Дюна. В коллекции. Книга 1

Глава 12

Я хотела спросить у Джу, почему Коула так называют, но девушку позвал её спутник, а меня уже ждала машина в комплекте со все тем же жилистым китайцем, который каменным изваянием стоял у задней двери.

Коул, что-то бросив азиату на кантонском, тоже сел в автомобиль, и через минуту мы уже ехали в плотном потоке машин. Я пыталась отвлечься на противоположное от Европы левостороннее движение, на яркие неоновые вывески, на скопление людей, несмотря на поздний час, но у меня плохо получалось. В ушах стоял голос Джу “его так и называют Смерть”, и я, представляя дальнейшие события сегодняшней ночи, сжимала клатч и краем глаза иногда посматривала на Коула.

Сидя неподвижно, он закрыл глаза и, казалось, отключился. Но то ли по его большой расслабленной ладони лежавшей на бедре, то ли по его спокойному профилю, то ли по какому-то необъяснимому ощущению, мне было ясно — он не спал.

Внезапно телефон завибрировал в кармане пиджака Коула, и он ответил на звонок.

Некоторое время слушая собеседника, он молчал, а я, затаив дыхание, ждала, что его сейчас отвлекут дела, и он вновь исчезнет на всю ночь.

— Ладно, мы тут рядом, сейчас буду, — коротко ответил он и, окончив разговор, бросил что-то водителю.

“Господи, пусть он меня отправит домой. Может за эту ночь я что-нибудь придумаю”, - молила я, пока мы продолжали петлять по улицам Гонконга.

Между тем наша машина начала замедлять ход, и мы припарковались у очередного небоскреба, над широким входом в который ярко сияли неоновые иероглифы.

— Пойдешь со мной, — дал Коул указание, а к нашему автомобилю уже бежал китаец в униформе, чтобы открыть дверь.

“Интересно, куда мы приехали”, - рассматривала я здание, пока швейцар, поклонившись Коулу, повел нас внутрь.

И если ранее мы поднимались в лифте ввысь, то теперь, напротив, мы спускались по лестнице, устланной богатым черно-золотым ковролином, все ниже и ниже.

“Похоже на ночной клуб…” — рассматривала я богатую обстановку и не знала, радоваться мне или, напротив, впадать в очередной приступ паники.

С одной стороны — куда бы мы не приехали, это было лучше, чем апартаменты Коула, но с другой — неизвестно, какой профиль носил этот клуб, и какие извращения там могли приветствоваться.

Наконец, пройдя несколько уровней, мы двинулись вглубь по коридору, подсвеченному богатыми светильниками, и паника перевесила. Настораживало то, что через эти прочные, выложенные черным кирпичом стены и толстые мягкие ковры на полу не слышались звуки музыки, в коридоре мы не встретили ни единого человека, что укрепляло меня в мысли о каких-то страшных извращениях по типу красных комнат с плетками и прочей атрибутикой.

Где-то в полумраке замаячила черная дверь, и я машинально замедлила шаг, не желая идти вперед. Краем глаза я отметила лифт по левую сторону, а обернувшись, увидела все того же жилистого китайца, замыкавшего нашу процессию.

Тем временем, услужливый китаец в униформе открыл дверь, и Коул обернулся.

— Заходи, — вновь коротко бросил он, и понимая, что, вероятно я уже отсюда не выйду, сжала кулаки и шагнула вперед, повторяя про себя только одну мысль — “главное, веди себя достойно”.

Переступая порог комнаты, я зажмурилась, как будто шагнула в пропасть, однако, почувствовав какой-то необычный запах и услышав негромкую музыку, открыла глаза.

Первой моей реакцией было вздох облегчения — никаких больших кроватей, плеток, хлыстов и прочего я не обнаружила. Передо мной развернулась просторная комната в современном стиле, с огромным телевизором, бильярдом, баром, темной стеклянной стеной впереди и уютным мягкой мебелью вокруг массивного стола. Я бы назвала её комнатой отдыха. Что тоже напрягало, но сам факт того, что здесь не было кровати, подсознательно успокаивал. Коул, сняв галстук, бросил его на соседнее кресло и, подойдя к бару плеснул минералки в хрустальный стакан. Он вообще вел себя здесь, как хозяин, и, собственно, я бы не удивилась узнав, что этот клуб был очередной его собственностью.

— Садись, — указал он подбородком на кожаный диван с подушками и вышел за дверь, на мгновение заслонив силуэт жилистого китайца, которого я назвала азиатским цербером.

Коул отсутствовал уже минут двадцать, видимо, решая вопрос, с которым ему позвонили, и я даже не знала, относится к этому позитивно или негативно. То мне казалось, что он про меня забудет и вообще до утра не вернется, то, напротив, меня страшила неизвестность — непонятно, с кем он мог заявиться в эту приватную лаунж-зону.

Чтобы хорошо ориентироваться в комнате, я на всякий случай начала её изучать и направилась сначала к бару, а затем к небольшой двери сбоку, за которой, как оказалось пряталась ванная комната.

Не обнаружив там ничего сверхестественного, я аккуратно присела на край кресла, как вдруг дверь отворилась и на пороге появился очередной азиат в униформе.

Я нервно ему улыбнулась, а он, пройдя к бару, достал из шкафа два кальяна.

— Я не буду курить, — громко, стараясь чтобы мой голос звучал уверенно и жестко, произнесла я, но азиат, будто и не слыша меня, уже подготавливал устройства для курения.

“Все равно я не прикоснусь!” — про себя произнесла я, вспоминая, как наотрез отказалась курить с Ильей. Тогда, как мне помнится, я не пошла в общагу к его университетским друзьям, и мы поссорились.

Китаец, тем временем, встав на колени перед низким столом, устроил целый ритуал, на который я засмотрелась, отвлекаясь от мыслей о неизвестности. Он наливал в прозрачную пузатую колбу воду, разжигал кубики углей, бережно распушал пропитанную чем-то липким травяную смесь, аккуратно выкладывал её в чашу, накрывал металлическим цилиндром и, как последний штрих, филигранно укладывал сверху чаши раскаленные уголья.

Звершив с одним кальяном, он приступил к устройству поменьше, видимо, готовя его для меня.

— Не надо, — вновь повторила я, но он, никак не реагируя, продолжил эту церемонию, больше похожую на заваривание зеленого чая гейшей.

Пока китаец наполнял вторую чашу, я отметила, что смесь была совершенно другой, она пахла сладкой карамелью, лесными ягодами, фруктами и какими-то приятными травами. Но от этого мое напряжение не спадало, я уже готовилась сопротивляться, если меня насильно будут заставлять курить.

Наконец, сделав свое дело, он аккуратно собрал все лишнее со стола и бесшумно удалился, а я, проводив его взглядом, вновь уставилась на кальяны.

“Может, разбить их к чертовой бабушке”, - пронеслась мысль, но не успела я обдумать, есть ли в этой комнате видеокамеры, и чем это может для меня закончиться, как меня вновь отвлек шум открывающейся двери, и на этот раз в комнату зашел сам хозяин этой мужской обители.

Не обращая на меня внимания, Коул сбросил пиджак и, сев на просторный кожаный диван, удобно откинулся на спинку. Как только он сделал глубокую затяжку, комнату заполнил булькающий звук, и следом появились густые клубы белого дыма.

В нос ударил специфический сладковатый запах, и я, нахмурившись, громко произнесла:

— Я не буду курить.

Мне хотелось добавить “откуда вы знаете, может быть у меня какие-нибудь сердечно-сосудистые заболевания”, но вспомнила, что проходила осмотр у отельного доктора, который задавал мне вопросы не только про противозачаточные, но и чем я болела последние несколько лет.

Подняв голову, Коул сфокусировал объектив темных глаз на мне, и я отметила, что его взгляд был совершенно спокойным и “не пьяным”, если можно было так выразиться.

— В твоем кальяне нет ничего, кроме фруктов и ягод, — спокойным голосом ответил он.

— Все равно не буду, — упрямо произнесла я, но, судя по расслабленной позе, Коулу было безразлично, буду я курить или нет.

Вместо ответа он сделал еще одну глубокую затяжку, выпустил очередную партию белого дыма вверх, заполняя пространство туманом, и включил телевизор.

На экране замелькало какое-то шоу по типу нашего “Вечернего Урганта” в китайском исполнении, но я ничего не понимала, кроме того, что ведущий шутил, а приглашенная азиатская звезда ему отвечала не менее бойко, отчего в зале то и дело слышался громкий смех.

Так и оставаясь в позиции на краю кресла, я иногда бросала взгляд на Коула, который продолжал курить, откинувшись на спинку, и не могла понять, зачем я здесь, когда он и без меня хорошо расслаблялся. Однако, чем больше проходило времени, тем отчетливее я ощущала какую-то детскую беззаботность. Я начала ловить себя на мысли, что мне вдруг стало легко и свободно, и меня перестала бить нервная дрожь. С каждой минутой я чувствовала все больше беспечности, и вот я уже сама улыбалась шуткам азиатской звезды, словно понимала, что она говорит.

— Ты до сих пор увлечена балетом? — внезапно услышала я голос Коула и оторвала взгляд от телевизора. Коул все так же сидел, откинувшись на спинку дивана и закрыв глаза, так что я даже не поняла — был ли задан вопрос, или мне послышалось.

— Простите? — аккуратно спросила я, и он посмотрел на меня, будто давая понять, что я не ослышалась.

Первой моей реакцией было промолчать, но, во-первых, я удивилась, что он помнит мой короткий спич на вечеринке, а во-вторых, у меня впервые за последние несколько дней было такое легкое и беспечное настроение, что мне хотелось улыбаться и говорить, тем более на тему балета, который я обожала.

— Да, очень, — улыбнулась я, а он, тем временем, сделал очередную затяжку, от чего комната наполнилась очередным облаком дыма.

— И какой твой любимый? — спросил он.

— Сложно ответить. Зависит от настроения. Обожаю “Щелкунчика” и Спящую красавицу”, когда хочется веселья, а “Жизель”, “Баядерка” и “Лебединое озеро” уже идет под грустное настроение, — улыбнулась я, отмечая, как Коул встал и, отойдя к бару, налил в бокалы минералки из стеклянной бутылки.

— Расскажи мне о Франции, — внезапно попросил он, отпивая из своего бокала.

— Что именно? — посмотрела я на него и, чувствуя всю ту же легкость, раскрепощение и внутреннюю радость, растянула губы в улыбке.

— Что хочешь, — произнес он спокойным тоном и начал подходить ко мне.

Лицо Коула уже совсем не казалось резким и таким пугающим, а его манеры уже не такими отстраненными и холодными. Где-то на подсознании мелькнула мысль, почему Коул так изменился, но он ждал ответа, и я заговорила, чувствуя, что расслабилась в его присутствии и уже не боюсь, когда он вплотную приблизился ко мне.

— У Франции свой колорит. Каждый регион отличается и культурой, и самобытностью. Например Париж или Марсель не одна и та же Франция…

Все произошло в одно мгновенье, в один мой вдох. Не знаю как, но внезапно, в одну секунду, меня поставили на ноги, и я почувствовала жесткие пальцы на затылке.