Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Глава 3 ТАЙНА ПОЛКОВНИКА

(январь 1961 — январь 1962)

Второй благотворительный концерт стал результатом статьи, которую Полковник прочел в «Лос — Анджелес геральд — экземинер» от 4 декабря 1960 года, относительно девятнадцатой годовщины японской бомбардировки Перл — Харбора. В статье говорилось о давно планировавшемся возведении мемориального памятника жертвам той бомбардировки на месте военного корабля США «Аризона», который остался погребенным под водой со своими 1102 офицерами и матросами. В последние пятнадцать лет было собрано 300 тысяч долларов, однако фонду, занимавшемуся этим проектом, не хватало еще 200 тысяч долларов на то, чтобы успеть построить мемориальный памятник к двадцатой годовщине нападения, которая должна была отмечаться в следующем году.

Поводом к выходу статьи послужило письмо, разосланное тысяче шестистам газетам Джорджем Чаплином, редактором «Гонолулу Эдвертайзер», с просьбой обратиться 7 декабря или около этой даты с призывом к своим читателям собрать нужные средства. Призыв принес около 20 тысяч долларов, поступивших со всей страны, но также принес и телефонный звонок Чаплину от Полковника. «Паркер сообщил, что Элвис едет на Гавайи снимать фильм «Blue Hawaii» — и что если мы сможем бесплатно обеспечить подходящий зал, билеты, билетеров, осветительные приборы и т. д., то Элвис со своей стороны даст бесплатный концерт». Чаплин ухватился за предложение Полковника, обсудил его с флотским начальством, объяснил ему, что если оно способно собрать 50 тысяч долларов, то они смогут обеспечить организацию концерта, деньги от которого пойдут на строительство памятника, и послал Полковнику официальное приглашение приехать на Гавайи.

Полковник приехал 7 января, чтобы оформить договоренности с Г. Такером Гратцем, председателем фонда, и 11 января устроил пресс — конференцию в отеле «Хавайен Виллидж». Каждый цент от концерта, заявил Полковник, пойдет в фонд. «Здесь все без обмана. Никакого подвоха… Понимаете, Элвису двадцать шесть (в воскресенье был его день рождения), а это примерно средний возраст тех парней, которые оказались погребены на «Аризоне». Я думаю, что он морально обязан это сделать». Кроме того, он напомнил всем присутствующим высокопоставленным лицам, а также всем потенциальным зрителям, что «всем придется покупать билет — губернатору, адмиралу Соломону, адмиралу Сайдсу, членам фонда — всем, даже мне. Каждый из присутствующих на концерте внесет свой вклад в строительство памятника».

Полковник вынашивал далеко идущие планы. Мемфисский концерт 25 февраля уже вызвал огромный резонанс и был окрещен Полковником как «крупнейшая однодневная благотворительная акция в истории страны». В своем возвращении на Гавайи в этом новом ореоле гражданственности, ставшем возможным благодаря тому, что Хэл Уоллис воспользовался «Гавайской историей» (хотя и без цыган), которую он впервые предложил свыше двух лет тому назад, Полковник невольно чувствовал себя несколько самодовольно. Он всегда считал, что человек сам строит свою судьбу, и, будучи хорошо известным своим неуважительным отношением к едва ли не всякой социальной условности, он также гордился своим патриотизмом и духом гражданственности. Он был убежден, что это оплатится сторицей самым разным образом, и если что — то из этого сможет явиться вящим доказательством доброты его мальчика и способствовать по ходу съемкам новой картины, — что же, тем лучше.

Между тем у него еще были незавершенные дела. 6 января он закончил еще одни переговоры с Хэлом Уоллисом, снова подняв цену на каждую картину — до 175 тысяч долларов за следующие три фильма на студии «Парамаунт», плюс по 200 тысяч долларов за две картины сверх этих. Одновременно он изо всех сил пытался добиться заключения еще одной сделки, которая обеспечила бы будущее Элвиса. Речь шла о договоренности с MGM на съемки многочисленных картин за куда более крупные суммы, чем он когда — либо мог надеяться вытянуть из Уоллиса, но что еще более важно, это стало бы заявкой на то, что Элвис является главной звездой Голливуда. 12 января, на следующий день после гавайской пресс — конференции, он вернулся на материк и снова окунулся в переговоры с MGM, вынырнув 20 января с гарантированной сделкой на четыре картины по 500 тысяч долларов за фильм и 50 процентов с прибыли. Это означало, как торжествующе объявил он вице — президенту RCA Биллу Буллоку, что у них «заключены контракты на участие в художественных фильмах вплоть до 1965 года, а это, разумеется, повышает ценность этого великого артиста и для вашей компании. Доверие, оказываемое ему киноиндустрией, без всякого сомнения, обернется прибылью для всех нас». И в тот же день, во время редкого визита, он остановился в доме на Перуджия — уэй, чтобы передать эти новости лично Элвису, после чего принимал поздравления от всех парней, когда Элвис объяснил им суть сделки. «Запомните, парни, — заявил Полковник, без сомнения, яростно вертя в руках свою сигару, чтобы подчеркнуть сказанное, — если бы у нас не было Элвиса, я не смог бы заключить эти сделки и мы не ужинали бы сейчас в этом красивом особняке».

К этому времени он внес еще один поворот в гавайский план, сохранив благотворительный принцип в своей основе, но предложив, чтобы на основе концерта была выпущена специальная телевизионная программа NBC (трансляция живого выступления с элементами документальной передачи), за которую Элвис получил бы 50 тысяч долларов для компенсации расходов, фонд собрал бы еще 100 тысяч долларов, а права на программу после единственного показа перешли бы к Элвису. Как и большинство проектов Полковника, будь то благотворительных или коммерческих, этот проект был великолепен в своей простоте, работал на имидж Элвиса и приносил деньги в фонд, и хотя в конце концов он не состоялся, он заставил почтенного главу «Уильям Моррис Эйдженси» Эйба Ластфогеля признать то, как далеко Полковник продвинул своего клиента. Одно время, когда маленькая группа представителей агентства и NBC изучала возможность принятия этого нового предложения, Элвис Пресли воспринимался большинством людей как «диковина», лишенная большой силы и зрительского интереса. Теперь, заявил Ластфогель с убежденностью человека, которого самого пришлось первоначально обращать, эта фаза завершилась. После армейского опыта, полученного Элвисом, благодаря этому великолепному благотворительному концерту, который организовывает Полковник, мир сможет увидеть Элвиса Пресли таким, какой он есть на самом деле.

Работа продолжалась на различных фронтах, Полковник сновал между разными проектами, а Элвис вернулся на короткое время домой. Дом по — прежнему казался ему странным — физически больше ничего не изменилось, а семья его отца жила теперь в апартаментах, переделанных из гаража позади кухни, но по — прежнему было как — то неуютно, не только для него, но и для Вернона, который изредка продолжал ночевать в своей старой спальне, чьи шкафы все еще хранили в себе одежду Глэдис. Почти каждый день Элвис заезжал на кладбище, раскладывал цветы, которые каждую неделю доставлялись сюда в обязательном порядке, и прибирался на могиле матери. 2 февраля он поехал с Анитой, Джо и Джином в Тьюпело, навестил места своего детства, заехал в школу повидаться со своей учительницей начальных классов миссис Граймс, показал Джо, который до этого никогда не был в Тьюпело, все те места, в которых он провел свое детство, негритянскую общину Шейк — Рэг, «Фэрграундз», где он впервые пел на публике, и непрестанно говорил о том мире, который остался в прошлом. Когда они подъехали к месту его рождения на старой дороге в Сальтильо, они обнаружили завалившийся знак, обозначавший место молодежного центра Элвиса Пресли, и безуспешно попытались водрузить его на место. Элвис был заметно рассержен: дом, который по плану должен был стать центральным элементом парка, по — прежнему был занят, участок в четырнадцать акров едва расчищен, а плавательный бассейн в форме гитары, который Элвис предназначал для детей и подростков Ист — Тьюпело, даже не был отмечен в архитектурном проекте. Он невольно чувствовал, что если бы парк находился в более модном районе Тьюпело, проект давно бы уже сдвинулся с мертвой точки, а тут они с Полковником так и не смогли получить удовлетворительный ответ, куда делись 14 тысяч долларов, которые он передал после своего выступления на ярмарке 1957 года. Но он был не намерен сдаваться; он решил довести этот проект до завершения — это было столь же важно для него, как и гавайский проект Полковника; когда — нибудь здесь будут бейсбольные поля, спортивные сооружения и центр для подростков.

В субботу умер брат Джина — Джуниор. Хотя ему было всего двадцать восемь, это не стало большой неожиданностью. Жизнь Джуниора давно катилась под уклон, с тех пор как он вернулся с искореженной психикой из Кореи в 1953 году; он всегда был непредсказуемым и нервным, но стал еще более неуправляемым после возвращения из армии Элвиса и даже уже не мог больше ездить с ними. По — видимому, он весь вечер пил со своим дядей (и дядей Элвиса) Трэвисом, отрубился в комнате своего двоюродного брата Билла и задохнулся своей собственной рвотой.

Элвис отправился в дом Трэвиса практически вне себя от ярости и горя, от столь бессмысленной кончины. Джуниор был слабым, но он понимал Джуниора, и он понимал, как легко потерять контроль над собой. «Я ясно вижу, как он стоит там, — вспоминал Эдди Фейдал, друг Элвиса из Уэйко, который в тот момент оказался с визитом в Грейсленде и сопровоадал Элвиса в дом Трэвиса. — Он не переставая повторял: «Все кончено, Джуниор, все кончено». Позже в тот же вечер Элвис со своим семнадцатилетним двоюродным братом Биллом отправился в похоронное бюро, то же самое, которое хоронило его мать, и заставил впустить их, чтобы посмотреть на тело. По желанию Элвиса они совершили экскурсию по помещениям и наткнулись на двух служителей морга, один из которых работал, а другой храпел в гробу. Элвис представился, объяснил, что пришел посмотреть на своего двоюродного брата, а затем стал спрашивать того служителя, который не спал, об особенностях его работы, о том, что происходит с телом после смерти. По мнению Билли, было несколько жутковато, сам он не чувствовал себя особенно комфортно в окружении трупов, лежащих на столах, но ему казалось, что он понимал интерес Элвиса. «В нем жил страх… и он хотел заглянуть в глаза этому страху. И мне кажется, что он пытался перекинуть мост через эту дыру и продержаться чуть дольше».

Полковник пребывал в самом разгаре приготовлений к двум благотворительным концертам, преодолевая рекламные трудности и сбывая билеты для избранных по 100 долларов, когда получил последнее из череды писем от своего брата Эда из Голландии. Эд и старшая сестра увидели прошлой весной фотографию в голландском журнале «Розита», на которой был запечатлен Элвис Пресли, только что из армии, стоящий в проеме тамбура поезда. За его спиной стоял мужчина в шляпе и длинном зимнем пальто, указанный как его менеджер — Полковник Томас Э. Паркер. Для Эда и его сестры мужчина на фотографии очень сильно напоминал их брата Андреаса (Дрисса), от которого они не имели известий с 1937 года, когда они получили последнее из его писем, пришедших из Америки. Сходство было поразительным, и любые сомнения, которые они могли испытывать по поводу того, что этот коренастый мужчина средних лет был действительно их братом, которого они в последний раз видели в 1929 году, тут же развеялись ввиду его сверхъестественного сходства с другим братом — Яном, полицейским, в его теперешнем возрасте.

Эд связался с журналом, редакторы которого отнеслись к его сообщению поначалу, естественно, скептично. Но Эд настаивал, написав сначала в голландский фан — клуб Элвиса Пресли, затем в фан — клуб в Мемфисе, послав семейные фотографии и сообщения об их матери, которая умерла в 1958 году, сокрушаясь, по словам Эда, что больше не увидела своего сына Дриеса. В конце концов он получил что — то вроде ответа, сбивчивое письмо, которое начиналось в третьем лице, но в середине сбивалось на первое лицо. Эд показал письмо редактору журнала Лео Дерксену, который заключил, что «не было никакого сомнения в том, что Паркер лично написал этот ответ. Он все отрицал. Он писал, что все ошибка».

Получив ответ, Эд сумел убедить журнал спонсировать его поездку в Америку для воссоединения со своим знаменитым братом, и в этот момент он начал бомбардировать Дриеса одним письмом за другим, пока наконец Полковник со свойственным ему прагматизмом, которым он всегда гордился, ответил, что да, он будет рад приезду Эда, но что в данное время он сильно занят, что со дня на день ему нужно будет ехать на Гавайи, но когда он вернется, пусть Эд свяжется с ним, и он охотно с ним повидается. Своему шурину Битей Мотту, который работал в охране Элвиса, он ворчливо признался, что получил письмо от брата, которого не видел многие годы, а теперь вдруг он заговорил о том, чтобы приехать. «Ему что — то нужно от меня, — пожаловался он. — И что у него на уме?» Но и словом не обмолвился, что его брат — голландец.

Из колонки Роберта Джонсона «ТВ новости и обзоры»,

«Мемфис пресс — симитар», 24 февраля, 1961 г.

Оставалось очень мало сделать, когда наконец пришел великий день. Суббота, 25 февраля, была объявлена днем Элвиса Пресли по всему штату Теннесси; планировалось появление не только мэра, но и самого губернатора штата, а из Голливуда должен был прилететь комик Джордж Джессель, чтобы выступить в роли конферансье. Должно было присутствовать все руководство RCA в полном составе, начиная от президента Боба Йорка, Билла Буллока и Стива Шоулса, не говоря уже о главе «Уильям Моррис Эйдженси» Эйбе Ластфогеле, братьях Абербах (Джин должен был прилететь из Рима, где он находился по делам «Хилл энд Рейндж»), первом клиенте Полковника по шоу — бизнесу Джине Остине, завоевавшем славу песней «Му Blue Heaven», и буквально всем чиновничьем сословии Мемфиса. Поскольку билеты на первый концерт были распроданы менее чем за двадцать четыре часа, было добавлено дневное представление, и теперь Полковник занимался продажей незарезервированных мест ценой по 3 доллара. Одним словом, Полковник был везде, «продавал снег» всем и вся, начиная от самой важной персоны до самого скромного горожанина, пуская в действие свое уникальное кредо торговца: «Я не могу вам дать ничего из того, чего у вас нет. Но вы можете взять многое из того, чего я не могу дать вам».

Элвис устроил репетицию в Грейсленде в пятницу, 24 февраля. Весь студийный оркестр прибыл из Нэшвилла вместе со Скотти, Ди Джеем и Jordanaires, и они пробежали всю программу, которая объединила некоторые самые популярные ранние хиты Элвиса («That's All Right», «Heartbreak Hotel», «All Shook Up» и, разумеется, «Hound Dog») c тщательной подборкой недавних записей («Such a Night», «Fever», «It's Now or Never», «Swing Down, Sweet Chariot», «Are You Lonesome Tonight?»). Элвис заметно нервничал, но был явно в приподнятом настроении, и их репетиция продлилась до поздней ночи.

Дневной концерт, который начался в 4.23, был охарактеризован «Коммершиал Эппил» как соединение элементов «негритянских песнопений на хлопковых полях, песен у костра, голливудского подхода, расхристанности битников и манипуляции массовой психологией». На вечернем шоу публика проявляла признаки нетерпения во время обычного парада Полковника из чечеточников, акробатов, жонглеров и комиков, пусть и выказала некоторый интерес к «говорящему саксофону» Бутса Рэндольфа и к острой сатире Дейва Гарднера. Затем после короткого антракта на сцену вышел Элвис, и конферансье Джордж Джессель упал на руки к ногам Элвиса, когда волны истошных криков и рукоплесканий накрыла певца на добрых три минуты.

«Он схватил микрофон так, словно пытался съесть его», — писала «Мемфис пресс — симитар», отмечая его нервозность и заметную скованность после более чем трех лет отсутствия на сцене. Журналист «Мемфис пресс — симитар» заметил и кое — что еще: в его исполнении как будто бы появился новый оттенок иронии. Кое в чем он казался более уверенным, показывая, что его забавляет «то неистовство, которое демонстрируют некоторые его поклонники. Он явственно давал понять, когда дергал бедром или делал один из тех неожиданных жестов, которые вызывают истошные крики восторга, что он смеялся над реакцией зала. Несколько раз он изменял своему обыкновению, дабы дать возможность фотографам сделать хороший снимок. Он прошел через всю сцену и делал жест, чтобы потрафить знакомому фотографу». В то же время не было никакого сомнения в его совершенной серьезности, в его полном погружении в действо. «Он прекрасно сочетал свои вещи… По улыбке на его лице было легко увидеть… что он знал, что публика идет у него на поводу».

По словам новичка Jordanaires Рея Уолкера, который до этого никогда не пел на сцене с Элвисом, трансформация была абсолютно неожиданной. «В нем чувствовался какой — то огромный подъем. Он делал совершенно неожиданные вещи, и делал их так хорошо, что мы забывали подстраиваться под него. Затем он поворачивался к нам, ухмылялся и говорил нам пару ласковых». Когда Скотти, выступавший в роли солиста оркестра, забывал песню, которая должна была следовать по программе, или сам Элвис перепутывал слова песни, он продолжал как ни в чем не бывало: ему все удавалось, все было в его силах, он был там, где и должен был быть. В течение сорока девяти минут он царил на сцене, чувствуя себя столь комфортно в своей роли, как Полковник в своей, на мгновение свободный от всего напряжения, связанного с притворством, от всей неуверенности, связанной с необходимостью играть образ, просто делая то, что он и должен был делать. На следующий день было объявлено, что он собрал 51612 долларов для двадцати шести Мемфисских благотворительных организаций и молодежного центра в Тьюпело, который должен был получить самое большое пожертвование из всех — 3789,80 Доллара.

8 марта он снова появился на публике — на этот раз в законодательном собрании штата Теннесси, где он был специально приглашенным гостем объединенной сессии обеих палат, созванной для того, чтобы воздать ему честь за то, что он «прославил Мемфис и Теннесси на всю страну». Он приехал на «Роллс — Ройсе» с Джо, Сонни и Аланом, обезоружив законодателей и галерку, полную «сбежавших с уроков подростков», речью, в которой он назвал это признание его заслуг «одной из самых приятных вещей в моей жизни», заверил, что никогда не переедет в Голливуд, и получил бесплатный билет стоимостью 10 долларов на экскурсию по особняку губернатора от симпатичной дочери губернатора Эллингтона Энн, с которой затем и уехал и провел большую часть дня. По пути в Мемфис он с парнями остановился на сорок пять минут в тюрьме штата Теннесси, где за повторное правонарушение во время условного срока отбывал наказание Джонни Брэг, солист группы Prisonaires, которую в 1953 году на лейбле «Сан» Сэм Филлипс привел к национальной славе. Элвис совершил экскурсию по разным мастерским, заглянул в тюремную столовую и морг и немного поговорил с Брэгом, спросив его, не требуется ли ему адвокат или какая — то другая помощь от него. Затем было возвращение в Мемфис, поездка на выходные в Нэшвилл для короткой записи по просьбе RCA и ожидание перед новым выступлением.

18 марта он вылетел на побережье для подготовки к благотворительному концерту в пользу фонда по строительству военного мемориала, который должен был состояться двадцать пятого числа, и началу съемок фильма «Blue Hawaii» двумя дня позже. Полковник уже как десять дней находился в Гонолулу[13], рекламируя на все лады предстоящий концерт, покупая полчаса эфирного времени на всех тринадцати радиостанциях Оаху[14] для прокручивания рекламы концерта с подборкой вещей с религиозного альбома Элвиса, сбывая 100-долларовые билеты (он продал семьдесят четыре билета еще до отъезда с материка), полностью упиваясь собой и редкой возможностью покомандовать генералами и адмиралами. Было запланировано, что Элвис запишет саундтрек к фильму «Blue Hawaii» в Голливуде, и он перевез сюда для записи и концерта весь оркестр из Нэшвилла. Они отдохнули и порепетировали в доме на Перуджия — уэй, затем 21 марта отправились на «Радио Рекордерз», чтобы за три последующих дня записать альбом с саундтреком из четырнадцати вещей под пристальным оком Хэла Уоллиса.

Выбор песен включал все — от вещи, изначально записанной Бингом Кросби в 1937 году для другой художественной картины на студии «Парамаунт» («Blue Hawaii», заглавная вещь), до нескольких традиционных гавайских вещей и обычного ассортимента современных адаптации из арсенала «Хилл энд Рейндж» («Rock — a–Hula Baby», «Beach Boy Blues»). Среди вещей от «Хилл энд Рейндж» была прелестная баллада, основанная на французской мелодии восемнадцатого века, «Can't Help Falling in Love», и еще одна вещь в недавно приобретенной средиземноморской манере Элвиса, «No More», переработанная на этот раз из классической испанской народной мелодии «La Paloma», текст к которой написал Дон Робертсон, чьи две другие современные композиции Элвис только что записал в Нэшвилле на прошлой неделе.

Нэшвилльская запись была запланирована исключительно для выполнения контрактных обязательств перед RCA: для составления нового студийного альбома требовалось двенадцать песен, и по указаниям Полковника было записано ровно двенадцать песен, по большей части не отличавшихся новизной, что отразилось в названии альбома — «Something for Everybody», который вышел четыре месяца спустя. Впрочем, две песни от Робертсона — «There's Always Ме» и «Starting Today» — звучали по — новому, очень близко напоминая нечто вроде меланхоличной баллады, которую можно было бы ожидать от Фрэнка Синатры (если бы Фрэнк Синатра усвоил манеру исполнения в стиле кантри), и предлагали Элвису редкую возможность для интроспекции и серьезной интерпретации. После записи он сказал Фредди, что хотел бы встретиться с Доном Робертсоном, если у него была такая возможность, и Фредди с Джулианом Абербахом пригласили Робертсона, сына чикагского психиатра, чьи композиции в стиле кантри — энд — вестерн неизменно отражали глубину, проистекающую из убежденной простоты, на первую сессию для саундтрека к фильму «Blue Hawaii», когда планировалось записать его новую песню.

«Я сидел в аппаратной, и он зашел в перерыве и представился (он был в своей капитанской фуражке). Мы немного поговорили, и он рассказал мне о том, как он начинал в музыке. Он был совершенно очаровательным, очень скромным, милым человеком. В тот вечер, до того как я ушел, он сказал мне, что некоторые из музыкантов и Jordanaires поедут к нему после записи, и пригласил меня присоединиться. Пока я был в студии, он прокрутил мне свою версию «There's Always Me» — я в первый раз слышал ее исполнение, — мы слушали в наушниках, потому что он не хотел, чтобы ее слышали остальные. Я помню, что в конце песни он звучал почти по — оперному, как в «It's Now or Never», и он сказал мне: «Послушай окончание». Он очень гордился им. И он говорил со мной о тексте песни, он проявлял большой интерес к словам песни. Он словно хотел, чтобы я знал, что он понял все, что было заключено в словах песни, все, что я пытался передать. Не думаю, что я испытывал благоговейный страх перед ним, но я был полностью обезоружен. У него был талант располагать к себе людей, давать вам почувствовать, что он испытывает к вам симпатию и уважает вас. И, знаете, в тот вечер он всем говорил, что с меня началось новое звучание кантри — энд — вестерн».

Работа же в студии продвигалась полным ходом. Джозеф Лилли, музыкальный куратор на студии, работавший над многочисленными музыкальными фильмами на «Парамаунт», включая картины с Бинтом Кросби, был сторонником настоящего гавайского звучания, а потому пригласил для записи несколько лучших лос — анджелесских студийных музыкантов и хорошо известного исполнителя на гавайской гитаре Альвино Рея. Когда они закончили, Хэл Уоллис был убежден, что теперь у него наконец — то есть то, что он так долго искал: саундтрек для картины Бинга Кросби с Элвисом Пресли в главной роли.

«Гонолулу санди эдвертайзер», 26 марта, 1961 г.

Минни Перл, эстрадная актриса комического жанра, местная знаменитость и участница предстоявшего концерта, чьим менеджером когда — то короткое время был Полковник и чей муж Генри Кэннон часто помогал Элвису с выбором направления в начале его карьеры, была буквально в шоке во время встречи в аэропорту. Полковник Паркер встретился с ними в самолете и сказал ей, что хочет, чтобы она держалась рядом с Элвисом, дабы она попала на все снимки. «Я не знала, каково держаться рядом с Элвисом. Если бы я знала, я бы не стала этого делать. Невозможно описать столпотворение, которое царило в аэропорту. Я никогда не видела в своей жизни столько женщин. Они истошно вопили. Они так пронзительно кричали. Я была просто в ужасе. Мне подумалось: «Они убьют его». И, боюсь, они бы это сделали, если бы им дали волю.

Наконец мы сели в лимузины — они были припаркованы почти рядом с самолетом — и поехали в отель «Хавайэн Виллидж». В отеле была своего рода навесная веранда, и, когда мы приехали, там было около пяти сотен вопящих женщин и никакого ограждения, как в аэропорту. Ситуация была очень опасной. Мы с Элвисом вышли из лимузина — полиция устроила кордон из сомкнутых рук, сдерживая напирающую толпу, но эти вопящие женщины — самых разных возрастов — прорвались и стали хватать Элвиса, и это, разумеется, до смерти напугало Тома Паркера. Наконец нам удалось вырваться и проскользнуть в отель, и я спросила Элвиса: «Как ты это терпишь?» А он ответил: «Я привык». — «Но ведь они могли убить тебя», — сказала я. «Нет, они не причинят мне вреда».

На 3.30 того же дня была назначена пресс — конференция, и Полковник по своему обыкновению успевал быть везде. Пресса была представлена, естественно, двумя газетами — «Эдвертайзер» и «Стар — бюллетень», но также и почти сотней учащихся — журналистов из всех двадцати семи школ Оаху. Элвис был увешан гирляндами (одна девушка не хотела отпускать его, пока Полковник не оторвал ее силой); он вежливо отвечал на все стандартные вопросы о фильмах, поездках, девушках и карате. Его спросили, каков его армейский статус. «Я резервист первой очереди. Меня могут призвать в случае экстренной необходимости». Но не раньше, чем пройдет концерт, поспешил добавить Полковник. Планирует ли он какие — нибудь поездки? «Возможно, я поеду в Южную Африку ловить диких буйволов», — ответил он, словно соревнуясь в остроумии с Полковником. Но если это так, то он остался побежденным. «Элвис отвечал как — то невнятно и неинтересно, — написала «Санди эдвертайзер». — Полковник Паркер, его менеджер, отпускал реплики, которые вызывали смех и аплодисменты у школьников».

Концерт же в тот вечер представлял собой другую историю. Даже при том низком качестве записи, которое было на концерте, стоит только послушать оставшуюся пленку с записью, чтобы ощутить ту энергию, которая шла со сцены, почувствовать шквал эмоций, который высвобождала музыка. Здесь, несомненно, присутствует та же самая ирония, которую отмечал в своем отчете о мемфисском концерте репортер «Пресс — симитар» Билл Берк, та же самая игривость в обращении с публикой, но здесь присутствует и нечто другое: здесь есть чистая радость исполнения, упоение чувствами, которые рвутся наружу. К этому времени оркестр играл вместе уже больше четырех недель, и Элвис подбивает музыкантов делать не просто то, что они могут делать, но то, что они могут позволить делать ему. Снова и снова он подстрекает гитариста Хэнка Гарланда солировать, выражая свое одобрение хмыканьем и восклицаниями, которые никак не относятся к публике. Музыка взлетает и спадает, словно живя собственной жизнью, и Элвис снова призывает Хэнка выдать соло, он требует еще одно соло на саксофоне от Бутса, он забывает слова, даже теряет нить песни, но наполняет мгновение чистым, невыразимым чувством. Для Бутса это было «одним из главных моментов» в его жизни, а для Гордона Стоукера из Jordanaires, который регулярно работал с Элвисом с 1956 года, в исполнении Элвиса была такая раскованность, которая больше всего напоминала мужчину, выпущенного на волю из тюрьмы.

Когда слушаешь запись, однако, возникает вопрос: почему все это не присутствует в фильме? Несомненно, это было в «King Creole», это можно уловить даже в первых, пробных попытках отыскать нужные эмоции в его игре в «Love Me Tender» — здесь у него нет ни знаний, ни опыта, но присутствует какая — то внутренняя уверенность, которая позволяет ему эффективно справляться с технически сложными вещами, хотя вы и ощущаете его исполнительские ограничения. Тогда он, казалось, был преисполнен веры в себя и свою миссию. Теперь, как стали отмечать многие люди, он выказывал эту уверенность в самых разных публичных ситуациях, но по большей части только на словах.

Она определенно отсутствовала во время съемок «Blue Hawaii». По замыслу картина должна была стать яркой, динамичной музыкальной комедией в традиционном голливудском духе. В ней был хороший состав исполнителей вторых ролей, представленных обычным набором комедийных персонажей, включая тридцатипятилетнюю Анджелу Лансбери в роли глуповатой матери — южанки героя Элвиса. Сам Элвис играл Чэда Гейтса — богатого мальчика, который желает отказаться от своего привилегированного положения и принять островную культуру. Как обычно, в фильме присутствует любовный треугольник (или точнее, четырехугольник), состоящий из опытной женщины, юной и настоящей возлюбленной (Джоан Блэкмен играла Мейл Дюваль — наполовину островитянку и, возможно, чтобы смягчить какой — либо намек на смешанный брак, наполовину француженку) и еще более юной женщины. У руля картины снова встал режиссер Норман Таурог, любимый Элвисом и парнями за его терпимое отношение к их шумным забавам на съемках «G. I. Blues», и Элвис, несомненно, чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы с подачи режиссера попытаться внести в свою игру некоторые общепринятые комедийные элементы: в картине присутствуют комические жесты и мимика, множество эксцентричных ситуаций и даже некоторые элементы искреннего самопародирования на фоне живописных гавайских видов и звуков и «кинематографических ценностей», являющихся визитной карточкой любого фильма Хэла Уоллиса.

Почти во всех смыслах этот фильм был прямым ответом двум предыдущим картинам, снятым на студии «XX век — Фокс», которые Уоллис ненавидел и которые, несмотря на все их притязания, явно не достигли цели. Здесь же было мало вопросов в том, что намерения Уоллиса и Полковника полностью осуществились, и если Элвиса стали бы рассматривать как всего лишь безобидное приложение к фильму, чье присутствие на экране не портит общего впечатления, то картину следовало бы считать успешной. Он легко переходит от сцены к сцене, исполняет все свои четырнадцать песен с щеголеватым изяществом (даже худшие из них спеты превосходно) и по большей части создает у зрителя впечатление, что он приятно проводит время. И тем не менее под маской этой безмятежности можно почувствовать смятение и страх — многие монологи снова скомканы или произносятся так, словно вызывали неловкость и смущение; знакомые движения, которые, как всегда заявлял Элвис, естественны для его музыки, сопровождают глуповатые песенки, словно Они всего лишь шутка: нельзя не испытывать к нему сочувствия, не чувствовать неловкости, когда от него требуют стоять спокойно, дабы лишить его музыку пафоса, когда его вынуждают публично отрекаться от своей верности рок — н–роллу.

Смятение выражалось на съемочной площадке в более шумных развлечениях, в более крикливом поведении и более сильной потребности громко заявить о том, кто он такой на самом деле. Он был постоянно окружен девушками, и каждый вечер он с парнями столь шумно веселился, что Хэл Уоллис в конечном итоге вынужден был переселить женский состав исполнителей в другое крыло отеля и установить для них комендантский час, начинавший действовать в десять часов вечера. Уоллис недолюбливал парней, однако Полковник подтрунивал над ним, говоря, мол, что он просто вышел из возраста и забыл, как сам был молодым. Несколько раз Элвис проводил вечера с Пэтти Пейдж, которая была замужем за Чарли О'Каррэном, бывшим длительное время хореографом Уоллиса в музыкальных картинах (О'Каррэн вернулся на первую картину с Элвисом на «Парамаунт» — «Loving You», — а совсем недавно работал над «G. I. Blues»), и они пели дуэтом песни в стиле кантри далеко за полночь.

Полковник пребывал в неизменно хорошем настроении. Казалось, что Гавайи вызвали к жизни все его озорство, и он брал интервью у туристов, используя в качестве микрофона алюминиевую трубку от своей сигары и представляясь журналистом «Радио Пайнэппл», гипнотизировал парней, к удовольствию Хэла Уоллиса, а однажды прервал съемки, пройдясь перед камерами и потребовав у Уоллиса провести совещание. Уоллис, поначалу думавший, что случилось что — то действительно серьезное, нетерпеливо попросил объяснить ему, что за проблема возникла. «Прочти контракт, прочти контракт, — сердито бросил Полковник, хотя к этому моменту даже Уоллис начал понимать, что к чему. — Тебе известно, что если Элвис использует на съемках свою собственную одежду, то он получает дополнительные десять тысяч долларов». Уоллис обозрел сцену, в которой Элвис был одет только в купальный костюм и катался на доске для серфинга, и вопросительно поднял брови. «На нем его собственные часы», — заявил Полковник, не моргнув глазом. И съемки возобновились не раньше, чем Элвис снял часы.

Перед тем как они должны были уезжать, Элвис с парнями ужинал в ресторане отеля в Куауи. Сонни напился в баре, и когда он увидел, как мужчина и женщина стоят на мостике, на который выходили окна ресторана, и поют «Hawaiian Wedding Song», им овладело такое теплое чувство, что он присоединился к ним, не подозревая, что это была часть представления, устраиваемого отелем. Элвис с парнями немало посмеялись над этим, но с этих пор Элвис стал третировать Сонни «и рассказывал о том, что я сделал, всей съемочной бригаде, словно это было большим преступлением… Я начал думать, что он порядочная скотина».

После возвращения на материк эта неприязненность не только не исчезла, но даже усилилась. Элвис по — прежнему встречался время от времени с Тьюзди Уэлд в этот период, и в один из вечеров она привела с собой в дом подругу, на которую Сонни положил глаз. «Мы все немного выпили, и Элвис также. Он с Тьюзди сидел на диване, а я разговаривал с этой девушкой. Тут Элвис наклоняется, целует ее и говорит: «Ты очень симпатичная». Я понял, что моим заигрываниям с этой цыпочкой пришел конец, поскольку если Элвис чего — то хочет от женщины, то он это получает… У него была Тьюзди, и он хотел и эту девушку тоже. Позже он подошел и поцеловал ее по — настоящему». Сонни предпочел в этот момент ретироваться, и они с Джином начали полушепотом обсуждать, какую бы из девушек они предпочли, если бы они обе были свободны, отдав предпочтение Тьюзди. Элвис же по какой — то причине решил, что они обсуждают его, и заявил, что хочет знать, что сказал Сонни. Тот, со своей стороны, отказывался сообщить ему о том, о чем они в действительности говорили, пока Элвис не схватил бутылку кока — колы и потребовал: «Либо ты мне скажешь, либо я размозжу твою чертову башку этой бутылкой». Сонни смотрел на него, вытаращив глаза. Элвис не ударит его, сказал он. И кроме того, он уходит от него. Нет, он не может уйти от него, заявил Элвис, потому что он уволен. «Затем он с оттяжкой ударил меня в лицо. Я не двинулся. Я даже не почувствовал удара, но могу почувствовать, как у меня из глаз текут слезы, и я спокойно сказал: «Я не думал, что ты так можешь поступить со мной»». Элвис вручил ему 200 долларов, прежде чем он ушел, и включил его в список актеров массовки две недели спустя, но не извинился.

В глазах Хэла Кайтера, режиссера — сценариста «Loving You» и главного автора сценария к «Blue Hawaii», Элвис на этой картине очень сильно отличался от Элвиса во время съемок картины Хэла Уоллиса 1957 года, и эту разницу нельзя было просто объяснить возрастом. Для Энн Фульчино, молодого директора рекламного отдела в RCA, которая помогала Элвису составить амбициозный план для достижения успеха, когда он впервые появился на их лейбле, контраст был еще более поразительным. Незадолго до этого ее перевели в Лос — Анджелес, и Том Дискин привез ее на студию. «Прошло немало времени, прежде чем он подошел и заговорил с нами. Понимаете, с самого начала я привыкла называть его шефом, и вот когда он подошел к нам, я сказала: «Привет, шеф», — а он так на меня посмотрел, словно ему было неприятно, что я тут появилась. Мы немного поговорили о том о сем, и тут он сказал нечто вроде этого: «Это не то, что они планировали в «Клубе» [немецком ресторанчике напротив здания RCA, в котором они составляли свой план], не так ли?» Я сказала про себя: «Если бы я снималась в этих паршивых фильмах, я бы тоже не захотела никого видеть из своего прошлого». Поэтому я не стала маячить на съемочной площадке. Том сказал: «Мы можем оставаться тут весь день», — но я предложила уехать. Элвис явно испытывал неловкость за то, что делал на съемочной площадке, он чувствовал отвращение и отчаяние — все это было написано у него на лице. Больше всего я уважала то, что он стыдился этого, ведь это означало, что он мечтал о лучшем, но было видно, что он попал в ловушку. Это было так, словно твой собственный ребенок сбился с пути, и ты не можешь не чувствовать этого, — вот так и чувствовала себя».

Пока фильм еще снимался, его приехала навестить Анита, и они с Элвисом разыграли парней, проделав один из тех трюков, который Элвис с парнями обычно любил использовать на чужаках. Все они ехали в лимузине, когда Элвис решил притвориться мертвым, а она подыграла ему и стала кричать: «Элвис не дышит! Он не дышит!» К тому времени, как они остановились перед домом на Перуджия — уэй, парни пребывали в состоянии паники, а Ламар помчался в дом, крича, чтобы кто — нибудь вызвал «Скорую», но в этот момент Элвис сел и заявил: «Я просто хотел посмотреть, что вы, парни, будете делать».

Не все шло так гладко. Пэтти Пэрри, восемнадцатилетняя парикмахерша, которая познакомилась с Элвисом прошлым октябрем на бульваре Сансет и с тех пор крутилась тут в роли маленькой сестренки компании, как — то раз проговорилась, когда Анита небрежно спросила: «С кем он встречался последнее время?» — «Да с Сэнди Ферра», — невинно ответила Пэтти, и Анита стала сама не своя, пока Элвис не успокоил ее и не убедил, что Пэтти всего лишь глупый ребенок, который не знает, что происходит вокруг.

Пэтти же он устроил настоящую взбучку. Если она хочет тусоваться с ними, сказал он ей, первое, последнее и единственное правило, которое она должна запомнить, — это все отрицать. То, что происходит в стенах его дома, то, что видит в нем она в какое бы то ни было время, является закрытой информацией, которой нельзя делиться ни с кем из внешнего мира, какими бы осведомленными они ни казались. Пэтти все поняла: ей нужно было сделать выбор, но если она хотела оставаться рядом с Элвисом, она должна была быть полностью ему преданной. Что она и приняла, а потому осталась членом семьи.

Это был не единственный источник трений с Анитой. Ей вновь попались на глаза свидетельства того, что он продолжает поддерживать контакты с той девушкой в Германии; от нее приходили еще письма, были еще признаки того, что она по — прежнему пытается заставить Элвиса привезти ее в Штаты. Он продолжал отрицать это, он настаивал, что это была лишь фантазия жаждущего любви подростка, он просил Аниту доверять ему чуть больше, но также умолял ее никому ничего не говорить, и на какое — то время они помирились. Вскоре она вернулась в Мемфис, где она составляла компанию бабушке в Грейсленде и ожидала выхода пластинки, которую она записала в прошлое Рождество на «Сан Рекордз». Она называлась «I'll Wait Forever», а на оборотной стороне была песня с названием «I Can't Show How I Feel»[15]).

Голливудская колонка светских новостей, 1 мая, 1961 г.

Казалось, что у Полковника нет забот в этом мире. Все шло как нельзя лучше: «Surrender» («Torna a Suniento») сменила в марте на первой позиции в чартах «Are You Lonesome Tonight?»; саундтрек к «G. I. Blues» с начала своего выхода в прошлом ноябре продолжал оставаться на первых двух строках в LP-чартах[16]; а в июле они должны были начать новую картину — на этот раз для «Юнайтед Артистс». Благодаря череде благотворительных концертов они почти непрерывно получали шумное паблисити, а совсем недавно Полковник написал вице — президенту Линдону Джонсону, заявив об их готовности предоставить свои услуги для других столь же достойных акций в будущем. Они собрали свыше 62 тысяч долларов на строительство мемориального памятника в честь корабля ВМС США «Аризона», проинформировал он вице — президента. Теперь, больше чем когда — либо, заявлял он, «мы считаем нужным дать вам знать, что мы желаем, можем и готовы служить в любой возможной форме нашей стране и нашему президенту, будь то применение наших талантов или помощь в разгрузке грузовиков».

Он создал свой собственный мир, в котором был даже собственный элитарный клуб — Лига снеговиков, список знаменитостей без собраний или какой — либо иной реальности за пределами язвительного воображения Полковника, в который ничего не стоило вступить и 10 тысяч долларов, чтобы выйти («Мы не потеряли ни одного члена», — похвалялся Полковник). Словом, коротко, это было не что иное, как прославление старой как мир идеи «заснеживания», или запудривания мозгов, нечто среднего между продажей и мошенничеством[17], которой Полковник посвятил свою жизнь, а название его клуба происходило от Лиги шоуменов, включавших владельцев цирков и карнавалов, в которой Полковник черпал свое вдохновение, используя ее буклет для членов в качестве руководства по ведению бизнеса для своей Лиги. Содержание руководства дает некоторое представление о методологии, отсылая к технике «таяния и исчезновения» и концепции «прямого заснеживания» (которая требовала способности производить свое наступление одновременно со своей ретировкой), а также следствиям целенаправленного использования подобных приемов («при достаточной тренировке человек может развить в себе способность нигде не появляться с ошеломляющими результатами»). Но подлинной сердцевиной брошюры были тридцать две пустые страницы и полный список зарегистрированных членов в алфавитном порядке (также в виде пустой страницы) в ее центре. С годами вступление в Лигу снеговиков стало считаться в Голливуде за большую честь, и среди ее озадаченных членов числились все, начиная от Хэла Уоллиса и Джо Хейзена и до руководства RCA, менеджеров агентства «Уильям Моррис», ведущих газетных колонок светских новостей и таких видных людей в шоу — бизнесе, как Фрэнк Синатра, Мильтон Берл, Бинг Кросби и Боб Хоуп. Это была единственная уступка Полковника социальной иерархии, но такая, в которой он диктовал все правила.

Между тем со дня на день должен был приехать его брат Эд. К большому неудовольствию Полковника, он получил в это время звонок от корреспондента журнала «Тайм», который интересовался, что это за история с тем парнем, который назвался его братом из Голландии, — разве у Полковника есть тайный запас деревянных башмаков? Полковник похмыкал и пофыркал, ловко отделавшись от репортера, но остался сердит на своего брата. Кто это надоумил его сообщать всем и каждому о том, что он его брат? Разве он не понимает, что он большего добьется лаской, чем шантажом? Когда он встретил его в аэропорту, он высказал ему все, что думал о таком поведении, — однако на английском, а не на голландском. Он совершенно забыл голландский, заявил он, а везя Эда в свою квартиру в Беверли — Хиллз, он изложил ему правила игры: к нему всегда обращаться «Полковник»; теперь, когда их матушка умерла, его не интересовал никто из их остальных братьев и сестер; он больше не был тем человеком, которого когда — то знал его брат, он создал не просто новую жизнь, но новую личность.

Человек, известный как Полковник Томас Э. (Эндрю) Паркер, родился Андреасом (Дриесом) Корнелисом ван Кюийком в Бреде, Голландия, 26 июня 1909 года. Его отец занимался извозом, а родители его матери были бродячими торговцами, которые колесили по Нидерландам и устанавливали палатку, чтобы торговать своими товарами на местных ярмарках и рынках по всей стране. Он был пятым ребенком в семье из девяти детей, любил лошадей и животных вообще и был так увлечен цирком, что, как вспоминали его братья и сестры, пытался дрессировать лошадей своего отца, чтобы создать свой собственный цирк. Когда в качестве составной части большого октябрьского карнавала в Бреду прибыл семейный цирк ван Беверов, Дриес был зачарован и попросился в цирк выполнять любую работу, лишь бы только находиться там. Он научил свою ручную ворону сидеть у него на плече, а козла — взбираться на лестницу.

Он вылетел из школы в тринадцать — четырнадцать лет и помогал в конюшне до смерти своего отца в июле 1925 года. Затем семья рассеялась, и он стал жить на попечении своего дяди в Роттердаме, ходя на работу в доки, пока, по его позднему признанию, не устроился работать на пароход, осуществлявший сообщение между Голландией и Америкой. После этого его семья получила известие о нем — письмо, которое пришло от голландской семьи, проживавшей в Нью — Джерси, в котором сообщалось, что Дриес живет с ними и ни в чем не нуждается; сам он не захотел писать, но он такой хороший мальчик и они не хотят, чтобы его дядя и тетя беспокоились.

Он снова объявился в Бреде 2 сентября 1927 года — в день рождения своей матери, пробыв в городе некоторое время и устроившись на работу на судно, курсировавшее между Бредой и Роттердамом, прежде чем снова исчез в мае 1929 года. После этого семья долгое время ничего о нем не слышала и так никогда и не узнала, где носили его ветры в этот период. Но было ясно, что он снова добрался до Америки на грузовом судне и осел в Атланте, где записался в армию под именем Андре ван Кюийка, чтобы поехать служить на Гавайи (в этот период проводилась широкомасштабная кампания по набору добровольцев для службы на Гавайских островах).

Сначала он служил в Форт — де — Рюсси неподалеку от Вайкики, затем его перевели в Форт — Шафтер, в двух шагах от Гонолулу, служить в подразделении противовоздушной обороны береговой артиллерии 64‑го полка. Тут, в Форт — Шафтере, он попал под командование капитана Томаса Р. Паркера, и именно отсюда его семья впервые получила весточку о нем — в виде коротенького письма, которое практически не содержало никакой информации, но было написано по — английски и подписано необъяснимым образом как Томас Паркер. Вскоре после этого его мать начала получать банковские чеки на 5 долларов каждый; семнадцать из них пришли между январем 1930 года и февралем 1932 года на имя банка Франка Лаурийссена в Бреде без указания фамилии отправителя, но все отправленные из Вашингтона, округ Колумбия. Он писал изредка, прислал одну или две фотографии, не сообщая, где он или чем занимается. («Никогда никакого адреса, — вспоминал один из членов семьи, — только странные фотографии. На одной Дриес стоит рядом с большим американским автомобилем, возможно, «Бьюиком»; снимок сделан в Гонолулу. На другой Дриес сидит около плавательного бассейна. Мы подумали, что он работает шофером у богатого человека».) В феврале 1932 года чеки перестали приходить, и его мать получила последнее письмо от него. После этого семья уже больше никогда не получала от него никаких известий.

Вероятно, что в этот период он как раз оставил армию. Очевидно, что он был переведен на материк в Форт — Барранкас в Пенсаколе, штат Флорида, и получил травму колена, которая позволила ему комиссоваться. Каким — то образом в этот период он попал в Тампу, где пережидала зиму вся карнавальная братия, и в 1932 году он стал работать у Джонни Дж. Джоунза, а спустя год или два подписал контракт с гораздо более крупной организацией, занимавшейся устройством различного рода шоу, — «Ройэл Америкэн Шоуз». Там — то он и познакомился со своей женой Мэри — дважды замужем и на четыре года его старше, с ребенком от первого брака, — которая работала в киоске, торговавшем сигарами на территории ярмарочного комплекса «Саут Флорида Стейт Фэр». Судя по всему, вскоре после встречи с Мэри он бросил карнавальную деятельность и осел в Тампе, где приобрел известность как неутомимый начальник департамента по отлову бродячих собак и где, вполне естественно, оказался вовлеченным в шоу — бизнес, поначалу занимаясь раскруткой Джина Остина и Роя Экаффа и постепенно расширяя сферу своей деятельности, пока в 1944 году не стакнулся с Эдди Арнолдом, а уже будучи менеджером Арнолда, переехал в конце следующего года в Нэшвилл.

Почему он не писал все эти годы? — спросил Эд. Потому что, не моргнув глазом, сказал Полковник, он и его жена большую часть этого времени с трудом перебивались. «Порой нам приходилось жить на доллар в неделю. Мы спали в стойлах для лошадей. В то время я выполнял любую работу. Я ходил на индейскую территорию, где я притворялся большим мудрым белым человеком. Так случилось, что иногда мне действительно удавалось предсказывать будущее. У меня также были канарейка и несколько воробьев, которых я выкрашивал в желтый цвет и продавал. Через пару недель ко мне приходили люди и говорили: «Эта птица только чирикает». — «Все правильно, — отвечал я, — требуется шесть недель. Она должна почувствовать себя дома». Я занимался отловом бродячих собак, и я продавал хот — доги. Но я не хотел, чтобы вы знали все, что я делал. Кроме того, у меня не было денег даже на то, чтобы купить конверт и марку. После началась война. Я организовывал вечера для солдат, и вот таким образом я попал в мир шоу — бизнеса. В конце войны я познакомился с парнем из Тилбурга, который служил в бригаде принцессы Ирэны. Он сообщил мне, что мама умерла. В сущности, только она по — настоящему связывала меня с Голландией, и, когда она умерла, для меня умерла и Голландия».

Его брат принял этот рассказ так, как он был изложен, и сообщил Дриесу, что их мать в действительности была жива до 1958 года, но не подавала никаких видимых признаков жизни. Он поселился в кладовой скромной квартиры Полковника, где он спал в окружении чучел животных, рекламной продукции и всевозможных сувениров от Элвиса Пресли. Он был не в состоянии проникнуть сквозь искусно сотканную паутину причудливых измышлений своего брата, и его то пугала манера, в которой Дриес отдавал приказы по телефону рявкающим голосом, то ошеломляла откровенная наглость его брата (хотя сам он тоже был в некотором роде антрепренером). Двадцать пять процентов всего, что зарабатывал Элвис, исчезало в карманах «старины Полковника», похвалялся его брат. «И прекрасно там помещаются», — добавлял Полковник, вторя старинной голландской поговорке.

Визит Эда продлился семнадцать дней. Во время своего пребывания он познакомился с друзьями и коллегами Полковника, включая брата его жены Битей Мотта, и он с Дриесом даже был в доме Элвиса в Бел — Эр, где Полковник представил Эда как своего брата. Когда он вернулся в Голландию, ему практически нечего было передать остальным членам семьи, и его братья и сестры подозревали, что Эд, вероятно, заключил свою собственную сделку с их хитрым «американским» братцем. Его история излагалась в «Розите» 1, 8 и 15 июля 1961 года, однако ни одна американская газета не подхватила ее. В последующие годы семья время от времени делала попытки связаться с Полковником, но единственным признанием их существования были календарь с изображением Элвиса, вымпел или подобный безликий рекламный материл, изредка присылаемый им по почте.

Элвис вернулся домой в начале июня. Впереди его ждала еще одна запись — снова результат давления со стороны RCA в лице Стива Шоулса и Билла Буллока. За несколько месяцев до этого снова была поднята тема создания домашней студии; на этот раз Элвис в действительности проявил интерес к строительству звукозаписывающей студии в Грейс ленде, и были составлены начальные сметы, но в конечном итоге Буллок вынужден был извиниться за нежелание RCA финансировать этот проект. Компания в любое время готова предоставлять Элвису свои студии в Нэшвилле или Лос — Анджелесе, писал Буллок в мае Полковнику, правда, тут же указывая на необходимость сделать новую запись. Полковник отвечал со сдержанной яростью. Буллок должен привыкнуть к мысли о том, что они не будут записывать больше вещей, чем того требует контракт, есть ли у них своя студия или нет.

Работа в студии была назначена на 25 июня в Нэшвилле и ограничилась записью пяти песен, но эти пять вещей по большей части были очень высокого качества. Три из них были написаны Доком Помусом и Мортом Шуманом, в том числе «Kiss Me Quicks», быстрая ритм — энд — блюзовая вещь с итальянским колоритом, несколько в духе «Save the Last Dance For Me» (и изначально предназначавшаяся для Flamingos), с которой и началась сессия. Это была наиболее легковесная вещь из записи, но Элвис исполнил ее с щегольством и по — настоящему увлекся двумя другими вещами Помуса — Шумана: «Little Sister», задорно — непристойная блюзовая вещь, и «(Marie’s the Name) His Latest Flame», совершенно очаровательная демонстрация его владения чистой попсой, с условно латиноамериканским битом в духе Бо Дидли. Единственная вещь Дона Робертсона, «I'm Yours», наоборот, была лишена жесткой стилевой заданности, чем побуждала Элвиса выражать всю полноту своих эмоций и демонстрировать свою вокальную технику. Она не только давала возможность драматизации, но редкую возможность прислушаться к себе, и если бы не неудачный аккомпанемент в виде громыхающего органа, она могла бы занять место среди его лучших записей. Впрочем, не менее замечательна была и другая песня — не от профессионального автора — меланхоличная вещь под названием «That's Someone You'll Never Forget». Это была вторая вещь, которую планировалось уложить на пленку, а ее авторы были указаны как Ред Уэст и Элвис Пресли.

На самом деле Ред уже довольно долгое время писал песни и даже имел несколько записанных (в том числе стороны на пластинках Пэта Буна и Джонни Бернета) в добавление к целому ряду небольших собственных выпушенных синглов. Но ему никак не удавалось добиться того, чтобы у него была вещь в исполнении Элвиса Пресли, или заинтересовать своими вещами «Хилл энд Рейндж» (в известной степени это было одно и то же), и, возможно, ему так бы и не удалось это сделать теперь, если бы Элвис не подсказал ему чуть раньше той весной фразу, ставшую названием песни. Он возился с ней некоторое время, подбирал сначала мелодию, потом слова. Получившаяся песня повествовала о чувствах, которые при обычных обстоятельствах ассоциировались бы с ушедшей любовью, но в данном случае можно было бы легко предположить, что Элвис поет о своей матери, чему способствовала некоторая неопределенность текста. Это была песня о тоске, и Элвис излил себя в ней таким образом, который не имел никакого отношения к профессиональному мастерству, как не имел отношения к тем территориальным войнам, которые продолжали вести между собой Полковник и RCA.

1 июля женился Ред — на очаровательной девятнадцатилетней блондинке Пэт Бойд, секретарше Элвиса. Накануне вечером в Грейсленде была обычная неформальная вечеринка, которая продолжалась до четырех часов утра: друзья начали прибывать в 10.30, многих гостей сбросили в бассейн. На следующий день Элвис и Анита с большим опозданием появились на свадьбе, Джо Эспозито даже пришлось занять место шафера, предназначавшееся для Элвиса, но когда он приехал, он был ослепителен, словно жених, в белом шикарном пиджаке, белой кружевной гофрированной рубашке, узорчатом галстуке — бабочке и темных брюках. После венчания в церкви большинство гостей отправились в «Фэрграундз», который Элвис арендовал по этому случаю с полуночи до 6.30 следующего утра. На следующий день Элвису пришлось ехать в Нэшвилл для записи альбома саундтрека к его новой картине, а после шумных баталий с фейерверками на 4 июля[18] он с парнями отправился в Кристал — Ривер во Флориде, где должны были начаться съемки «Follow That Dream» («Следуй за мечтой»), везя за собой «Коронадо» — новый двадцатифутовый моторный катер Элвиса.

«Follow That Dream» была картиной совместного производства «Мириш Бразерс» и «Юнайтед Артистс», за которую Элвис должен был получить 600 тысяч долларов плюс 50 процентов от прибыли, с чем явно не мог тягаться Хэл Уоллис, имевший право первого выбора на Элвиса. Впервые группу сопровождал девятнадцатилетний Билли Смит, двоюродный брат Элвиса, а Полковник устроил чествование достижений Элвиса в шоу — бизнесе в последнее воскресенье месяца в местечке Уики — Уочи — Спринг.

На импровизированном шоу собралось свыше трех тысяч горожан, включая членов спешно созванного подводного фан — клуба Элвиса Пресли, которые устроили представление в открытом бассейне, на что Элвис и парни, одинаково одетые в легкие темные европейские костюмы, с одобрением поглядывали. Элвис был тут со своей партнершей по фильму Энни Хелм, а также с отцом и мачехой (которые приехали навестить его со своими детьми), пока Полковник принимал во всем происходящем вокруг самое деятельное и несколько сверхъестественное участие. Это была давно исхоженная земля для Полковника, и он безостановочно возобновлял знакомства, — на протяжении всего его пребывания во Флориде к нему то и дело заглядывали старые друзья по дням работы в карнавалах и инспекции по отлову собак, чтобы поприветствовать его и пожелать ему удачи. В какой — то момент он даже навестил слона из «Ройэл Америкэн Шоуз», ставшего слишком старым для участия в карнавалах, которого Полковник покормил, дурачась и пытаясь заставить вспомнить его.

Элвис наслаждался катанием на катере по реке, часто катался на водных лыжах и с удовольствием играл комическую роль idiot savant[19] (и инстинктивного морального судьи) Тоби Куимпера. На этот раз были сносный сценарий, хороший состав исполнителей вторых ролей и обычные трения среди парней: Джо был на короткое время уволен за то, что сговорился с Полковником избавиться от новичка компании Рея Ситтона, известного под кличкой Шеф, который поначалу никому особенно не нравился, но после восстановления Джо стал одним из группы. Режиссер картины Гордон Дуглас однажды вечером пригласил Элвиса на ужин, повергнув того в состояние испуга, пока Полковник не предложил, чтобы он взял с собой всех парней, объяснив потом Дугласу, что Элвис чувствует себя комфортно только в своем собственном кругу.

Энни Хелм, игравшая роль инженю, наблюдала за всем этим с нескрываемым удивлением. Ей было двадцать два года, она успела поработать в течение семи лет на телевидении, в модельном бизнесе, танцевала в балете, снялась в одной картине, но съемки в этом фильме были ее большим прорывом. «Я на самом деле не была поклонницей Элвиса, я была так занята своей карьерой, что в своих взглядах на него напоминала пожилую даму, однако мне понравилась роль. Я познакомилась с ним во время съемок на натуре. Он подошел к моей кабинке в тот же день, как я приехала, и преподнес цветок. Возможно, он сорвал этот цветок по пути к кабинке, — как знать? Но мы поехали прокатиться на его машине и включили радиоприемник — и там звучал его голос. Это было очень странное свидание. Знаете, я чувствовала себя так, словно я была маленькой девочкой, живущей в маленьком городке, которая в юбочке и теннисных туфлях идет на свидание со своим мальчиком в молочный бар. Но мы сразу же понравились друг другу. Он был такой забавный, а там было совершенно нечего делать, кроме как играть в карты по вечерам и кататься на лодке, — я хочу сказать, что нам всем было очень скучно».

У них быстро завязался роман, который казался ей в некотором смысле странно безликим. «Он любил все свое время проводить с парнями. Они во всем ему потакали. Никто не оспаривал желаний Элвиса. Не то чтобы его требования были чрезмерными, просто он не желал мириться ни с какой бессмыслицей. Он был очень терпелив, всегда очень вежлив, но он желал, чтобы все обстояло так, а не иначе. Через некоторое время я не испытывала большого удовольствия от наших свиданий. Вокруг всегда были его парни. Довольно странный способ проводить вечера с человеком, который тебе дорог.

Мне всегда было весело с Полковником. Он любил пошутить, и именно такие отношения я наблюдала между Элвисом и Полковником. Мне кажется, Полковник был по — настоящему дорог Элвису. Я помню, какая разница была в отношениях Элвиса с Полковником и с его отцом. В отношениях с отцом было как бы больше натянутости. Он держался очень вежливо, но я была шокирована, когда узнала, что это отец Элвиса.

Во время этих выездных съемок мы все принимали декседрин. Знаете, в те дни он не считался наркотиком, мне уже с четырнадцати лет врачи прописывали время от времени декседриновую диету, поскольку из меня хотели сделать модель. Мы обычно засиживались допоздна, играли в карты и дурачились до часу ночи, а наутро нам нужно было рано вставать, и потому, чтобы заснуть, мы пользовались валиумом, а днем жили на стимуляторах. Меня по — настоящему удивлял его талант, о чем я ему не раз говорила. Не помню, чтобы он много говорил о своих чувствах, но помню, что он поделился со мной тем, что ему предложили роль в фильме «The Fugitive Kind» по пьесе Теннесси Уильямса с Илаей Кэзаном в качестве режиссера. Это был замечательный фильм, думаю, он был создан почти под Элвиса. Он не говорил, что он жалел, но, по моим ощущениям, у него были сожаления.

Меня никогда не устраивала такая ситуация, я хочу сказать, ненормально иметь отношения с семью или восемью парнями. Естественно, они исчезли, когда у нас начался роман, но потом они снова вернулись. В те дни мы были очень неразборчивы, и, разумеется, я знала, что у него были всевозможные интрижки с женщинами, но мы действительно любили друг друга, по крайней мере, я любила его по — настоящему. Я просто чувствовала, что его жизнь поделена на несколько разных жизней».

Студийные съемки проходили в Голливуде. Элвис и Энни продолжали встречаться еще какое — то время, однако она инстинктивно знала, что все кончено. Большая часть сентября была проведена в Лас — Вегасе в «Сахаре» — казино, которым владел друг Полковника Мильтон Прелл. Каждый вечер Элвис и парни ходили на шоу, одинаково одетые в темные очки и темные мохеровые костюмы. Полковник шутил, что они похожи на выводок стариков, однако мемфисская мафия приобрела почти такую же известность в городе, как и банда Фрэнка Синатры. Они жили на стимуляторах и транквилизаторах; для Джо, который любил изображать себя перед Элвисом пресыщенным светским человеком, «это была одна сплошная вечеринка, которую себе сложно представить. Каждый вечер ходить на разное шоу, после чего захватывать с собой несколько женщин, а на следующий вечер снова устраивать вечеринку. Ходить в бары, смотреть Фэтса Домино, Деллу Риз, Джэки Уилсона, Four Aces, Dominoes — всех великих артистов. Мы всегда были на ногах и никогда не спали, мы все принимали таблетки, чтобы не отставать друг от друга».

Съемки следующей картины начались в конце октября после краткого возвращения в Мемфис и записи четырех песен в Нэшвилле 15 октября. Картина «Kid Galahad» («Крошка Галахэд») — вторая из двух запланированных в договоре с «Мириш Бразерс» — оказалась заметно отличающейся от того, с чем ему пришлось столкнуться в «Follow That Dream». Он снова играл свого рода idiot savant — на этот раз незаурядного боксера, — но без комического налета предыдущего фильма. Он был недоволен своей внешностью (его вес возрос почти до 100 килограммов), разочарован в фильме и ощущал себя обманутым. Едва ли не единственным утешением были уроки бокса, которые он брал у бывшего чемпиона мира во втором полусреднем весе Муши Каллахэна. Тот обращался с ним почтительно, и Элвис питал к нему большое уважение. Вместе с тем его уязвляло безразличие Чарльза Бронсона, игравшего роль его ершистого, но доброго тренера. Бронсон, один из пятнадцати детей шахтера, урожденного литовца, и участник Второй мировой войны, дал очень ясно понять, что демонстрации Элвисом приемов карате впечатления на него не производят. Элвис, со своей стороны, признался Реду и Сонни, вернувшемуся теперь из ссылки (без видимых проявлений враждебных чувств с обеих сторон), что не выносит Бронсона, презрительно окрестив того «мускулистой обезьяной».

После трех недель выездных съемок они переехали в новый дом на Белладжио в двух шагах от Перуджия — уэй. Это была средиземноморская вилла, дававшая больше простора парням, в которую Элвис перевез с собой из дома на Перуджия — уэй команду слуг из мужа и жены — дворецкого и поварихи. Туда же они привезли и свои обычные семейные ссоры: Джо и Шеф по — прежнему не ладили друг с другом; Элвису понравилась девушка Сонни, что привело к предсказуемым результатам; новый парень, Марти Лэкер, друг Джорджа Клейна, впервые поселившийся с ними, казалось, возомнил себя помощником Джо и гладил всех, включая Джо, против шерсти; Элвис, как всегда, подбивал Ламара высказываться на темы, в которых тот ничего не смыслил, выставляя его на посмешище; а Джин чувствовал себя все больше и больше чужим.

Едва ли не самой большой забавой был шимпанзе по имени Скэттер, которого Элвис привез в октябре от известной в Мемфисе телевизионной личности капитана Билла Киллбрю. Скэттер был только одной из многих в длинной череде обезьян, которые вернулись к Джейхью — паукообразной обезьяне, которая жила в 1956 году в клетке на застекленной веранде на Одюбон — драйв. Киллбрю научил Скэттера «водить машину» (Киллбрю сидел позади него со специальным приспособлением, которое позволяло ему рулить, нажимать на газ и тормоз с заднего сиденья), и Алан надевал ему шоферскую фуражку и, посадив себе на колени, разъезжал на «Роллс — Ройсе», готовый нырнуть под щиток всякий раз, когда видел кого — нибудь, на кого мог произвести впечатление вид обезьяны за рулем. Скэттер внес в их жизнь элемент непредсказуемости: сразу же после его покупки в Мемфисе он укусил жену Вернона Ди; превратил в обломки гостиничную комнату во Флагстаффе; больше всего он любил заглядывать девушкам под платья и, как и все шимпанзе, был эксгибиционистом. Парни также приучили его к спиртному, и конца не было историям о Скэттере — и о том, как он повырывал все телефонные провода в доме, и о том, как он пробовал совокупиться с бывшей стриптизершей Брэнди, и о номерах, от которых вставали дыбом волосы (и торчком юбки), выкидываемых им почти с каждой второй девушкой, появлявшейся в доме. Когда больше не о чем было говорить, всегда темой был Скэттер.

Съемки завершились 19 декабря, что давало им больше чем достаточно времени, чтобы вернуться домой к Рождеству, — но только какой от этого был прок? Вернон и Ди по — прежнему жили в доме, хотя недавно и приобрели неподалеку домик с тремя спальнями, — но даже если бы они и успели переехать до праздников, все равно не было никакой действительной причины ехать домой. Изначальный план, поддерживаемый Полковником, предполагал поехать на несколько дней в Лас — Вегас, чтобы отдохнуть и повеселиться. Билли и Марти вернулись в Мемфис повидать свои семьи, и некоторые другие парни тоже разъехались на разное время. Но тут Джо начал встречаться с Джоанн Робертс, двадцатилетней танцовщицей из клуба «Сэндз», и вскоре и все остальные, казалось, нашли себе более чем достаточные развлечения. Элвис вызвал к себе на несколько дней Бонни Банкли, свою «другую» мемфисскую подругу, и он с Бонни и Джо с Джоанн нередко проводили спаренные свидания в «Роллс — Ройсе», во время которых кто — то из парней вел их машину, а остальные ехали следом.

Для Джоанн, которая приехала в Лас — Вегас после того, как прошлым летом закончилось ее царствование в качестве Мисс Миссури, славилась не только своей внешностью красавицы блондинки, но и своим веселым и бойким нравом. «Элвис был таким замечательным и нежным — он был всегда больше чем вежливым. Я помню, как он одергивал парней, если кто — то из них называл другого по имени, говоря: «Я называю его «мистером», поэтому тебе лучше тоже называть его «мистером»». Не знаю, я все это воспринимала как нечто нормальное. Упоительно было появляться где — нибудь с ним и видеть, как все оборачиваются, — в нем было что — то такое мистическое. С ним идешь на любое шоу и встречаешь самое лучшее обхождение: «Проходите сюда на первый ряд». Все было твоим. Все. что пожелаешь. Эго было умопомрачительно».

В глазах Джо это была не такая уж моноцветная картина. Его собственное представление об Элвисе было все более противоречивым, окрашиваясь в цвета его восприятия себя как человека, больше разбирающегося в жизни и знающего ее изнанку. «Элвис был очень беззащитным. Он ничего не знал об улице. Он знал только то. о чем читал в книгах». А эта беззащитность, чувствовал Джо, вела к слабости, боязни конфронтации, неспособности брать на себя ответственность и потребности окружать себя потенциальными козлами отпущения, в числе которых, понимал Джо, неизбежно окажется и он сам.

В Новый год они столкнулись с Доном Робертсоном, который приехал в город, чтобы расписаться со своей женой, и тоже остановил в «Сахаре». «Элвис познакомился с моей женой Ирэн еще раньше, она была со мной у него в доме и очень понравилась ему. В общем, мы сидели в кафетерии в «Сахаре» — Ирэн. я. Элвис и Ламар — и разговорились на тему излишнего веса. Я всегда мучился со своим весом, и Элвис тоже, а о Ламаре и говорить нечего. И вдруг Элвис говорит: «У меня есть кое — что для вас. Я принимаю кое — какие таблетки, они дают просто чудесный результат». После того как мы разошлись, один из парней Элвиса спустился ко мне в холл и сказал: «Элвис просил меня передать вам это». Эго была большая бутылка с тысячью таблеток декседрина. и я сразу же начал принимать их». Позже Робертсон заметил за рулеткой Полковника, спускавшего, как ему показалось, тысячи долларов, «и у нас с ним состоялся очень краткий разговор. Он сказал: «Вам очень повезло с Элвисом, не правда ли?» Это всё, что он сказал, но между слов читалось, что, мол, никакой моей заслуги тут не было. Мне просто повезло».

Дни растянулись на недели, недели на месяц и больше. Люди приезжали и уезжали. Элвис праздновал 8 января свой день рождения с огромным тортом от друга Полковника Мильтона Прелла. — иногда казалось, что его словно что — то держит тут. Три раза они было уезжали и три раза были вынуждены возвращаться по обледенелым, заваленным снегом дорогам. Его любовь к Лас — Вегасу объяснялась прежде всего одной причиной: время тут было лишено смысла, тут не было часов, тут не было обязательств. Здесь можно было потерять себя, можно было удовлетворить любую свою прихоть — это было место, где он получал краткую передышку от всех сомнений, всех вопросов, притаившихся в засаде, выжидающих случая навалиться на него.