Дым над тайгой

АХ, ТАНЯ, ТАНЯ

Весеннее солнце играло в окнах домов, отражаясь от стекол хлюпающих по дорожной мокрети автомобилей, прыгало зайчиками по стенам зданий и ослепляло прохожих. Серые набухшие сугробы оседали на глазах, пуская вдоль тротуаров бурливые ручьи, расцвеченные радужными масляными разводами. Окончательно снег еще не сошел, а на тополях уже набухли клейкие коричневые почки. В них еще не проклюнулись зеленые вершки листочков, но если почку сорвать и растереть, она начнет источать забытый за зиму запах свежей зелени.

В Андреевском тополя не росли. Поселок окружала дикая тайга, сплошь состоящая из сосняка, перемешанного с островками кедра. И потому в поселке зимой и летом благоухало вековечным ароматом хвои. Нежные, ломкие запахи тополей и ольхи уроженке средней полосы России Татьяне были роднее и ближе. Прилетая весной в Среднесибирск, она не могла нарадоваться знакомому с детства запаху, не могла им надышаться.

Татьяна третий день жила в областном центре, куда ее вызвали на семинар заведующих промышленными отделами районных газет. Она не очень любила такие сборы, не видела в них особой пользы. Перед районными журналистами выступали в основном областные чиновники мелкого пошиба, которые повторяли то, что было давно известно. В их выступлениях не было ни мыслей, ни информации для размышления, а потому они были неинтересны.

За все семинарские дни запомнилось только два выступления — редактора «Приобской правды» Александра Николаевича Новосельцева и шефа Татьяны на преддипломной практике Гудзенко. Новосельцев говорил о том, что информация становится таким же, если не более сильным оружием, чем атомное. В борьбе двух систем победит тот, кто выиграет информационную войну. Наш читатель чрезвычайно восприимчив к тому, что звучит в эфире, появляется на страницах газет, потому что как никто другой верит печатному слову. Это должен иметь в виду каждый журналист, когда садится писать свой материал.

В словах Новосельцева Тане почудилась боязнь за то, что страна может проиграть информационную войну. Это было впервые, эта мысль была для нее новой.

Гудзенко говорил конкретнее, без всякого подтекста, как будто раскладывая все по полочкам.

— Газетчик должен не только фиксировать события, — подчеркнул он, — но, прежде всего, быть аналитиком. Для газетчика важно наблюдать своего героя вблизи, а не со стороны. Вот тогда и очерк о человеке может получиться живым и глубоким.

Татьяна была честолюбива и в тайне души надеялась написать книжку очерков. У нее уже были собраны материалы о Федякине, Вохминцеве, Еланцеве, известном в районе бригадире рыбаков Волкове, еще кое о ком. Почти все они в разное время были опубликованы в «Приобской правде». Сейчас она собирала материал о начальнике экспедиции Романе Ивановиче Остудине.

Остудин был симпатичен ей и как человек, и как руководитель. Он заметно отличался от всех остальных в районе. Таня обратила на это внимание еще во время самой первой встречи с ним. Правда, Остудин показался ей немножко технократом. Но о технических проблемах он мыслил широко и разрабатывал их основательно, не забывая при этом людей. Это стало видно уже по первым его шагам в экспедиции. Остудин оставлял себе только крупные, основополагающие проблемы, все мелкие передавал подчиненным. В экспедиции каждый занимался своим делом. И Тане казалось, что именно так должен работать руководитель.

Советы Гудзенко подстегнули честолюбивые замыслы. Татьяна подумала, что от Остудина она далеко, а вот объединение, в котором он работает, рядом. Интересно узнать, что думает о новом начальнике «Таежной» Батурин. Она позвонила Батурину, того в кабинете не оказалось. Переключилась на главного геолога Сорокина. А тот, узнав, что она интересуется Остудиным, буднично спросил:

— А может, вы хотите поговорить с ним самим?

— Как, он у вас? — удивилась оторопевшая Татьяна. И тут же услышала в трубке глуховатый голос Романа Ивановича, у нее от волнения перехватило горло. До того ей захотелось увидеть Остудина — большого, широкоплечего, пропахшего северными морозами и всегда спокойного, уверенного в себе, что несколько мгновений она не могла произнести ни слова.

— Татьяна Владимировна, вы меня слышите? — напомнил о себе Остудин.

— Да, — ответила Татьяна. — Где мне вас разыскать?.. Как в «Сибири»?.. Я тоже там остановилась. А номер? Значит, мы даже на одном этаже. А когда вы улетаете в Таежный?

— Завтра в восемь ноль-ноль, — сказал Остудин. — У вас ко мне какие-то вопросы?

— Вопросов нет, Роман Иванович. Просто хотелось поговорить с вами в нормальной человеческой обстановке. Без производственного фона.

— Может быть, вместе поужинаем? — предложил Остудин. — Ресторан на первом этаже.

Таня не могла понять, что с ней произошло. Вместо того чтобы принять предложение, она сказала:

— А может, просто попьем чай и поговорим? У меня есть вкусные пирожные.

— Я согласен, — не раздумывая, ответил Остудин. — Когда?

— В восемь вас устроит?

— Вполне.

Тане никогда не приходило в голову, что, кроме деловых, у нее с Остудиным могут быть какие-то другие отношения. Если бы сейчас кто-то, пусть в шутку, сказал ей, что это может случиться, она бы неподдельно возмутилась. Она ушла с семинара, не дождавшись его окончания. Зашла в кондитерский магазин и купила полдюжины разных пирожных. Выйдя из кондитерского, остановилась около гастронома и долго думала, стоит ли покупать вино. Ей казалось неприличным, если во время деловой встречи женщина будет угощать мужчину. Она подумала, что в этом случае Остудин может превратно истолковать ее гостеприимство. Однако после долгих размышлений Таня все же зашла в гастроном и купила бутылку шампанского. Решила поставить его в тумбочку, а там поступить в соответствии с обстоятельствами.

В гостинице она первым делом приняла душ и надела чистую кофточку. Сначала ярко-красную, но потом решила, что для разговора за чаем кричащие тона не очень-то подходят, и сменила ее на блузку голубого цвета. Ничего другого у нее не было, в командировку с собой много не возьмешь. Глядя в зеркало, сделала несколько шагов, повернулась на каблуке и слегка улыбнулась — выглядела она хорошо. Затем сходила в буфет и взяла электрический и заварочный чайники.

Остудин пришел, как и договорились, в восемь вечера. Увидев Таню, он остановился на пороге и развел руки:

— Ну, знаете, Татьяна Владимировна...

— Что? — спросила Таня и почувствовала, как лицо заливает краска. Менее всего она сейчас хотела слышать комплименты от мужчины.

— Такого очарования я не видел, — Остудин весь потянулся к ней и вычертил ладонью в воздухе женскую фигуру.

— Да ладно уж. Проходите. А то я растаю от комплиментов, — Таня нарочно приняла ироничный тон, он придавал ей уверенности.

Остудин шагнул вперед, закрыл за собой дверь. Бросил взгляд на чайник и тарелку с пирожными, сказал:

— А что если мы немного разнообразим стол? Я кое-что с собой прихватил.

— Я же приглашала вас только на чай, — неуверенно сказала Татьяна. События начинали разворачиваться совсем не так, как она их планировала.

— А это нисколько не помешает чаю, — сказал Остудин. — Наоборот, только дополнит его.

Он достал из дипломата шпроты, ветчину и даже маленькую баночку черной икры. У Тани на мгновение мелькнула мысль о шампанском, но Остудин, как волшебник, извлек из своего чемоданчика красивую черную бутылку с надписью «Мадера».

— А это лично вам, — выудил из, казалось, бездонного дипломата коробку шоколадных конфет.

— Боже, какая роскошь! Где вы все это достали? — невольно вырвалось у нее. Таня увидела, как ее убогий стол становится праздничным.

— В Москве.

— Так вы из Москвы? — искренне удивилась Таня. — А я думала: из Таежного.

— Вообще-то в Москве я был проездом. Летал на Кубань хоронить мать... — уточнил Остудин.

— Извините, я не знала, — смутилась Таня.

— Ничего. Можно сесть? — он все еще стоял посреди комнаты.

— Конечно, — указала она рукой на стул.

Остудин сел за низенький журнальный столик, на котором была разложена закуска, достал из кармана перочинный нож со штопором, открыл бутылку.

— За что будем пить? — спросил, наливая мадеру в Танин стакан. Рюмок в гостинице, как всегда, не оказалось.

— За что хотите. Никогда не думала, что буду ужинать вот так с вами, — Тане было немного не по себе. Она разгладила пальцами кофточку на плече и сказала: — Я представляла этот вечер совсем другим.

— Каким же?

— Более деловым.

— К черту все дела! Неужели у нас нет ничего, кроме них? Давайте выпьем за нас, — Остудин поднял стакан.

— Если вы так хотите, — ответила Таня.

Мадера понравилась Тане. В голову ударил легкий хмель, по телу прокатилось тепло. И она сразу расслабилась, смущение ушло, как будто его и не было. Она лишь раз вспомнила Андрея, да и то в связи с тем, что он на две недели улетел в Красноярск. Сегодня утром в вестибюле гостиницы ей встретились андреевские пилоты. Они и сказали об этом. «Надо же, — с горечью подумала Таня. — Даже не предупредил».

Их отношения в последнее время совсем разладились. С Андреем они спали в разных комнатах и почти не разговаривали. Он как-то потускнел, утратил прежний лоск и походил на побитого кота. Временами Тане было даже жалко его. Но она отвергала все попытки примирения. При одной мысли о том, что Андрей переспал со Светланой, ей становилось противно. Она не могла перебороть себя, и Андрей понимал это. Он уже много раз казнил себя за то, что поддался на соблазн. И теперь ждал, когда время затушует Танину обиду. Ждала и она.

Сегодня же Тане было необыкновенно хорошо с Остудиным. Она чувствовала, что нравится ему, и ей было приятно. Таня уже давно не ощущала мужского внимания, а тут столько тепла... Тем более что и она относилась к Остудину с большой симпатией. Она боялась только одного: чтобы он не почувствовал это.

Таня почти не говорила. Смотрела на Остудина и слушала его. Он рассказывал о своей станице. О речке, которая протекала около нее. По правому, более высокому, берегу реки росли пирамидальные тополя, на левом — торчали островки кустарника. В основном это был барбарис. Остудину всегда казалось, что именно эти места описал Толстой в «Хаджи Мурате». Хотя он знал, что действие повести происходило не на Кубани, а на Тереке.

Каждое лето в станицу приезжали геологи. Они уходили в горы с большими рюкзаками за спиной и молотками в руках. Остудин невероятно завидовал им. Они казались ему таинственными, загадочными людьми, потому что открывали спрятанные от людей тайны. Может быть, тогда и родилась в его душе мечта стать геологом.

Таня слушала Остудина, и ей казалось, что они знакомы давным-давно. Вот только по-настоящему встретиться удалось впервые. И потому так отчаянно замирало сердце, когда она смотрела на него.

Остудин рассказал ей о встрече с Барсовым, о том, как он побывал в министерстве геологии. Она рассмеялась, представив в кресле заместителя министра спящего старичка. На что Остудин заметил:

— Это не столько смешно, сколько печально. Знаешь, я вчера стоял на Красной площади, и мне пришла в голову страшная мысль. Мы стремительно катимся к пропасти.

Таня не вникала в его слова. Ей было хорошо от самого присутствия Остудина, от его голоса. Она пришла в себя лишь в тот момент, когда он поблагодарил ее за вечер и встал из-за стола. Она видела, что уходить ему не хотелось. Ей тоже не хотелось, чтобы он уходил. И она сказала, слегка улыбнувшись:

— Мы же еще не пили чай.

Остудин тут же сел, а Таня пошла включать электрический чайник. Вернулась вскоре и села напротив.

— Сейчас будет готов чай.

— А перед чаем положено по рюмке, — сказал он, не отрывая взгляда от нее. — Если ты не возражаешь, конечно...

— Не возражаю, — ответила Таня и рассмеялась. Она не заметила, когда они успели перейти на «ты».

Остудин налил вина. Он выпил все, а она только слегка пригубила. Затем он снова начал рассказывать, но Таня слушала не его, а свое сердце. «Зачем я задержала его? — думала она. — Ведь я знаю, почему ему не хочется уходить. Знаю и никогда не решусь на это».

А Остудин все рассказывал и рассказывал о чем-то, и она старалась не встречаться с ним глазами, боясь, что его взгляд может растворить ее волю. И все время твердила про себя: «Я на это никогда не решусь». Почему ей пришло в голову, что он сейчас тоже думает об этом, она не знала.

Наконец Остудин встал. Она тоже встала, решив проводить его до двери. Но только тут окончательно поняла, что, несмотря на все усилия воли, ей не хочется, чтобы он уходил. У двери Остудин остановился, взял в руки обе ее ладони и поцеловал сначала одну, потом другую. Таня стояла, словно оцепеневшая. Он положил ее руки на свои плечи и обнял за талию. Она почувствовала, как ее грудь коснулась его рубашки, но не сделала попытки отстраниться.

Они стояли у стены. Остудин протянул руку к выключателю и выключил свет. Затем нагнулся и начал целовать ее в губы, в щеки, в глаза. Она стояла все в том же оцепенении, заклиная: «Я на это никогда не решусь». Он гладил ее по спине, а она стояла, прижавшись к нему. Сделала попытку убрать его руку, но он снова начал целовать ее, и она уступила...

Утром Таню начали мучить угрызения совести. Она не знала, как теперь посмотрит в глаза Андрею. Утешало лишь то, что он прилетит домой через две недели. «К тому времени, может быть, все пройдет, — думала она. — В конце концов, нам надо что-то делать. Бесконечно такие отношения продолжаться не могут».