Дым над тайгой

НАВИГАЦИЯ

Остудин никогда не думал, что ледоход может иметь для людей такое важное значение. Он не раз наблюдал его на Волге, видел, как грязные серые льдины, плывущие в желтоватой воде, с хрустящим шипением сталкиваются друг с другом, переворачиваются, погружаясь в глубину и отливая на изломе хрустальной голубизной. Любопытные собираются на берегу и часами смотрят, как набравшая могучую силу река, над которой то и дело пролетают стремительные табунки уток, неторопливо и безжалостно расправляется со стихией льда. Ледоход всегда означал приход весны. Но в Таежном этому событию придавался особый смысл.

Проходя по берегу Оби, Остудин видел, как измазанные сажей мужики, сопя и смахивая с лиц выступавший от усердия пот, смолили и красили свои лодки. Почти около каждой из них черной копотью дымил костер, над которым висело ведро с расплавленным битумом. Им замазывали щели в деревянных боках охотничьих посудин. Во многих домах на подоконниках стояли деревянные утиные чучела. Их тоже недавно покрасили и теперь выставили на солнце, чтобы быстрее просохли. Остудину показалось, что в поселке началась другая жизнь, о которой он даже не подозревал. Все мужское население усиленно готовилось к охоте. Телефон в кабинете Романа Ивановича звонил, не переставая. Когда он поднимал трубку, ему задавали один и тот же вопрос: где Соломончик?

Ефим Семенович три дня назад улетел в Среднесибирск, чтобы лично проконтролировать загрузку первой продовольственной баржи. Так и отвечал Остудин всем, кто разыскивал начальника ОРСа. Но его ответ никого не удовлетворял. Вместо того чтобы положить трубку на другом конце телефонного провода, в лучшем случае раздавалось недоуменное: «Надо же…» В худшем — слова, которые вряд ли отыщешь даже в самом объемистом словаре русского языка.

Остудин не понимал, почему вдруг всем потребовался Соломончик. И когда в кабинете появился Кузьмин, он прямо спросил его об этом.

— А чего тут понимать? — меланхолично произнес Кузьмин. — Река скоро пойдет, мужикам надо на охоту ехать, а в ОРСе ни пачки патронов. Пролетел нынче Соломончик с боеприпасами, вот и смылся на время весенней охоты.

— А я-то думал, ему действительно нужно загружать баржу, — покачал головой Остудин.

— Баржу загружать тоже надо, — сказал Кузьмин. — Все запасы на нуле. Но для Соломончика сейчас главное, чтобы пришли патроны.

— Пока они придут, охота уже закончится, — заметил Остудин.

— А это уже второй вопрос, — сказал Кузьмин. — Когда патроны будут на складе, Соломончику легче отбиться от мужиков. Он им просто скажет: приходите, берите.

На столе снова зазвонил телефон. Оба, скосив глаза, подозрительно посмотрели на него. Наконец после паузы Остудин протянул руку, взял трубку. На проводе был Соломончик. Услышав голос Остудина, Ефим Семенович обрадовано закричал:

— Роман Иванович! Завтра в Андреевское вылетает самолет. Я на нем патроны отправляю. Передайте Кузьмину, чтобы он послал за ними вертолет. Я бы ему сам сказал, но телефонистка его найти не может.

— Кузьмин у меня, — ответил Остудин, глядя на Константина Павловича. — А почему ты сгущенку не отправляешь? Ведь мы же договорились первым делом завезти сгущенку.

Но в телефонной трубке уже раздавались короткие гудки. И было непонятно — то ли Соломончик сам положил ее, то ли внезапно оборвалась связь. Однако главное Ефим Семенович сказать успел, и теперь надо было принимать меры. Остудин задумчиво посмотрел на Кузьмина и, чуть помедлив, положил трубку на рычаг аппарата.

— Что-то случилось? — озабоченно спросил Кузьмин, которого насторожило поведение начальника.

— Скажи мне, Константин Павлович, ружейные патроны это что — массовый психоз или действительно необходимая вещь? — разговаривая со своим замом, Остудин покачивал ладонью, словно взвешивал каждое слово. — Соломончик завтра посылает их самолетом.

— Сразу видно, что ты не северянин, — Кузьмин спрятал улыбку в уголках тонких губ. — Весенняя охота для каждого мужика — самый большой праздник. Вкуснее весенней утки дичи на Севере нет. Разве что гусь. Но гуся практически не осталось, повыбили всего.

— Не умираем же мы с голоду, — возразил Остудин. — Конечно, с мясом бывают перебои. Но кое-что нам все-таки подбрасывают.

— Дело не в мясе, — заметил Кузьмин. — К весне у каждого северянина начинается авитаминоз. И никакие фрукты-яблоки здесь не помогут. В них тоже чего-то не хватает. А вот в весенней утке все эти необходимые человеческому организму вещества есть. Сейчас тебе этого не понять. Вот поживешь здесь с годик, убедишься сам, — Кузьмин посмотрел на телефон, который зазвонил снова, и, не дожидаясь, пока Остудин поднимет трубку, сказал: — Вообще-то я пришел не за этим. Причал у нас давно развалился. Я дал команду взять со строительного участка десятка два бревен и привести его в порядок.

— Ну, дал так дал. В чем вопрос? — не понял Остудин.

— Скворцов жаловаться придет. Надо, чтобы ты был в курсе.

— Хорошо, — сказал Остудин, улыбнувшись. Он вспомнил, как однажды его точно так же предупреждал Соломончик. — Завтра пошли вертолет в Андреевское, Соломончик отправил туда патроны самолетом. Наш-то аэродром самолеты не принимает. Раскис весь.

— Недели через две начнем летать и мы. Привыкай, Роман Иванович, это наша жизнь, — Кузьмин повернулся и направился к двери кабинета.

А через три дня на Оби начался ледоход. Узкие забереги, похожие на ручьи между берегом и кромкой льда, раздвинулись, вода хлынула в протоки и на низкие участки поймы, и Обь зашевелилась. Она словно потянулась, как потягивается проснувшийся утром человек, лед с грохотом лопнул от одного берега до другого, начал крошиться, течение подхватило его и понесло к Ледовитому океану. Таежнинские мужики побросали в лодки рюкзаки и ружья и, рискуя жизнью, стали пробираться на другой берег Оби, чтобы рассредоточиться сначала по протокам, а потом по заливам и озерам. Остудин с берега смотрел за их передвижением.

Одну лодку с двумя охотниками зажало между льдинами. Охотники выскочили на льдину, одним рывком подняли нос лодки, развернули ее на девяносто градусов и снова столкнули в воду. Действовали они настолько слаженно и стремительно, что Остудин невольно залюбовался ими. Но едва мужики заскочили в лодку, как льдина, на которой они только что находились, взгорбилась и с грохотом лопнула пополам. А в это время на нее уже наползала другая льдина. Охотники одним движением оттолкнулись от нее веслами и поплыли дальше. Одного из них Остудин знал. Это был слесарь транспортного цеха Семен Рязанцев. Галайба считал, что он лучше всех разбирается в дизелях. «Разве можно так плавать? — со страхом и горечью подумал Остудин. — Еще немного, и лодку бы раздавило. И людей не удалось бы спасти». Но Рязанцев с напарником уже выбрались на чистую воду, завели мотор, и лодка направилась в сторону поймы.

Низко надо льдом летела стая крупных птиц. Поравнявшись с причалом, они резко развернулись и, сверкнув на солнце светлыми крыльями, скрылись за еле проступающей на противоположном берегу полоской тальника. Это были утки. Только теперь Остудин осознал, что в Таежный пришла весна.

На причале командовал Кузьмин. Он следил за тем, как рабочие настилали бревна. По ним с барж должна была съезжать на берег техника. Причал был практически готов, осталось немного привести его в порядок. Остудин спустился по крутому берегу к Кузьмину, поздоровался, оглядывая выполненную работу.

— Скоро у нас будет праздник, — сказал Кузьмин, притопнув сапогом по круглому толстому бревну.

— Почему? — не понял Остудин. Майские праздники прошли, никакого красного дня календаря впереди не было.

— Как почему? Баржа придет. Народ за покупками кинется.

— Покупки — хорошо, — сказал Остудин, глядя, как через реку перебирается еще одна лодка. — Но я жду другую баржу.

Оба молчаливо уставились на реку, по которой плотным потоком шли тяжелые льдины. Навигация начиналась, а никаких сообщений о приходе оборудования из Среднесибирска не поступало. Остудин уже неделю не разговаривал с Батуриным. До этого звонил ему чуть ли не каждый день, но на все его настойчивые вопросы начальник объединения отвечал односложно: «Пока ничего нет». После этого перестал звонить. Решил: если оборудование придет, Батурин сообщит ему об этом сам. Сейчас он смотрел на реку и думал: «С такой надеждой ждал навигацию, а когда она началась, радости не обрел».

На следующий день утром Машенька принесла Остудину радиограмму. Положила на стол, разгладила ладонью и, гордо подняв голову, торжественно вышла из кабинета. Остудин, конечно же, обратил внимание и на походку, и на притаенную улыбку секретарши и понял, что новость, которую она оставила на столе, была хорошей. Он тут же подвинул к себе листок с отпечатанным на машинке текстом, торопливо пробежал его глазами. В радиограмме сообщалось, что ледяной затор ниже Никольского прорвало, и баржа с продовольствием вслед за льдом двинулась в сторону Таежного. Сообщение было хорошим, но не настолько, чтобы обрадовать Остудина в полной мере.

Через два дня самоходная баржа действительно была в Таежном. Правда, не утром, а сразу после полудня. Развернувшись против течения, она подошла к причалу, обшарпанным боком ткнулась в старые автомобильные покрышки, привязанные к бревнам, и стоявший на носу матрос тут же бросил на причал швартовы. Баржу торопливо, словно боясь, что она может неожиданно отчалить, закрепили и стали ждать, когда с нее выбросят трап. На палубе стоял Соломончик. На его лице сияла лучезарная улыбка. Еще бы! Он привез подарки на все вкусы целому поселку. На барже было все: фрукты, консервы, сладости, колбасы и, конечно, спиртное. Орсовская машина уже нещадно сигналила на берегу, требуя, чтобы народ пропустил ее первой. В кабине рядом с шофером, опасливо поглядывая на толпу, сидела товаровед.

Машину пропустили. Она подкатила к барже задним бортом, его быстро открыли, и в кузове оказался Соломончик. Вскинув правую руку, он зычным голосом обратился к собравшимся:

— Прошу всех разойтись. Никакой продажи здесь не будет!

Толпа сразу загудела, зашевелилась, плотным кольцом обступая машину. Но Соломончик стоял, как скала неприступная.

— Если вы нам поможете, — стараясь перекричать гул, выкрикнул он, — мы загрузим машину и сразу отправим ее в магазин.

Толпа загудела еще больше, неровным краем приближаясь к борту баржи. Соломончик снова поднял руку и, выбирая самых крепких парней, стал показывать на них пальцем.

— Вот ты, ты и ты, — сказал он, — спускайтесь в трюм и подавайте ящики. А вы, — он указал еще на нескольких парней, — ставьте их в кузов. Как только загрузите машину, каждый получит по бутылке водки.

Соломончик перелез через борт, его подхватили мужские руки, пронесли над головами и поставили на бревна на самом краю причала. Он лишь увидел, как мужики столь же легко и весело подняли товароведа.

Роман Иванович наблюдал эту картину издалека, из кабины своего «уазика». Он решил, что ему в такую минуту на причале делать нечего. И правильно решил. Иначе толпа потребовала бы от него, чтобы он отдал приказ начать торговлю прямо с баржи. Люди не видели многих продуктов с прошлой навигации и, почувствовав, что все это может быть сейчас в их руках, теряли голову. Между тем Соломончик, понимая, что толпа освободит причал только тогда, когда машина направится в магазин, старался побыстрее загрузить ее.

— И такое здесь каждую весну? — спросил Остудин шофера Володю.

— Бывает еще хуже, — ответил Володя. — Иногда машину не пропускают, приходится торговать прямо с баржи.

— Как же с нее можно торговать? — удивился Остудин. — Тут ведь до палубы не дотянешься.

— Водку можно подать через борт, — сказал Володя. — А другого ничего и не надо, за остальным придут в магазин завтра.

Остудин только пожал плечами и скомандовал:

— Поехали на нефтебазу.

Нефтебаза тоже была на берегу Оби, но располагалась на другом конце поселка. Подъезд к ней был настолько разбит машинами и тракторами, что колея порой напоминала фронтовые траншеи. «Уазик» скрипел, переваливался с боку на бок, цеплял мостами за кочки, но все же дополз до ворот. Рядом с балком, в котором размещалась контора, стоял начальник нефтебазы Рыжков. Он словно ждал Остудина.

Роман Иванович попросил Володю остановиться не у балка, а сразу за воротами. Нарочно замешкался в машине, поджидая, когда Рыжков подойдет к нему. И лишь после того, как тот приблизился, открыл дверку и спрыгнул на землю. Рыжков протянул руку, поздоровался. Остудин ответил на приветствие и спросил:

— А почему у тебя нет трактора?

— А зачем мне трактор? — не понял начальник нефтебазы.

— Машины вытаскивать, которые застрянут перед твоими воротами, вот зачем, — резко ответил Роман Иванович. — Показывай, что у тебя. Послезавтра придет танкер, привезет пятьсот тонн топлива. А к тебе на танке не проедешь.

Остудина злило разгильдяйство, и он при каждом удобном случае старался выговорить за него подчиненным.

— Какие проблемы... Сольем, емкости у нас готовы, — Рыжков отступил в сторону, пропуская вперед Остудина. Замечание начальника не понравилось ему, но спорить он не стал.

Остудин прошел к самому берегу Оби. Резервуары, в которые сливалось горючее, соединялись между собой системой труб. Две трубы уходили к воде. Там, где они кончались, причаливает танкер. С него сбрасывают шланги, подключают их к трубам и по ним перекачивают топливо в резервуары. По одной трубе солярку, по другой — бензин. Здесь, в Таежном, система слива топлива отлажена. «А как на Кедровой?» — подумал Остудин и, повернувшись к Рыжкову, спросил:

— Ты в Таежном давно живешь?

— Семь лет, — ответил Рыжков и по-солдатски подобрался. Ему показалось, что Остудин хочет сделать еще какое-то замечание.

Но Остудин замечания делать не стал. Он долго смотрел на разлившуюся реку и плывущие по ней редкие льдины, потом повернулся к Рыжкову и спросил:

— Тебе когда-нибудь по реке Ларьеган плавать приходилось?

— Я там каждый год орехи бью, — ответил Рыжков и тоже посмотрел на разлившуюся реку. По тону начальника он понял, что гроза миновала и никаких замечаний больше не будет.

— Танкер по большой воде там пройдет? Не под завязку загруженный, конечно. Если в нем тонн пятьдесят горючки оставить?

— Это вряд ли. Там мелей много. Если такой танкер посадить в Ларьегане на мель, его оттуда не стащишь.

— А какой надо? — спросил Остудин.

— Нефтеналивнушку. В Андреевском у Фокина такая есть. Мы ее иногда арендуем.

— Значит, у Фокина, говоришь?.. — Остудин еще раз бросил взгляд на плывущие по реке льдины и, повернувшись, пошел к машине. На ходу сказал провожавшему его Рыжкову: — А дорогу приведи в порядок. Я тебе трактор с волокушей пришлю. Пока земля талая, волокуша все колдобины сравняет.

Рыжков проводил его до машины и долго смотрел вслед удаляющемуся «уазику». Он так и не понял, зачем приезжал начальник.

Все, что делал Остудин в экспедиции до навигации, было лишь легкой разминкой перед заботами, которые навалились на него в эти дни. Едва прошел на Оби лед, к причалу нефтебазы пришвартовался танкер. Он привез и бензин, и дизтопливо сразу на весь год. Затем баржи повезли в Таежное бурильные и обсадные трубы, запасные части, цемент, барит, кирпич, пиломатериалы — все то, без чего не может работать большое и сложное хозяйство нефтеразведочной экспедиции.

Объединение требовало, чтобы баржи разгружались немедленно. Батурин даже прислал телеграмму, в которой предупреждал Остудина о личной ответственности за разгрузку. Барж не хватало, а материалы и оборудование в нефтеразведочные экспедиции можно было доставить только по большой воде. Задержка всего лишь на один день могла оставить самые тяжелые грузы на базе объединения до следующей навигации.

Остудин и без телеграммы понимал, что с разгрузкой надо торопиться. Работа на причале велась круглые сутки. Кузьмин постоянно пропадал там, а когда его отвлекали дела поселка, на причале появлялся Остудин. Он удивительно сработался с Кузьминым. Грузный и неторопливый на вид Кузьмин до тонкостей знал свое дело и никогда не упускал ни одной мелочи. Он и грузы укладывал так, чтобы все они были на виду и зимой их можно было брать, не разыскивая в двухметровом снегу.

Но закончился май, наступил июнь, а того, что ждал Остудин, так и не пришло. На скважины, которые бурили на Моховой и Чернореченской площадях, поступило практически все. А Кедровая как была в мечтах, так мечтой и оставалась. Остудин не находил себе места. Его нервозность усиливалась тем, что намеченные планы не стыковались с главным — разведкой Кедровой площади. В этой ситуации к некоторым из них вообще не следовало приступать. Но, как часто бывает в таких случаях, обстоятельства заставляли заниматься именно ими.

Как-то вечером ему позвонил Батурин. Задал дежурные вопросы о настроении, о том, как идут дела, но детальных разъяснений не требовал. Остудин понял, что интерес к текущим делам — не более чем запевка. Батурина, видимо, интересовали не столько новости из Таежного, сколько те, которые собирался сообщить он сам. Действительно, новость оказалась интересной.

— Роман Иванович, — сказал Батурин и сделал большую паузу. — Ты в свое время договаривался о студенческом строительном отряде. Мне сегодня звонил Колесников, отряд к тебе едет аж из самой Москвы. У тебя все готово к его приезду?

Остудин онемел. Откровенно говоря, о студентах он уже начал забывать. Вертелось где-то в памяти, что их должны прислать, но за три месяца ни слуха о них, ни духа. Поэтому готовились не слишком. Поговорили один раз как-то на планерке и больше к этому разговору не возвращались. А потом возникла проблема с оборудованием для Кедровой, и вопрос о создании четвертой бригады практически отпал. Не будет людей — не для кого и строить жилье.

Эта мысль мелькнула в голове первой. Но тут же возникла другая — принципиальная. Как он, Остудин, будет выглядеть, если откажется от строительного отряда? Ведь он сам просил его и даже уговорил Колесникова позвонить в Москву, в ЦК комсомола. Да и как отказаться, если студенты уже на пути в Таежный? Остудин молчал, соображая, как выпутаться из создавшейся ситуации. Мысль работала быстро и отчетливо. Четвертую бригаду все равно надо создавать. Если не в нынешнем году, то в следующем. А без жилья людей на Север не пригласишь. Сделав такой вывод, Роман Иванович спросил:

— Когда ждать студентов?

Батурин все понял. И почему возникла пауза, и почему сразу так изменился голос Остудина. И потому сказал своим хрипловатым баском:

— А ты не живи одним днем. Без хорошего дома нефтеразведчику и нефть искать неохота. Он первым делом захочет узнать, где ты его поселишь. И не одного, а с семьей. А студентов жди в конце июня.

— Захар Федорович, — Остудин задержал дыхание прежде, чем решиться продолжить разговор, — вы в министерство не звонили? Нестерову?

— Звонил. Он в командировке, в Казахстане. Там ведь тоже нефть ищут.

На этом разговор закончился. Остудин встал из-за стола, зашагал по кабинету, приходя в себя. Подошел к окну, посмотрел на Обь, правого берега которой не было видно из-за разлившейся воды. Потом вызвал Еланцева и Кузьмина, спросил:

— Как долго здесь стоит большая вода?

— До конца июня, — ответил Еланцев. — Нынче может простоять подольше — паводок многоводный.

Остудин сжал кулаки и, вытянув руки, тяжело опустил их на стол. Так тяжело, что стоявший рядом телефон жалобно звякнул.

— Через неделю-полторы к нам приедет студенческий строительный отряд, — сказал он и поднял глаза на Кузьмина. — Из самой Москвы. Ты уж позаботься о нем, Константин Павлович. Надо подобрать хорошую площадку для лагеря, построить кухню, туалет... Все, как полагается. Давай пройдем с тобой, посмотрим. Есть у меня на примете подходящее место.

Затем повернулся к Еланцеву:

— Что будем делать с Кедровой?

— Неужели нам ничего не дадут под четвертую бригаду? — с горечью спросил Еланцев. — Ведь уже столько сил на это угрохали.

— Надежда умирает последней, — сказал Остудин и, поднявшись из-за стола, обратился к Кузьмину: — Пойдем, Константин Павлович.

Остудин не хотел ставить лагерь на краю поселка. У студентов свои порядки, да и психология их отличается от психологии большинства жителей Таежного. Молодость требует выхода энергии, студенты наверняка будут устраивать и танцы, и самодеятельные концерты. А в таких случаях посторонние не всегда нужны. Если студенты сами пригласят кого-нибудь, это их дело. Но лучше им обходиться без непрошеных гостей, особенно если те будут в подпитом состоянии. А то, чего доброго, недалеко до конфликта. Ведь со студентами обязательно приедут и студентки. А там, где женщина, там и ревность, и стремление мужика показать свое превосходство над соперником...

Из конторы первым вышел Кузьмин, прищурился, глядя на солнце. Окинул взглядом улицу из конца в конец и озабоченно спросил:

— Где твоя полянка, Роман Иванович? Куда пойдем?

Остудин остановился, тоже оглядел улицу и ответил вопросом на вопрос:

— А ты как думаешь, Константин Павлович?

— Мне кажется, надо поселить их поближе к речке. Река — это всегда красота. Пусть москвичи любуются.

— А пауты? А комары? Ты это учел? Ведь чем ближе к реке, тем они больше донимают, — Остудин перевел взгляд на другую сторону улицы, где прямо за огородами начиналась тайга. — Пойдем, Константин Павлович.

Они пересекли улицу, свернули в проулок и вышли к опушке тайги. Здесь начиналась тропинка, уходящая в глубь леса. Остудин уверенно пошел по ней. Кузьмин на мгновение замешкался, разглядывая деревья, но тут же поспешил за начальником. Метров через двести лес раздвинулся, открывая широкую поляну, поросшую низкой жесткой травой. Остудин остановился, обвел рукой поляну, спросил:

— Ну и как тебе это место?

— Я эту поляну знаю сто лет, — сказал Кузьмин.

— Тогда тебе и карты в руки. Протяни сюда электричество, сооруди печку, стол с навесом, два туалета на два очка каждый. Двери туалетов заколоти хорошенько. А то их загадят до приезда студентов.

— Это уж точно, — отозвался Кузьмин. — Загаживать у нас все умеют...

У конторы они расстались. Кузьмин пошел на причал, Остудин — в радиорубку. Он все еще ждал и надеялся. Уж очень не хотелось разочароваться в Нестерове... Радиограммы не было.

— Если что, я сразу бы к вам примчался, — заверил радист.

Остудин вышел, в коридоре столкнулся с Еланцевым.

— Ты куда это направился, не к радисту ли? — спросил Остудин.

— К нему.

— Ходим по кругу, как лошадки в цирке. Я только что от радиста, никаких новостей пока нет.

Постояли, помолчали. Еланцев достал сигареты, закурил. Предложил Остудину. Тот отказался. Иван Тихонович затянулся раз-другой, сказал в раздумье:

— А не махнуть ли нам с тобой, Роман Иванович, с ночевой на рыбалку? Возьмем катер, пристанем где-нибудь на песке, натаскаем стерлядок, сварим хорошую ушицу. Расслабиться иногда просто необходимо. А то мы с нашим ожиданием скоро на стенку полезем.

Остудин, слегка наклонив голову, как бы со стороны посмотрел на Еланцева, легонько хлопнул его по плечу и, рассмеявшись, сказал:

— Идея великолепная. Но давай как-нибудь попозже.

— Когда нас со стенки снимут?

Рассмеялись оба. Разошлись.

Из Среднесибирска не пришло никаких сообщений ни завтра, ни послезавтра. С местной метеостанции Остудин получал каждое утро сводку об уровне воды в Оби. Но еще до того, как она ложилась ему на стол, он сам ходил на берег реки и смотрел на водную ширь, уходящую за горизонт. В этом году паводок был на удивление мощным и продолжительным. Обь разлилась на десятки километров, и даже самые мелкие протоки стали судоходными. Если бы пришел буровой станок, по такой воде его бы без особых проблем можно было переправить на Кедровую. С этой мыслью Остудин вставал, с ней он ложился. Раза по два в день звонил в объединение, но увы...

И в это утро Роман Иванович, как всегда, по дороге на работу заглянул на берег. Еще на подходе к реке он ощутил перемену в природе. Не сразу уловил, какую. Стал вглядываться. Противоположный берег Оби так же, как и вчера, и позавчера был затоплен. Но над речной поверхностью появилась длинная зеленая полоска. Постояв немного, Остудин понял: вчера там была водная глубь, а сегодня над ней поднялся тальник. Случилось то, чего боялись нефтеразведчики: вода пошла на убыль. Еще неделя, чуть больше, и малые речки станут не судоходными. Остудину впервые не захотелось идти в контору. Но идти надо было, и, постояв еще несколько минут на берегу, он неторопливо зашагал по улице.

Первым, кого он встретил в конторе, был Еланцев. Всегда спокойный и невозмутимый, сегодня он был явно возбужден. Даже не поздоровался с Остудиным.

— Ты знаешь, что вода начала падать?

— Ну и что? — стараясь быть как можно спокойнее, сказал Остудин.

— А то, — Еланцев ухватил его двумя пальцами за отворот пиджака, — что еще несколько дней, и плакала наша с тобой Кедровая.

— А мы-то что можем сделать? — Остудин осторожно убрал руку Еланцева со своего пиджака. — Остановить спад воды?

— Думать надо.

— Вот и давай думать.

— Давай.

На следующий день вода в Оби упала еще на пять сантиметров. Но еще больше упало настроение Остудина. Он несколько раз пытался позвонить Батурину, но так и не позвонил. Поднимал телефонную трубку, держал ее минуту-другую в руке и опускал на место. Останавливала здравая мысль: приди оборудование, Батурин тотчас бы позвонил сам. Остудин ждал этого звонка каждую минуту. И все же когда он раздался, оказался для него неожиданным.

Поздно вечером, когда Остудин, раздраженный, не заходя в контору, пришел с причала домой, ему позвонил радист. Роман Иванович собирался ужинать, поэтому все недовольство, скопившееся за день, выплеснулось на него.

— Что там у тебя случилось?

— Вас Батурин весь вечер разыскивает. Сказал, чтобы вы, как явитесь, немедленно позвонили ему.

Остудин тут же снял трубку и заказал Среднесибирск. Батурин отозвался сразу. Разговор начал без наводящих вопросов, будто их только что прервали и соединили вновь.

— Сегодня к нам пришло твое оборудование, — Захар Федорович специально сделал ударение на слове «твое».— К завтрашнему утру баржа будет загружена. Я сам сейчас слежу за этим. Сможешь ты доставить его на Кедровую?

Остудин прикинул: от Среднесибирска до Таежного трое суток непрерывного хода. Оборудование придет на большой барже. Здесь его придется перегружать на маленькие. Чтобы вывезти на Кедровую, надо сделать несколько рейсов. На это уйдет минимум неделя. В лучшем случае только на дорогу потребуется десять дней. Да еще погрузка-разгрузка...

— Чего молчишь? — не выдержал Батурин.

— Будем, конечно, стараться. Но все зависит от воды.

— Вода падает, — сказал Батурин. — У нас упала уже на метр. Поэтому доставай, где хочешь, еще один водометный катер и двадцатитонную баржонку. Кедровая на контроле у Нестерова. Сам напросился, сам за нее отвечай. Мне будешь докладывать каждый день.

В трубке раздались короткие гудки. Остудин отстранил ее от уха, подержал несколько мгновений перед собой и положил на рычаг.

Первым желанием было обрадовать Еланцева и Кузьмина, а заодно и обсудить новость. Но, поразмыслив минуту-другую, решил, что времени для обсуждения будет много. Баржа с оборудованием придет только через три дня.