Дым над тайгой

ЧИНОВНИЧЬИ ЛАБИРИНТЫ

Одним из основных качеств делового человека Остудин считал обязательность. В первую очередь он относил это к себе. Если его куда-то приглашали, старался появиться на пороге минута в минуту, заранее подготовившись к встрече, чтобы разговор был наиболее продуктивным. Совещание у Батурина было назначено на девять. На нем предстояло обсудить всего один вопрос: о перспективах Таежной нефтеразведочной экспедиции. Поэтому Остудина в первую очередь интересовало сообщение от Кузьмина. Если он успел отправить санный поезд на Кедровую, разговор будет один. Если не успел... Ну что ж, тогда придется говорить по-другому.

В объединении Остудин в первую очередь направился в диспетчерскую. Там его уже ждала радиограмма, подписанная Кузьминым. В ней сообщалось, что сегодня утром в шесть часов двенадцать минут санный поезд ушел на Кедровую.

«Надо же! — восхищенно подумал о своем заместителе Остудин. — Вроде в космос отправил груз Константин Павлович. Не в шесть одиннадцать, не в шесть тринадцать, а именно в шесть двенадцать. С такими людьми можно хоть на Северный полюс». Загружен поезд емкостью для дизтоплива, бурильными трубами и другим оборудованием. С поездом отправлен один балок. Ведут поезд опытные трактористы Чуркин, Сальков и Онопко. Сегодня в десять ноль-ноль такой же поезд выйдет на Моховую.

Радиограмма означала, что экспедиция не просто готовится расширять район поиска, а уже вышла на новые территории. А это давало право просить дополнительное оборудование.

Положив радиограмму в папку с документами, Остудин направился в кабинет Батурина. Тот разговаривал по телефону. Кивнув Остудину, он жестом пригласил его к длинному столу, за которым проходят все совещания. Вскоре в кабинет вошел главный геолог объединения Сорокин, что-то говоривший на ходу Еланцеву, за ними начальники отделов. Они сели за стол без приглашения. Батурин положил трубку, обвел всех взглядом и, чуть улыбнувшись, сказал:

— Ну что, орлы, начнем великие дела?

Остудин сразу почувствовал себя свободнее. Если у начальника хорошее настроение, значит, обсуждение может быть и откровенным, и конструктивным.

Батурин прошел большую школу геологоразведки. После института решил испробовать все ступеньки служебной лестницы, начиная с низшей, и сам попросился на должность помощника бурового мастера. Потом работал мастером, начальником цеха бурения, с небольшими перерывами возглавлял две нефтеразведочные экспедиции. Он знал всю меру напряжения и ответственности, которые лежат на плечах начальника. Знал и условия, в которых приходится жить людям в поселках геологов, расположенных, как правило, на краю света. Не каждому это по силам. Он вынес все это только потому, что был молодым. Если бы сейчас судьба снова заставила его стать начальником экспедиции, он бы не выдержал. В пятьдесят пять начинать новую жизнь поздно. И на Остудина Захар Федорович смотрел, как на свое продолжение.

Вообще-то Батурин не любил пришельцев. И на место Барсова он хотел назначить Еланцева — кандидатуру, на его взгляд, безукоризненную. Сравнительно молодой, энергичный, отличный геолог. Но совершенно неожиданно кандидатура Еланцева получила в обкоме категорический отказ. Особенно резко возразил секретарь по промышленности Колесников. Едва услышав фамилию Еланцева, он уперся в Батурина ледяным взглядом и спросил:

— Ты имеешь в виду того самого Еланцева?

— У меня Еланцев один, — сказал Батурин. — Главный геолог Таежной нефтеразведочной экспедиции.

— Может быть, как геолог он и неплох, — Колесников все так же холодно смотрел на Батурина. — Но ты знаешь, что у него за семья? Его жена Варвара Еланцева поет в нашей филармонии. По общему мнению, это талантливый человек, выезжает на гастроли за границу. Она что, поедет с Еланцевым в Тмутаракань? Или он там проживет один без бабы? Ты хочешь, чтобы мы рассматривали его персональное дело? То, что может себе позволить главный геолог, Захар Федорович, недопустимо для начальника экспедиции.

Для верности Колесников пристукнул ладонью по столу. Батурин был другого мнения, но возражать не стал, понял, что плетью обуха не перешибешь. Все же сказал, поигрывая желваками:

— Я уверен, что Еланцев способен заменить Барсова. А в отношении талантов его супруги судить не берусь. Я не меломан.

Кандидатура Еланцева таким образом отпала. И тогда Захар Федорович вспомнил о письме Остудина, предлагавшего свои услуги. Тут же вызвал начальника управления кадров и поручил собрать о нем самые подробные сведения.

— Если возникнет необходимость, слетайте в «Куйбышевнефть», — жестко сказал Батурин.

Кадровик навел необходимые справки, но они не всегда объективно характеризуют человека. На счастье Остудина в это время в Среднесибирск для участия в конференции по развитию производительных сил Среднего Приобья прилетел начальник «Главтюменнефтегаза» Виктор Иванович Муравленко. Для многих он был человеком-легендой. Еще бы! Ведь Муравленко всего за каких-то пять лет среди болот и непроходимой тайги организовал крупнейшую в мире нефтедобычу. Он получил от советской власти все, что она могла дать человеку его масштаба: был депутатом Верховного Совета СССР, Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской премии. Батурин видел, как многие занимающие крупные должности люди, разговаривая с Муравленко, сами того не замечая, испытывали невольный трепет. И не потому, что он имел так много власти и заслуг. Виктор Иванович обладал мощным интеллектом, он был широко образованным и необычайно эрудированным человеком. Его вопросы иногда ставили собеседника в тупик.

Батурин хорошо знал Муравленко. Первое нефтегазодобывающее управление в Среднесибирской области создавал Виктор Иванович. Они вместе с ним летали на Юбилейное месторождение, прикидывали трассу будущего нефтепровода. До назначения в Тюмень Муравленко был начальником объединения «Куйбышевнефть». Батурин знал, что он и сейчас ревниво следил за работой своих бывших подопечных. Поэтому спросил:

— Виктор Иванович, вам случайно не знакома такая фамилия — Остудин?

Муравленко какое-то время помолчал, склонил голову, потрогал высокий открытый лоб ладонью.

— Нет, не слышал.

— В «Куйбышевнефти»?

Виктор Иванович слегка прищурился, напрягая память, и сказал:

— Знал я там парня с такой фамилией, он работал в одном из нефтегазодобывающих управлений. Буровик. Предлагал создать четырехвахтовые бригады. Настырный такой. Я тогда не придал этому значения. А в Тюмени мы этот метод попробовали и сейчас бурим на бригаду по сто тысяч метров проходки в год. А почему ты о нем спрашиваешь?

— У меня к нему личный интерес. Но за добрые слова большое спасибо.

В обком Батурин пошел уже с твердым намерением отстаивать кандидатуру Остудина. Если о человеке помнит Муравленко, никакой другой рекомендации для него не надо. Но Колесников снова резко возразил. На этот раз по другой причине:

— Ведь ему всего тридцать два. Пацан еще. А ты его двигаешь на начальника экспедиции.

— Раньше в таком возрасте люди руководили отраслями, — не согласился Батурин. — Становились министрами, вернее, наркомами.

— Это раньше, — Колесников с усмешкой посмотрел в глаза Батурину. — Сейчас карьеру начинают делать в семьдесят.

— Пока Остудин дорастет до министра, ему как раз столько и будет, — сказал Батурин.

Он, конечно, понимал, что, назначая Остудина начальником экспедиции, в какой-то мере все же рискует. Случись что, первый спрос будет с него, Батурина. Но в геологии без риска не бывает. Не зря нефтеразведчики говорят: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского».

Сейчас Батурин смотрел на Остудина, вспоминал свои беседы по поводу его назначения с Муравленко, с Колесниковым, свои, правда еще немногочисленные прощупывающе-доверительные разговоры с этим, кажется, уверенным в себе человеком и в глубине души утверждался: выбор был сделан правильный. Еще ни разу Остудин не попросил у объединения лишнего, с первого дня обходился без опеки, все вопросы старался решать сам. А главное — был человеком везучим. Едва появился в экспедиции, и на буровой у Вохминцева ждут нефть. Это, конечно, случайность, но геологи люди суеверные.

Батурин не любил сантиментов, и сам никогда не был сентиментальным. Поэтому сказал сухо, повернувшись к Остудину:

— Ну что, Роман Иванович, докладывай, что там у тебя на Моховой.

Остудин взял указку и подошел к карте, висевшей на стене кабинета. Легко отыскал на ней Моховую площадь и, ткнув в нее кончиком указки, произнес:

— Структура для нашего района, можно сказать, классическая. Типичный палеозой. Хороший песчаник. Раствор выбросило только по вине бурильщика, который не проследил за давлением. Рядом с Моховой расположены еще три такие структуры. Они находятся близко друг от друга и имеют такое сходство, что мы уверены: это одно месторождение. Ближайшая от Моховой структура — Кедровая. Если она окажется нефтеносной, нам следует пробурить скважину между ней и Моховой. Именно этим мы и намерены заняться в нынешнем году.

— Как в нынешнем? — удивился Батурин, подняв густые, тронутые сединой брови.

— Да, в нынешнем, — твердо повторил Остудин. — Но нам нужна помощь объединения.

— Чем мы должны помочь? — спросил Батурин, повернувшись в кресле, чтобы лучше видеть Остудина и висящую за его спиной карту.

Остудин подошел к столу, положил указку, достал из папки список, составленный перед отлетом, и протянул Батурину. Тот взял листок в руки, провел по нему ладонью, затем прочитал вслух написанное и обвел взглядом сидевших за столом начальников отделов. Те молчали. В просьбе начальника Таежной экспедиции не было ничего необычного. Остудин просил один буровой станок, хотя экспедиции только по фондам за последние годы недодали три.

Батурин знал, что и в этом году с оборудованием будет не лучше. Но то, что новый начальник сразу же замахнулся на большое дело, понравилось ему. Он смотрел на Остудина и думал: что надо сделать, чтобы, не убив в человеке энтузиазма, заставить его отложить бурение на Кедровой на один год. Нынче для этого просто нет ресурсов.

Остудину же, наоборот, казалось, что Батурин не верит в его способность организовать работу. Поэтому он достал все из той же папки радиограмму, полученную сегодня утром от Кузьмина, и положил ее перед начальником объединения. Тот сначала отодвинул ее в сторону, затем бросил на нее косой взгляд и, как показалось Остудину, на мгновение замер.

— Это что, на самом деле? — ледяным тоном спросил он, и Остудин понял, что разговор поворачивается совсем в другую сторону.

— Да, мы начали завозить на Кедровую грузы, — спокойно ответил он.

— Кто вам разрешил? — резко спросил Батурин, и в его взгляде появилось жесткое выражение.

— Это мое распоряжение, — стараясь быть как можно спокойнее, произнес Остудин. — Но если я правильно понял, геологический отдел объединения тоже высоко оценивает перспективы Кедровой.

— Я не о перспективах — о плане буровых работ, — сердито бросил Батурин. — У нас и так нет сил, а мы их распыляем. Для того чтобы начать бурить на новой площади, нужна четвертая бригада. Об оборудовании я уже не говорю.

— Грузы на Кедровую ушли, их не вернешь, — заметил Остудин. — Кроме того, я не вижу оснований для отмены собственного распоряжения.

— Все, что ты отправил на Кедровую, пропадет без толку, — заявил Батурин все тем же высоким тоном.

— Дайте нам буровой станок, и в начале следующего года мы доложим о фонтане нефти, — твердо глядя в сердитые глаза начальника, сказал Остудин.

— А ты упрямый, — произнес Батурин, не отводя взгляда. — Что вы отправили на Кедровую?

— Балок, емкость под солярку, бурильные трубы. Готовим к отправке электростанцию.

Все, кто сидел в кабинете, понимали, что между Остудиным и Батуриным назревает столкновение. У Еланцева неприятно заскребло внутри. Он почувствовал, что их планы сейчас могут превратиться в розовые мечты. Остудин не умеет уступать, а Батурин не любит, когда что-то делается через его голову. Но начальник объединения вдруг неожиданно произнес:

— Ну и отлично. По большой воде завезем туда горючее и, может быть, кое-что из оборудования. А следующей весной — буровой станок. Тогда и начнете его монтировать.

«Вот тебе и примирительный тон, — подумал Еланцев. — Уж лучше бы закатил скандал, а потом дал все, что запросила экспедиция».

Остудин тоже хорошо понял этот ход. Батурин настоял на своем, не отменяя решения начальника экспедиции. Но бурение скважины на Кедровой откладывалось на год. Для Остудина это было ясно, однако ввязываться в дальнейший спор он не стал.

— Если вы считаете, что пора радикальных решений не настала, то давайте делать хотя бы маленькие шажки, — сказал он. — Я хотел бы уточнить, что мы можем вывезти на Кедровую в нынешнюю навигацию.

— Вот это другое дело, — удовлетворенно кивнул Батурин. — К сожалению, на твой вопрос пока никто не готов ответить.

Остудину показалось, что будь обстановка проще, Батурин потрепал бы его по плечу.

— Мы до сих пор не получили то, что положено по фондам первого квартала. С горючим и цементом вроде неплохо. Скоро должны подойти шесть грузовых автомобилей и четыре трактора-болотохода. Кстати, один отдаем вам. Получите также автокран и бульдозер. Об остальном пока ничего не могу сказать.

— У нас очень трудно с жильем, — заметил Остудин. — За последние три года сданы всего две квартиры. Мы решили за лето построить не меньше десяти одноквартирных домов.

— Опять какая-нибудь идея? — насторожился Батурин, который, казалось, уже начал бояться остудинских начинаний.

— Никаких идей, — ответил Остудин. — Хотим попросить на лето студенческий строительный отряд.

— У кого попросить?

— В обкоме комсомола.

— А что? Копни в комсомольских сусеках, глядишь, наткнешься на золотой пласт, — не скрывая иронии, сказал Батурин. — Потереби Скоробогатова. Я лично пробовал, мне не повезло. Может, я не с того бока старался? — Батурин обвел сидящих озорным взглядом и поиграл бровями.

В ответ раздался дружный смешок, причину которого Остудин не понял.

На этом совещание закончилось. После него Остудин прошел по нескольким кабинетам, больше не для того, чтобы обговорить серьезные дела, а поторговаться кое по каким мелочам, главное же — познакомиться с людьми, от расположения которых в немалой степени зависело благополучие экспедиции. Затем позвонил в обком комсомола. Там ответили, что товарищ Скоробогатов будет часа через два.

— Передайте, что к нему придет начальник Таежной нефтеразведочной экспедиции, — сказал Остудин и положил трубку.

После этого Остудин направился к начальнику УРСа Миркину. Учтивая секретарша, скрывшись за дверью с тамбуром, буквально через мгновение появилась снова. С приветливой улыбкой она ушла, с еще более приветливой вышла. Казалось, потребуй обстоятельства, она собственноручно раскатает перед Остудиным ковровую дорожку и поможет войти в кабинет. «Вот как нужно воспитывать подчиненных, — иронически подумал Остудин. — Такая сотрудница при любом начальнике сможет жить». Начальник тоже произвел на него благоприятное впечатление. Борис Михайлович Миркин при появлении начальника Таежной нефтеразведочной экспедиции уже не сидел в своем кресле, а шел навстречу посетителю. Без всякой искусственности пояснил свое поведение:

— Когда высокий гость впервые появляется перед высоким начальником, они должны не приближаться друг к другу, а сходиться посредине кабинета.

— Это ваше правило или философская заповедь? — спросил Остудин, которому понравился благожелательный юмор начальника УРСа.

— Философская заповедь, ставшая правилом, — сказал Борис Михайлович.

Миркин оказался суховатым, лысеющим брюнетом с узким длинным лицом, отливающим желтизной. Под его глазами висели большие темные мешки, иссеченные мелкими морщинами. Остудину показалось, что его мучает болезнь. Но когда Миркин заговорил, это впечатление исчезло.

Борис Михайлович крепко пожал протянутую руку, не выпуская ее, повернулся и пошел не к себе за стол, а подвел Остудина к креслам, стоявшим по бокам журнального столика. Усадил Романа Ивановича за один из них, сам сел напротив.

Закурили. При этом Остудин обратил внимание, что Борис Михайлович курит самую обыкновенную «Яву». Миркин начал беседу без предисловий. Так начинают разговор деловые, не предрасположенные к обходным действиям люди.

— Как я понимаю, вы ко мне не «по случаю». Фима не упустит возможности подоить УРС. Где его список?

Остудин, которому пришлись по душе слова Бориса Михайловича, достал из папки и протянул продуманно заполненный лист бумаги. Миркин пробежал по списку беглым взглядом. Тут же положил бумагу на столик, прикрыл ее ладонью и стал перебирать пальцами. «Как будто играет на пианино», — подумал Остудин. Судя по тому, как Миркин назвал Соломончика Фимой, ему показалось, что он немедленно начертает в левом верхнем углу желанное: «Выдать». Однако Борис Михайлович не торопился. Вынул из нагрудного кармана серого неказистого пиджака стандартную шариковую ручку и несколько позиций зачеркнул. Сказал при этом:

— Фима меня просто смешит... Он просит языковую колбасу. Скажите, кто сейчас знает, что такое языковая колбаса? Я до сих пор держу в сейфе фельетон, который двенадцать лет назад напечатал «Крокодил». Да, да, не удивляйтесь, о языковой колбасе. Барнаульский мясокомбинат к 50-летию Октябрьской революции изготовил такую колбасу, что когда ее резали, на каждом пластике все время была цифра пятьдесят. Может, это не самый лучший способ отметить юбилей, но колбаса была, скажу вам, пальчики оближешь. Боже, как бы я хотел попробовать ее сейчас!.. Но теперь ее нет не только в Барнауле, а, думаю, во всей стране. Решаем другие задачи. Я, например, готовлюсь к читательской конференции по книгам «Малая Земля» и «Возрождение». Но вам помогу. Не языковой, конечно, но кое-что у меня есть. У Миркина всегда кое-что есть. Соломончик это знает.

Начальник УРСа говорил еще минут двадцать, и Остудину так и не удалось вставить в разговор хотя бы слово. Но заявку Миркин принял и обещал по возможности выполнить. Уже прощаясь, Остудин сумел все же задать вопрос, с которого начал разговор. Как он выяснил, в поселок еще ни разу не привозили лимоны. Многие дети не знают, как они выглядят.

— Ну что вы, — сказал Миркин. — Я вам, конечно же, помогу, — и кончиками пальцев, осторожно, словно боялся обжечься, дотронулся до плеча Остудина.

— Я много не прошу. Нам хотя бы тонну, — сказал Остудин.

— Как вас зовут? — спросил Миркин, и с его лица сразу исчезла приветливая улыбка.

— Роман Иванович.

— Вы меня смешите, Роман Иванович, — сказал Миркин и отодвинулся в кресле. — Просить тонну лимонов. Это все равно, что просить языковую колбасу. Сто пятьдесят килограммов, и то будьте благодарны. Отдаю последний резерв. Скажите Соломончику, что лично от меня.

— Хорошо, — тут же согласился Остудин. — Но на будущее имейте в виду, что мы — самая северная экспедиция.

— Мы всегда это имеем в виду, — на лице Миркина снова появилась учтивая улыбка. — Ну и потом, разве я могу когда-нибудь отказать Фиме? Это же душа-человек. Надеюсь, вы с ним уже подружились?

— С первого же дня, — ответил Остудин и, попрощавшись, вышел.

От Миркина он направился в обком комсомола. Когда приближался к зданию, его опередила черная «Волга». У подъезда остановилась. Из машины вышел видный, лет тридцати пяти мужчина в коричневой дубленке и глубокой ондатровой шапке. Остудин безошибочно определил: Скоробогатов. Чуть придержал шаг и, пропустив «дубленку» в вестибюль, окликнул: «Товарищ Скоробогатов?» Тот обернулся. Тут же познакомились. В кабинет вошли практически вместе. Секретарша начала было:

— Владимир Николаевич, вам звонил начальник Таежной экспедиции...

— Это я звонил, — остановил ее Роман Иванович.

В кабинете Скоробогатов предупредил Остудина:

— Завтра у нас комсомольский актив, а я еще не закончил доклад, так что, сами понимаете...

— Понимаю, — ответил Остудин. — Буду краток. Наша экспедиция выходит в новый район поиска. В каких условиях мы работаем, вы, конечно, знаете: бытовая неустроенность, бездорожье, нехватка всего.

— Чем я могу помочь? — спросил Скоробогатов. — Только не надо говорить, что стране нужна нефть, что мы должны... Нужна конкретность.

Скоробогатов, хотя и говорил о конкретности, вильнул взглядом, и Остудин понял, что вся кажущаяся деловитость секретаря не что иное, как наработанная маска завзятого чиновника. Такого просьбами не возьмешь, нужна напористость. И Роман Иванович сказал так, как это нужно было сказать, сконцентрировал голос на самых важных словах:

— Это очень хорошо, что вы понимаете, что нефть стране нужна и что мы должны действовать в интересах государства. Предположения насчет Кедровой структуры, мы убеждены, подтвердятся. А для этого...

— Для этого нужен стройотряд. Так? — нетерпеливо перебил Скоробогатов.

— Нужен, — подтвердил Остудин. — Знаю, что просить его полагалось в прошлом году, но меня в прошлом году не было. О Кедровой мы узнали недавно. Откладывать дело на год, значит, не дать стране нескольких миллионов тонн нефти. А это...

— А это — недопустимо. Так? — Скоробогатов поднял глаза к потолку. — Не надо меня пугать, тем более шантажировать. В нашем распоряжении местных стройотрядов нет. Те, которые действуют из года в год, давно распределены. Значит, надо договариваться о приезжих. Я позвоню в Москву. Какие у вас еще вопросы?

— Больше вопросов нет, — сказал Остудин, а про себя подумал: «Видно у тебя в самом деле в ЦК сильная рука, если даже о нефти не хочешь разговаривать».

Остудин понял, что никакого стройотряда Скоробогатов ему не пошлет. Сначала его взяла злость, потом он подумал: «Так это и должно быть. Зачем этому чиновнику от комсомола лишние хлопоты?»

Выйдя на улицу, Остудин остановился, размышляя, что делать дальше? Где искать помощь, без которой ему не обойтись? Батурин в ней отказал, областной комсомольский вождь тоже. И тут он решил: пойду в обком партии к секретарю по промышленности.

Встречу Колесников назначил на шесть.

Подтянутый милиционер, посмотрев партбилет Остудина, кивнул вверх:

— Второй этаж, налево. Там найдете.

Дверь кабинета Остудин открыл ровно в шесть и обратил внимание на то, что Колесников первым делом взглянул на часы. После этого поднялся навстречу и удовлетворенно сказал:

— Точность — вежливость королей... — помолчал немного и совсем уж добродушно добавил: — А ведь я вас именно таким и представлял.

— Каким? — не понял Остудин.

— Крепким, обветренным... и настырным. Таким, каким и должен быть начальник Таежной экспедиции.

Широким жестом Колесников указал на кресло, стоявшее перед столом. Остудин сел и начал осваиваться. Ничего необычного кабинет Петра Леонидовича не представлял. Все стандартно. И ничто не привлекало внимания. Разве что запах то ли крепкого одеколона, то ли хорошего лосьона, исходивший от хозяина кабинета. По этому запаху Остудин определил, что между пятью и шестью часами вечера Петр Леонидович побрился. Иначе бы запах не был таким свежим и устойчивым. «Хорошая привычка интеллигента — подготовить себя к вечерней работе. Если человек сыт и свеж, ему работается в удовольствие».

Ответил Остудин то, что само просилось на язык:

— Мне иначе нельзя, должность требует. Я слышал, что вы сами геолог?

— Батурин сказал? — спросил Колесников.

— Нет, Сорокин.

— А-а, Всеволод Викторович. В свое время мы полазили с ним по тайге.

Колесников сел за стол, помассировал кончиками пальцев виски и произнес:

— Ну, рассказывай, каковы твои впечатления об экспедиции?

— Они самые первые, — немного подавшись вперед, ответил Остудин. — Работать на Севере трудно, но интересно. Другого я и не ожидал.

— А что на Моховой? — спросил Колесников и снова потер виски. Его глаза выглядели усталыми. — Будет там нефть?

— Конечно, — ответил Остудин. — Весь вопрос в том — сколько?

Он рассказал Колесникову, что совсем рядом с Моховой находятся еще три такие же структуры. Есть предположение, что все они составляют одно месторождение. Но для того, чтобы подтвердить его, необходимо пробурить несколько скважин. Пока у экспедиции такой возможности нет, она не обеспечена ресурсами даже под текущий план.

— Это и привело меня к вам, — заявил Остудин.

— Очень хорошо, что ты зашел ко мне, — сказал Колесников и взял в руки какую-то бумагу. — Центральный комитет сейчас готовит постановление по усилению геологоразведочных работ в Западной Сибири. Мы пишем для ЦК серьезный документ, — Петр Леонидович указал пальцем на лежавшую перед ним бумагу. — Батурин сейчас у первого. То, что ты рассказал мне, поможет лучше сориентироваться.

— У меня еще один вопрос, — поняв, что именно сейчас стоит сказать о главном, произнес Остудин. — Нам нужно на лето человек двадцать студентов. Без них мы не сумеем построить жилье. С ним у нас просто катастрофа. Собственно, по этому поводу я к вам и пришел.

— И эту проблему мы поставим перед Центральным комитетом, — сказал Колесников.

Остудину показалось, что секретарь обкома даже рад забросить в Москву еще одну проблему. Но тут же подумал о другом: «Неужели нужно все решать через Центральный комитет? Для чего же тогда вы? Ведь в вашем распоряжении громадный аппарат и все ресурсы области». Но говорить об этом не решился. Наоборот, попытался побыстрее подавить в себе крамольные мысли.

— Я думаю, что строительный отряд у вас будет, — сказал Колесников. И убрал со стола руки. — Почаще напоминайте об этом Батурину. Он у нас бывает почти каждый день.

Остудин понял, что аудиенция закончена. Он встал, секретарь обкома тоже поднялся. Протянув руку на прощание, Колесников сказал:

— Не теряйся. Напоминай о себе. А главное — ищи нефть.

Остудин не ответил. Да и какой смысл имел его ответ? Сказать можно все что угодно, но для него главным были не слова, а дела. Отпустив руку Колесникова, он повернулся и вышел из кабинета.