Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Глава 19 «ГОСПОДЬ ВСЕМОГУЩИЙ, ВОЗЬМИ МЕНЯ ЗА РУКУ»

(лето 1977)

Дни шли чередой, но не происходило ничего, что различало бы их между собой. В Мемфисе стояло жаркое лето, но Элвис жары не ощущал, потому что редко покидал пределы своего гостиничного номера, оснащенного мощным кондиционером. В этом году был отменен салют в честь Четвертого июля, и Джинджер, как сказали ему ребята, ушла на танцы в честь праздника, сообщив при этом, что отправляется прямиком домой. Элвис был все еще взбешен и разочарован ее неспособностью посвятить себя их отношениям. «Неужели она не понимает, что я нуждаюсь в ней? — спрашивал он обиженно то доктора Ника, то своего кузена Билли, когда его посещала меланхолия. Но со временем он стал терпимей относиться к ее выходкам, списывая все на издержки ее юного возраста. Он продолжал одаривать ее подарками; драгоценностями, одеждой, компактными спортивными машинами, — он даже собирался купить ее семье дом в Уайтхэвен, чтобы она могла быть ближе к нему, но, когда приемлемый вариант все — таки не был найден, он предложил оплатить купчую на дом, в котором они в настоящее время проживали, и выделить сумму на строительство бассейна. Не надо говорить, что мистер Элден и девочки были крайне благодарны — они воспринимали его как разбогатевшего родственника, щедрого покровителя или кого — то в этом роде, — но его широкие жесты, увы, не сблизили его с Джинджер, как он надеялся: она упорно отказывалась постоянно поселиться в Грейсленде. Ему казалось, как он однажды признался Чарли, что с Джинджер он наяву переживает ситуацию из одной известной песни, ведь их отношения все больше напоминали одностороннюю любовь.

Он редко встречался с кем — либо помимо Чарли, Билли, Джо Смит и доктора Ника. Он пытался заставить Джинджер ревновать его к другим девушкам, но у него самого не хватало уже ни энергии, ни интереса к подобным авантюрам. Иногда к нему приходил Джордж Кляйн или какой — нибудь еще приятель из прошлых дней, но он вяло наблюдал за ними в мониторе камер слежения и просил передать, что он смертельно устал или сильно занят, может быть, они могут зайти как — нибудь в другой раз. Он так и не сблизился ни с кем из своего нового окружения. Сэм Томпсон и Дик Граб отлично делали свою работу, организуя охрану певца на высшем уровне, Эл Страда был постоянно рядом, как первоклассный денщик, — но не было ни одного человека, с кем он мог бы откровенно поговорить. У Элвиса начало постепенно формироваться недоверие к своим сводным братьям Рики и Дэвиду Стэнли, которые вели его личный бизнес. Насколько возможно, он пытался донести до них все те знания и опыт, которые он накопил за все эти годы, но до Рики он не мог достучаться, а Дэвид, как он подозревал, имел очень много общего с Джинджер (во всяком случае, больше, чем он сам): они постоянно о чем — то шептались, а Дэвид часто покрывал ее проделки и принимал ее сторону в любых разбирательствах. Он действительно не знал, кому он мог доверять, поэтому ото всех бед и бурь он скрывался в своей комнате вместе со своими книгами, где, медитируя, он пытался избавиться от боли, которая никогда не покидала его душу.

«Мы только и делали, — вспоминал Билли Смит, — что сидели в его комнате и разговаривали». Иногда разговор целиком был посвящен воспоминаниям о былых днях и тех безумствах, которые они тогда совершали, временами они просто обсуждали старые шоу Монти Пайтона и не более этого, но в основном их общение отличалось угрюмой одержимостью, с которой Билли никогда не приходилось сталкиваться раньше, это была самая настоящая паранойя, которая прослеживалась во всем: в отношении к людям, в воспоминаниях, в ожидании будущих событий, в мотивации прошлых поступков. Книга Реда и Сонни была единственной темой, к которой Элвис постоянно возвращался. Иногда он признавался Билли, что приказал их убить. «Однажды я сказал: «Послушай, они не стоят того. И ты сам понимаешь, что это ничего бы не изменило. Это не изменило бы даже твоего к ним отношения. Ты сам понимаешь, что в глубине души ты все еще очень сильно к ним привязан, и это очень сильно задевает тебя». Он сорвался и заплакал. Он проронил всего несколько слез. Он всхлипывал. И я плакал вместе с ним, потому что я не мог видеть, как он сильно страдает… Но вдруг он вскочил и сказал: «К черту их!.. Если они разрушат мою карьеру, я точно прикажу их убить».

Ночь была самым тяжелым временем: он боялся уснуть, также он боялся, что сон так и не придет. Снова и снова ему снился один и тот же сон, иногда с легкими вариациями и изменениями, но постоянно это был привычный кошмар, который преследовал его еще с тех давних пор, когда неожиданный успех впервые постучался в его двери. Суть сна всегда оставалась неизменной: все деньги кончились, его поклонники отвернулись от него. Полковник его бросил, он остался совершенно один. Что подумают фанаты, когда прочтут эту книгу, постоянно спрашивал он Билли. Он начал придумывать мудреные объяснения в свою защиту на случай, если кто — нибудь попытается его подколоть во время выступлений. «Сначала он решил просто сказать, что о нем уже и так много всего написано — и хорошего и плохого, что он не совершенство». Затем он решил, что правильней, наверное, было бы признаться, что он действительно принимает определенные лекарства, но они ему действительно необходимы по состоянию здоровья, и, чтобы подтвердить это, он представит на сцене своей публике доктора Ника. В конце концов он остановился на стратегии ограниченных признаний, которая включала в себя заявление, что по окончании этого тура он собирается сделать перерыв, чтобы заняться собой и многое в своей жизни исправить. Но все это он скажет, как он заявил Билли, только в случае, если разразится скандал, который он просто не сможет проигнорировать; только если зрители начнут орать, возмущаться и кидать в него чем попало.

Тридцать первого июля на двухнедельные каникулы прилетела Лиза — Мария. Она собиралась остаться до 16 августа, даты начала нового тура Элвиса. Сам он, как говорил, с нетерпением ждал новых выступлений; доктору Нику он поведал, что предстоящий тур будет одним из самых лучших, но тем не менее он не делал ровным счетом ничего, чтобы подготовиться к будущим выступлениям — он редко репетировал, постоянно откладывал работу над новым песенным материалом, о котором так много говорил, он так и не сел на диету, которой он собирался заняться каждый новый день, только чтобы заставить замолчать всех тех проклятых критиков, которые не могли писать ни о чем другом, кроме как о его лишнем весе. Приступы депрессии сменяли моменты безудержного отчаяния и бешенства: в конце концов, как должен выглядеть сорокадвухлетний мужчина? Хотел бы он взглянуть, как будет выглядеть вся эта недовольная свора критиков в его возрасте. Но он по — прежнему продолжал постоянно смотреться на себя в зеркало.

Пока Лиза гостила у отца, Джинджер привезла в Грейсленд Эмбер, дочь своего старшего брата Майка, чтобы та составила Лизе компанию. Джинджер часто водила их по магазинам, а обе девочки, казалось, отлично ладят друг с другом. Иногда с самого утра Лиза забиралась в свой именной гольф — карт и носилась в нем по дорожкам. Очень много времени девочки проводили, играя с другими детьми из трейлеров, затем Джинджер забирала их поплавать. У своего кузена Харольда Лойда Элвис купил для дочери пони и решил, что бабушка должна увидеть Лизу на нем, так что, загоревшись этой идеей, он привел пони в дом, где тот незамедлительно испортил дорогой ковер в прихожей.

Последовав совету Джинджер, он организовал веселые развлечения для девочек, полностью сняв парк «Либертилэнд» после закрытия вечером седьмого августа (Либертилэнд — это переименованный «Фэрграундс», парк с двухсотлетней историей). Все это было как в старые добрые времена. Но в самый последний момент его вдруг одолели сомнения, и он сказал Джинджер, что мероприятие придется отменить. Когда она воскликнула, что это несправедливо, ведь он уже пообещал девочкам и должен выполнить свое обещание, он ответил, что уже слишком поздно: он уже проинформировал дирекцию парка, что их планы изменились, поэтому все рабочие уже, по — видимому, разошлись по домам. «Но, Элвис, — сказала ему Джинджер, вложив в свой голос все возможное негодование, — ты же сам говорил, что можешь сделать все, что угодно». Ему не оставалось ничего делать, кроме как заставить Джорджа Кляйна звонить менеджеру парка и снова договариваться обо всем.

Они пробыли в парке до половины седьмого утра, и девочки были просто в восторге, так же как и остальные двенадцать человек. Даже Элвис позволил себе развлечься на аттракционах: прокатиться на «чертовом колесе» и пострелять в игрушечном тире с последними лучами солнца.

Первые экземпляры книги «Элвис; что же случилось?» начали появляться на прилавках магазинов, и Элвис с удвоенной силой переживал приступы гнева и стыда, но изо всех сил он пытался отогнать от себя унылые мысли, готовясь к предстоящим гастролям, которые должны были начаться в Портленде, штат Мэн, и закончиться в Мемфисе двенадцать дней спустя. Отцу он говорил, что уже соскучился по сцене после двухмесячного перерыва, и бледный и изможденный Вернон, чье осунувшееся после двух лет болезни лицо украшала уже седая бородка, сказал ему, что на этот раз он мог бы поехать в турне вместе с ним, что взбодрило Элвиса немного. Он начал жидкопротеиновую диету, разработанную для него доктором Ником, за два дня до начала тура, также он начал выполнять индивидуально разработанную программу упражнений, играя при этом ежедневно в ракетбол с Билли и катаясь по нескольку минут на своем мотоцикле. Билли и Джо показалось, что в его голосе появилось некое оживление, и это их необыкновенно воодушевило. Четырнадцатого августа, в день девятнадцатой годовщины смерти матери, он заказал цветы на ее могилу — он заказывал их почти каждую неделю со времени ее кончины. Она никогда не покидала его мысли, но в этот скорбный для него день он почувствовал, что все равно может позволить себе поездку на мотоцикле, и когда оказалось, что его новый комбинезон ему просто мал, он сказал своему двоюродному брату: «Билли, я просто безобразно толст для него».

Пятнадцатого августа он проснулся около четырех часов дня и послал за Билли около семи. Он подумал, что было бы неплохо посмотреть новый фильм о генерале МакАртуре с Грегори Пеком в главной роли — фильм, конечно же, не мог сравниться с Пэттоном, но выбирать не приходилось, к тому же он был не особо в курсе последних киноновинок — поэтому он попросил Рики организовать для них домашний показ и был страшно огорчен, узнав, что кинотеатр не мог предоставить им пленку с фильмом. Какое — то время они вместе с Билли смотрели телевизор, затем он попросил Билли позвонить Джинджер, чтобы она составила ему компанию на приеме у дантиста доктора Хоффмана. Он все еще не был уверен, что на следующий день Джинджер полетит в турне вместе с ним, и это его очень печалило — но Билли уже знал, что его душевный дискомфорт объясняется волнением, которое он испытывал перед каждым туром. Что само по себе уже было хорошим предзнаменованием. Он даже поговаривал, что было бы неплохо посетить Вейл еще как — нибудь, чтобы он показал Джинджер красоту сельской местности.

Билли помог ему облачиться в его любимый черный костюм и натянул на него черные кожаные ботинки, которые сам Элвис застегнуть не мог, так как его лодыжки сильно распухли. Доктор Ник заглянул на пару минут, чтобы проверить, что его постоянный пациент чувствует себя нормально. Когда Джинджер приехала, он привычным жестом засунул два сорок пятых калибра себе за пояс, и они вместе с Чарли и его кузеном спустились по черной лестнице, чтобы отправиться к доктору Хоффману. В это время Джо Эспозито, только что прилетевший из Калифорнии, сидел на кухне с кем — то из парней, но Билли сказал ему, что Элвис в страшной спешке и сейчас вряд ли может с ним пообщаться, он поговорит с ним позже, когда вернется.

Доктор Хоффман снял налет с зубов Элвиса и поставил пару небольших пломб. Затем, по настоятельной просьбе Элвиса, Хоффман тщательно осмотрел зубы Джинджер. Элвис пригласил доктора с супругой навестить его в ближайшее время и посмотреть его новый «Феррари». Хоффман поинтересовался, не мог бы Элвис организовать поездку в Калифорнию к Лизе — Марии как — нибудь, чтобы он мог повидать свою дочь. «У обоих дочери в Калифорнии, — сказал с улыбкой Элвис, — так почему бы нам не удивить их, прилетев неожиданно к ним на ленч однажды, как — нибудь ближе к концу тура?» Он был в приподнятом настроении, когда выходил из кабинета доктора Хоффмана: ни один из зубов больше не тревожил его, сказал он, но это не помешало ему попросить пару таблеток кодеина на случай, если зубы все — таки заболят.

Было почти половина первого, когда они вернулись домой, и Элвис отправился наверх, не пожелав никого видеть. Он лишь только быстро обсудил с Джо последние приготовления к туру и поручил Сэму Томпсону отвезти Лизу — Марию обратно в Калифорнию коммерческим рейсом на следующий день после обеда. Затем Сэм отправился домой, чтобы немного отдохнуть, а Джо возвратился в свою комнату к Ховарду Джонсону, где Ларри Геллер уже считал минуты до их отъезда, сгорая от нетерпения. Ларри сказал Элвису, что уже приготовил несколько новых книг для него на время тура, поэтому его не удивил звонок Эла Страды глубокой ночью и просьба привезти книги домой к Элвису, чтобы тот мог взглянуть на них незамедлительно. Первым делом Ларри взял книгу Фрэнка О. Адамса «Научные исследования перед лицом Иисуса», посвященную тайне Туринской плащаницы. Обсуждению этой мировой религиозной загадки они с Элвисом посвятили немало времени, и он был уверен, что Элвис с интересом прочтет эту книгу.

Тем временем Элвис и Джинджер спорили по обыкновению, так же как и перед началом любого тура. Элвис хотел, чтобы она полетела вместе с ним этой ночью, а она говорила, что не может, потому что плохо себя чувствует, но она присоединится к нему еще раньше, чем он об этом узнает. Он ведет себя просто глупо, говорила она, он просто устанет до смерти, если она все время будет находиться вместе с ним. Постепенно он успокоился, и они даже снова начали говорить о свадьбе; он думал, что Рождество или его день рождения были бы самым подходящим временем — он мог бы даже объявить любую из этих дат на последнем концерте в Мемфисе.

Около четверти третьего Элвис позвал доктора Ника и сказал, что один из запломбированных Хоффманом зубов беспокоит его и ему необходим дилаудид. Ник выписал шесть таблеток, и Элвис послал Рики Стэнли в Баптистскую мемориальную круглосуточную аптеку. Чуть позднее Элвис позвонил Билли, чтобы узнать, не хотели бы они с Джо сыграть в ракетбол. Билли сказал, что они, конечно же, сыграют с ним, несмотря на то, что они спали. Они быстро собрались и вышли из дома. Весь вечер дождь то шел, то переставал. Когда они шли по крытой дорожке к помещению для игры в ракетбол, он начался снова. Билли сказал, что этот дождь его уже просто достал и он мечтает, чтобы он закончился. «Нет проблем, — сказал Элвис, хитро улыбаясь. — Я об этом позабочусь». Он поднял руки к небу, и дождь, к удивлению всех, прекратился. «Я же вам говорил, — сказал он с таким выражением, по которому никто никогда не мог понять, шутит он или говорит серьезно. — Если у вас есть хоть немного веры, вы можете заставить дождь перестать».

Джинджер и Джо поиграли немного и отправились на корт, но Элвис утомился довольно быстро, и вскоре игра превратилась лишь в некое ее подобие — Элвис пытался попасть в Билли мячиком. Вскоре он ушиб сам себя ракеткой и прекратил игру. «Ого, а это больно!» — сказал он, закатывая штанину и обнажая неприятную рану. «Если кровь не течет, значит, быстро все пройдет», — сказал Билли, позаимствовав любимое высказывание своего кузена. Они вместе с Джо расхохотались, а Элвис кинул в Билли свою ракетку.

После этого Элвис сел за фортепиано в зале отдыха и начал дурачиться, исполнив несколько номеров, завершая свое импровизированное выступление песней Уилли Нельсона «Blue Eyes Crying In The Rain». Вернувшись домой, Билли помог Элвису привести себя в порядок, пока тот неспешно изучал книгу о Туринской плащанице, которую ему привез Ларри. Он говорил, что было бы неплохо пригласить Алисию Кервин принять участие в первой части тура, но он дал понять Билли, что не собирается специально этого делать. Он снова завел разговор о том, что у него есть план, как разделаться с Сонни и Редом, заманив их в Грейсленд под каким — нибудь предлогом, — но он также не собирался ничего для этого специально делать. Этот тур будет лучшим, продолжал он повторять, и слова эти уже воспринимались как мантра. Билли оставил его незадолго до того, как из аптеки с лекарствами вернулся Рики Стэнли. Он привез три пакета с таблетками, которые доктор Ник оставил Тиш Хэнли, чтобы выдавать их каждый вечер. В каждом пакете находился набор из секонала, плацидила, валмида, туинала, демерола и прочего богатого ассортимента антидепрессантов и плацебо, которые помогали Элвису получить хотя бы пару часов сна.

Еще пару часов спустя, когда Рики принес ему вторую порцию лекарств, он все еще не спал, но, когда сам Элвис позвонил ему, чтобы попросить третью, Рики куда — то исчез, хотя должен был находиться поблизости еще до полудня. Тиш уже ушла на работу, поэтому Элвис попросил свою тетю Дэльту позвонить в офис доктора Ника. Поговорив с доктором, Тиш дала указания своему мужу передать третий пакет с таблетками Дэльте. На этот раз в набор входили две таблетки валмида и плацебо плацидила. Когда она приехала к Элвису, он сообщил ей, что собирается проснуться около семи часов вечера. Немного спустя он сказал Джинджер, что собирается почитать немного в ванной.

Джинджер проснулась в половине второго дня, полежала немного и заснула еще на несколько минут. Затем она позвонила матери. «Как дела у Элвиса?» — спросила мать, и Джинджер ответила, что не знает, он так и не приходил спать, может быть, ей надо пойти и проверить, как он? Она приняла душ и накрасилась в своей ванной, затем постучала в дверь ванной Элвиса. Когда ответа не последовало, она открыла дверь и обнаружила его лежащим на полу — брюки его золотистой пижамы были спущены до икр, а лицо утопало в луже рвоты, которая растекалась по толстому ковру. В ужасе она позвонила вниз и попросила, чтобы ее соединили с кем — нибудь из дежурных. Горничная передала трубку Элу Страде. Что — то случилось, сообщила она, ему надо срочно подняться наверх.

Эл склонился над Элвисом, когда в комнату ворвался Джо, вместе они перевернули тело Элвиса на спину, и Джо попытался сделать ему искусственное дыхание. На какой — то момент показалось, что время остановилось, но затем события стали разворачиваться с неимоверной скоростью. Комната быстро наполнялась людьми: прибыл Вернон, которого за руку поддерживала Пэтси Пресли. Его лицо превратилось в маску, когда он закричал: «О Боже! Сынок, пожалуйста, не уходи, пожалуйста, не умирай!» Джо в отчаянии пытался что — либо сделать с телом, но ни у кого уже не оставалось сомнений, что Элвис был мертв — его лицо было распухшим и имело какой — то неживой лиловый оттенок, язык стал бесцветным и вывалился изо рта, глазные яблоки были кроваво — красными. Ко всему прочему прибежала Лиза — Мария. «Что случилось с моим папочкой? — требовательно спрашивала она, когда Джинджер захлопнула перед ней дверь в ванную. — С моим папочкой случилось что — то плохое, но я обязательно узнаю что», — заявила малышка с вызовом, и кто — то сразу же закрыл вторую дверь в ванную, к которой она тем временем бросилась бегом.

Когда к дому подъехали две пожарные машины и «Скорая помощь», столпившиеся уже около дома люди начали кричать в панике. Перед глазами врачей предстала картина, которую поздней они описывали как сцену резни: почти дюжина людей окружали неузнаваемый труп, умоляя их сделать хоть что — нибудь — неужели они не могли сделать хоть что — нибудь? Мужчина в дизайнерских солнечных очках и майке с надписью «Гавайи'75», которым, как они узнали поздней, был Эл Страда, сказал, что у Элвиса, по его мнению, была передозировка; та же информация была дана им при выезде в Грейсленд, когда они еще не знали, кто же на самом деле был жертвой.

Элвис не подавал никаких признаков жизни, и им не оставалось ничего, кроме как погрузить его тело на носилки и с помощью Эла, Джо и Чарли вынести его через главный вход к машине. Вернон попытался присоединиться к ним, но его мягко попросили остаться. «Я иду, сынок! — продолжал повторять он. — Я скоро приду к тебе».

Доктор Ник скоро подъехал в своем зеленом «Мерседесе». Он был в таком шоке, что въехал прямо в ворота, затем выскочил из машины и прыгнул к Джо и Чарли в задний отсек машины «Скорой помощи». «Ну давай, Элвис! Сделай вдох! Сделай это ради меня!» — повторял он как в бреду, пытаясь сделать ему искусственное дыхание все семь минут, пока они не подъехали к зданию Баптистской Мемориальной клиники. По воспоминаниям врачей, на его лице была смесь шока и неверия, как будто он просто не мог осознать, что Элвис Пресли может когда — нибудь умереть.

Они прибыли в клинику в 2.55 пополудни, через двадцать пять минут после звонка в «Скорую помощь». Реанимационная палата номер один уже была подготовлена, и команда докторов и реаниматоров уже находилась там, но они могли уже мало что сделать, и по взаимному согласию они прекратили все попытки. Была половина четвертого. Джо, Чарли и другие парни находились в палате номер два, когда туда вошел доктор Ник. «Все кончено, он мертв», — сказал он, хотя мог бы этого и не говорить: все было написано в его глазах. Все заплакали. Чарли бросился к двери, как будто хотел убежать, чтобы не видеть и не слышать этого, но Джо остановил его. Они должны сохранять спокойствие и сдержанность, сказал Джо сквозь слезы, ведь им надо выйти из больницы и объявить об этом всему миру.

У Джо и доктора Ника были неотложные дела, к которым они должны были незамедлительно приступить. Джо попросил разрешения администратора клиники Мориса Эллиота воспользоваться его кабинетом и, закрывшись там, сделал несколько звонков. Сначала он позвонил Полковнику в Портленд. Реакцию Полковника было очень трудно передать словами: в первый момент он замолчал в потрясении, затем старик машинально стал перечислять все те вещи, которые необходимо сделать, начиная с отмены тура. По мере того как он перечислял весь список необходимых дел, Джо все меньше и меньше удивлялся: за 17 лет тесного сотрудничества он уже хорошо узнал, что чья — либо смерть не могла заставить Полковника остановиться на пути или свернуть с него. В его мире не было места ностальгии; когда старые партнеры умирали, о них редко вспоминали, а Полковник просто шел дальше.

Пообещав перезвонить, как только он доберется до дома, Джо сделал второй звонок, на этот раз Присцилле. Она приняла эту новость с той же смесью шока и отчаяния, как он и предполагал. «Как себя чувствует Лиза — Мария?» — спросила она в слезах, и он уверил ее, что с Лизой все будет в порядке.

Тем временем доктор Ник добился обещания Мориса Эллиота, что смерть не будет официально подтверждена, пока доктор Ник лично не проинформирует об этом Вернона. Эллиот сказал, что он не знает, насколько долго он сможет сдерживать напор любопытствующих зевак и репортеров, которые уже начали собираться у ворот, так как уже была запушена информация, что Элвиса доставили в госпиталь «с серьезными нарушениями работы дыхательной системы». Доктор Ник вместе с врачами «Скорой помощи» в их машине отправился в Грейсленд, так как он предполагал, что ему понадобится их помощь, когда Вернон узнает печальные новости. С собой у него была копия свидетельства о смерти, которую он вез на подпись Вернону, — вместе с Морисом Эллиотом они решили, что таким образом им удастся избежать вмешательства властей, а факты вскрытия не будут публично обнародованы без семейного согласия. Джо останется в госпитале, чтобы сделать официальное заявление, после того как Ник позвонит ему сказать, что Вернон уже знает о смерти.

Лиза громко плакала, когда доктор Ник вошел в дом. Вернон на мгновение как будто оцепенел, когда увидел в руках врача полную сумку личных вещей Элвиса. «О нет, нет, нет! — закричал он. — Он умер!» Ник подошел к Вернону и кивнул. «Мне очень жаль», — сказал он, в то время как рыдания несчастного отца разносились по всему дому. «Что же мне теперь делать? — спрашивал в слезах Вернон, когда к нему подошли два врача «Неотложной помощи». — Все кончено».

Комната, как вспоминал один из врачей, Улисс С. Джонс — младший, «как будто наполнилась истерией. Повсюду были люди, которые кричали, рыдали, стонали. Тело Вернона сотрясалось от рыданий… он не мог сидеть спокойно. Доктор отвел его на кухню… Лиза в слезах бегала по всему дому с криками: «Мой папочка умер!» Джинджер ходила по комнатам как сомнабула, в каком — то оцепенении, но потом она подошла к Лизе — Марии, нежно взяла ее за руку и отвела в другую комнату, закрыв за собой дверь». Ник позвонил в клинику и сказал Эллиоту, что теперь они уже могут сделать заявление для прессы.

Как оказалось. Джо не сумел справиться с возложенным на него заданием. Произнося уже подготовленную речь, он то и дело задыхался от душивших его слез и запинался. У Чарли тоже лучше не получилось, поэтому объясняться с журналистами пришлось Морису Эллиоту, администратору клиники, который, как оказалось, знал Элвиса долгие годы. «Там были все виды телевизионных камер, радиомикрофонов, а сама комната с трудом вмещала всех людей, которые там собрались. И вдруг ни с того ни с сего меня вдруг осенила мысль, что, мой Бог, это я стою перед всем миром и объявляю смерть Элвиса Пресли».

У ворот уже собралась огромная толпа фанатов, когда Джо и Чарли были на пути в Грейсленд, сопровождаемые полицейским эскортом. По настоянию охраны, в доме уже был наведен идеальный порядок: постель Элвиса была перестелена и аккуратно заправлена, ванная комната сверкала чистотой, и ничто в ней не напоминало совсем недавно произошедшую трагедию. Когда в дом вошли медицинский следователь графства Шелби Дэн Уорлик, полицейский лейтенант Сэм МакКейчрен и помощник прокурора Джерри Штоффер, первым, кого они увидели, был Вернон Пресли, который спокойным тоном разговаривал с кем — то по телефону. Прежде чем Уорлик смог определить обстановку, голос Вернона неожиданно наполнился непередаваемой болью, когда он сказал своему телефонному собеседнику: «Мой малыш умер… Они забрали его, он умер, мой малыш мертв», — и он разразился бурными рыданиями.

Сэм Томпсон проводил медицинского следователя наверх и, открыв дверь в комнату Элвиса, пригласил внутрь Уорлика и его напарников. «По стенам комнаты стояли диваны, на которых сидели плюшевые медведи всех видов и размеров, — писали репортеры следствия Чарльз С. Томпсон II и Джеймс П. Коул в своем авторском исследовании «Смерть Элвиса». Они были повсюду, послушно взирая в сторону огромного письменного стола, на котором находился плакат с надписью: «ЭЛВИС ПРЕСЛИ, БОСС». Стены комнаты были обиты кожей. В ней как будто бы столкнулись беззаботное детство и суровая реальность, которая проявилась в виде пустого шприца, найденного Уорликом около плаката на столе… Уорлик отошел от стола, вышел из кабинета и зашел в спальню. На дальней стене он заметил несколько телевизоров, установленных в книжном шкафу экранами к кровати необъятных размеров. Такую кровать Уорлику еще не приходилось видеть. На одной из верхних полок шкафа он нашел второй шприц, пустой, как и первый».

Уорлик сразу же приказал не допускать посторонних к месту гибели певца, но он и сам понял бессмысленность этого приказания еще до того, как зашел в ванную. Там он увидел ковер глубокого красного цвета на полу и небольшой желтый коврик перед черным унитазом, еще один телевизор, прикрепленный на стене. «Два телефона и что — то наподобие интеркома были прикреплены на стене прямо рядом с рулоном туалетной бумаги, — писали Томпсон и Коул на основе свидетельствований Уорлика. — Удобные кресла располагались по стенам ванной комнаты. Больше всего места в комнате занимал огромный душ семи футов в диаметре… Мягкое виниловое кресло находилось в самом центре душевой кабины… Справа от двери находился мраморный стол двенадцати футов в длину, в который была вмонтирована бордовая раковина. Во всю длину стола над ним располагалось зеркало в оправе из огромных, как будто мыльных, пузырьков. Подойдя к столу, Уорлик обнаружил черную сумку. Она была похожа на докторскую с большой застежкой спереди. Внутри было множество отделений и крошечных пластиковых ящичков. Все они были пусты».

В спальне также не было даже намека на привычный набор медикаментозных средств, который есть в любом доме. За четыре года работы в качестве следователя Уорлик первый раз сталкивался с полным отсутствием каких — либо лекарств, рецептов или медицинских предписаний в доме. Не удалось также обнаружить и книгу, которую читал перед смертью Элвис. Помимо содержимого шприцов это была еще одна загадка. Книга Элвиса представляла собой исследование сексуальной и психической энергии, которое соотносило сексуальные позы и знаки Зодиака. Уорлик заметил пятно на ковровом покрытии, которое обозначало то место, где Элвиса вырвало, когда ему стало плохо, вероятней всего, когда он сидел на унитазе. Следователю показалось, что он прошел или прополз несколько футов, прежде чем умереть.

Когда около семи часов вечера Уорлик вернулся в госпиталь, вскрытие должно уже было начаться. Хотя доктор Ник не играл особой роли в происходящем, его присутствие при процедуре вскрытия подчеркивало тот факт, что причина смерти, произошедшей при весьма странных обстоятельствах и, возможно, по неестественной причине, должна быть установлена исключительно в узком кругу врачей, без вынесения фактов на публику. Из офиса окружного прокурора уже поступали приказания перевезти тело Элвиса в городской госпиталь, который находился через дорогу, где коронер произвел бы вскрытие, имея на то официальные полномочия. Вместо этого, имея на руках подписанное Верноном разрешение на вскрытие, девять патологоанатомов из Баптистской клиники приступили к процедуре, полностью осознавая, что истинных результатов вскрытия ждет весь мир, но узнает их только отец Элвиса. «Наши патологоанатомы понимали, какая на них возлагается ответственность. Они слишком хорошо еще помнили тот скандал с результатами вскрытия президента Кеннеди, — говорил Морис Эллиот. — Они хотели во что бы то ни стало не запятнать репутацию клиники». В то же время они прекрасно понимали, что время уже упущено и сказать что — либо наверняка будет трудно. Они еще не закончили подготовительную стадию вскрытия, когда медицинский свидетель графства Шелби Джерри Франсиско и доктор Эрик Мюрхед, начальник патологоанатомического отделения, покинули помещение вместе с еще пятью врачами. А доктор Ник отправился к собравшимся на восьмичасовую пресс — конференцию, чтобы объявить результаты вскрытия, хотя оно все еще продолжалось. Смерть, как сказал он журналистам, произошла в результате «кардиоаритмии и нарушений сердцебиения». Мюрхед, как писали Томпсон и Коул в своей книге, «был заметно обескуражен. Он недоверчиво наблюдал за тем, как Джерри Франсиско быстро читал медицинское свидетельство, в котором была масса спорных и сомнительных кардиологических объяснений. Но он все же не возразил Франсиско. «Жаль, что я так и не выступил», — говорил Мюрхед коллегам позднее». Но в то время результаты вскрытия еще не были готовы, и причина смерти не была установлена.

Вскрытие продолжалось еще пару часов. Врачи постепенно собирали все данные о состоянии его организма, тщательно изучали внутренние органы, чтобы составить полную картину здоровья, или скорей нездоровья, Элвиса. Его сердце имело увеличенные размеры, налицо был коронарный атеросклероз, печень находилась в удручающем состоянии, а толстый кишечник был забит фекальными массами, свидетельствуя о серьезных проблемах. Сами по себе эти проблемы уже о многом говорили врачам и развеивали их последние сомнения в том, что употребление наркотиков было основной причиной неожиданной смерти сорокадвухлетнего мужчины, который никогда ранее не имел «проблем с сердцем» и чей организм «активно функционировал в течение последних восьми часов перед смертью». Вероятней всего, смерть наступила в то время, когда он «испражнялся», и никто не считал возможным, что ее причиной были таблетки кодеина, которые Элвис взял у своего дантиста и на которые у него уже давно была легкая аллергия.

Патологоанатомы тем не менее предпочли все — таки дождаться окончательных результатов лабораторных анализов, хотя картина была им уже ясна и без этого. Они были уверены, что анализы полностью перечеркнут диагноз, объявленный доктором Франсиско на пресс — конференции, что, собственно говоря, и произошло. Между двумя лабораторными отчетами и данными, обработанными двумя месяцами позднее, возникли лишь незначительные разногласия. В каждом из них утверждалось, что основной причиной смерти было передозированное употребление большого количества медикаментозных средств. Отчет из научной биолаборатории, подписанный некоей Этель Мур, свидетельствовал об обнаружении четырнадцати видов наркотических средств в организме Элвиса, причем десять из них были в излишнем количестве. Например, содержание того же самого кодеина превышало медицинскую норму в десять раз. Количества метаквалона (куалюда) было вполне достаточно, чтобы спровоцировать токсический шок. Содержание остальных трех видов наркотических средств балансировало на грани «нормы» и угрозы токсического шока, что, учитывая «комбинированный эффект депрессантов центральной нервной системы и кодеина», должно было быть самым внимательным образом учтено при определении причины смерти. Но самым необъяснимым образом доктор Франсиско и врачи из Управления медицинского освидетельствования продолжали упорно настаивать на своем первоначальном диагнозе, что только подливало масла в огонь и стало одной из причин не утихавших в течение двадцати лет дебатов по поводу истинной причины смерти Элвиса Пресли. Эти несоответствия повели за собой все те многочисленные судебные иски, законодательные мероприятия, требования повторных медицинских освидетельствований, попытки обеих сторон очернить друг друга, взаимные упреки, отрицания и разбирательства. И все — таки единственное, что было бы разумно сделать в такой ситуации, — это еще раз внимательно взглянуть на жизнь Элвиса, на его прогрессирующую зависимость от лекарств, которые были доступны ему в любых количествах по первой просьбе. Страстно желающие услужить ему доктора, казалось, не задумывались, насколько опасными могли быть последствия употребления тех средств, которые они ему с радостью выписывали. Проблемы со здоровьем, которые были обнаружены при вскрытии, объяснялись исключительно употреблением наркотиков, которое за последние четыре года жизни Элвиса приобрело полностью неконтролируемый характер. Осмысление этих жестоких фактов помогает понять истинную причину его смерти.

Джо отвечал за приготовления к похоронам, но во всем он ориентировался на пожелания Вернона. По первоначальному плану было решено провести церемонию похорон в здании Мемфисского мемориального кладбища, где в свое время проводились похороны Глэдис. Но Вернон настоял, чтобы на этот раз все происходило в доме — так же когда — то они с Элвисом хотели провести похороны матери. Он не возражал против того, чтобы поклонникам Элвиса был дан шанс попрощаться с ним, — они были верны ему все эти годы, и сам он часто повторял, что именно им он обязан всем, что имеет. Учитывая все эти пожелания, Джо отправил Лизу — Марию в Калифорнию, чтобы забрать Присциллу. Джерри Шиллинга, Ширли Дью, которая была нынешней подружкой Джерри, его бывшую жену и членов семьи Присциллы. Он также помог добраться в Грейсленд Линде Томпсон, Эду Паркеру и большому количеству других людей, которых Присцилла не пожелала видеть на борту самолета. Но по большей части Джо чувствовал, что его главной задачей было умело и незаметно убедить людей не приезжать — он чувствовал, что похороны могут превратиться в зоопарк.

Вернон хотел, чтобы Элвиса похоронили в таком же медном гробу, как и его мать, и похоронный распорядитель Боб Кендалл с огромным трудом разыскал подобный гроб в Оклахома — Сити. Раздобыть семнадцать белых лимузинов «Кадиллак» тоже было проблематично, учитывая тот факт, что их было всего три в городе. Хоронить Элвиса должны были в белом костюме, подаренном ему отцом. Вернон попросил Чарли и Ларри, чтобы они уложили его волосы и сделали все возможное, чтобы он хорошо смотрелся в гробу для поклонников. Городские власти обратились к жителям Мемфиса с просьбой ограничить количество звонков в городские службы, потому что магистрали города были запружены машинами и было чрезвычайно трудно проехать к месту вызова. Местные цветочные магазины были буквально забиты заказами — их было более трех тысяч, — и владельцам и сотрудникам приходилось делать все возможное и невозможное, чтобы выполнять требования заказчиков. Около часа дня Вернон позвонил преподобному С. В. Брэдли, главе Вуддейлской Церкви Христа, которую посещала жена Вернона Ди. Сам Вернон крайне редко посещал церковные службы, а Элвис встречайся с преподобным Брэдли на похоронах своего дяди, но Брэдли тем не менее прекрасно понимал, почему мистер Пресли хочет, чтобы его сын был похоронен со всеми христианскими почестями. «Он сказал; «Брат Брэдли, не отказались бы вы провести церемонию похорон моего сына?» Я ответил, что, конечно же, это сделаю. Затем он сказал: «Я знаю, что у вас в церкви нет механической музыки, и мы хотели бы установить орган на время церемонии. Вы не будете возражать?» Брэдли ответил, что это его ничуть не побеспокоит, и мы начали обсуждать детали церемонии». Музыка должна быть обязательно, сказал Вернон, которому хотелось пригласить какой — нибудь старомодный квартет, исполнивший бы музыку, которую Элвис любил с детства. Джей Ди Самнер и The Stamps, The Statesmen, Джейк Хесс и Джеймс Блэквуд уже согласились выступать на церемонии. Вернон высказал надежду, что преподобный Брэдли не будет возражать, если телеевангелист Рекс Хамбэрд, к которому Элвис обращался за поддержкой во время последнего тура в Лас — Вегасе в декабре прошлого года, также выступит на похоронах с небольшой речью. Преподобный Брэдли не возражал и дал свое согласие на все просьбы Вернона касательно проведения церемонии. Когда чуть позже прибыла Присцилла со своими спутниками, наступил черед самых печальных воспоминаний о прошлом, на фоне которых Джо все — таки выбрал нужный момент и вручил Присцилле видеокассеты и ее поляроидные снимки, которые Элвис хранил все эти годы. Только после трех часов ночи собравшиеся начали расходиться по комнатам, чтобы ненадолго уснуть, но толпа поклонников у ворот тем временем все увеличивалась, а около тридцати преданных Элвису опечаленных душ уже стояло за оградой Мемфисского Мемориального кладбища.

Ларри и Чарли с самого утра уже приступили к работе, выполнив все указания Вернона. Чарли подрезал и покрасил бакенбарды, а Ларри подстриг и уложил волосы Элвиса, затем они оба приступили к макияжу, пытаясь сделать его лицо насколько возможно привлекательным. Джо распорядился, чтобы вся мебель была вынесена из гостиной, прежде чем в белой машине в сопровождении мотоциклетного эскорта прибыл гроб чуть раньше полудня. Толпа вокруг дома уже достигла количества пятидесяти тысяч человек, и все как один замерли, когда по широким ступеням гроб вносили в дом через главный вход. Некоторые фанаты забирались на деревья, росшие во дворе Грейслендской Христианской Церкви, которая стояла рядом с домом, и в тишине раздавался треск веток под ними.

Гроб был установлен в холле между гостиной и музыкальной комнатой в дальней южной части дома. Семья и друзья имели возможность попрощаться с Элвисом перед началом гражданской панихиды, которая ожидалась после полудня. У Вернона от горя подгибались колени, бабушка была абсолютно подавлена, лишь только Полковник, прибывший из Портленда ранним утром этого дня, напрочь отказался подойти к телу. Насколько помнили окружающие. Полковник никогда ранее не посещал похорон, также никто не припоминал, чтобы он обсуждал смерть и все, что с ней связано. Ему это не было нужно. Ни от кого из находящихся дома не укрылись подробности разговора Полковника и Вернона на кухне, когда он застегивал пуговицы на пиджаке безутешного отца и пытался внушить ему осознание всей серьезности ситуации и необходимость именно сейчас, даже в самый страшный момент траура, устремить свои мысли и действия в будущее. То же самое было, когда Элвис находился в Германии, говорил он, — хищные стервятники уже вьются низко и готовы в любой момент накинуться и захватить все, что по праву принадлежит Вернону и маленькой Лизе — Марии, они мечтают сделать свои миллионы на имени Элвиса, продолжал он. Вернон лишь машинально кивал, когда Полковник страстно доказывал ему, что они не должны терять ни минуты и ковать железо, пока горячо, — даже двухдневное промедление может быть фатальным. Красивое застывшее лицо Вернона отражало непередаваемую тоску и боль; было трудно сказать, понимал ли он хоть что — нибудь из того, что говорил ему Полковник, но он вежливо соглашался с любыми его аргументами и кивал головой. Он понимает, что все будет идти своим чередом. Все будет так же, как и раньше. Он знает и ценит, что Полковник беспокоится об их интересах.

Для гражданской панихиды, которая должна была начаться в три часа дня, гроб с телом был спущен вниз и установлен в фойе прямо под огромной хрустальной люстрой. Белые льняные покрывала были постелены на полу по периметру гроба. Лужайка около дома представляла собой море цветов. Репортеры с места событий описывали происходящее как массовую истерию: «В фойе заходило по четыре человека за один раз, быстро к гробу и обратно в тридцатиградусную жару. Несколько скорбящих поклонников упало в обморок на мраморный пол, их пришлось выносить из дома. На целую четверть мили вниз по улице растянулась скорбная процессия, в которой через каждые несколько ярдов находились помощники шерифа. Терпеливо и скорбно люди медленно продвигались в этом жарком мареве к воротам дома… Огромное количество падало в обмороки из — за жары. Многим давали пакеты льда, они поднимались и становились обратно в очередь, чтобы через какое — то время упасть в обморок опять. По радио постоянно передавали самые известные хиты Пресли, а три полицейских вертолета кружили над особняком. Тридцать сотрудников Национальной охранной службы были вызваны, чтобы помочь восьмидесяти полицейским и сорока шерифам контролировать толпу».

За гробом, окруженным охранниками, во все глаза наблюдал Вернон. Он понимал с тоской, что не сумел сберечь сына при жизни, и как будто пытался оградить его от возможных бед после смерти. Тем не менее одному из кузенов все — таки удалось сделать снимок Элвиса камерой «Микокс», которой его снабдили в редакции National Enquirer. Этого никто не заметил, и Вернон узнал об этом инциденте только после выхода следующего номера с этим фото на обложке. На фотографии у Элвиса чересчур бледное, как будто восковое лицо, но он все еще поразительно красив. Он выглядит умиротворенным, словно наконец — то обрел желанный покой. Таким его мало кто видел при жизни: все знали, что покой был чужд ему, он был постоянно в движении. Преданная ему и при жизни, и после смерти биограф Донна Льюис выразила в своей статье то ощущение, которое возникло у многих его поклонников, — Элвис не был похож на самого себя: «Он выглядел ужасно… Было так больно видеть эту ужасающую перемену. Так больно!..»

Было уже около пяти часов. Огромная толпа народу около дома, казалось, не уменьшалась, что убедило Вернона продлить панихиду еще на пару часов. Начался моросящий доящь, но на толпу он никоим образом не повлиял и не заставил людей разойтись — скорбящие по своему кумиру поклонники продолжали заходить в дом. Все же в назначенное время — около семи — был дан приказ запереть ворота. «Никто из собравшихся сначала в это не поверил», — писал репортер «Rolling Stone» Чет Флиппо, так как более десяти тысяч человек, не шелохнувшись, стояли около дома, «столпившись около ворот в слезах и причитаниях и не собираясь уходить». Но фанаты Элвиса Пресли всегда отличались примерным поведением и особой законопослушностью; несмотря на то, что весь мир, казалось, рухнул и разбился на мелкие кусочки со смертью их идола, их покорная преданность оставалась неизменной. Опасавшиеся беспорядков полицейские без всяких препятствий закрыли ворота, и через полчаса собравшиеся начали постепенно расходиться. «Каменная ограда дома Элвиса Пресли, выходившая на бульвар, носящий его же имя, была достаточно низкой, чтобы перелезть через нее без труда, — писал Флиппо, — но никто даже не попытался этого сделать».

После окончания мучительной процедуры прощания поклонников с Элвисом гроб был снова перемещен в гостиную, где на следующий день должна была состояться официальная церемония. Остаток вечера с Элвисом прощались его близкие в неформальной обстановке. Соул — певец Джеймс Браун прибыл в Грейсленд и попросил разрешения побыть наедине с Элвисом. Но кроме него других знаменитостей не наблюдалось, что втайне радовало Вернона, который так и представлял себе похороны сына. Чарли был полностью подавлен, Джо пытался как мог поддерживать родственников, а Полковник был непривычно молчалив. Вернон постоянно возвращался в гостиную и гладил сына по волосам.

После десяти им сообщили, что у ворот находится девятнадцатилетняя Каролина Кеннеди, и ее сразу же с почетом препроводили к главному входу. Вернон был от души потрясен, что убитая горем дочь президента пришла отдать последнюю дань почтения его сыну так поздно. Но ему тихо сообщили, что она проходит летнюю практику в одной из газет Нью — Йорка и в качестве редакционного задания опрашивает людей, пришедших на панихиду. «Дядя Элвиса Вестер, тетя Дэльта, тетя Нэш и [его] восьмидесятидвухлетняя бабушка… с нетерпением ожидали «десятичасовых» новостей, чтобы увидеть репортаж о панихиде», — писала она в статье для Rolling Stone, представляя взору читателей целую серию портретов уничтоженных горем людей, которых она наблюдала там несколько минут до того момента, пока её вежливо не попросили удалиться. Затем, но просьбе Присциллы, Сэм Томпсон предложил всем расходиться, чтобы немного отдохнуть. Всю ночь он дежурил в гостиной, пока Дик Граб не сменил его рано утром следующего дня. Тысячи поклонников так и простояли всю ночь у ворот особняка. Двое из них мгновенно умерли, когда в толпу на скорости сорок миль в час въехал белый «Форд» 1963 года выпуска, за рулем которого находился восемнадцатилетний молодой человек, который, по словам его матери, имел «умственные проблемы».

В девять часов утра около сотни машин начали доставлять живые цветы на кладбище. Потребовалось около четырех часов, чтобы закончить эту процедуру в срок — до начала церемонии. В полдень начали прибывать гости, которые должны были принять участие в двухчасовой процедуре. Все певцы собрались в комнате Чарли еще раньше, чтобы определить очередность своих выступлений. По большой просьбе Присциллы Кэти должна была спеть «Heavenly Father», композицию, которую она всегда исполняла на концертах Элвиса и которую он слушал с особым вниманием. Основатель Statesmen Хови Листер должен был аккомпанировать ей на фортепиано. Джеймс Блэквуд, который пел на похоронах Глэдис и помнил Элвиса еще подростком, когда тот был страстным поклонником группы Blackwood Brothers, собирался исполнить отрывок из так любимого Элвисом госпела «How Great Thou Art». Дирижером собирался выступить Джо Гуэрсио, что было само по себе крайне символично. Джейк Хесс, бывший ведущий солист Statesmen, которым Элвис восхищался всю свою жизнь, также прибыл на церемонию. Ему предстояло спеть песню «Known Only То Him», которая принесла ему огромную популярность и которую в свое время записал сам Элвис, отдавая дань почтения своему кумиру. Завершить все эти выступления предстояло Джей Ди Самнеру из The Stamps, который должен был исполнить подборку церковных гимнов, в основном взятых из песен, которые были включены в их шоу.

Линда была в костюме лавандового цвета, а Кэти пришла в белом платье, и каждый понимал, что именно так Элвис и хотел бы, чтобы она выглядела. Почти все остальные были в траурно — черном. Только Полковник, как всегда, выделялся среди окружающих своим вызывающим для подобного мероприятия костюмом. «Ты никогда не надевал галстук ради него, пока он был жив», — с упреком говорил он промоутеру Тому Хьюлету, когда они вместе выезжали из отеля на церемонию. Он заставил его вернуться и снять галстук. Сам же Полковник предстал перед собравшимися в привычной бейсбольной кепке, повседневных брюках и голубой рубашке с коротким рукавом, бесстрашно взирая на присутствующих и не боясь каких — либо упреков. Двести гостей бесшумно вошли в гостиную и в безмолвии ждали начала церемонии. Губернатор штата Теннесси Рэй Блантон и Чет Эткинс прибыли из Нэшвилла, Энн — Маргрет и ее муж Роджер Смит прилетели из Лас — Вегаса с доктором Ганемом. Среди присутствующих было множество старинных деловых партнеров Полковника и представителей RCA, но в основном именно друзья и родственники рассаживались на деревянные стулья и выстраивались вдоль стен холла, где стоял и Полковник, лишь изредка поднимая глаза, чтобы увидеть происходящее в гостиной.

Служба началась в два часа дня с исполнения на органе госпела «Danny Воу». По предварительным расчетам, она должна была занять не более получаса, но вскоре всем стало ясно, что речь Рэкса Хамбэрда, все музыкальные номера и выступление актера Джеки Коэна, о котором он лично попросил Вернона, растянут церемонию на довольно продолжительное время. Хамбэрд говорил о своей встрече с Элвисом в Лас — Вегасе и о том, как он пал вместе с ним на колени и молился; Коэн, который и не собирался говорить речей до той поры, пока не понял, что больше никто из присутствующих не собирается этого делать, выступил с короткой, но весьма проникновенной речью о том, насколько сильно они сроднились во время совместной работы и каким щедрым и одухотворенным был их лидер. Когда Кэти исполняла «Heavenly Father» под аккомпанемент Хови Листера, чье исполнение немного напоминало стиль Глена Ди или Дэвида Бриггса, ей показалось, что она слышит, как Элвис говорит ей смеясь: «Помнишь, мы так же исполняли ее когда — то».

Лейтмотивом церковной службы, проведенной преподобным Брэдли, были его слова, что Элвис Пресли при жизни показал всем ярчайший пример силы духа и непоколебимой решимости во всем. В речи Брэдли говорилось о том, что Элвис отличался безграничным благородством, а «в обществе, где проблема «отцов и детей» стоит столь остро, его отношения с отцом были достойны всяческого восхищения». Но Элвис, по выражению преподобного Брэдли, был все — таки «простым смертным», но при этом «он всегда первым признавал свою слабость и неправоту. Возможно, что его мгновенный взлет к славе и богатству привел к тому, что перед ним постоянно возникали опасные соблазны, справиться с которыми было бы нелегко любому. Элвис при этом никогда не хотел, чтобы его считали идеальным, безгрешным человеком. Но теперь, когда его не стало, мне хотелось бы еще раз вместе с вами вспомнить его самые достойные человеческие качества, о которых вы, я надеюсь, никогда не забывали и уже никогда не забудете». Рыдания Вернона были слышны все время проведения службы. По ее окончании скорбящие постепенно покидали помещение, предварительно подходя к гробу, чтобы сказать последнее «прощай». Энн — Маргрет попыталась успокоить Вернона, но вместо этого они оба разрыдались еще сильней. Затем девять человек: Джо и Чарли, Фелтон, Ламар, Джерри Шиллинг и Джордж Кляйн, двоюродные братья Элвиса Билли и Джин Смиты и доктор Ник — подняли гроб и вынесли его из дома. Когда они проносили его через главный вход, у старого дубового дерева, стоявшего около дома, треснул и отломился огромный сук, с шумом рухнув на землю. Ламару это показалось особым знамением. Он вскрикнул: «Мы знали, что ты еще вернешься, просто не думали, что так скоро…»

Кладбище, куда они держали путь, находилось в трех с половиной милях от дома. Похоронный кортеж состоял из сорока девяти машин, первой из которых был серебристый «Кадиллак». За ним следовал полицейский мотоциклетный эскорт, белый катафалк. Следом ехало еще семнадцать белых лимузинов, в первом из которых находился Вернон. По обе стороны дороги до кладбища стояли люди. По приблизительным подсчетам, там было от пятнадцати до двадцати тысяч человек. Джо заметил стоящего в толпе скорбящего Клифа Гливза, которого, очевидно, не узнала охрана дома и не посчитала нужным пригласить внутрь.

Уже на кладбище гроб, усыпанный цветами и украшенный венками из желтых и красных роз в форме собак, разбитых сердец, корон и гитар, был поднят по ступеням и внесен в серый мраморный мавзолей, возведенный рядом с могилой Глэдис. Розы не только украшали гроб, они были рассыпаны по полу мавзолея, в часовне которого преподобный Брэдли отслужил короткую пятиминутную прощальную службу. После ее завершения все члены семьи получили последнюю возможность зайти в склеп и поцеловать крышку гроба. Вернон зашел в склеп последним и оставался там около пяти минут наедине с сыном. Он был настолько плох, когда выходил оттуда, что его пришлось поддерживать за руку. Затем, как сообщалось в Commercial Appeal, мавзолей был полностью очищен, и в него зашли пятеро рабочих с тележкой песка, большой бочкой воды, цементом и набором инструментов. Они забетонировали вход в склеп, наложив двойной слой, и установили на дверях мраморную табличку, на которой позже должна была появиться надпись. Еще до окончания их работы кладбище стало стремительно заполняться людьми, которые окружали склеп и в молчании прислонялись к его тяжелым металлическим дверям. В это время в Грейсленде начинался «Южный ужин», по окончании которого Вернон дал приказание раздать все цветы, находящиеся в доме, поклонникам Элвиса, которые на следующее утро тысячами пришли для этого на кладбище. К полудню собралось более пятнадцати тысяч фанатов, и нежный аромат роз развеялся в воздухе окончательно.

Следующие две недели Полковник посвятил разработке деталей дальнейшей деятельности империи Элвиса Пресли. На этот раз ему во всем помогал некий Хэрри Медведь Гейслер. чья фирма Factors Inc только что провела исключительно успешную рекламную кампанию по раскрутке творчества Фарры Фосетт. Вернон дал свое формальное одобрение на продление соглашения между Элвисом и Полковником, которое было подписано 23 августа, за день до того, как он был признан официальным представителем исполнительной власти государства. Контракт, подписанный Верноном, был точной копией документа, подписанного Элвисом в прошлом году. Компания Boxcar Enterprises, последнее корпоративное детище Полковника, выступала основным посредником всех сделок, связанных с правами на распространение музыкальной продукции под именем Элвиса Пресли. Пятьдесят процентов от всех сделок равномерно распределялись между Полковником и Элвисом Пресли. Остальные пятьдесят процентов расценивались как денежный резерв на случай всевозможных расходов (как то: выплата солидных зарплат и бонусов, осмотрительно предусмотренная Полковником). Любые другие денежные поступления (которые сегодня полностью сведены к нулю) должны были распределяться в соотношении 56 процентов Полковнику, а остаток Элвису и старому деловому партнеру Полковника Тому Дискину. Вернон подписал соглашение без особых возражений, и Полковник продолжал вести дела в своей привычной манере. Но уже устоявшийся ход событий был все — таки нарушен судебным иском от лица малолетней Лизы — Марии, поданным в суд графства Шелби, по поводу ущемления материальных прав покойного Элвиса Арона Пресли. Это произошло вскоре после того, как 26 июня 1979 года, как раз в годовщину семидесятилетия Полковника, умер Вернон.

В компании RCA, к своему вящему удивлению, обнаружили, что Элвис Пресли продолжал оставаться феноменом продаж и после своей смерти. Книга Реда и Сонни «Элвис: что же случилось?» была распродана тиражом три миллиона экземпляров, возможно, благодаря незапланированной задержке своего выхода. Тем не менее два основных автора сохраняли молчание по поводу своего сотрудничества с главным героем книги на протяжении двадцати лет. Джинджер Элден также решила сделать деньги на имени Элвиса и продать National Enquirer свою историю отношений с певцом за обещанные ей сто пять тысяч долларов сразу после его смерти. Эта сумма была значительно сокращена, когда выяснилось, что Элден нарушила эксклюзивное соглашение, дав интервью Commercial Appeal 19 августа. Через одиннадцать дней после похорон произошла шокирующе циничная и неумелая попытка похитить тело Элвиса из склепа. Два месяца спустя, 27 октября, когда все формальности были улажены, тела Элвиса и его матери были перезахоронены в Саду медитаций в Грейсленде. «Я думаю, они наконец — то обрели покой», — сказал Вернон на короткой церемонии перезахоронения, которую посетили только самые близкие родственники и друзья.

Но еще до того, как Элвис обрел свой долгожданный покой, еще до того, как его тело было помещено в могилу, легенда его стремительного успеха, его имя, которое стаю торговой маркой, чей успех вряд ли мог предсказать в начале даже сам Полковник, стали предметом самых предвзятых и жестоких обсуждений. А после смерти лагерь «осуждающих» захлестнула волна воспоминаний и размышлений. При жизни они отказывались признать, что он искренне посвящает себя своей публике, после его смерти они осудили это преданное служение «простого смертного». Какофонию голосов, которые слились в шумный хор, чтобы посвятить весь мир в тайны «информированных» источников, чьих — то домыслов и спекуляций, дешевых сплетен и беспочвенных обвинений, временами было просто невозможно заглушить. Мир, казалось, тонул в хаосе, и гам этих голосов был уже просто невыносим. Но лишь один голос был способен его заглушить, и лишь один этот голос остался звучать, когда воцарилась тишина. Этот голос мир услышал как будто впервые солнечным утром в 78‑м году. Этот голос зазвучал, чтобы провозгласить начало нового дня. Заглушить этот голос невозможно: вы не можете не попасть под его очарование, когда слушаете «That's All Right» или «Mystery Train», «Blue Moon Of Kentucky» или любую другую песню из тех, что исполнял Элвис Пресли до самой смерти, вкладывая в них свою жажду безграничной свободы, в которую он так свято верил. Эта жажда свободного самовыражения говорит о нем больше, чем любые воспоминания современников и близких к нему людей. Это стремление к свободе сближало его со слушателями так, что каждый из них сумел распознать в нем родственную душу. Именно это мы и будем помнить о нем всегда. Смотря в лицо фактам, которые нам уже известны, мы должны оставаться непредвзятыми и не обремененными страшной правдой об Элвисе, чтобы лучше понять его послание и его суть.

Вся его жизнь — это преодоление, это подавление эмоций и собственной бесконечной ранимости, это всеобъемлющее стремление к свободе. Элвис Пресли, возможно, сбился со своего пути, но даже в самые страшные и черные минуты он сохранял некую светлую, подкупающе невинную чистоту восприятия мира, которая помогала ему оставаться искренним человеком и в жизни, и на сцене. Искренним во всем — и в горе, и в радости. Более чем часто он осознавал, насколько ограниченны его возможности. Его вера помогла ему добиться того, чего он хотел, но она прошла самую лучшую проверку, когда он искренне признал, насколько глубоко он упал с тех высот, на которые она его занесла. Но, несмотря на все свои сомнения, разочарования, расставания с иллюзиями, приступы острой ненависти к себе и страхи, которые он так часто испытывал, он продолжал верить в идею полного очищения духа и трансформации человеческой сути. Он никогда не переставал искать общий язык с публикой, которая любила его не только таким, каким он был, но и за то, каким он хотел быть.

«Знаете, я всегда пытался остаться прежним и не меняться ни при каких обстоятельствах, — заявлял он ранее. — Естественно, ты много узнаешь о людях и попадаешь в самые разные и неожиданные ситуации, но я пытался не меняться. Я имею в виду, я хотел сохранить в себе то, что в меня было заложено еще в детстве. Я всегда внимательно относился к чувствам людей; другими словами, я никогда не сталкивал никого со своего пути. Я не просто раздаю литографы, свои фотографии и так далее, чтобы повысить свою популярность и заставить людей любить меня. Я делаю это, потому что я знаю, что их чувства ко мне искренни. Они видят тебя и хотят получить твой автограф, чтобы забрать его домой. У них есть специальная книжечка с автографами или у них есть маленький фотоаппарат, которым они хотят тебя сфотографировать и сохранить это фото. Они не знают, какая у тебя жизнь, они не знают, какой ты человек. Вот это я всегда стараюсь помнить. В этом вся суть. И это очень просто. Так я был воспитан своей матерью и отцом, которые научили меня верить в людей и уважать их. Мы всегда были чуткими к чувствам других людей».