял хорошую дикцию, так ужасно была разбита нижняя челюсть. Джулии понравился громила-легионер, и несколько месяцев он был ее "защитником", провожая ее домой после работы в неряшливую мансарду. Между ними не было любви, была лишь только страсть, особенно с ее стороны. Но, узнав, что забеременела, Джулия сразу остыла. Ребенок, с ее слов, был его. И так как он хотел иметь детей, то поверил этому. Джулия же заявила, что ребенок ей не нужен, и она знает бабку, которая сделает все, что надо. Ковальский дал ей затрещину и пообещал убить, если она это сделает. Через три месяца он должен был возвращаться в Алжир. Тогда же,Виктор подружился с другим поляком, бывшим легионером Йозефом Гржибовским, которого все звали "Поляк Йойо". Тот стал инвалидом после Индокитая и сошелся с веселой вдовой, продающей закуски с небольшой тележки на перроне железнодорожного вокзала. После женитьбы в 1953 году, они вместе стали катать эту тележку. Йойо, прихрамывая за своей женой, рассчитывался с покупателями, пока та готовила бутерброды.

По вечерам, когда не было работы, Йойо любил посидеть в барах, где собирались легионеры из близлежащих казарм, и поболтать с ними о былом. Большинство из них были молоды. Когда Йойо уже служил в Индокитае, они были только новобранцами. Но однажды вечером он встретил Ковальского. Именно к Йойо обратился Ковальский за советом насчет ребенка. Бывший легионер во всем соглашался с ним, ведь оба были когда-то католиками.

- Она хочет избавиться от ребенка, - сказал Виктор.

- Сука, - ответил Йойо.

- Точно, корова, - согласился Виктор.

Они выпили еще, уныло уставившись на зеркало в глубине бара.

- Несправедливо по отношению к сосунку.

- Твоя правда, - согласился Йойо.

- Никогда не имел детишек, - подумав, промолвил Виктор.

- И я, хоть и женат, - ответил Йойо.

Ранним утром, уже порядком набравшись, они придумали план и торжественно выпили за него. На следующий день Йойо вспомнил обещание, но не знал, как бы это получше преподнести своей мадам. На это ушло три дня. Несколько раз он намекал ей, ходя вокруг да около, и потом, уже в постели, выложил все напрямую. К его удивлению, жена была рада. На том и порешили.

Виктор вернулся в Алжир к майору Родену, командовавшему батальоном уже в новой войне. А в Марселе Йойо с женой угрозами и лестью охаживали беременную Джулию. К тому времени, когда Ковальский уехал из Марселя, она была на четвертом месяце. Об аборте не могло быть и речи, о чем Йойо угрожающе сообщил сутенеру с поломанной челюстью, вновь появившемуся на горизонте. Но этот тип начал уже с осторожностью относиться ко всем легионерам, даже старым и хромым ветеранам. Поэтому, грязно обругав свой бывший источник доходов, он надолго скрылся из виду.

В конце 1955 года Джулия произвела на свет голубоглазую, с золотистыми волосиками девочку. Супруги Гржибовские вместе с Джулией заполнили документы об удочерении. Последняя вернулась к своей прежней жизни, а чета Йойо заполучила дочку, назвав ее Сильвией, о чем было сообщено в письме Виктору. Тот, как ни странно, был неимоверно счастлив, но никому об этом не рассказал. У него никогда не было ничего такого, по-настоящему личного, с чем бы ему пришлось расстаться, посвяти он кого-либо в свою тайну.

Однако три года спустя, перед опасным рейдом в горах Алжира, капеллан предложил ему написать завещание. Виктору это никогда не приходило в голову. У него не было ничего, что можно было бы оставить после смерти, так как весь свой заработок Ковальский спускал в барах и публичных домах во время редких отпусков. Но капеллан убедил его и помог тому составить завещание. Виктор Ковальский оставил все свое движимое и недвижимое имущество дочери некоего Йозефа Гржибовского, бывшего легионера, в данный момент проживающего в Марселе. Позже копия этого документа вместе со всем досье Виктора Ковальского была направлена в Министерство Вооруженных Сил Франции, в Париж. Когда его имя стало известно французским силам безопасности в связи с террористическими актами в Бонне и Константине в 1961 году, его личное дело, наряду с другими, было извлечено из архивов и легло перед сотрудниками Службы "Действие". Гржибовскому нанесли визит, и все сразу прояснилось, но Ковальский так и не узнал об этом.

Он лишь дважды видел свою дочь. В 1957 году, после ранения в ногу, когда его послали на лечение в Марсель, и в 1960-м, когда он сопровождал подполковника Родена, который должен был выступить свидетелем на трибунале. В первый раз девочке было два, а во второй - четыре с половиной года. Ковальский приехал, нагруженный подарками для семьи Йойо и игрушками для Сильвии. Они подружились, ребенок и похожий на медведя дядя Виктор. Но он никогда и никому не говорил об этом, даже Родену. И сейчас, когда она заболела какой-то лейкой, Ковальский все утро не находил себе места. После обеда он снова поднялся наверх, где ему пристегнули к руке стальной чемоданчик. Роден ожидал важное письмо с указанием точной суммы денег, полученных в результате серии вооруженных налетов за предыдущий месяц. Поэтому он хотел, чтобы Ковальский второй раз сходил на почту после обеда.

- А что такое "лейка" ? - неожиданно выпалил капрал.

Роден, пристегивающий цепочку к его запястью, удивленно взглянул.

- Не знаю, - ответил он.

- Это заболевание крови, - объяснил Ковальский.

С другой стороны комнаты, где Кассон читал журнал, раздался смех.

- Лейкемия, ты хочешь сказать? - наконец произнес он.

- Ну и что же это такое, мсье?

- Это - рак, - пояснил Кассон. - Рак крови.

Ковальский взглянул на Родена, стоявшего перед ним. Он не доверял гражданским.

- А это излечимо, господин полковник?

- Нет, Ковальский, от нее умирают. А что такое?

- Да, так, - промямлил Ковальский, - вычитал.

Он ушел. Если и удивился Роден, а удивиться было чему: его телохранитель за всю свою жизнь не прочитал ничего, сложнее распорядка на день, - так не подал вида и вскорости выбросил это из головы. С послеобеденной почтой они получили долгожданное письмо, в котором говорилось, что на счету ОАС в Швейцарских банках было более 250 тысяч долларов.

Роден был доволен и сел писать письма в банки, поручая перевести эту сумму на счет некоего англичанина. За оставшуюся к выплате часть денег он был спокоен. Когда Президент де Голль будет мертв, у правых промышленников и банкиров, которые и раньше финансировали ОАС, не будет задержки в оплате оставшихся 250 тысяч. Те люди, которые на все его предыдущие запросы о выделении новых субсидий отвечали неискренними оправданиями, что "отсутствие должного прогресса и инициативы у патриотических сил за последние месяцы" и без того сократило шансы получить назад свои уже вложенные деньги, будут считать за честь поддержать бойцов, которые немного погодя станут новыми правителями возрожденной Франции.

Лишь к вечеру Роден закончил писать письма в банки. Но, увидев поручения, согласно которым деньги должны быть переведены на счет Шакала, Кассон высказался против их немедленной отправки. Мотивируя своим обещаниём англичанину, что тот, в первую очередь, будет регулярно получать точную информацию от человека в Париже относительно любых движений Президента, а также изменениях в заведенном порядке обеспечения его охраны. Лишь это, может быть, да и является жизненно важным для наемного убийцы. И сообщить ему о переводе денег на данной стадии, как считал Кассон, означало преждевременно подтолкнуть его на дело. Когда бы англичанин ни собирался исполнить свою миссию, а это зависело именно от его выбора, пара лишних дней погоды не делала. А вот закончится ли операция провалом или нет, зависело от того, будет ли убийца располагать нужной информацией.

Этим утром он, Кассон, получил известия, что его представитель в Париже внедрил своего агента в окружение одного из свиты де Голля. Потребуется всего несколько дней, чтобы этот человек смог получать информацию о нахождении генерала, возможных его передвижениях и появлениях на людях, о чем, кстати, никогда не сообщалось заранее. И поэтому не мог бы Роден обождать несколько дней, пока Кассон сможет предоставить наемному убийце номер телефона в Париже, по которому тот будет получать важную для выполнения операции информацию?

Роден долго размышлял над тем, что сказал Кассон. И в конце концов согласился с его рассуждениями. Никто не мог знать планов Шакала, и письмо в Лондон с парижским телефоном, посланное после поручений Швейцарским банком, не могло никак на них повлиять. Заговорщики в Риме и не подозревали, что наемный убийца уже наметил свой день.

Жаркой римской ночью, сидя рядом с вентиляционной трубой, с кольтом в натренированной руке, Ковальский беспокоился о девочке в Марселе, лежащей в кроватке с какой-то лейкой в крови. Незадолго до рассвета ему пришла идея, он вспомнил, как при последней встрече в 1960 году бывший легионер сообщил ему, что установил у себя телефон.

В то утро, когда Ковальский получил письмо, Шакал, выйдя из отеля "Амиго" в Брюсселе, доехал на такси до угла улицы, где жил Госсенс. Он звонил Оружейнику после завтрака, представившись "мсье Дагган", и тот сразу же узнал его, назначив встречу на 11 часов утра. В 10.30 англичанин уже был на месте и в течение получаса следил за улицей, прикрывшись газетой, сидя на скамейке в небольшом скверике.

Как будто все было спокойно. Ровно в одиннадцать он стоял перед дверью. Госсенс впустил его и провел в маленький кабинет рядом с прихожей. После того, как Шакал прошел внутрь, Оружейник тщательно запер входную дверь и даже накинул цепочку. В кабинете англичанин повернулся к бельгийцу:

- Ну, что, есть трудности?

Оружейник выглядел смущенным.

- Боюсь, что да.

Наемный убийца холодно окинул его взглядом.. Лицо его оставалось безучастным, глаза сузились и зловеще сверкнули.

- Не вы ли сказали, что, вернувшись первого августа, я получу готовое ружье четвертого числа?

- Совершенно верно, я уверяю вас, как раз с винтовкой проблем нет. Она уже готова. И, откровенно говоря, я считаю ее одним из своих шедевров, восхитительный экземпляр. Проблемы связаны с другим изделием. Вот смотрите.

Сверху на столе лежал плоский чемоданчик, чуть больше полуметра длиной, около сорока сантиметров шириной и десяти сантиметров высотой. Госсенс открыл его, и как только верхняя крышка упала на стол, Шакал увидел содержимое. Чемоданчик напоминал плоский поднос с аккуратными углублениями, которые в точности соответствовали форме частей винтовки, находящихся в них.

- Как вы понимаете, этот чемоданчик сделал я сам. Смотрите, все аккуратно подогнано. "Родной" же был слишком длинным. Действительно, все было уложено компактно. Сверху лежал ствол с затворной камерой, все не более 40 сантиметров длиной. Шакал взял его в руки и осмотрел. Ствол был очень легким и, скорее, напоминал автоматный. Затвор, полностью находящийся в камере, оканчивался удобной ручкой. Взявшись за нее большим и указательным пальцами правой руки, англичанин резко повернул затвор против часовой стрелки. Раздался щелчок. Шакал потянул затвор назад и увидел сверкающий желоб для патрона и темное отверстие ствола.

Он вставил затвор обратно и развернул его по часовой стрелке. Затвор тихо щелкнул и встал на место. Как раз снизу затворной коробки был мастерски приварен дополнительный диск толщиной 1 сантиметр и в диаметре не менее двух. В верхней части этого диска был сделан полукруглый вырез, позволяющий затвору свободно отходить назад. В центре же было единственное отверстие с нарезкой около сантиметра в диаметре.

- Это для рамы приклада, - спокойно сказал бельгиец.

Шакал заметил, что следов когда-то стоявшего деревянного приклада и цевья почти не было. Лишь небольшие выступы в нижней части затворной камеры указывали, что здесь крепились деревянные детали. Два отверстия для шурупов, державших цевье, были мастерски заделаны и поворонены. Он развернул винтовку, чтобы разглядеть ее нижнюю часть. Снизу была узкая щель, через которую виднелась часть затвора и боек к нему. Оттуда торчал небольшой обрубок спускового крючка. Он был сточен вровень со стальной поверхностью затворной камеры. К обрубку прежнего спускового крючка был приварен небольшой кусочек металла, в котором было отверстие с нарезкой. Молча Госсенс передал англичанину маленький стальной стерженек около сантиметра длиной, слегка изогнутый, с резьбой на одном конце. Тот вставил его в отверстие и начал быстро ввинчивать новый спусковой крючок. Бельгиец полез в чемоданчик и вытащил узкий стальной прут с резьбой на одном конце.

- Первая часть приклада, - сказал он.

Наемный убийца вставил этот стальной стержень в отверстие позади затворной рамы и до упора закрутил его. Сбоку казалось, что он выходит из винтовки вниз под углом тридцать градусов. В пяти сантиметрах от конца с нарезкой, около самого механизма винтовки стальной стержень был слегка сплющен, и там, под углом к нему, было просверлено отверстие. Госсенс взял второй короткий прут.

- Эго верхняя опора, - сказал он, установив и ее на место так, что два прута торчали назад, верхний под более острым углом к линии ствола. Таким образом, эти стержни были похожи на две стороны узкого треугольника без основания. Госсенс достал и эту недостающую часть приклада. Она была изогнута, около 10-12 сантиметров длиной и подбита черной кожей. В этом упоре приклада было два маленьких отверстия.

- Здесь прикручивать уже не надо, - сказал Оружейник.

Англичанин вставил стержни в отверстия и, ударив, посадил упор на место. Сейчас винтовка уже больше стала походить на нормальную, хотя приклад был не совсем обычным. Шакал приставил винтовку к плечу, левой рукой охватывая затворную камеру снизу, указательный палец правой руки на спусковом крючке, левый глаз прищурен. Прицелившись в заднюю стенку, он нажал на спусковой крючок. Внутри затвора раздался легкий щелчок.

Англичанин повернулся к бельгийцу, у которого в руках были какие-то длинные двадцати-сантиметровые трубки.

- Так, глушитель, - попросил Шакал. Он взял предложенную трубку и начал изучать конец ружейного ствола. Резьба была нанесена превосходно. Приставив широкую часть глушителя к стволу, он быстро закрутил его до упора. Госсенс подал ему прицел. Сверху, вдоль ствола была выточена пара бороздок. В них Шакал и закрепил упоры прицела так, что ствол и прицел были параллельны друг другу. Сверху, с правой стороны прицела были винтики для установки перекрестья. Англичанин опять приставил винтовку к плечу и прицелился. Его можно было принять за элегантного английского джентльмена в клетчатом костюме, проверяющего новую спортивную винтовку в оружейном магазине на Пиккадили. Но то, что еще несколько минут назад было набором странных деталей, уже нельзя было назвать спортивной винтовкой. Это было мощное, совершенное орудие убийства. Шакал опустил винтовку. Повернувшись к бельгийцу, он удовлетворенно кивнул.

- Хорошо, даже очень хорошо. Поздравляю вас. Прекрасная работа.

Госсенс засиял.

- Но еще надо будет выставить прицел и сделать несколько пробных выстрелов. У вас есть патроны?

Бельгиец полез в ящик стола и вытащил оттуда коробку со ста патронами. Пачка была разорвана, и шести патронов не хватало.

- Вот, как раз для пристрелки, - сказал Оружейник, а из этих шести я сделал разрывные.

Шакал взял горсть патронов. Они показались ужасно маленькими для той работы, которую один из них должен был выполнить. Но он заметил, что они были немного длиннее, чем обычно используемые для этого калибра, и с дополнительным зарядом, придающим пуле скорость и, следовательно, более высокую точность и убойную мощь. Пули были заострены, тогда как для охоты использовались тупоконечные. К тому же, охотничьи были со свинцовой головкой, а эти - с медно-никелевой. Эти были патроны для спортивной винтовки того же самого калибра, что и "охотничье" ружье, которое он сейчас держал.

- А где патроны для дела?

Госсенс снова подошел к столу и достал скомканную промокашку.

- Обычно я их держу в очень надежном месте, - объяснил он, - но, зная, что вы придете, я достал их...

Бельгиец развернул бумажку. С первого взгляда пули казались похожими на те, которые англичанин высыпал из руки обратно в коробку. Шакал взял один из патронов с промокашки и внимательно изучил его. Медно-никелевое покрытие было аккуратно сточено с кончика. Сам кончик был слегка затуплен.

В нем было просверлено небольшое отверстие в полсантиметра длиной. Туда была помещена капелька ртути, и дырка опять была аккуратно обработана надфилем и наждачной бумагой, пока кончик опять не принял первоначальную форму.

Шакал слышал о таких пулях, хотя использовать их случая не представлялось. Изготовление достаточно сложно, чтобы их можно было применять массово. А так как использование этих пуль запрещено Женевской конвенцией, промышленность их не выпускала. Ужаснее, чем простая "дум-дум'', эта пуля, при попадании в тело разрывается, как небольшая граната. В момент выстрела капелька ртути прижимается к задней стенке полости вследствие ее стремительного движения вперед. Так же, как пассажир, вдавливаемый в сидение при значительном увеличении скорости. Как только пуля попадает в тело, происходит резкое торможение. Ртуть вследствие этого перекатывается вперед к запаянному концу и разрывает его, выворачивая наружу свинец, как разжатые пальцы руки или лепестки распустившегося цветка. Этот свинцовый снаряд будет разрывать и кромсать плоть, оставляя повсюду осколки, поражая участок размером с чайное блюдце. При попадании в голову эта пуля не выходит навылет, но разрушает на мелкие осколки черепную коробку из-за ужасного давления энергии, высвобождаемой внутри.

Шакал осторожно положил патрон на промокашку. Рядом с ним стоял маленький человечек, придумавший все это, и вопросительно глядел на него.

- Все это мне подходит. А вы действительно мастер своего дела, мсье Госсенс. Так в чем же затруднения?

- Трубки, мсье. Сделать их оказалось труднее, чем я предполагал. Сначала я попытался работать с алюминием. Но поймите, прежде всего я приобрел и усовершенствовал винтовку, поэтому-то за все остальное принялся лишь несколько дней назад. Я думал, что для меня это будет довольно просто. Для того чтобы трубки были как можно уже, я купил тонкий металл, но он был слишком тонок, и при нанесении резьбы трубки стали, как оберточная бумага. Из более толстого металла конструкция выглядела бы совершенно неестественно. Поэтому мой выбор пал на нержавеющую сталь. Она похожа на алюминий, но немного тяжелее его. И вместе с тем прочнее. На нее можно нанести резьбу, и гнуться она не будет. Конечно же, со сталью работать труднее, и на эту работу уйдет больше времени. Я начал вчера...

- Ладно, логично. Единственное, я хочу, чтобы работа была выполнена качественно. Так когда я получу эти трубки?

Бельгиец пожал плечами:

- Трудно сказать. Во всяком случае, все нужное для работы у меня есть. Да и трудности теперь вряд ли возникнут. Пять - шесть дней. Ну, неделя...

Англичанин не показывал никаких признаков раздражения. Лицо его оставалось невозмутимым, пока бельгиец объяснял сложившуюся ситуацию. Когда же тот умолк, Шакал все еще молчал, изучающе разглядывая Оружейника и обдумывая услышанное.

- Ну, ладно, - нарушил он, наконец, тишину. - Это значит, что мне придется изменить свои планы. Но это не так серьезно, как я думал раньше. В некоторой степени это будет зависеть от телефонного звонка, который я должен сделать. В любом случае мне необходимо пристреляться, а это можно сделать и в Бельгии. Но мне понадобится винтовка, обычные патроны и один с "начинкой". Также мне бы хотелось знать, где здесь имеется укромное местечко, чтобы можно было бы попрактиковаться и опробовать новое оружие. Ну, сто пятьдесят метров открытого пространства.

Мсье Госсенс на секунду задумался.

- В Арденском лесу, - ответил он. - Там есть тихие места, где, гуляя часами, никого не встретишь. За день можно обернуться туда и обратно. Сегодня четверг. Завтра там может быть уже много людей, приехавших отдохнуть на выходные. Я предлагаю понедельник, пятое. Ко вторнику - среде, я думаю, все будет готово.

Англичанин, удовлетворенный ответом, кивнул.

- Хорошо. Винтовку и патроны, наверное, лучше взять сейчас. Я выйду на вас во вторник - среду.

Бельгиец хотел что-то сказать, но клиент опередил его;

- Кажется, я должен вам 700 фунтов. Вот, он бросил на стол несколько скрученных пачек, - 500 фунтов. Оставшиеся вы получите, когда мой заказ будет выполнен полностью.

- Мерси, мсье! - радостно отозвался бельгиец, пряча в карман пачку пятифунтовых банкнот.

Он разобрал винтовку, укладывая все на свои места в чемоданчике. Один разрывной патрон был завернут отдельно, в оберточную бумагу и спрятан там же. С тряпками и щеточками. Закрыв чемоданчик, бельгиец передал его с коробкой патронов англичанину и вежливо проводил гостя до двери.

Шакал вернулся в отель к обеду. И первым делом спрятал чемоданчик с винтовкой в глубь шкафа, закрыл его, а ключ сунул в карман. После обеда он не спеша побрел на главпочтамт и заказал разговор с Цюрихом. Через полчаса ему дали Швейцарию, а еще через 5 минут трубку взял господин Майер. Англичанин представился, назвав свое имя и номер.

Господин Майер извинился и через 2 минуты вновь взял трубку. В его голосе уже не было той осторожной сдержанности. Клиенты, у которых счета в долларах и швейцарских франках росли постоянно, заслуживали обходительного обращения. Человек из Брюсселя задал всего лишь один вопрос, и опять швейцарский банкир отошел от телефона и через полминуты снова взял трубку. Очевидно, он вытащил из сейфа папку клиента и внимательно изучал ее.

- Нет, майн герр, - потрескивал голос в телефонной трубке. - У нас есть ваше поручение, в котором говорится, что мы должны незамедлительно сообщить вам о новых поступлениях на ваш счет, но за указанный период таковых не было.

- Я звоню вам только потому, господин Майер, что меня не было две недели в Лондоне, и ваше письмо могло прийти в мое отсутствие.

- Нет, нет, ничего не было. А как только будут поступления, мы незамедлительно сообщим вам.

Шакал уже повесил трубку, а господин Майер все еще рассыпался в любезностях. Англичанин заплатил за разговор и вышел. В тот вечер в баре недалеко от улицы Рю Нуве в половине седьмого он встретился с фотографом, исполняющим его заказ. Тот уже сидел там, а англичанин, заприметив пустое местечко в углу, позвал его кивком головы. Через несколько секунд, закурив, он обратился к подошедшему бельгийцу:

- Ну, что, закончил? .

- Да, все готово, превосходная работа, только не подумайте, что я хвастаюсь.

Англичанин протянул руку:

- Покажи.

Бельгиец закурил и покачал головой:

- Мсье, поймите меня правильно, здесь очень людно. А кроме того, нужно хорошее освещение, чтобы рассмотреть их, особенно французские документы.

Шакал холодно, изучающе оглядел его и кивнул.

- Хорошо, пойдем посмотрим без свидетелей. Через несколько минут они вышли из бара и, взяв такси, доехали до угла улицы, где находилась студия. Был теплый солнечный вечер, и, как всегда, на Шакале были большие темные очки. Хозяин студии первым прошел по лестнице к двери. Внутри было темно, как будто на улице стояла ночь. Несколько ламп дневного света, установленных внутри витрин между отвратительными фотографиями, позволили англичанину различить стул со столом в глубине квартиры.

Фотограф прошел за бархатные занавеси и включил центральное освещение. Вытащив из кармана коричневый конверт, он открыл его и вывалил содержимое на маленький круглый столик из красного дерева, стоящий сбоку. Затем подтащил его в центр под лампу. Два светильника над небольшим подиумом в глубине студии оставались невключенными.

- Пожалуйста, мсье.

Бельгиец широко улыбнулся и указал на документы, лежащие на столе. Англичанин взял первый и поднес его к свету.

Это были водительские права, на первой странице был вклеен новый листок. Права гласили, что "Мистер Александр Джеймс Квентин Дагган, проживающий в Лондоне, имеет право водить транспортные средства группы 1а, 1в, 2, 3, 11, 12 и 13 только в период с 10 дек. I960 по 9 дек. 1963 включительно". Сверху стоял номер, конечно, вымышленный, и слова: "Лондонский муниципалитет", "Акт о движении на дорогах I960". Далее "Водительские права” и "Плата в размере 15 фунтов получена". Насколько Шакал мог судить, это была безукоризненная подделка. Для дела как раз сойдет.

Следующим было французское удостоверение личности на имя Андре Мартена, 53 лет, уроженца Колмара, а ныне жителя Парижа, с фотографией англичанина, на которой он выглядел двадцатью годами старше, седой и слегка смущенный. Края были ободраны, настоящий документ рабочего человека.

Больше всего его интересовал третий экземпляр. Фотография на нем слегка отличалась от той, предыдущей. Даты выдачи на удостоверениях расходились на несколько месяцев так, как если бы они не были фальшивыми. Ведь в действительности всегда так и было, эти даты не могли совпадать день в день. На этом удостоверении уже был другой портрет Шакала, сделанный двумя неделями раньше, но рубашка казалась темнее, да и на подбородке появилась щетина. Этот эффект был достигнут благодаря мастерской ретушировке, создавалось впечатление, что это были две разные фотографии одного и того же человека, сделанные в разное время. Шакал еще раз взглянул на документы и спрятал их в карман.

- Прекрасно. Как раз то, что я хотел. Поздравляю вас. Кажется, я должен вам еще 50 фунтов.

- Совершенно верно, мсье. Мерси.

Фотограф застыл в ожидании денег.

Англичанин вытащил из кармана пачку из десяти пятифунтовых банкнот и протянул их ему. Но перед тем, как отпустить зажатые большим и указательным пальцем деньги, он произнес:

- Но, кажется, вы мне еще кое-что должны?

Бельгиец неуверенно попытался выразить на лице удивление и непонимание.

- Что, мсье?

- Первую страничку из водительских прав. Я упоминал ранее, что хочу получить ее назад...

Сейчас уже не возникало никаких сомнений, что жулик ломал комедию. Как будто крайне изумленный, он высоко поднял брови, делая вид, что только вспомнил об этом, выпустил пачку денег и развернулся. Пройдя несколько шагов со склоненной головой, зажав руки за спиной, будто в глубокой задумчивости, бельгиец резко развернулся и пошел назад.

- Я думаю, об этом листке мы можем немного поболтать.

- Ну? - В голосе Шакала ничего не изменилось. Все тот же невыразительный тон, глаза прищурены, словно он вглядывался в глубь себя.

- Дело в том, мсье, что эта первая страничка прав с вашим настоящим, как мне кажется, именем находится сейчас не здесь. О, ради бога... - он сделал наигранный жест, как будто пытаясь успокоить человека, охваченного беспокойством, коим англичанин как раз не являлся...

- Она в очень надежном месте. В банке, в отдельном, принадлежащем мне сейфе, который, кроме меня, никто не может открыть. Видите ли, мсье, человек, занимающийся таким опасным бизнесом, как я, должен предпринимать определенные меры предосторожности, иметь, если позволите, кое-какие гарантии...

- Короче, что вы хотите?

- Итак, я надеюсь, что вы готовы заключить сделку по приобретению прав на владение этой бумагой за сумму, немного превышающую те 150 фунтов, упомянутые вами ранее.

Англичанин вздохнул, в очередной раз поразившись способности человека осложнять без лишней необходимости свое пребывание на этой земле. Ничто больше не выдавало его заинтересованности в предложении бельгийца.

- Ну, так как? - застенчиво спросил жулик. Он превосходно играл свою роль, как будто этому предшествовали длительные репетиции. Окольными путями, какими-то неясными намеками, ну, прямо как в плохом детективе.

- Да, раньше мне попадались шантажисты, - бесстрастно ответил англичанин, не обвиняя, а скорее констатируя факт. Бельгиец был шокирован.

- Помилуйте, мсье, я и шантажист? То, что я предлагаю, это просто сделка, в результате которой документ опять переходит в ваши руки, за определенную сумму. В конце концов, в моем сейфе находится оригинал ваших прав, проявленная пленка, негативы ваших фотографий, и боюсь, что... - он как бы сделал испуганную паузу и еще одна ваша фотография, сделанная, когда вы стоите без грима. Я уверен, что эти документы, попав в руки британских или французских властей, могут причинить вам некоторые неудобства. А вы, очевидно, из тех, кто готов платить за то, чтобы избежать их.

- Сколько?

- Одна тысяча фунтов, мсье.

Англичанин молча кивал, вроде проявляя лишь академический интерес.

- Документы стоят таких денег, - согласился он.

Бельгиец ликующе ухмыльнулся.

- Я так рад слышать это, мсье.

- Но мой ответ - нет, - продолжал англичанин, как будто все еще напряженно раздумывая.

Глаза бельгийца сузились.

- Но почему? Я вас не понимаю. Вы же сами говорите, что документы стоят тысячи фунтов и хотели бы получить их назад. Это же нормальная сделка. Мы же знаем с вами, что за все надо платить.

- Существуют две причины, - мягко сказал англичанин. - Во-первых, у меня нет никаких доказательств, что с негативов не были сделаны копии, и, следовательно, я не уверен, что не последуют дальнейшие вымогательства. У меня также нет доказательств, что вы не отдали документы другу, который, когда потребуется вернуть их, вдруг неожиданно заявит, что у него ничего нет, или захочет еще тысячу фунтов.

Бельгиец, казалось, успокоился:

- Если это и все, что вас беспокоит, то ваши страхи беспочвенны. Во-первых, в моих же интересах не доверять никакому партнеру документы, как раз - таки из-за того, что он может их не вернуть. Да и не думаю я, что вы расстанетесь с тысячей фунтов, не получив назад свои документы. Поэтому нет никаких оснований для меня отдавать кому-то документы. Повторяю, они находятся в банковском сейфе. А что касается повторного вымогательства денег... мне кажется, это бессмысленно. Фотокопия водительских прав не особенно-то всполошит британские власти. И даже в том случае, если вас поймают с фальшивкой, - это причинит вам лишь некоторые неудобства. Во всяком случае, не такие значительные, чтобы оправдать крупные денежные выплаты в мой адрес. В отношении французских документов я полагаю, что, получи французские власти известие о том, что некий англичанин выдает себя за несуществующего француза по имени Андре Мартен, они и в самом деле могут арестовать вас. Но представьте, я начинаю требовать у вас деньги вновь и вновь. В этом случае вам будет проще выкинуть эти бумаги и заказать себе новые. Андре Мартену уже ничего не будет грозить во Франции. Он просто исчезнет.

- Так почему бы мне не сделать это прямо сейчас? - спросил англичанин. - Вы же понимаете, что новый обойдется мне не дороже полутора сотен фунтов.

В ответ бельгиец только развел руками.

- Для вас, полагаю, фактор времени важнее, чем деньги. Чтобы сделать другие бумаги, вы потратите еще пару недель, да и качество у них будет похуже. Насколько я понимаю, вам нужны документы и мое молчание. Все это вы хотите получить сейчас же. Бумаги у вас на руках. Мое молчание стоит тысячу фунтов. В конце концов, вы ничем не рискуете. И то, и другое вам потребуется лишь на короткий срок.

- Звучит убедительно. Но... откуда у вас такая уверенность, что я смогу прямо сейчас выложить тысячу фунтов?

Бельгиец сдержанно улыбнулся. У него был вид человека, знающего ответы на все вопросы, но не способного сформулировать обоснованные возражения, которые могли бы удовлетворить неожиданные причуды его собеседника.

- Мсье, вы ведь английский джентльмен. Это очевидно. И тем не менее, пытаетесь выдать себя за французского работягу. Вы великолепно и почти без акцента говорите по-французски. Поэтому я указал местом вашего рождения, то есть, Андре Мартена - Колмар. Все алсатианцы говорят с акцентом, похожим на ваш. И вот вы, приняв облик Андре Мартена, путешествуете по Франции. Придумано великолепно, даже гениально. Никто не кинется на поиски старика Мартена. И, судя по всему, везете вы с собой нечто дорогое. Наркотики? Вполне вероятно. Они как раз входят в моду среди английской аристократии. А Марсель - один из главных центров их поставки. Или, может, бриллианты? Не знаю. Знаю только то, что вы занимаетесь очень прибыльным бизнесом. Ведь и дураку понятно, что английские милорды не специализируются на карманных кражах. Поэтому, мсье, было бы разумно прекратить эти детские игры. Вот телефон. Вы звоните вашим друзьям в Лондон и просите перевести тысячу фунтов на ваш счет в местном банке. И уже завтра мы сможем обменяться пакетами, и алле-оп! - вы уже в пути. Ну, как?

Слушая собеседника, англичанин несколько раз кивнул. Со стороны могло показаться, что раскаявшийся грешник с горечью вспоминает сделанные на своем жизненном пути ошибки. Внезапно он поднял голову и ослепительно улыбнулся. Первый раз за все время. Бельгиец сразу же почувствовал облегчение. Ему импонировало спокойствие англичанина, хотя тот повертелся в начале беседы, как уж на сковородке. Теперь же все встало на места, и, похоже, не о чем было больше беспокоиться. Бельгиец физически ощутил схлынувшее с него напряжение.

- Ну, что ж, - сказал англичанин, - ваша взяла. Я добуду тысячу фунтов завтра к полудню. Но хотел бы поставить одно условие.

- Условие? - бельгиец снова насторожился.

- Я бы не хотел встречаться в вашем доме.

Делец был явно озадачен.

- Не понимаю, почему вам здесь не нравится... Тихо, приватно...

- Меня не устраивает абсолютно все. Вы только что обмолвились, что скрытно сделали мой снимок. А я бы не хотел, чтобы церемония передачи пакета прошла при свидетеле, да к тому же еще со взведенной камерой.

Не нужно было быть особо проницательным, чтобы заметить облегчение бельгийца. Он хохотнул.

- Оставьте свои страхи при себе, шер ами. Этот дом принадлежит мне, и никто не войдет сюда без моего разрешения. Мне приходится быть осторожным, поскольку я занимаюсь не совсем законным бизнесом. Снимаю забавные картинки. Пользуются спросом, знаете ли, хотя это не то, что делают на Гран Пляс.

Он поднял левую руку, указательный и большой пальцы слились в форме буквы О, а вытянутый указательный палец правой он несколько раз ввел в образовавшееся отверстие, что должно было означать половой акт.

Шакал широко осклабился, а затем разразился хохотом. Бельгиец присоединился. Продолжая смеяться, англичанин похлопал его по плечу, пальцы скользнули вниз и сжались на бицепсе. Делец все еще демонстрировал свой эротический жест, как вдруг, сквозь смех, почувствовал страшный удар, обрушившийся ему в пах.

Голова мотнулась вперед, руки обвисли и инстинктивно потянулись к гениталиям. Смех перешел в стон, затем в булькающий звук и, наконец, в рвотный спазм. Уже почти теряя сознание, он опустился на колени и стал покачиваться, будто в трансе, пытаясь унять боль.

Шакал спокойно выждал некоторое время, затем обошел бельгийца, наклонился со стороны спины и правой рукой, будто удавкой, обвил его голову. Левая рука уперлась в затылок. Одним коротким, но мощным движением он сдвинул шею назад, вверх и вбок. Хруст при переломе шейных позвонков был, вероятно, не слишком громким, но в гулкой тишине комнаты он прозвучал, как выстрел дамского пистолета. Бельгиец последний раз судорожно дернулся и обмяк. Шакал выпустил тело из рук, и оно безжизненно повалилось на пол. Голова дельца была выворочена набок, руки все еще сжимали пах, прокусанный кончик языка слегка высовывался сквозь сжатые зубы, широко открытые глаза остановились на потускневшем узоре линолеума.

Англичанин быстро прошел через комнату к окну, убедился, что шторы плотно закрыты, и снова подошел к телу. Перевернув его, он вытряхнул карманы и обнаружил в брюках ключи. В дальнем углу студии стоял большой сундук с гримом и макияжем. Он отыскал нужный ключ, открыл крышку и стал вытряхивать содержимое на пол.

Затем англичанин взял тело под мышки, подволок к сундуку и аккуратно уложил внутрь, легко придав нужную форму безжизненным членам. Через несколько часов должно было наступить окоченение. А пока парики, женское белье, фальшивые локоны, ночные рубашки, свитера разного фасона, джинсы, халат и несколько дар черных, в крупную клетку чулок были втиснуты между трупом и стенками сундука. Пришлось лишь нажать сверху, чтобы крышка закрылась.

Передвигая или перенося вещи, Шакал обвязывал руку тряпкой. Закончив, он вынул носовой платок и протер им замок и все внешние поверхности сундука. Затем сунул в карман пачку пятифунтовых банкнот и переставил стол на прежнее место, не забыв протереть крышку. Погасив свет, он уселся на стул и стал ждать наступления темноты. Он вытащил сигареты, высыпал их в карман и закурил, стряхивая пепел в пустую пачку. Через пару минут Шакал аккуратно вмял туда же окурок.

Он не питал иллюзий, что исчезновение бельгийца пройдет незамеченным, но было похоже, что и найдут его не скоро. По роду профессии тому время от времени приходилось путешествовать, а то и уходить в подполье. Вряд ли друзья поначалу сильно удивятся, если бельгийца не будет видно в его излюбленных кабачках. Конечно, через некоторое время начнутся поиски, но, вероятно, не так скоро. Сначала будут искать среди людей, вращающихся в сфере подделки документов и порнобизнеса. Некоторые, конечно, слыхали об этой студии и могут через некоторое время наведаться. Они не остановятся перед тем, чтобы сломать замок и обыскать дом.

Если это будет кто-нибудь из коллег бельгийца, рассуждал Шакал, то парень вряд ли отправится в полицию, предположив, что тот пал жертвой гангстерской войны, поскольку ни один клиент-порноманьяк не станет так тщательно маскировать тело после убийства.

Рано или поздно полиция все же узнает о случившемся. Они, несомненно, опубликуют в газете фотографию, и бармен, конечно, вспомнит, как 1 августа фотограф покидал бар в компании высокого блондина в клетчатом костюме и темных очках.

Шакал вспомнил, что с барменом он не обменялся ни единым словом. Правда, две недели назад он заказывал официанту из того же бара пиво, но у того должна быть феноменальная память, чтобы вспомнить легкий иностранный акцент англичанина. Полиция станет искать высокого блондина, может, они даже выйдут на имя Александра Даггана, но бельгийцам придется как следует потрудиться, чтобы выследить самого Шакала. Пожалуй, месяц у него есть, а это как раз то, что нужно.

Убив человека, англичанин ощутил не больше эмоций, чем если бы наступил на таракана. Шакал расслабился, выкурил вторую сигарету и выглянул в окно. Глубокие сумерки окутали город. Была половина десятого. Шакал тихо вышел из студии и запер за собой входную дверь. Никто не встретился ему на улице. Через полмили он бросил ключи в канализационную решетку и услышал всплеск где-то глубоко под асфальтом, в трубе, по которой текли сточные воды.

Шакал вернулся в гостиницу и заказал себе ужин. На следующий день, в пятницу, он отправился делать покупки в один из рабочих районов Брюсселя. В магазине, специализирующемся на туристическом снаряжении, он купил пару специальных ботинок, длинные шерстяные носки, хлопковые брюки, клетчатую рубашку и рюкзак. Кроме этого, приобрел тонкий лист пенопласта, хозяйственную сумку, моток бечевки, охотничий нож, две тонкие кисти для рисования, банку розовой и банку коричневой краски. Шакал хотел купить большую дыню-касабо в открытом ларьке, однако в последний момент передумал, рассудив, что дыня может испортиться за выходные.