Дым над тайгой

МЕТРЫ ИЛИ ОТКРЫТИЯ?

Таких морозов, какие стояли перед Новым годом, Остудин еще не знал. Воздух серебрился от кристалликов льда, дыхание замерзало у самых губ, оседая куржаком на ресницах и ушанке. Остудин шел на работу, прикрывая лицо меховой рукавицей. Снег под унтами скрипел и сухо похрустывал, словно мелко истолченное стекло. Желтобрюхий жуланчик, пытаясь перелететь улицу, перевернулся, как подстреленный, и упал под ноги Остудину. Роман Иванович нагнулся, поднял птицу и увидел, что она жива. Жуланчик смотрел на него маленькими, похожими на черные бусинки глазами, словно просил о помощи. Остудин сунул его в рукавицу, не зная, что делать с находкой.

Над Таежным поднимался мглистый серый рассвет. В окнах соседнего дома, в котором жил тракторист экспедиции Быстров, горел свет. Сам Быстров копошился во дворе у стога сена. Он был одним из немногих жителей поселка, державших корову. И Остудин подумал, что коровья стайка — единственное место, где в такую стужу может спастись птица. Быстров, кряхтя, поднял над головой огромный навильник сена и понес его корове. Остудин двинулся за ним.

Дверь в стайку была приоткрыта, из нее белыми облачками выкатывался пар. Услышав за спиной скрип шагов, Быстров обернулся, узнал Остудина и остановился. Начальник экспедиции еще ни разу не заходил к нему. Роман Иванович достал из рукавицы жуланчика и, показав его Быстрову, спросил:

— Не пустишь на постой? Сейчас на дороге подобрал. Прямо передо мной свалился.

— Куда же его деть? — ответил Быстров, открыв ногой стайку.

В стайке было сумрачно и тепло. Быстров уложил сено в ясли, около которых задумчиво пережевывала жвачку рогастая черно-пестрая корова, и повернулся к Остудину. Роман Иванович разжал ладонь, жуланчик испуганно вспорхнул и уселся на ясли.

— У меня их тут несколько штук, — Быстров кивнул в сторону птахи. — Чуют, где тепло, — он уперся грудью в черенок вил, спросил: — Морозов-то таких, поди, еще не видывали?

— Не приходилось, — признался Остудин и потрогал кончиками пальцев правую щеку. Она горела после обжигающего холода.

— Нонче погода, словно сдурела, — задумчиво сказал Быстров. — Не дай Бог поехать в тайгу да поломаться.

— А ехать надо, — заметил Остудин.

— Вот я и говорю: упаси Бог поломаться. Враз околеешь.

Остудин понял, на что намекает тракторист. Руководство экспедиции торопилось проложить зимник на Кедровую площадь. Бригада Вохминцева заканчивала там бурить первую скважину. Но у буровиков кончились летние запасы, и теперь даже солярку приходилось завозить вертолетом. При таком снабжении многое не сделаешь. Остудин ковырнул носком унта коровью подстилку, спросил:

— Ты думаешь, в такие морозы до Кедровой не добраться?

— Добраться-то можно, — ответил Быстров. — Но кто же захочет в такой мороз отрываться от теплой печки?

Кедровая была головной болью не только Остудина. С нею связывало большие надежды и объединение «Сибнефтегазразведка». О скважине постоянно справлялся Батурин, хотя экспедиция аккуратно, как и положено, передавала в Среднесибирск сводки о бурении. Остудина настораживало, что Кедровая никак не проявляла себя. Нефтяной пласт на Моховой был вскрыт на глубине две тысячи триста метров. На Кедровой прошли две тысячи четыреста, но на нефть не наткнулись. С помощью пластоиспытателя на поверхность подняли лишь сильно минерализованную воду, правда, со слабым запахом нефти. Но запах в геологические запасы не записывают. Надо было решать, что делать дальше.

Попрощавшись с Быстровым, Остудин пошел в контору. В приемной сказал Машеньке, чтобы она пригласила Еланцева. Главный геолог стремительно вошел в кабинет, поздоровался за руку, сел у стола. Он заметно изменился с тех пор, как женился на Насте. Стал по-семейному ухоженным. Вместо привычного свитера носил теперь костюм с галстуком, безукоризненно отглаженные рубашки. Но главное — стал еще более энергичным. Словно женитьба придала ему дополнительные силы.

Еланцев сцепил пальцы, положил руки на стол и посмотрел на Остудина, ожидая вопроса. И он тут же последовал.

— Что будем делать со скважиной на Кедровой? — спросил Остудин. — Нашумели с ней много, теперь нужен результат. Иначе нас не поймут.

— Кто не поймет?

— Батурин не поймет, — ответил Остудин. — Наши с тобой подчиненные тоже не поймут.

— А чего тебя вдруг начала волновать эта скважина? — спросил Еланцев.

— Не нравится она мне. Мертвая какая-то.

Еланцев качнулся на задних ножках стула, скосил глаза на геологическую карту района, которая висела за спиной Остудина:

— Ну, во-первых, нам еще бурить сто метров. А во-вторых, бывает, что и тихая скважина так рванет, что не рад будешь. Ты же знаешь, что вчера начали отбор керна, скоро все станет ясно. У меня в отношении Кедровой сомнений нет. А почему ты так нервничаешь?

Остудин потянул к себе папку, в которой лежала текущая почта. Открыл, перевернул несколько бумажек. Не поднимая глаз на Еланцева, сказал:

— Вчера вечером звонил Батурин. В этом году все экспедиции, кроме нашей, выполняют план по проходке.

— Я в это не верю, — усмехнулся Еланцев. — Чтобы все — и вдруг выполнили.

— Мне он сказал вполне определенно: если бы Таежная дала до конца года тысячу метров проходки, можно было бы просить ордена.

Еланцев сразу оценил ситуацию. На Моховой площади, где бригада Вохминцева весной получила хороший фонтан нефти, была готова к работе буровая установка. Та самая, которая и пробурила счастливую скважину. Ее разобрали, перетащили на километр и собрали снова. Работать на этом станке опять должна бригада Вохминцева. Естественно, после того, как она завершит все дела на Кедровой. А поскольку области нужны метры проходки, экспедицию будут торопить. И не столько Батурин, он геолог и все хорошо понимает, сколько райком. Новое месторождение нефти — это журавль в небе. Поймают его или нет — никому неизвестно. А тысяча метров проходки — синица в руках, можно будет отрапортовать о выполнении плана по бурению. Причем не только району, но и области.

— Да, ситуация, — Еланцев, тяжело вздохнув, постучал пальцами по столу. — Все зависит от Вохминцева. Поднимет нефтеносный керн — условия будем диктовать мы. Не поднимет...

— А почему он молчит? — спросил Остудин.

— Потому что докладывать не о чем, — ответил Еланцев.

— По всей видимости, так, — Остудин повернулся к карте, прищурившись, посмотрел на жирную черную линию, которой была обведена Кедровая площадь. — Но ты все равно переговори с ним. Прямо сейчас. И заходи ко мне.

Еланцев ушел, а Остудин занялся текущей почтой. В ней было то же, что и всегда: просьбы о дровах, материальной помощи, о месте для ребенка в детском саде, об отпуске без содержания. За всякой просьбой стоял конкретный человек, и Остудин внимательно читал каждую бумажку. Разобраться с почтой ему не дал Еланцев.

Минут через десять он снова вошел в кабинет с папкой в руках. Остудин оторвал глаза от бумаг, поднял голову.

— Только что переговорил с Вохминцевым, — сказал Еланцев. — Подняли керн. Классический аргиллит.

Аргиллит — это кристаллическая глина. Она непроницаема для углеводородного сырья. Значит, никакой залежи в ней быть не может. Но глина создает ловушку, в которой скапливается нефть. Она перекрывает верхнюю часть пласта, не давая нефти выхода наружу.

— Значит, мы еще не дошли до нефтяного пласта? — спросил Остудин.

— Значит, не дошли, — Еланцев положил папку на стол.

— Что ты предлагаешь?

— Пробурить еще триста метров.

— Ты это серьезно? — Остудин понял, что если придется углублять скважину, ни о каком плане по бурению не может быть и речи. Триста метров — это минимум месяц работы. А может, и больше. Но другого выхода нет: нефтяное месторождение может открыть только скважина. Остудин посмотрел на папку, которую Еланцев прикрывал ладонью, и сказал: — Пиши записку с нашими обоснованиями на имя Батурина и Сорокина.

Еланцев достал из папки несколько листков машинописного текста. К ним была прикреплена калька с разрезом Кедровой структуры.

— Когда это ты успел? — Остудин протянул руку к документу.

— Вчера. Кедровая — не Моховая. Только вчера мне пришло в голову, что купол Кедровой структуры может быть погружен в осадочные породы глубже, чем купол Моховой. Мы находимся как бы на склоне. А это значит, что надо бурить глубже.

— Почему же тебе не пришло это в голову раньше? — спросил Остудин. — Ты хоть понимаешь, что мы всех ставим на уши?

— Я не всевидящий. Не пришло в голову не только мне, но и геологическому отделу объединения тоже. Вчера я целый день заново разбирался с картами геофизиков. Кедровая — как слоеный пирог. Она многопластовая. Верхний пласт мы вскрыли, там только вода. А до основных, нефтеносных, не дошли. Кстати, геологический отдел объединения с этим согласен.

Остудин взял записку, внимательно прочитал. Документ был тщательно подготовлен и хорошо аргументирован. В нем все было подтверждено расчетами, ссылками на прецеденты. В геологии они имеют большое значение. Остудин достал из внутреннего кармана ручку, поставил свою подпись и протянул бумаги Еланцеву:

— Завтра же лети с ними в объединение. Такие вещи надо доказывать, глядя в глаза оппонентам. Причем все время следи, чтобы они не отводили их в сторону.

На следующий день Еланцев улетел в Среднесибирск. А еще через день он позвонил и сказал, что в объединении согласились с предложением экспедиции углубить скважину.

— На Кедровую сегодня ушли два вездехода, — сказал Остудин. — Завтра отправляю туда трактор с соляркой. Уже сказал Быстрову, чтобы собирался.

— Ты позволишь сообщить это Батурину?

— Конечно, — сказал Остудин.

Роман Иванович отправился на буровую вслед за Быстровым. Последний раз он прилетал туда два месяца назад. Тайга была уже завалена снегом, но настоящие морозы еще не наступили. Сейчас и буровая, и лес вокруг выглядели по-другому. Дорожки между балками, протоптанные в снегу, были настолько глубокими, что походили на траншеи. На пристройках буровой висел мохнатый куржак. Ветви деревьев согнулись под белыми шапками снега. Тайга выглядела мертвой и потому устрашающей. Казалось, ступи в нее, и она навсегда поглотит тебя. Оставшись один на вертолетной площадке, Остудин даже передернулся от неприятного ощущения.

Вохминцев ждал его у балка, подальше от снежной бури, которую вертолет поднимает при каждом взлете и посадке. Он терялся в догадках по поводу прилета начальника. Самому о цели приезда спрашивать было неудобно, а Остудин о ней не предупредил. Да, собственно, никакой цели, если иметь в виду что-то конкретное, не было. Остудин прилетел не контролировать работу или решать какую-то проблему. Ему хотелось узнать настроение бригады. А настроение — вещь не материальная.

— Ну что, хозяин, веди в дом, — сказал Остудин, пожимая твердую, сухую ладонь бурового мастера.

Вохминцев распахнул дверь балка. Остудин переступил порог, огляделся. Здесь все было, как прежде. Та же железная печка, та же двухэтажная кровать, тот же стол у стены с рацией посередине. На столе рядом с вахтовым журналом лежал керн. Остудин подошел, взял керн в руки. Опытным глазом определил: да, это тот самый аргиллит, о котором говорил Еланцев. Керн был тяжелым. Остудин поднес его к самому лицу, понюхал, словно ищейка, пытающаяся взять нужный след. Керн источал запах камня, опаленного электрической искрой, который не имел ничего общего с таким знакомым сладковатым ароматом нефти. Остудин положил керн на стол, опустился на стоявшую рядом табуретку. Вохминцев сел напротив него.

— Ну и что ты об этом думаешь? — кивнув на керн, спросил Остудин.

— А что тут думать? — ответил Вохминцев. — Бурить надо. Ясно, что попали на свод. Пройдем его, выйдем на нефтяной пласт.

— А если закончить на этом? — Остудин посмотрел на бурового мастера. — Ведь мы уже достигли проектной отметки.

— Да вы что? — удивился Вохминцев. — Бросить скважину, когда до нефти остались считанные метры? Вы же потом спать не будете. Да и проектной отметки еще не достигли.

— Когда вы на нее выйдете? — спросил Остудин и снова взял керн в руки.

— Думаю, дня через три. Если ничего не случится…

Через три дня буровики достигли проектной отметки скважины. Остудин ожидал результатов ее испытания. Геофизики провели каротаж, но ничего, кроме пласта, из которого снова была получена минерализованная вода, не выявили.

Остудин позвонил Батурину, чтобы доложить о результатах каротажных работ. Но разговор сразу свернул на другую тему.

— Скажи, — спросил Батурин, — а нельзя бригаду Вохминцева разделить пополам?

— Как разделить? — не понял Остудин.

— Одну вахту оставить на Кедровой для завершения испытаний. А остальные направить на Моховую. Пускай начинают там бурить вторую скважину.

У Остудина кольнуло сердце. Значит, оправдываются самые худшие ожидания: открыть Кедровое месторождение нефти в этом году не дадут. В голове с быстротой электронно-вычислительной машины начали прокручиваться варианты спасения скважины. Роман Иванович слышал, как дышит в трубку Батурин, знал, что тот ждет ответа. И ответ пришел неожиданно сам собой.

— Ну, подумайте, Захар Федорович, как мы можем начать бурить скважину на Моховой? — сказал Остудин. — Мы же туда до сих пор не пробили зимник. Чтобы его накатать, нужно минимум три недели.

Батурин долго молчал, очевидно, обдумывая слова начальника экспедиции. Потом спросил:

— Что же вы делали все это время?

— Ничего, — ответил Остудин. — Ждали, когда промерзнут болота и на реке станет надежным лед. Туда же дорога идет через сплошные топи.

— Что же мне голову морочат? — возмутился Батурин. — Говорят, что она у вас готова.

— Кто говорит?

— Да есть тут некоторые... Бури свою скважину дальше, — Батурин положил трубку.

Этот неожиданный разговор расстроил Остудина. За недолгое время работы в должности начальника экспедиции он понял, насколько экономика зависит от политики. Сиюминутные политические соображения нередко берут верх над серьезными экономическими расчетами. Но расплачиваться за такие решения потом приходится хозяйственникам. Политики не несут ответственности за свои действия.

Работа геологов кому-то не давала покоя. Остудин еще не понял — кому, но то, что метры проходки оказались сейчас для райкома важнее открытия, было ясно. И предчувствие не обмануло его.

Еще до обеда ему позвонил новый первый секретарь райкома партии Мордасов. И с первых же слов пошел в атаку:

— Вы почему отказываетесь выполнять государственный план? — не поздоровавшись, жестко спросил первый секретарь. И, не дав возможности вставить слово, добавил: — Ведь вам было дано указание перевести буровую бригаду на новую скважину. Почему вы его не выполнили?

Остудин виделся с Мордасовым всего дважды. Первый раз на пленуме, когда того избирали первым секретарем райкома. Мордасова представлял заместитель заведующего орготделом обкома партии. Он спросил, будут ли вопросы к кандидату на должность первого секретаря? Вопросов не было. Все понимали, что выборы — акт чисто формальный. Избрали его единогласно.

После пленума он пригласил в свой кабинет руководителей районных организаций и в краткой речи изложил программу действий. Она сводилась к одному: каждый, кто не выполнит план, будет наказан с большевистской беспощадностью. Самой неблагополучной организацией он назвал нефтеразведочную экспедицию.

— Это неслыханно, — заявил Мордасов, — чтобы крупнейшее предприятие района четыре года не выполняло план по проходке, а с его руководителей ничего не спрашивали.

Остудин не стал вступать в перебранку. Спрашивали, да еще как. Ведь Барсова сняли только потому, что экспедиция не выполняла план. Но говорить можно лишь с тем, кто хочет услышать.

Второй раз он встретился с первым секретарем на сессии райсовета. В перерыве Мордасов подошел к нему и задал дежурный вопрос о том, как идут дела. Остудин ответил, что дела идут нормально, но было бы неплохо, если бы первый секретарь райкома сам побывал в экспедиции и увидел все собственными глазами.

— Побываю непременно, — сухо сказал Мордасов. — А вот скажи мне, почему ты редко бываешь в райкоме?

Остудина неприятно покоробило мордасовское «тыканье». Он уже давно заметил, что это присуще только партийным работникам, да и то не всем. А только тем, кто считает себя подлинным вершителем судеб народа. Как правило, это партийные чинуши — люди недалекие, давно оторвавшиеся от народа. Ни один ученый, врач, знаменитый писатель не назовет незнакомого человека на «ты». Они считают это оскорбительным прежде всего для самих себя.

У партийных работников другая психология. Они думают, что им все позволено. Остудин этого не считал, он не привык к такому обращению. Поэтому ответил обидчику тем же.

— Скажи мне, пожалуйста, товарищ первый секретарь райкома, — жестко спросил Остудин, — как же это можно: столько времени просидеть в районе и еще не познакомиться со своей вотчиной?

Мордасов поперхнулся, не ожидая, что кто-то может назвать его на «ты». Полоснув по Остудину холодным взглядом, он сказал:

— Я свою вотчину знаю лучше тебя.

Остудин понимал, что в открытую лезет на рожон. Но уж больно по-хамски начал вести себя новый царек с первых минут пребывания на троне. Не осадить его сейчас, через месяц-другой он начнет мордовать всех подряд. Надо и ему знать свои границы...

Теперь у Мордасова появилась возможность рассчитаться с Остудиным за непокладистый норов. Уже с первой фразы стало ясно, что на него не подействует никакая логика. Но Остудин все же попытался объяснить:

— Мы не переводим бригаду на Моховую по двум причинам. Во-первых, туда еще нет дороги. А во-вторых, мы не завершили дела на Кедровой площади. Как только закончим их и пробьем зимник на Моховую, сразу начнем бурить новую скважину.

— Вы срываете все показатели области, — резко сказал Мордасов. — На шестнадцать часов у нас назначено бюро. Просьба быть в райкоме за пятнадцать минут до заседания.

В телефонной трубке раздались короткие гудки. «Вот и дождался выволочки», — подумал Остудин.

Первым желанием было собрать руководство экспедиции и сообща продумать линию поведения на бюро. Все-таки и у Кузьмина, и у Еланцева в таких делах опыта побольше. Да и Краснова не мешало бы пригласить, ведь он тоже не посторонний в экспедиции. Но, немного поразмышляв, Остудин решил этого не делать. В райком вызывают не для того, чтобы помочь. Там все предопределено заранее. И линия поведения здесь должна быть самая простая: здравый смысл. Экспедиция решила углубить скважину на триста метров, чтобы найти нефть, и это решение утвердило объединение «Сибнефтегазразведка». Остудин не имеет права отменять постановления вышестоящей инстанции. Однако бюро пошло совсем не так, как предполагал Роман Иванович.

Первым человеком, на кого он обратил внимание, когда вошел в зал заседаний, был Краснов. Секретарь парткома сидел рядом с Тутышкиным и что-то говорил ему в ухо. На столе перед Тутышкиным лежал блокнот, и он делал в нем торопливые записи. Очевидно то, что говорил Краснов, было не только важным, но и срочным. Тутышкин даже не поднял головы, когда вошел Остудин.

Зато другие члены бюро повернулись как по команде. Они уставились на Остудина, словно видели его впервые. И это тоже не понравилось Роману Ивановичу.

За длинным столом, где сидели члены бюро, было только одно свободное место — с торца от двери. Остудин молча прошел к столу, отодвинул стул, сел. И тут же поймал на себе взгляд Мордасова. На секунду их глаза встретились. Мордасов смотрел подчеркнуто холодно, его красное, бугристое лицо не выражало никаких эмоций. Оно было скорее безразличным.

Мордасов, не отрывая взгляда от Остудина, взял в руки карандаш, постучал им по тоненькой стопке бумаги, лежавшей перед ним, и сказал:

— Ну что, начнем?

Все промолчали.

И он бросил, словно в пустоту:

— Итак, персональное дело начальника нефтеразведочной экспедиции Романа Ивановича Остудина. Скажите, Роман Иванович, что это за граф жил у вас и почему вы его скрывали от всего поселка? О чем вы с ним несколько дней говорили один на один?

Остудин ожидал чего угодно, только не этого, и потому замешкался. Ему и в голову не приходило ставить кого-то в известность о том, что он на несколько дней приютил у себя больного и немощного старика. Он всегда считал, что решать, кого и насколько селить в своем доме, может только сам. «Сейчас начнут выяснять, не готовили ли мы с графом заговор против советской власти, — подумал Остудин. — Потом спросят, сколько раз в неделю я сплю со своей женой». На какое-то время ему показалось, что он очутился не в реальном мире, а на сцене театра, где его заставили играть роль по пьесе, написанной сумасшедшим. Но нет. Все, кто находился в этой комнате, были хорошо знакомы ему. Тутышкин с Красновым жадно смотрели на него, ожидая ответа. И тут до него дошло: это «персональное дело» по заданию Мордасова подготовил Краснов. Одному Мордасову его не осилить, не хватило бы фактов.