Дым над тайгой

ВАРЯ

Остудин никак не мог привыкнуть к белым ночам. Они стирали границу, за которой кончалась работа и начинался отдых. Из-за этого он сильно уставал. Работы было много и на базе нефтеразведочной экспедиции, и на буровых, и он, увлекшись, часто не замечал времени. Иногда, взглянув на часы, с удивлением обнаруживал, что уже не семь вечера, как думал, а одиннадцать. Белая ночь искажала само понятие времени.

Но в эти дни уставал не только Остудин, уставали все работники экспедиции. Решение пробурить в этом году скважину на новой, находящейся на большом расстоянии от базы площади, требовало от каждого предельных усилий. Ведь скважина — это сотни тонн грузов, и все их надо доставить без дорог, на не приспособленном для этих целей транспорте. Несмотря на огромные масштабы бурения, в стране не выпускалась техника, предназначенная специально для геологов. Они сами были вынуждены приспосабливать к своим нуждам то, что делалось для других отраслей и армии.

Однако в этот день Остудин возвращался домой довольным. На Кедровой площади начался монтаж буровой, туда ушли последние грузы. К концу года там должна быть пробурена скважина. Он верил Еланцеву, верил, что эта скважина даст нефть. Тогда и у него будет свой сезон удачи. Правда, в этом году на другой площади, Моховой, они уже получили хороший фонтан. Но скважину начали бурить еще при Барсове, и если бы он задержался в экспедиции, мог бы праздновать победу. Впрочем, он и так праздновал. Остудин послал ему телеграмму, в которой сообщил об открытии. Теперь надо дождаться собственного праздника.

Подходя к дому, Остудин удивился, услышав женское пение. Высокий чистый голос выводил слова старинного русского романса. Остудин даже остановился, не веря, что поют в его доме. Жена, приехавшая недавно, вряд ли запела бы без всякого повода, да и во всем Таежном он никогда не слышал такого сильного голоса. Когда-то в детстве в их станичном клубе заезжая артистка исполняла этот романс. Он запомнился ему на всю жизнь. Сейчас услышал его снова.

Вот вспыхнуло утро, румянятся воды.

Над озером быстрая чайка летит.

Ей столько простора, ей столько свободы,

Луч солнца у чайки крыло серебрит.

Вдруг выстрел раздался, нет чайки прелестной.

Она, трепеща, умерла в камышах.

Шутя ее ранил охотник безвестный,

Не глядя на жертву, он скрылся в кустах…

Песня брала за душу. «Откуда мог взяться такой голос в нашем поселке?» — подумал Остудин. Раздираемый любопытством, Роман Иванович заторопился к дому.

Когда он открыл дверь, на него никто не обратил внимания. Он прошел в гостиную. За столом, на котором стояла бутылка коньяка и собранная на скорую руку закуска, рядом с Ниной сидела привлекательная, со вкусом одетая незнакомая женщина, которую Остудин никогда не видел. Они повернули заплаканные лица и посмотрели на него удивленно. Он понял, что ни жена, ни та, что сидела рядом с ней, не ожидали увидеть его именно сейчас. Некоторое время они молча смотрели на него. Наконец жена промокнула бумажной салфеткой глаза и, шмыгнув носом, сказала:

— Знакомься, Роман. Это Варя Еланцева.

У Остудина екнуло сердце. Около месяца назад у него произошла совсем другая встреча.

...Он сидел за столом и разбирался с бумагами, когда в дверь кабинета постучали, и на пороге показалась молодая, элегантно одетая женщина. Остудин невольно обратил внимание на ее свежее загорелое лицо. Такое обычно бывает у людей, возвращающихся из отпуска с южного курорта. Женщина была красивой. Ее тонкую стройную фигуру облегал дорогой светло-серый костюм английского покроя, придававший ей строгость. Едва она переступила порог, по всему кабинету распространился еле уловимый запах хороших духов. «Каким ветром занесло такую красотку в нашу глухомань?» — сразу же подумал Остудин и еще раз окинул женщину внимательным взглядом. И тут ему показалось, что он ее уже где-то видел. Но ничего конкретного память не подсказывала, и, чтобы прервать затянувшуюся неловкую паузу, он поспешно спросил:

— Чем могу служить?

Женщина улыбнулась, чуть смутившись:

— Вы меня не узнаете, Роман Иванович?

— Настя? — неожиданно вырвалось у Остудина, и перед глазами сразу встала городская квартира Еланцева. Но не вечер, когда они вернулись в нее после ужина в ресторане, а утро. Настя тогда была в толстом махровом халате Еланцева и в не по размеру больших тапочках. Еланцев еще спал, а она готовила на кухне завтрак.

— Она самая, — не пряча улыбки, сказала Настя. — Собственной персоной.

Настя, очевидно, ждала, что Остудин обрадуется встрече, но он сухо произнес:

— Садись, что стоишь. Ты очень изменилась.

— Ну, не так чтобы очень, — ответила Настя, осторожно отодвинув стул. — Просто стала сама собой.

— А разве ты не была сама собой?

— В газетах иногда пишут: «Журналист меняет профессию». Но чаще всего профессию вынуждены менять учителя.

Остудин не переставал удивляться перемене, которая произошла с Настей. Если бы он сейчас кому-то сказал, что сидящая перед ним женщина была официанткой ресторана, ему бы не поверили. Только теперь он понял Еланцева. Остудин тогда не смог разглядеть Настю до конца, а Еланцев разглядел. Он увидел в ней то, чего не видят другие. Глядя на поразительно изменившуюся Настю, Роман Иванович тоже улыбнулся и спросил:

— Ты хочешь сказать, что снова сменила профессию?

— И что буду преподавать в вашей школе биологию, — добавила Настя.

Остудин расслабленно откинулся на спинку стула. Школьные дела его интересовали лишь в связи с женой. Она преподавала английский, а в школе Таежного учили немецкому. Но немка с наступлением лета уехала на Большую землю и возвращаться не собиралась. Получалось, что школа вообще оказалась без преподавателя иностранного языка. Остудин не знал, что делать, к кому обратиться за помощью. Наконец вспомнил, что в облоно у него есть знакомый. Тот самый инспектор Шустиков, с которым они вместе летели в Таежный и которого он подвозил от аэропорта до школы. Позвонил в Среднесибирск. Поговорил с Леонидом Васильевичем о своей заботе, и все утряслось на удивление легко.

— Вы минут через двадцать позвоните Снегиреву, — сказал Шустиков. — Он за кадры отвечает. А я сейчас зайду к нему, обскажу ситуацию. Его Юрием Сергеевичем зовут.

Остудин позвонил. Юрий Сергеевич ответил приветливо. Обрадовался даже, что преподаватель английского — жена начальника экспедиции.

— У нас в таких поселках, как ваш, иностранцы, как правило, приезжают на один учебный год, — сказал он. — Никто не хочет задерживаться. А тут такой опытный преподаватель да еще постоянный. Пусть ребятишки английский учат. Он сейчас нужнее немецкого.

Но тогда Роман Иванович просил за жену. А что делать с Настей? Снова звонить Снегиреву? Но она, кажется, и не просит его ни о чем. «Интересно, — подумал он, — а Нина пошла бы в официантки? Вряд ли! И вовсе не потому, что считает эту профессию недостойной. Чтобы стать хорошим официантом, как и хорошим учителем, необходимы не только добросовестность и прилежание, но и призвание. Эти две профессии настолько далеки друг от друга, что совместить их в одном человеке невозможно. Слишком в разных сферах они работают».

— Слушай, Настя, а что тебя потянуло в школу? — спросил Остудин.

— Я люблю эту работу, — призналась она и улыбнулась. — Я ведь сюда, Роман Иванович, не с неба свалилась. У меня направление облоно. Ваша биологичка уезжает, а я прибыла на ее место.

Остудин в последнее время не интересовался делами школы, на это не хватало времени. Но учительницу биологии Наталью Федоровну Морозову знал. Ее муж работал механиком транспортного цеха. Они приехали в Таежный с Алтая и теперь возвращались на родину в городок Змеиногорск. Остудин подписал Морозову заявление об увольнении, но не спросил ни у него, ни у Нины, кто теперь будет замещать Наталью Федоровну в школе. Оказалось, Настя.

— Ты уже была у директора? — спросил Остудин.

— Нет еще, — Настя достала из сумочки зеркало и поправила прическу. — С аэродрома прямо к вам.

— Я сейчас позвоню, — он поднял трубку, набрал номер и попросил директора. — Галина Ивановна, — сказал в трубку Остудин. — К нам приехала новая учительница биологии. Она у меня, сейчас придет к вам. Не разочаруйте ее.

Роман Иванович отодвинул телефон, взял лежавшую на столе бумагу, но тут же вернул на место и, вскинув голову, внимательно посмотрел на гостью:

— В школе ждут тебя, — и тут же торопливо добавил: — А квартиру дадим в конце августа. Потерпишь? — улыбнулся дружески, но Анастасия как будто и не слышала последних его слов.

— Роман Иванович, — наклонила она голову и опустила глаза. — Иван Тихонович в Таежном?

Еланцева в поселке не было. Он еще вчера уехал на буровую и должен вернуться в экспедицию только завтра. Остудин думал, что, узнав об этом, Настя расстроится. Но произошло обратное.

— Это даже лучше, — сказала она, не скрывая радости. — Познакомлюсь с директором, со школой, успею осмотреться.

Остудин не стал ее расспрашивать о личных планах. О том, что Настя прилетит в Таежный, Еланцев наверняка не знал. Если бы знал, обязательно сказал бы ему и встретил. Остудин проводил Настю до двери кабинета и остался стоять на пороге до тех пор, пока она не вышла из приемной. Затем вернулся к столу, снова взял в руки бумагу и, повертев, отложил в сторону. В голове крутилось одно: как будет выходить из создавшейся ситуации Еланцев? Остудин был почему-то уверен: если в ближайшие дни в Таежный не прилетит Варя, она может навсегда потерять мужа.

Еланцев появился в поселке на следующий день. По дороге с вертолетной площадки в контору решил заглянуть домой. Надеть чистую рубашку, а заодно выпить чашку кофе — с буровой он улетел без завтрака. Срочных дел в экспедиции не было, и Еланцев не торопился. Поставил на плитку чайник, достал из шкафа банку кофе и сахарницу. Расслабленно сел и стал ждать, когда закипит вода. В это время в сенях скрипнула дверь, и кто-то осторожно постучал.

— Входите, — крикнул Еланцев.

Дверь открылась, и он увидел Настю. Еланцев оторопел от неожиданности и несколько мгновений растерянно смотрел на нее. Потом вскочил, кинулся к ней, подхватил на руки и закружил по кухне.

— Настя, откуда ты взялась? — спросил, не скрывая радости.

— Приехала к тебе. Может, не надо было?

— Да ты что?! — поцеловал он ее в губы. — Я так долго ждал тебя!..

— Я тоже, — сказала Настя. — Но теперь я сюда надолго.

— Навсегда, — горячо он ее поправил и, зажмурив глаза, выдохнул: — А может, это сон? Боже, как я хочу к тебе...

— Я тоже, — прошептала Настя.

Через полчаса Еланцев позвонил Остудину.

— Не теряй меня, Роман, — сказал он умиротворенно. — Я сегодня не появлюсь на работе. Не считай это за прогул.

— Что, Настя? — понизив голос, спросил Остудин.

— Да, — ответил Еланцев и положил трубку.

Через неделю Иван Тихонович пришел к Остудину и объявил:

— Знаешь, Роман, я женюсь.

— А Варя?.. — спросил Остудин. — Что будет с ней?

— Варя не жена, а певица, — Еланцев пожал плечами. — У нее гастроли, поклонники. Вот уже который день пытаюсь разыскать ее по телефону, но не могу. Хотел сообщить ей о своем решении. Говорят, уехала в Горный Алтай полюбоваться природой. Сколько же можно так? Ведь мы не виделись четыре месяца.

— Я тебе не советчик, — сказал Остудин. — В таких делах советы давать трудно.

— Я все решил, — твердо произнес Еланцев, — Свадьба на следующей неделе, так что милости прошу вместе с Ниной.

Свадьба не была шумной. Еланцев пригласил только самых близких: Остудина, Кузьмина, Краснова, сотрудников своего геологического отдела. Настя понравилась всем. Она была в легком голубом платье, на шее — бирюзовое ожерелье, на ногах — изящные белые туфельки. Выглядела она очень интеллигентно. И вела себя соответствующим образом. Не как баба, мертвой хваткой вцепившаяся в мужика, а как очаровательная женщина, летающая на крыльях любви и получающая эту любовь. Она много шутила, танцевала, пела вместе со всеми. Словом, была абсолютно своей в новой для нее компании.

Нине свадьба понравилась. Когда пришли домой, она, слегка хмельная, искренне возмутилась:

— Это что же за жена была у Еланцева? Он здесь, она за тридевять земель мотается по гастролям, которые нужны только ей, и о муже не вспоминает по целому году. Я четыре месяца была без тебя и то от тоски чуть с ума не сошла. Нет, он правильно сделал, что женился на Насте. Настя его не бросит.

И вот теперь Варя объявилась в Таежном. И пришла не к своему бывшему мужу, а на квартиру Остудина, где ее гостеприимно встретила Нина, еще недавно так хвалившая Настю. Варя промокнула платочком влажные глаза, привстала со стула, слегка согнула в кисти руку и протянула Остудину:

— Рада с вами познакомиться.

«Протягивает, как для поцелуя», — подумал Остудин и довольно грубовато стиснул ее тонкую узкую ладонь. Варя, улыбнувшись, высвободила руку, тряхнула ею и пошевелила пальцами.

— А вы сильный, Роман Иванович.

— Извините, — смутился Остудин, не зная, как вести себя с гостьей. Одно дело принимать жену Еланцева, и совсем другое — выслушивать жалобные всхлипы. Он чувствовал всю неловкость своего положения. Прикидываться грубоватым, а тем более циничным ему не хотелось. В глубине души Остудину было жалко Варю. Видимо, она все-таки любила Еланцева. Иначе бы не прилетела сюда. Вот только поезд, на который она торопилась, уже ушел.

— Там у вас еще что-нибудь осталось? — Остудин кивнул на бутылку и сел за стол.

Нина пошла на кухню за тарелкой и столовым прибором. Стол, за которым сидела Варя, стоял у стены. Роман Иванович сел в торце, Варя оказалась сбоку. Свет от абажура падал так, что лицо ее находилось в тени. Над столом на стене висело бра. Остудин приподнялся, дотянулся до выключателя, щелкнул кнопкой. Лицо Вари сразу оказалось на ярком свету. Она поняла нехитрый ход хозяина и тут же отозвалась:

— Не хватает только фотографа.

Остудин посмотрел на подтеки туши под глазами Вари и сказал:

— Вы сегодня не слишком фотогеничны.

— Да уж, конечно, — ответила она.

— Выпьете со мной? — предложил Остудин.

Варя кивнула. В комнату вошла Нина, поставила мужу тарелку, положила нож и вилку, сказала:

— Мне тоже налей.

— Ты-то с чего разошлась? — спросил Остудин.

— Разве вы, мужики, когда-нибудь поймете женскую душу, — произнесла Нина и, посмотрев на Варю, тихонько вздохнула.

— Где уж нам вас понять, — в тон ей ответил Остудин и налил в рюмки коньяк.

Чокнулись, выпили. Варя промокнула губы салфеткой и положила ее рядом с тарелкой.

— Да ты ешь, — сказала Нина, обращаясь к Варе. — За весь вечер крошки не проглотила.

Остудин с удовольствием набросился на еду. Он здорово проголодался, да и мясо было вкусным. Варя посмотрела на него и тоже начала есть.

— Вы, я слышал, недавно были в Праге? — сказал Остудин. — Красивый город?

— Да мы его и не видели, — Варя придавила вилкой бифштекс, отрезала кусочек. — Выступали в Доме культуры завода ЧКД, это на окраине города. На следующее утро повезли нас в какой-то маленький городок, по-моему, Колин. Правда, перед возвращением домой завезли на часок в Пражский Град. Это что-то вроде их кремля. Очень красиво, — Варя положила нож на стол, взяла вилку в правую руку, улыбнулась чему-то. — У них там, в Граде, стоит железная клетка. В средние века в ней выставляли на обозрение неверных жен.

— Нам это не грозит, — заметил Остудин. — Железа на клетки не хватит.

— Ну и шуточки у тебя, Роман, — укоризненно глянула Нина.

— А что? Все правильно, — сказала Варя. — Сама во всем виновата...

Варя прилетела в Таежный после обеда. Весь ее багаж составляла маленькая дамская сумочка на длинном ремешке. Повесив сумочку на плечо, Варя направилась к дому Еланцева, который в глубине души считала своим. В женитьбу Ивана она не верила, хотя он и написал об этом. Она подумала, что он решил просто пригрозить. «Самое большее, на что он способен, — казалось ей, — это завести легкий роман». Она готова была простить ему это. Тем более что такой роман уже несколько лет тянулся у нее с директором филармонии Ачиком Мамедовым. Варя зависела от него. В руках Мамедова находилась вся власть. Он устанавливал зарплату и выдавал премии, заключал контракты на гастроли, определял их участников. Не уступи она Ачику, ей никогда бы не стать не только звездой филармонии, но и вообще не попасть на большие подмостки.

В маленьком поселке, где все знают друг друга, посторонний человек сразу вызывает невольный интерес. Так и с Варей. Едва она ступила на деревянный тротуар главной улицы, тут же ощутила на себе любопытные взгляды. Ей показалось, будто она вышла на сцену. Многие узнавали в ней первую жену главного геолога и именно поэтому отказывались верить своим глазам. Если это действительно она, значит, всему Таежному надо готовиться к зрелищу. Женщины стали высовываться из-за оград и провожать Варю взглядом. Эта беспардонность не обозлила ее, а вызвала сожаление. «Боже мой, — подумала она. — Вот что меня ждало в этой дыре. Через год и я бы стала такой, как они».

От этой мысли решимость, с которой она шла к дому Еланцева, немного угасла. Она на некоторое время даже сбавила шаг, но потом заторопилась снова, стараясь не смотреть по сторонам. Ей стали неприятны провожающие взгляды. Но главный удар ожидал ее у дома Еланцева.

За оградой дома молодая женщина в простеньком платье и явно больших старых мужских туфлях на босу ногу развешивала белье. Его подавала обряженная в цветастый фартук крепкая девочка лет четырех. Она доставала из тазика скрученные в бельевые жгуты мужские сорочки, встряхивала, расправляла и подавала матери. Эта сцена обожгла Варю. Она резанула ее по сердцу, по затаившемуся инстинкту женщины-матери, по всему существу. Варя потеряла под ногами опору, прислонилась грудью к штакетнику, ухватилась за него руками. Сумочка сползла с плеча и упала на землю.

Анастасия, увидев прислонившуюся к ограде незнакомую женщину, кинулась к ней. Девочка поспешила за матерью, зацепилась за что-то в траве, упала, запоздало пискнула, но не уселась, капризно размазывая слезы, а поднялась и направилась к ограде. Уцепилась за материнский подол как раз в тот момент, когда мать, столкнувшись взглядом с женщиной, сразу узнала ее.

— Варвара Георгиевна?.. Вот уж кого не ждала, — медленно сказала Настя. — Честное слово... Давайте зайдем в дом.

Девочка, ухватив мамину руку, тоже было зашагала к крыльцу, однако Настя сухо, но без раздражения, сказала:

— Оставайся здесь. Мы с тетей немного поговорим, а ты тут поиграй.

В бывший свой дом Варвара Георгиевна заходила в смятенных чувствах. Не потому, что стеснялась чужого нежеланного человека, с которым не знала, как и о чем говорить, а потому что с этим, даже внешне не обустроенным домом, в котором она была всего-то три или четыре раза и то наездами, так или иначе связывались двенадцать лет жизни. Да, уже двенадцать лет существовали, а вернее, сосуществовали они с Еланцевым. Они отдавались друг другу сполна. Но кончалась страсть и, не удовлетворенные душевно, они сжигали себя во взаимных, иногда очень болезненных и резких упреках. Правда, она, насколько позволяли обстоятельства, избегала случайных связей с мужчинами. Не потому, что греха боялась и казнила себя за неверность. Однако при одной только мысли о неподготовленном, случайном сближении она испытывала чувство гадливости, словно к ней прикасались чем-то обжигающе холодным и скользким, от чего потом ни отмыться, ни оттереться.

Но это было и крестом ее, и спасением. Представьте себе: молодая, яркая, к тому же очень обаятельная девушка со школьной скамьи устремляется в театральную жизнь. У Вари и голос дай боже. По ее убеждению, ничуть не хуже, чем у разных знаменитостей. Однако при всех данных Варя на экзаменах в консерваторию провалилась. Поначалу она растерялась и стала искать причину неудачи. Как ни старалась, не могла найти. Тут же появились толкователи. О тех причинах, которые они выставляли, Варя думать не хотела, к тому же думать было поздно — экзамены закончились. Вступительные закончились, экзамены-соблазны только начались. Обычная возня вокруг красивых девушек: обещания помочь, приглашения в рестораны, теплые компании «влиятельных людей».

Из таких переделок редкие искательницы славы выбираются, не опалив крылышек. Очень уж надо быть «девушкой с характером», чтобы благополучно миновать затягивающую трясину богемы. Варя миновала. Как раз потому, что противны были ее жизненному настрою случайные связи. Прагматичный по внутренней своей конструкции человек, она в создавшемся щекотливом положении разобралась здраво: вышла замуж за геолога Ивана Еланцева и уехала с ним в Среднесибирск.

Работал в ту пору Иван Тихонович Еланцев в геологическом объединении. Зарплата была вполне сносная, и Варваре не приходилось тянуть рубли от получки до получки. Вспоминая свой тогдашний настрой, Варя иногда удивлялась себе: неужели ее удовлетворяла роль домашней хозяйки? А ведь не только удовлетворяла, одно время она этой ролью даже увлеклась. Ей нравилось, что знакомые расхваливают ее стряпню, нравилось заводить вещи, наводить в квартире уют. Еланцев, вдоволь налазившийся по тайге и Северу в поисках нефти и газа, все действия молодой супруги одобрял с пылом человека, беспамятно влюбленного и только-только привыкающего к размеренной городской жизни.

Единственное, в чем они не сходились — в желании иметь ребенка. Доводы ее были капризны, в своей основе сомнительны, но она повторяла их и повторяла обиженному Еланцеву.

— Мне всего девятнадцать, — Варя нервно ходила по комнате и резала воздух ладонью. — Какая из меня мать? Я ведь еще не жила как женщина.

Он вначале пытался убеждать, говорил, что любая женщина рано или поздно должна стать матерью, но на все его доводы она отвечала одной фразой:

— Все вы, мужчины, эгоисты. Думаете только о себе.

Разговоры о детях прекратились сами собой. Школьная примадонна, красивая и «голосистая», в четырех стенах долго задержаться не могла. При геологическом объединении существовала художественная самодеятельность. Там Варя стала петь романсы и русские народные песни. Ее заметили. А сразу после городского смотра, на котором председательствовал художественный руководитель областной филармонии Ачик Мамедов, ее пригласили в солисты. А дальше — пошло-поехало...

У Насти все было по-другому. Она пожила в замужестве, натерпелась от мужниных запоев, не упрашивала его остаться, когда он уходил. Наоборот, даже испытала от этого некоторое облегчение. Познала всю неприкаянность одинокой матери, когда каждый сморчок может тебя и обругать, и попытаться облапать. И когда познакомилась с Еланцевым, впервые почувствовала себя настоящей женщиной, которую ценят не только за обед и постель, но и за то, что она готова служить семье и мужу, так же, как он ей. А потому бросилась в свою настоящую любовь, как в омут, из которого не хотела выбираться. Ей, горьким распорядком судьбы выброшенной на обочину жизни, протянула руку удача, и она, не веря своему счастью, ухватилась за нее. Однако ее настрадавшаяся душа была строга и перед собой откровенна. Настя понимала, что Иван отвык от жены, но в глубине своего сердца еще не до конца отказался от Варвары. Если та согласится сменить безалаберное существование на жизнь тихую и согласную, неизвестно, как он откликнется на это...

Женщины прошли в комнату и сели друг против друга. Две женщины, для которых пока еще общий их мужчина существовал в разных ипостасях. Для одной он был щитом, за которым она укрывалась, если попадала в двусмысленное положение. Для другой — половинкой души, такой же изломанной и больной, как ее собственная. Анастасия понимала, что если уж Варя оказалась в Таежном, без разговора не обойтись, и начала первой.

— Что ж, как говорят, гость в дом, принимать надо, — Анастасия вяло улыбнулась, посмотрела на Варю, которая начала нервничать. — Вы надолго?

Варвара решила взять инициативу в свои руки:

— Все зависит от того, насколько далеко у вас с Иваном зашло. Я, конечно, имею в виду не только это, — Варвара кивнула в сторону спальни, в которой когда-то спала вместе с Иваном. — Иван написал мне, что женится... Меня интересует, насколько это соответствует истине. Не сгоряча ли он бросился с головой в новый омут. Ведь, кроме этого, — она снова кивнула в сторону спальни, — надо иметь что-то и для души.

Варвара начала говорить резко. Она забыла о всякой деликатности, подбирая самые тяжелые слова, чтобы больнее уязвить собеседницу. Но чем больше она находила таких слов, тем уверенней чувствовала себя Анастасия и отвечала вполне достойно. Настолько достойно, что нравилась даже сама себе.

Иначе и быть не могло, потому что Варвара изощрялась, а у Анастасии все было естественно. Особенно метко она ответила на замечание Варвары об угождении мужчине. Во время их разговора из кухни, с плиты, где варились щи, шел ароматный запах. Он раздражал Варвару, и она ядовито заметила:

— Не зря французы говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ты, наверное, так пытаешься раскормить Ивана, чтобы он в двери не пролез, не сбежал отсюда.

Анастасия молниеносно парировала:

— Не знаю, через какие там места артистки ищут путь к мужику, а моя дорога к Ивану идет через мое сердце.

Произнесла она это с такой страстью, что Варвара поняла: больше с этой женщиной ей говорить не о чем, она за Ивана будет биться до последнего вздоха.

Варя нервно дернулась, не попрощавшись, вышла, свернула на другую улицу и пошла к дому, в котором жили Барсовы. Кроме них, никого в Таежном она не знала. Постучав в дверь, Варя открыла ее и увидела молодую женщину в переднике. Она возилась у плиты, и ей тоже помогала маленькая девочка.

Вид Вари, по всей вероятности, удивил хозяйку, бросив на нее беглый взгляд, она тут же спросила:

— Что с вами?

— Я — Варя Еланцева, — трясущимися губами произнесла Варя и, сев на табуретку, стоявшую у стены, в отчаянии разрыдалась.

— Вы успокойтесь, — сказала хозяйка и принесла ей стакан воды.

Стуча зубами, Варя отпила несколько глотков. Перестала плакать, достала из сумочки платочек и, промокнув глаза, посмотрела на хозяйку.

— Меня зовут Нина Остудина, — в ответ на ее немой взгляд произнесла хозяйка. — Я жена начальника экспедиции.

— Вы извините, — сказала Варя, — но мне здесь больше не к кому зайти.

Когда Остудин пришел с работы, Нина и Варя были уже лучшими подругами. На столе стоял коньяк, который успокаивал нервы и развязывал язык. Варя поведала Нине всю свою подноготную, не утаив даже о связи с Ачиком Мамедовым. И Нине стало до сердечной боли жаль Варю — одинокую, талантливую и непонятую.

Роман Иванович в недоумении смотрел на жену. Совсем недавно она была у Еланцева на свадьбе, подружилась с Анастасией. Искренне восхищалась ее заботой о доме и муже, умением одеться так, чтобы всегда нравиться Еланцеву. И вот теперь сидит рядом с Варей и плачет вместе с ней по ее разбитой жизни. «Наверное, это и есть женская логика», — подумал Остудин.

— Что, может быть, и мне заплакать? — сказал он, пытаясь шуткой переломить невеселое настроение.

— Тебе легко, — не просто с укоризной, а с ожесточением произнесла Нина. — Вы, мужики, никогда ничего не понимали в женском сердце.

Варя вздохнула. Остудин повернулся к ней. Это была красивая женщина, усердно следившая за своей внешностью. Даже плакать она старалась так, чтобы размытая тушь не слишком стекала с ресниц на щеки. Для этого она непрерывно промокала слезы тонким носовым платком. У нее было приятное интеллигентное лицо, тонкий нос и немного припухшие губы. Но особенно поразил Остудина ее взгляд — открытый и беззащитно-детский, невольно вызывающий сочувствие. Варю хотелось пожалеть, погладить по шелковистым волосам. Она была создана для любви и ласки. «Такую не отпустит ни один мужик», — глядя на нее, невольно подумал Остудин.

Варя тряхнула головой так, что волосы рассыпались по плечам, натянуто улыбнулась и сказала:

— Все, хватит. Надо жить, не надо вспоминать. Давайте выпьем, Роман. Налейте мне еще коньяку.

Остудин понял, что шок, вызванный у нее встречей с Анастасией, прошел. Теперь ей надо было успокоить нервы. Он налил себе и женщинам, чокнулся с ними. Варя опрокинула рюмку, поперхнулась и закашлялась.

— Даже это не могу сделать как следует, — сказала она, прикрывая ладонью рот. — Почему я такая нескладная? И вдруг без всякого перехода запела:

Отговорила роща золотая

Березовым веселым языком.

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком...

Она пела не голосом, а душой. Пела с надрывом, потому что ее душа была надорвана. Остудин, затихнув, слушал ее прекрасный рыдающий голос, и ему самому хотелось заплакать. В эту минуту Варя казалась ему невероятно одинокой. Остудин готов был помочь ей чем угодно, но не знал, как это сделать.

— Почему мы, русские бабы, такие несчастливые? — спросила Варя, снова промокнув глаза платком.

— Разве вы несчастливая? — сказал Остудин. — У вас такой голос... Постоянные гастроли. По всей видимости, нет отбоя от поклонников...

— Если бы счастье было только в этом, — отрешенно сказала Варя.

— А в чем же? — спросил Остудин.

— В чем, в чем, — не выдержала молчавшая до этого Нина. — Счастье — это семья.

— Здесь все зависит от нас самих, — сказал Остудин. — Княжна Мария Николаевна Волконская отказалась от богатства, почестей и привилегий и поехала за мужем на забайкальскую каторгу. И было ей всего лишь двадцать два года.

— Какой ты все-таки немилосердный, Роман, — сказала Нина. — Разве можно об этом сейчас?

— Отчего же, — возразила Варя. — Сейчас об этом и нужно говорить. В нашей семейной неудаче виновата только я, одна я...

Три года назад Варя решила порвать с артистической карьерой. Ей очень хотелось ребенка. «Буду преподавать в школе музыку, а в Доме культуры вести музыкальный кружок, — думала она. — Ведь наши дети не имеют даже основ музыкального образования. Разве могут из них вырасти по-настоящему культурные люди?»

Но благому порыву не суждено было сбыться. Ачик предложил Варе престижные гастроли. И она согласилась. Между семейным очагом и театральной рампой она, в который уже раз, выбрала рампу.

— Скажите, что я могу сделать для вас? — спросил Остудин. Варя была ему симпатична.

— Пригласите Еланцева, — тотчас оживилась она.

— Его нет в поселке. Он на буровой.

— Это правда?

Остудин кивнул.

— В таком случае достаньте мне билет на первый завтрашний рейс до Среднесибирска.

— Об этом можете не беспокоиться, — сказал Остудин. — У экспедиции на каждый самолет есть бронь.

В тот вечер Остудин долго не мог уснуть. Не давала покоя судьба Вари. Не спала и Нина.

— Мне кажется, Еланцев совершил ошибку, — сказала она. — Анастасия не заменит ему Вари.

— Он выбрал, ему лучше знать, — ответил Остудин.

Утром раньше всех поднялась Варя. Когда Остудин вышел в зал и увидел ее, он поразился. Перед ним сидела не та, раздерганная, измученная неудавшейся жизнью, женщина, которую он видел накануне. Свежее, слегка тронутое косметикой лицо, изящная фигура, элегантно уложенные волосы вызывали не просто восхищение, а требовали почтительности. И он подумал: эта сказочная дама занесена в Таежный случайным ветром. Она была здесь совершенно чужая, и теперь, глядя на нее, Остудин был уверен, что Варя никогда бы не прижилась на суровой таежной почве. Она могла существовать только в оранжерее. Еланцев был совершенно другим. Такая перемена ошарашила Остудина. Поздоровавшись, он задал привычный в этом случае вопрос:

— Как спалось?

Варя не ответила. Ее мысли были заняты другим.

— Я, наверное, зря прилетела сюда, — сказала она. — Зачем травить душу? — и повторила фразу, произнесенную вечером: — Надо жить, не надо вспоминать.

Остудину показалось, что еще раньше он где-то уже слышал эти слова. Кажется, это была строчка из песни Александра Вертинского.

Нина накрыла стол, все трое молча позавтракали. Собираясь на работу, Остудин сказал:

— Вы не отлучайтесь далеко. Если самолет не задерживается, я сразу же пришлю за вами машину.

В конторе экспедиции Остудин столкнулся на лестнице с Еланцевым. Тот шел из своего кабинета к выходу.

— Ты когда вернулся? — спросил Остудин, придержав его за руку.

— Да только что с вертолетной площадки, — сказал Еланцев. — Заскочил к себе в кабинет, а сейчас иду домой выпить чашку чая.

— Зайди ко мне.

Остудин прошел в кабинет, сел за стол, достал папку с бумагами, чтобы выдержать паузу, полистал некоторые из них. Еланцев молча ждал, скользя взглядом по стенам. На его лице было полное безразличие. Остудин оторвался от бумаг, сказал:

— Ты знаешь, что Варя прилетела в Таежный?

Еланцев вздрогнул, вскочил, спросил перехваченным голосом:

— Где она?

— У меня дома. Улетает первым рейсом. Сейчас позвоню в аэропорт и пошлю за ней машину.

— Никуда не звони, — сказал Еланцев. — Я провожу ее сам.

Он выскочил из кабинета, на ходу хлопнув дверью. Остудин посмотрел ему вслед, подумав о том, насколько непредсказуемо и несправедливо устроена жизнь. Сначала наделит людей сумасшедшей любовью, поманит совместным счастьем, а потом разведет в разные стороны, заставив одного всю жизнь вспоминать о прошлом, а другого — склеивать из осколков то, что удалось сохранить.

Через час Еланцев зашел к Остудину, молча опустился на стул, отрешенно посмотрел на шкаф, в котором стояли колбочки с нефтью. Потом закрыл лицо руками и опустил голову. Затянувшееся молчание стало двусмысленным, и Остудин прервал его:

— Говори. Чего молчишь?

— А чего говорить? — Еланцев опустил руки на колени. — Нельзя дважды войти в один и тот же поток, — он достал сигарету, размял ее пальцами. — Надо жить, не надо вспоминать.

— Это она тебе так сказала?

— Почему она? Я тоже так думаю.

С улицы сквозь окно донесся гул самолета. Авиатрасса на Среднесибирск пролегала над самым поселком. Остудин насторожился, прислушиваясь к звуку.

— Да, полетела, — с тяжелым вздохом сказал Еланцев, и Роман Иванович понял, что Варя была в Таежном последний раз.