Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Глава 5 ДУХОВНЫЕ ОЗАРЕНИЯ

(апрель 1964 — апрель 1966)

Откровение снизошло в лице двадцатичетырехлетнего парикмахера по имени Ларри Геллер, который прибыл к дверям Элвиса в 4 часа пополудни 30 апреля. Постоянный стилист Элвиса Сэл Орифис только что ушел из модного салона Джея Себринга, но сказал своему клиенту, что его может заменить Геллер, который был его коллегой последние пять лет. Ларри, который священнодействовал над волосами их друга певца Джонни Риверса, когда позвонил Алан Фортас, тут же ухватился за подвернувшуюся возможность. Он был встречен у ворот Бел — Эр Джимми Кингсли и проведен к дому на Перуджия. Там его проводили в бильярдную, где находился Элвис, который был в мотоциклетном шлеме, лихо нахлобученном на голову. Элвис протянул руку и представился, как будто бы Ларри не знал, кто перед ним. Почему бы им не пройти в ванную, предложил Элвис, где Ларри мог бы спокойно работать и они могли также немного поболтать?

В течение первого часа разговор мало чем отличался от просто вежливой беседы. Элвис слышал много хорошего о Ларри от Сэла, сказал он молодому парикмахеру. Он объяснил, что только что он завершил съемки своей новой картины и на следующий день едет на студию для рекламных снимков, так что им нужно только подправить его нынешний вид. Нужно только немного подровнять тут и там и слегка подкрасить волосы, чтобы он выглядел так же, как в фильме. На Ларри произвели впечатление его вежливость, его предупредительность и его общительность, однако он не был уверен в том, что скрывается за этой сдержанной, корректной манерой. Но затем, стоило Ларри завершить свою работу, как Элвис вдруг повернулся к нему и сказал: «Ларри, позвольте мне спросить вас кое о чем… Что вас интересует в жизни?»

Ларри, который последние пять лет посвятил себя серьезному изучению духовной литературы, нисколько не сомневался, что вопрос был задан не из праздного любопытства, и не замедлил ответить.

«Я сказал ему: «Разумеется, я стригу, но по — настоящему в жизни меня интересует другое — попытки найти ответы на вопросы о том, откуда мы, почему мы живем на земле и куда мы идем». Мне подумалось, когда я произносил это, что он может посчитать меня чокнутым, но, говоря это, я заметил, что у Элвиса загорелись глаза… Он сказал; «Не останавливайся, продолжай говорить».

Я стал рассказывать о том, как пять лет тому назад я начал задаваться вопросами о смысле жизни. Есть ли цель у всего происходящего или правы материалисты и атеисты?.. И есть ли цель у моей жизни?

Элвис самозабвенно слушал и ловил каждое слово. «А какова эта цель?» — спросил он, заглядывая мне в глаза.

«Если цель есть… то она состоит в том, чтобы открыть цель своей жизни. Мне не важно, уйдут ли на это годы или целая жизнь. Именно для этого мы рождены».

Элвис выглядел так, словно его ударили. Он покачал головой из стороны в сторону и сказал: «Не может быть, не может быть. Ларри, не могу поверить в это. Я хочу сказать, что ты говоришь о том, о чем я втайне думаю все время… Я всегда знал, что у моей жизни должна быть какая — то цель. Я всегда ощущал позади себя какую — то невидимую руку, направляющую меня по жизни. Я хочу сказать, что должна быть цель… должен быть смысл… должно быть объяснение, почему меня выбрали быть Элвисом Пресли».

Следующие четыре часа он вел себя как измученный жаждой человек в пустыне: он изливал все, что накопилось в его душе. Он рассказал Ларри о своей матери; рассказал ему о пустоте своей голливудской жизни; рассказал ему обо всем, о чем втайне думал и чем ни с кем не мог поделиться до сих пор. «Господи, Ларри, — сказал он, — клянусь богом, никто не знает, как я одинок. И какую пустоту я ощущаю». При этих словах он разрыдался.

Поначалу Ларри был озадачен; он спрашивал себя, не ведет ли Элвис себя так с каждым новым знакомым, не игра ли это с его стороны. Но потом, по мере того как Элвис все говорил и говорил, обнажая все свои самые потаенные чувства, извергая из себя потоки слов и эмоций, его подозрения успокоились, и он начал задаваться вопросом: «Почему я?» Через пару часов раздался стук в дверь. Это был один из парней, обеспокоенный, не случилось ли чего, хотевший знать, в чем дело. Все в порядке, крикнул ему Элвис через запертую дверь. «Оставь нас одних! Я скоро выйду». Прежде чем Ларри ушел, он пообещал оставить свое место у Джея Себринга и привезти с собой на следующий день на студию несколько книг, о которых он говорил.

Ларри сдержал свое обещание. На следующее утро в 8 часов он приехал в студию «Парамаунт» с экземплярами «Обезличенной жизни», «Автобиографии йога», «Инициации мира» и «По ту сторону Гималаев». К вечеру, когда Ларри появился в доме с Библией короля Якова, Элвис уже проглотил всю «Обезличенную жизнь», и если он не видел связи раньше, теперь она была высечена на камне. Он искал такую книгу всю свою жизнь, заявил Элвис Ларри. Это была конфирмация, в которой он нуждался.

«Обезличенная жизнь» была впервые издана в 1927 году и написана человеком по имени Джозеф Беннер, который утверждал, что не писал книгу, а просто был средством для передачи послания, пришедшего из глубин божественного «я». Ее главная идея в основном сводилась к тому, что истина находится внутри нас, что Бог является, по сути, «божественным Я». «Вы готовы? — задавался вопрос на первых нескольких страницах небольшого томика. — Вы желаете идти?.. Для того чтобы вы могли научиться познавать Меня, дабы вы могли быть уверены, что это действительно Я, ваша подлинная личность, которая произносит эти слова, вы сначала должны научиться пребывать в покое».

Книга была обращена к тем, для кого было невозможно произносить вслух подобные вопросы или даже не существовало уверенности в том, что и другие задают их тоже. Она говорила о человеческой слабости и безрассудстве, трактуя их как равные части божественного плана. Она предлагала надежду, внутреннее перерождение, путь к саморазвитию и освобождению. Она увлекала ум, жаждущий знаний и нуждающийся в ясных ориентирах или хотя бы в верном наставнике. «Именно Я заставляю таким образом бунтовать вашу личность; ибо ваща личность с ее горделивым ощущением индивидуальности по — прежнему нуждается во Мне, дабы сделать дух и тело достаточно сильными для того, чтобы они могли в совершенстве выражать Меня… Индивидуальность ничто, однако ваша личность все еще тщится сохранить свою отдельность». Все земные события и обстоятельства «были не чем иным, как Сном, от которого вы полностью пробудитесь только тогда, когда Вы (Человечество) снова во всей полноте осознаете Меня внутри себя».

Наконец, словно требовалось что — то еще, чтобы сделать неразрывной эту связь, Беннер заявлял: «Я могу выражаться через вас в виде красивых симфоний звука, цвета или языка, которые проявляются как музыка, искусство или поэзия… и которые так сильно воздействуют на других, что заставляют их объявлять вас одним из величайших людей сегодняшнего дня… и называть вас замечательным наставником или проповедником». Права на эту книгу, изобиловавшую иллюстрациями подлинных связей между теми событиями, которые воспринимаются как случайные совпадения в этой жизни, были у издательской компании «Сан».

«Не могу поверить, что такая книга существует, — заявил в изумлении Ларри Элвис. — Принеси мне еще таких книг. Любые, какие ты считаешь нужными».

Они провели почти весь вечер в разговорах об «Обезличенной жизни», обсуждая ее смысл, говоря о ней применительно к жизни Элвиса. Он всегда слышал внутренний голос, сказал он Ларри, с тех пор как ему исполнилось четыре или пять лет; первоначально он приходил к нему в виде призыва его покойного брата Джесса «заботиться о других людях, ставить себя на их место, смотреть их глазами, любить их. Это было похоже на голос совести». Основной мотив книги — «Я подтолкну даже тех из вас, кто таким образом стремится служить Мне, чтобы совершать многие чудесные вещи, к пробуждению и оживлению ваших братьев… Я приведу даже вас к тому, чтобы воздействовать и влиять на жизни многих из тех, с кем вы вступаете в контакт, устремляя их к более высоким идеалам» — действительно попал в цель. Они снова на несколько часов удалились в ванную, где Ларри мыл и укладывал волосы Элвиса; и снова парни выражали нетерпение, недовольные уже таким странным и необъяснимым развлечением, которое решил избрать их босс.

В продолжение следующего месяца Ларри приезжал на своем потрепанном «Фольксвагене» почти ежевечерне, и они проводили вечер в продолжительных философских разговорах, из которых все остальные исключались не только интеллектуально, но и физически. Очень быстро изменился весь тон жизни на Перуджия, и большинством парней овладело мрачное недовольство. Почему они не едут домой в Мемфис? — жаловались они. У них есть месяц между съемками. Если у них нет времени для возвращения домой, почему они тогда не поехали в Лас — Вегас, чтобы хорошенько повеселиться? Если кто — нибудь предлагал пригласить в дом девушек или устроить футбольный матч, Элвис, казалось, оставался совершенно безразличным к затее. Джо Эспозито, чья главная забота состояла в том, чтобы все шло гладко, был первым готов дать понять Элвису, что с ним не все в порядке. «Поначалу мне понравился Ларри. Он был симпатичным, приятным парнем, очень вежливым — но странным. Для меня это все выглядело почти как промывка мозгов Элвису. Он сажал его в ванной, подрезал и красил ему волосы, и они часами говорили о всех этих вещах и забывали обо всем на свете. Мы вели веселую жизнь, и вдруг совершенно внезапно Элвис стал выходить на улицу каждый вечер, чтобы посмотреть на звезды, или читал эти книги, — ты встаешь утром, а он все сидит и читает книгу и задает вопросы о религии. Эй, а как насчет футбольного матча, состоявшегося в прошлые выходные? Обычно мы сидели и смотрели футбольные матчи. Но теперь все это ушло».

По мнению Джо, Элвис был легкой добычей для самозваных гуру вроде Ларри; его пассивная натура была словно воск в руках Ларри. «Он всегда был легковерным, доверчивым, когда дело касалось таких вещей. Он всегда пытался понять, почему именно его выбрали быть тем, кем он был, он вечно задавался вопросами, на которые нельзя найти ответ. Ему нравилось демонстрировать свой интеллект, пытаясь найти ответы, которых не знал никто другой».

Другие парни были почти полностью согласны с ним. Некоторые из них начали величать Ларри Свами, Распутиным или Промывателем Мозгов и отпускать издевательские замечания как у него за спиной, так и ему в глаза. Некоторые из них стали называть его Вечным Жидом, но по большей части они испытывали по отношению к нему бурное, не делающее никаких различий недовольство. Элвис сделал несколько вялых попыток заставить Ларри объяснить парням, что они с ним изучают, даже заставить их прочитать некоторые из книг, однако за исключением его двоюродного брата Билли и Чарли Ходжа, который на данном этапе только на время появлялся в группе и сам недавно открыл для себя «Автобиографию йога», его усилия встретили по большей части мрачное безразличие. Для Сэнди Ферра, наоборот, Ларри был как глоток свежего воздуха в нередко удушливой атмосфере группы. На взгляд Сэнди, «духовность всегда присутствовала в жизни Элвиса, но Ларри извлек ее на поверхность, когда привез ему те книги. Я думаю, это привнесло в его душу некоторый мир. Мне было восемнадцать, и я уже прочитала буддистскую библию, потому что мне нравилось знакомиться с другими системами мировоззрения. Элвис дал мне экземпляр «Обезличенной жизни» и сказал: «Ты должна это прочитать». Он подчеркнул это сам».

Ларри, со своей стороны, открывал для себя умного, мыслящего человека с идеалистическими представлениями о мире, раздираемого противоречиями. Тот Элвис, которого увидел Ларри, был застенчивым, не доверял себе, боялся, что его могут поднять на смех, но также и обладал внутренним спокойствием, которое позволяло ему изучать себя пристально, без смущения или тщеславия. «Когда Элвис понимал что — то, когда он понимал красоту, он просто растворялся в этом; время переставало существовать для него. Например, цветок, ведь он существует сейчас, он не существовал вчера. Если Элвис любил что — то, ничего больше этого для него не было. В этом есть что — то непохожее на других людей, возможно, «ненормальное». Но в этом есть что — то красивое и привлекательное». На взгляд Ларри, Элвис также обладал сверхъестественной способностью «читать» других людей. «У него была хорошо развита интуиция, и мало что ускользало от его наблюдения». И тем не менее, чувствовал Ларри, он окружил себя людьми, которые нисколько не сочувствовали его духовным потребностям или стремлениям.

Ларри был удивлен не только жаждой знаний Элвиса, но и его способностями к ним. Оставшись без серьезного образования, он с жадностью набросился на литературу, которую предложил ему Ларри. Помимо «Обезличенной жизни», которую он перечитывал снова и снова, он с ненасытным интересом проглотил «Автобиографию йога» Парамахансы Йогананды, «Первую и последнюю свободу» Кришнамутри, «Голос безмолвия» и «Листья сада Мории» в переводе мадам Блаватской и десятки других книг по нумерологии, космологии и метафизике за каких — нибудь несколько месяцев. «Он почти каждый день требовал новую книгу… Для него всегда мало было просто прочитать книгу; он должен был ее усвоить, продумать, подвергнуть ее сомнениям, связать ее мысли и идеи со всем, что он читал раньше, и со всем, что он слышал от других людей. Элвис загибал страницы, подчеркивал абзацы и исписывал своими пометками все страницы. Для Элвиса чтение было не пассивным процессом; каждая книга обещала новое приключение, новый взгляд на вещи».

Новая картина MGM «Girl Happy», последняя в его контракте от 1961 года, началась с записи саундтрека на «Радио Рекордерз» 10 июня. Фредди Бинсток собрал по уже заведенной традиции типичную мешанину песен, и Элвис был достаточно смущен, когда записывал в первый день заглавную песню, чтобы попросить продюсера фильма Джо Пастернака не выделять его вокал в миксе. На второй день он вышел из студии в середине записи после тридцать шестого дубля веши, названной, без всякого намека на иронию, «Do Not Disturb».

Не лучше был и сам фильм. Джо Пастернак, шестидесятитрехлетний уроженец Венгрии, начавший свою кинематографическую карьеру в 1929 году в Европе, был старожилом Голливуда, который пришел на MGM в 1942 году, после того как спас студию «Юниверсал» мюзиклами с Диной Дурбин. Первоначальной его идеей, в то время когда он короткое время работал в 1957 году на студии «Коламбия», было снять Элвиса Пресли в фильме «Gidget» — первом «пляжном фильме». Студия отвергла его идею, и он вернулся на MGM, где он снял в 1960 году ставшую хитом картину о студентах колледжа, проводящих весенние каникулы во Флориде. Этот фильм и подсказал ему идею «Girl Happy». «У него был подписан контракт на четыре картины с «Метро», а я работал в «Метро» в качестве независимого продюсера. Я пошел к руководству и сказал, что у меня есть идея для Элвиса Пресли. Я знал, что он молодой парень и умеет хорошо петь, а я сделал картину, «Where the Boys Are», с тем же фоном — Форт — Лодердейл, — и мне очень нравился этот фон. Мне сказали: «Действуй».

Как и «Kissin' Cousins», новая картина «Girl Happy» была снята по укороченному графику. Элвис должен был получить свои обычные 500 тысяч долларов за шестинедельную работу и 50 процентов прибыли после того, как прокат фильма принесет студии первые 500 тысяч долларов прибыли и окупит их расходы. Остальной бюджет картины составлял менее половины гонорара звезды, а в законченном виде картина выглядела как малобюджетный фильм — без натурных съемок и с грубым монтажом. На съемочной площадке Элвис казался каким — то вялым, почти апатичным. Как и обычно, его навещали знакомые знаменитости; время от времени заезжала перекинуться парой слов Энн — Маргрет, и всем парням нравился партнер Элвиса по фильму Гэри Кросби, сын Бинга, который часто играл с ними в футбол в парке Де — Нев. Кроме того, им доставляло огромное удовольствие с презрением смотреть на агентов секретной службы, которые сопровождали Линду Берд Джонсон, дочь президента, когда она приезжала на съемочную площадку: каждая группа стояла с непроницаемым выражением лиц и спрятанными глазами под темными очками и ждала, когда моргнут другие.

На пятьдесят пятый день рождения Полковника 26 июня пришел их старый приятель актер кино Ник Адамс, и они устроили обычные торжества с праздничным тортом, однако Полковник отсутствовал большую часть съемок из — за болей в спине. В один из редких случаев, когда он присутствовал, он дал интервью ведущему светской колонки Эрлу Уилсону в своей типичной жизнерадостной и нагловатой манере. «Помните, когда мы приехали сюда? — спросил он, неизвестно кому адресуя вопрос. — Они не дали нам шести недель». — «А что в отношении женитьбы? — спросил Уилсон. — Полковник, ходит слух, что, если Элвис женится, вы устроите свадьбу в «Голливуд Боу л» и станете продавать билеты». — «Неправда! — с живостью отреагировал Полковник. — Я всегда рисовал себе приятную тихую свадьбу на спине у слона».

Элвис, как отметил Уилсон, был «в такой же мере некриклив и не склонен к клоунаде, в какой его менеджер был карнавальным зазывалой, когда я обнаружил его в его передвижной гримерке». Он мало что мог сказать о браке или о чем — нибудь таком, кроме как признать, смущенно глядя в пол, что когда — нибудь он, вероятно, женится.

Это был период, когда он ощущал себя странно отчужденным от своей прежней жизни. Между чтением и выполнением обязательств на студии оставалось мало времени для чего — то еще. Элвис буквально считал дни до окончания съемок; он хотел больше времени посвящать своим духовным занятиям и был недоволен своим прогрессом. Ларри говорил ему, что необходимо усвоить духовные уроки, что здесь не может быть коротких путей. Однако Элвис был уверен, что сможет продвигаться на духовном пути быстрее, стоит ему вернуться домой в Мемфис. Каждый вечер по телефону он взахлеб рассказывал Присцилле о своих новых открытиях, он не мог дождаться, когда она познакомится с Ларри, сказал он; он считал, что она с Ларри обязательно найдет общий язык.

В начале лета «Мемфис» в версии Джонни Риверса попал в чарты. Это застало всех врасплох, так как Джонни был частым посетителем в доме последние три года. Он играл с ними в футбол, был принят в их компанию на правах одного из них и даже импровизировал на тему этой песни Чака Берри вместе с Элвисом после того, как тот дал ему послушать свой пробный вариант записи песни. Никто из парней не сомневался, что Джонни узнал, что Элвис планирует выпустить ее в качестве своего нового сингла. Элвису просто нужно выпустить теперь свою версию и уничтожить засранца, сердито толковали они между собой. Но Элвис отказался это делать; он только скорбно покачал головой и сказал, что больше не хочет видеть Джонни. А в июле RCA без шума выпустила «Such а Night» в его первой послеармейской записи в марте 1960 года (первоначально песня была издана на альбоме «Elvis Is Back»), после того как Конуэй Твитти снискал некоторый успех с этой песней в чартах в версии, которую записал для «ЛВС Records» нэшвилльский новичок Фелтон Джарвис.

Проданная тиражом чуть больше трехсот тысяч экземпляров, «Such a Night» едва превысила по объемам продаж последний сингл Элвиса «Suspision» — еще одну вещь со старого альбома, которую поспешили выпустить, когда та же вещь в исполнении Терри Стэффорда чуть раньше попала на третью строку в чартах. По сути, за исключением «Kissin' Cousin», ни один из четырех синглов, выпушенных в 1964 году, не достиг по объему продаж полумиллиона экземпляров, даже заглавная вещь из «Viva Las Vegas». Этот период мог бы показаться еще более неудачным, если бы прокат самого фильма не начался попаданием его на четырнадцатую позицию 1 июля в список самых кассовых картин еженедельника «Вэрайети» и не сопровождался оптимистическими сообщениями, приходящими из Нью — Йорка, Атланты, Омахи, Сидар — Рапидс и всей страны. Но даже если бы фильм не принес такого утешительного успеха, это, вероятно, не так уж и взволновало бы Элвиса. Все его мысли были явно в другом месте.

Полковник попросил встретиться с ним перед самым его отъездом в Мемфис в середине августа. Ларри и несколько парней сопровождали его к месту встречи и ждали в машине, пока он разговаривал со стариком. После получасового отсутствия Элвис появился. «Его лицо было красным», по свидетельству Ларри, «он в ярости стискивал зубы. Он быстро сел в машину, и после того как один из парней захлопнул за ним дверцу машины, он начал орать: «Да как смеет этот сукин сын! Он ни черта не знает обо мне, ни черта не знает о моей жизни. Он сказал, что я на игле, на религиозной игле. Это не игла, это моя жизнь. Моя жизнь настоящая, а не выдуманная». Затем он сверкнул глазами на каждого из парней, кроме Ларри, и многозначительно заявил: «Интересно, кто подкинул ему эту идею. Все, что происходит в моем доме, это мое личное дело. Это никого не касается, ни Полковника, ни кого бы то ни было».

Несмотря на все смелые слова, однако, Ларри понял, что Полковник зацепил Элвиса и что этим все не кончится. Полковник всегда держался подчеркнуто вежливо те несколько раз, когда они встречались, даже излишне вежливо, словно оценивал его. Но теперь было ясно, что он составил себе мнение и принял решение и скоро следует ждать объявления войны.

Поездка домой была столь же необычна, как и любая другая сторона их отношений, длившихся два с половиной месяца. Ларри сидел в автофургоне на переднем сиденье рядом с Элвисом. «Элвис ведет машину, парни сидят сзади, и мы все болтаем, а я просто треплюсь обо всем на свете, о метафизике. Боге и жизни. Но затем он стал примерно каждый час останавливаться и читать «Обезличенную жизнь» или какую — нибудь другую книжку, и парни начали сердиться на меня, потому что считали, что с меня все это началось. Мы добрались до окраин Оклахома — Сити, и вдруг Элвис совершенно неожиданно заезжает на большую стоянку. Я сижу рядом с ним, он поворачивается ко мне и говорит: «Давай выйдем?» И я думаю про себя: «Что, черт возьми, происходит?» Тут он говорит: «Ладно, скажи мне правду, кто послал тебя сюда дать мне эту литературу? Откуда ты?» Я открываю рот, чтобы сказать, но тут подъезжает машина, из которой выскакивают два парня. Репортеры. Они кричат: «Можно сделать снимок?» Он отвечает: «Конечно. Если вы сфотографируете меня с моим другом». Он обнимает меня за плечи, а я думаю: «Что же все — таки происходит тут? Здесь явно что — то не так». Репортеры щелкают камерой, жмут Элвису руку, садятся в машину и уезжают, а он поворачивается ко мне и говорит: «Ну так ответь мне, кто же тебя послал?» Я говорю: «Элвис, ты меня послал. Ты знаешь это». Он посмотрел на меня, широко улыбнувшись, и сказал: «Ты прав».

Ларри уже столкнулся с одним большим сюрпризом. Сам Ларри когда — то баловался марихуаной, но никогда не употреблял таблеток и до сего момента никогда не видел, чтобы их употреблял Элвис. На выезде из Сан — Бернардино, однако, Элвис предложил ему парочку таблеток декседрина, объяснив это тем, что они, мол, будут всю ночь за рулем, а потому им нужно сохранять бодрость. Ларри с некоторой опаской принял таблетки, рассудив, что им предстоит долгое путешествие и о многом нужно поговорить.

«И что это было за путешествие! В то время как Элвис сидел и внимательно слушал, я все говорил и говорил, ни на секунду не останавливаясь. Я буквально не мог остановиться, и хотя Элвис с видимым удовольствием слушал, как я распространялся по поводу всех прочитанных мною духовных книг и изученных мною идей, на следующий день у меня жутко болела челюсть. Только позже я узнал, что Элвис как раз хотел, чтобы я «раскрепостился», как он это деликатно назвал, не столько ради себя, сколько ради парней. С того момента как Элвис вступил на путь духовных исканий, он никогда полностью не оставлял идею учить других своим примером… То, что он имел некоторое представление о реакции парней, было очевидно. И стоило ему превратить меня в рупор тех идей, которые ему хотелось высказать самому, как многие из парней ответили ему, превратив меня в нечто вроде ходячего портрета духовного Элвиса, в парня, которого они не любили. Издевки и оскорбления, которыми они не осмеливались осыпать своего босса, открыто отпускались в мой адрес».

Нехорошая карма сказалась в Амарилло, где по обыкновению собралась толпа около мотеля, в котором они остановились, чтобы поспать несколько часов в течение дня. Все парни знали, что это результат деятельности Полковника, который выдавал прессе и поклонникам его местонахождение, чтобы создать небольшую шумиху вокруг его имени, но на этот раз Элвис указал пальцем прямо на Джо. «Было около 4 часов дня, на улице слышался рев поклонников. Сотни подростков под окнами комнаты мотеля с воплями скандировали: «Элвис! Элвис!» А дело в том, что по радио объявили, что Элвис находится в городе в этом мотеле. Я знал, как это произошло. Всякий раз, как мы делали остановку, я связывался с Полковником и сообщал ему: «Мы на месте». И Полковник звонил на радиостанцию. Но Элвис набросился на меня, мы крупно повздорили, и я тут же на месте ушел от него, а Джимми Кингсли ушел со мной. Я не ушел в буквальном смысле, я просто ехал остаток пути не с Элвисом, а в микроавтобусе «Понтиак», тащившем трейлер».

Все были немного ошарашены, но подобные вещи случались все время, и, когда они двигались по дороге в Мемфис, настроение у всех было скверным; больше всего их раздражал этот постоянный, непонятный диалог, который бесконечно продолжался между Элвисом и Ларри. Если бы с Элвисом все было в порядке, Джо, вероятно, тут же на месте был бы снова взят на работу еще до того, как они приехали домой, или Элвис вел бы себя так, как будто бы ничего не случилось, но к тому времени, как они проехали в ворота Грейсленда, за главного прочно утвердился Марти Лэкер, а Джо через пару дней вернулся в Голливуд, все еще опальный, немного испуганный, но уверенный в том, что сможет найти работу, пользуясь всеми теми связями, которые у него возникли в последние четыре года.

В Мемфисе Элвис должен был все показать Ларри. Они съездили по Белвью до кладбища Форест — Хилл, чтобы посмотреть могилу Глэдис Пресли, и Элвис простоял молча в течение пятнадцати минут, общаясь с духом своей матери. Однажды Элвис дал Ларри машину и попросил его съездить в Тьюпело посмотреть своими глазами на то, о чем он знал по его рассказам. Они поездили по округе Мемфиса, и Элвис показал ему хьюмзскую среднюю школу, квартал, где он вырос, разные места, где он жил со своими родителями, места, которые сохранились в его памяти. Отец Элвиса Вернон казался сдержанным и подозрительным, но это не очень удивило Ларри, поскольку соответствовало тому, как описывал своего отца Элвис. «Я уверен, что Вернон видел во мне не служащего или друга своего сына, а еще один источник трат и расходов». Еще одним сюрпризом стала Присцилла. Вместо теплого приема, который он ожидал получить, полагаясь на слова Элвиса, он встретил отчужденность, холодность, даже ревность. Она читала «Инициацию мира» Веры Стэнли Элдер, но без малейшего интереса или удовольствия; ее глаза сердито сверкнули, когда он заговорил о единстве всего сущего; она, казалось, проявляла к нему необъяснимую враждебность, граничившую со страхом.

«Ларри был угрозой для всех нас. Он проводил бесконечные часы с Элвисом, просто разговаривая с ним, и в нем не было ничего, что было бы в Элвисе; он не представлял собой ничего, во что бы Элвис верил раньше или в то время. Все удивлялись, кто он такой, что он тут делает, о чем они разговаривают столько часов на дню. Когда я впервые познакомилась с ним, я подумала, что он не такой уж плохой, что он вполне безобидный. Но затем я увидела, как таким же стал Элвис, безобидным, неагрессивным, лишенным энергии, словом, пассивным. Это было полной противоположностью того, чем он был раньше. Он часами штудировал книги. Он вел бесконечные разговоры с Ларри, он постоянно задавался вопросами о том, кто мы и почему мы здесь, какова цель нашей жизни; вместе с Ларри он пытался отыскать ответы на эти вопросы. Понимаете, Ларри то и дело приносил ему книги, книги, книги, кипы книг. И Элвис ночами лежал и читал их мне. А с Элвисом это означало одно: если он загорался страстью к чему — то, то и ты должна была отдаваться этому вместе с ним и выказывать такую же любовь к этому увлечению, как и он. Или, по крайней мере, ты должна была притворяться, что разделяешь его страсть».

Чтобы Ларри чувствовал себя более уютно, Элвис пригласил приехать его жену Стиви вместе с их двумя детьми и поселил их с Ларри в гостинице «Говард Джонсон», находившейся поблизости. Он продолжал арендовать «Фэрграундз», где Ред как — то раз стал гоняться за Ларри на игровых машинах. «Он налетел на меня, словно защищал от меня Элвиса. Возможно, в его представлении это так и было. «Я убью тебя, ублюдок! — кричал он. — Я достану тебя!» И он достал». В «Мемфиэн» они три раза подряд смотрели «Доктор Стрейнджлав», потом просмотрели финальную часть фильма еще три раза, прежде чем Элвис получил удовлетворение. Питер Селлерс такой тонкий актер, в одном эпизоде у него столько всего происходит, сказал Элвис Ларри, «что тебе не всегда удается раскусить его с первого, а то и со второго или с третьего раза». Они также посмотрели «Бекета» Хэла Уоллиса, и Элвис в который раз задался вопросом, получит ли он когда — нибудь возможность сыграть значительную драматическую роль в своей собственной кинематографической карьере.

Под руководством Марти это была уже совсем другая группа. Некоторое время среди парней были серьезные разногласия и затаенное негодование на Джо в особенности — за то, как он повел себя, словно считал себя лучше всех остальных. Ред никогда не любил его, а двоюродный брат Элвиса Билли пренебрежительно величал его «зазнайкой из колледжа», который установил в группе разделение на классы, при том что сам Джо так и не закончил среднюю школу. Больше всех, однако, не выносил получать приказы от Джо Марти, своенравный, от природы вспыльчивый человек, чья раздражительность еще больше возросла от употребления амфетаминов, и он подбивал всех остальных чувствовать себя так же. У него никогда не возникало сомнения, что, получи он эту должность, он сможет справляться с ней лучше, и, хотя он бранил «военную» организацию Джо, он обнаружил не меньшую эксцентричность, когда быстро установил новый порядок в мире Элвиса. С одобрения Элвиса он составил списки обязанностей для каждого члена группы: в обязанности Марти входило «звонить миссис Пеппер для заказа времени просмотра фильма (заблаговременно); вести деловую переписку с офисом Полковника» и отвечать за осуществление всех покупок от имени Элвиса. Алану Фортасу было предписано «совместно с Марти нести ответственность за организацию и в хороших, и в плохих ситуациях», вести бухгалтерию Элвиса и «проводить с Элвисом как можно больше времени». Марти и его семья (беременная жена Пэтси и двое маленьких детей) переехали в переоборудованный под квартиру гараж позади дома, который когда — то занимали Вернон и Ди, и он всячески старался сделать себя насколько возможно более необходимым Элвису.

За два дня до их намеченного отъезда в Калифорнию, вечером 21 сентября, Элвис был назначен помощником шерифа графства Шелби, получив от новоизбранного шерифа Билла Морриса таким образом повышение, — прежняя его должность называлась «почетный главный помощник шерифа». Его сфотографировали и взяли у него отпечатки пальцев, чтобы выдать ему официальную бляху, и он вспомнил с Моррисом, который вырос в старом Северном Мемфисе и чья жена Энн была одноклассницей Элвиса по хьюмзской средней школе, о «старых добрых днях» и о том, как много воды утекло с тех пор. Он сказал Моррису, что его «всегда привлекала работа в правоохранительных органах» и, по отчету «Пресс — симитар» об этой встрече, он «когда — то пробовал устроиться на работу полицейским в Мемфисе, но получил отказ, так как ему было всего 19 лет». После визита вежливости, во время которого он еще раз повторил, что по — прежнему «без ума от Мемфиса» и что Энн — Маргрет «великолепна», он снова присоединился к своим парням и поехал с ними в кинотеатр.

Вечером в пятницу на той же неделе, после того как он отложил свой запланированный отъезд в середине недели еще на два дня, он еще раз отправился в кинотеатр, чтобы в пятый раз за свое пребывание дома посмотреть «Доктор Стрейнджлав» вместе с двумя другими картинами. В штате оставалось еще одно вакантное место, после того как Элвис нанял Майка Китона, который уже довольно долгое время тусовался, вместе с компанией почти так же, как это делали несколько лет тому назад Шеф, Ричард Дэвис и Джимми Кингсли. Китон был спокойным, углубленным в себя, являлся членом Первой ассамблеи церкви Христовой, а его жену звали Глэдис, — словом, он выглядел вроде бы подходящим кандидатом, хотя никто не знал толком, откуда он и с кем связан. Затем, вечером двадцать пятого числа, Элвис дал «добро» другому, гораздо более знакомому, но в то же время менее предсказуемому кандидату.

Джерри Шиллингу было двадцать два года, он заканчивал Мемфисский государственный колледж, где получал специальность учителя. Бывший футболист с солидной комплекцией и квадратным подбородком, он ушел из Арканзасского государственного колледжа, когда потерял свою футбольную стипендию из — за травмы спины, после чего последовал за своей подругой в Нью — Йорк на некоторое время и в прошлом году вернулся в Мемфис, чтобы завершить свое образование. С момента смерти своей матери (которая умерла, когда ему было всего год) он воспитывался дедушкой и бабушкой и рос застенчивым и неуверенным в себе, почти не зная своего отца, и выдвинулся, как и многие из парней в компании, благодаря своему таланту и любви к спорту. В 1954 году его познакомил с Элвисом Ред, который вырос вместе с его старшим братом Билли Реем, теперь мемфисским полицейским. Они играли в футбол в Гуфри — парк поблизости от тех мест, где когда — то жил Элвис и рос Джерри, и им нужен был еще один игрок, поэтому Элвис пригласил присоединиться к ним стеснительного двадцатилетнего парня.

С тех пор он отирался в компании, ходил с ними в «Фэрграундз», почти каждые выходные возвращался из Джонсборо, Арканзас, пока учился там в колледже, чтобы оставаться в курсе всего происходящего. Элвис разговаривал с ним так, как никто другой. «Ты чувствовал себя по — другому, когда он разговаривал с тобой, словно ты был для него самым важным человеком на свете. В смысле он знал, как я застенчив и что я по — настоящему восхищаюсь им, другим же людям не хватало времени, чтобы поговорить с тобой о жизни так, как делал он. У тебя возникало такое чувство, что он чувствует, что ты понимаешь его, и потому — то он и говорил с тобой так».

Несмотря на все свои верительные грамоты, однако, Джерри, похоже, плохо вписывался в группу. Он считался «либералом» в компании, где превалировали консервативные взгляды, где ценности Юга были превыше всего; он был своего рода вольнодумцем, особенно в глазах Марти, которого возмущали его юношеский максимализм и претензии на интеллектуальность; и все считали его католиком (что считалось одинаковым грехом как среди евреев, так и среди протестантов в группе), поскольку он посещал приходскую школу, несмотря на то, что он воспитывался в такой же баптистской семье, как и большинство из них. В тот момент он болтался с ними уже так долго, что его присутствие почти воспринималось как что — то само собой разумеющееся, и все знали, что Джерри действительно хотел стать членом их группы, но никто не считал его вполне подходящим для такой работы, пока Элвис наконец абсолютно неожиданно не дал «добро».

Джерри был вместе Ричардом Дэвисом в прокате фильмов, возвращая фильм, который Элвис смотрел накануне вечером, когда он получил телефонный звонок от Элвиса. «Было почти четыре часа утра, когда я добрался до дома, и он сказал мне, что хочет, чтобы я поехал с ним и работал на него. Я спросил: «Когда?» — а он ответил: «Сейчас». Я спросил: «Могу ли сходить домой и взять одежду?» — а он сказал: «До полудня мы никуда не уедем». Так что я пошел домой, взял свои вещи, вернулся и просто сел на заднем крыльце, ожидая, когда они будут готовы. Мы уехали довольно поздно в тот день».

Поездка стала своего рода университетом. Ларри уже вернулся в Калифорнию со своей семьей, так что даже с двумя новыми людьми их было всего только пять или шесть парней, и Элвис сидел за рулем большую часть пути. Всякий раз, когда они делали остановку на стоянке для грузовиков, они гоняли мяч в свете фар, носясь как угорелые, пока Джерри, который еще сохранял форму для игры в футбол, не почувствовал себя вконец вымотанным. «Я никак не мог понять, как Элвис мог по столько времени играть, по семь — восемь часов без остановок, и как раз в тот вечер все и обнаружилось. Сам он не давал мне ничего, но он давал это остальным, а они дали мне. Я хочу сказать, что никогда не употреблял в своей жизни никаких таблеток, но тут я очень скоро уже играл так же, как и он, а когда мы добрались до отеля, чтобы отдохнуть несколько часов, я даже никак не мог заснуть, у меня не было сна ни в одном глазу. Мне кажется, что остаток пути я совсем не ел. Я носился за мячом, я нырял за ним. В голове была только одна мысль: «Вот здорово», — поскольку я считал, что все, что он делает, здорово, что в его поступках никогда не может быть ничего плохого. К концу поездки, мне кажется, я сбросил около двадцати фунтов, и, вероятно, он говорил: «Что случилось с крупным парнем, которого я нанял на работу?»

Если это стало откровением, то прибытие в Калифорнию стало еще более выразительным посвящением в мир Элвиса. Когда они приехали в дом на Перуджия, Джерри поселили в комнате вместе с Билли Смитом, но он был слишком возбужден, чтобы заснуть. «Все валились от усталости и легли спать, я же никогда не был раньше в подобном месте — на заднем дворе был бассейн, все освещалось разноцветными светильниками, и я просто сидел в бильярдной и оглядывался по сторонам в темноте, когда вдруг слышу металлический звук у парадной двери, словно кто — то вставил ключ, но ведь все спят в своих комнатах. В общем, я сижу и вижу, как через комнату идет эта женщина с длинными волосами и направляется к спальне Элвиса. Она стучит в стену, и я говорю: «Мисс?» — а она оборачивается и взвизгивает, стена открывается, на пороге стоит Элвис и давится смехом. «Все в порядке, Джерри, это Энн [Маргрет]», — говорит он, и она заходит к нему в спальню, а на следующий день он всем рассказывает об этом!».

Они начали работать над новым фильмом для «Эллайд Артистс» — «Tickle Ме» — десять дней спустя, 6 октября. На взгляд Джерри, в этой новой жизни не было ничего, что не завораживало бы так или иначе. Это была мечта, превосходящая любое воображение, — ездить каждое утро на студию с Элвисом, разучивающим свой текст на этот день, затем наблюдать, как он слово в слово повторяет его на съемочной площадке. Джерри поочередно то восхищал, то озадачивал Ларри Геллер, с которым он едва познакомился перед отъездом в Калифорнию, и он пристрастился к чтению некоторых книг, которые порекомендовал ему Ларри. Даже хождение по магазинам с Марти стало своего рода сюрреалистическим приключением, после того как Марти решил, что прислуга тратит слишком много денег на продукты, и велел Джерри следовать за ним по проходам супермаркета, сверяя цены с бесконечными списками, которые он составил.

Больше всего, впрочем, он жаждал одобрения Элвиса. «Я практически не говорил первые несколько недель. Он знал, что я очень чувствительный, и иногда он срывался на кого — нибудь из парней, просто потому, что они уже давно были в компании, но затем он подмигивал мне, как бы говоря; «Не переживай из — за этого». Через какое — то время я понял, что он почти столь же застенчив, как и я; бывали дни, когда он просто грустил и с горечью думал о своей жизни, потому что был недоволен тем, чего добился. Затем в какой — то день на смену этому настроению приходил гнев — я никогда не видел человека, который бы мог так сердиться. Если бы он был просто хорошим парнем, я не думаю, что я любил бы его так сильно, но дело в том, что он обладал огромной властью; в его руках была такая власть, что он мог сокрушить все что угодно в тот момент. И тем не менее большую часть времени он предпочитал был нежным и чутким. А те моменты, когда он не был им, ты понимал, что они очень важны для того, чтобы по — настоящему понять его».

Съемки «Tickle Ме» проходили не лучше и не хуже, чем съемки любого другого из недавних фильмов. Жалованье Элвиса в 750 тысяч долларов составило больше половины бюджета фильма в 1 миллион 480 тысяч долларов, и при 50-процентном участии в прибыли Элвис и студия были настоящими партнерами. Это была первая картина Элвиса для «Эллайд Артистс», и Полковник был в курсе тех финансовых трудностей, которые испытывала киностудия. Несколько раньше он великодушно предложил главе «Эллайд Артистс» Стиву Бройди расторгнуть соглашение, И когда Бройди отказался, связывая надежды студии на выживание с успехом новой картины с участием Элвиса Пресли, Полковник призвал Нормана Таурога, который снова был режиссером — уже в пятый раз — И всегда умел снимать быстро и недорого, сделать все возможное, чтобы сэкономить выделенные на картину деньги.

Это было в августе, как раз за месяц до намеченной даты начала съемок, когда Полковник разразился самой ловкой своей комбинацией. В убористом двустраничном письме, продиктованном 21 августа «с больничной койки у себя в квартире» (Полковник все еще лежал с болью в спине), он сообщал Элвису о трехчасовой встрече, которую он и Эйб Ластфогель только что провели с Бройди и Беном Швальбом, продюсером картины. Он предложил им то, что он уже обсуждал с Элвисом; что они отказываются от записи какого — либо оригинального саундтрека для этого фильма и взамен предоставляют дюжину песен, уже записанных Элвисом и апробированных с помощью издания на LP. Каждая из этих песен является собственностью «Элвис Пресли и Глэдис Мьюзик» и никогда не появлялась на сингле или на ЕР («сорокопятка», пластинка на 45 оборотов.). Этим способом они смогут обойти все проблемы и расходы, связанные с записью саундтрека (поиском нужных песен, оплатой музыкантов и студийного времени, организацией записи), и тем не менее сохранят за собой большую часть прибылей (выпустив сингл или даже ЕР для раскрутки картины).

Мистер Бройди и мистер Швальб моментально оценили преимущества такой сделки, писал Элвису Полковник: теперь дело было только за тем, чтобы Элвис дал свое «добро». И для этой цели он включил список двадцати двух песен, которые, по его мнению, могли подойти в этом случае. Разумеется, решение остается полностью за Элвисом, и он может выбрать любые другие десять — двенадцать песен, которые ему нравятся, если ему вздумается, — главное, чтобы это было сделано до 25 августа, или же Элвису придется вернуться в Калифорнию на неделю или две пораньше, чтобы записать свежий саундтрек.

Элвис не возражал, хотя и дал ответ позже указанного Полковником срока. «С выбором песен согласен», — был его лаконичный ответ на этот вопрос. Итак, впервые Элвис не записывал ни единой новой песни для одной из своих художественных картин, и, возможно, не менее многозначительно было то, что Полковник не предоставил ни единой записи RCA.

Полковник, как всегда, смотрел в будущее. По уточненному соглашению с Хэлом Уоллисом за 1961 год, значилась только одна картина с жалованьем в 200 тысяч долларов для Элвиса, впрочем, Полковник был вполне уверен, что этот пункт, как и любой другой пункт их сделки с 1956 года, можно было изменить в лучшую сторону. С этой целью он бомбардировал Уоллиса нескончаемыми жалобами и письмами на протяжении всей осени 1964 года, приготовившись, как всегда, дать Уоллису и его партнеру Джо Хейзену возможность выказать признание Элвису и преданность Полковнику — своим первоначальным благодетелям, несмотря на нищенскую оплату их труда. «Roustabout» вышел в прокат под довольно холодноватые рецензии 11 ноября, как раз через три месяца после того, как в Штатах впервые был показан фильм «Битлз» «А Hard Day’s Night» под восторженные отзывы в прессе (в «Виллидж Войс» его назвали «Гражданином Кейном» музыкальных фильмов») и шумную летнюю активность. Это было одной из тех вещей, которые Полковник не заметил за своей чрезвычайно интенсивной перепиской с Уоллисом той осенью, которая, казалось, была направлена почти столько же на то, чтобы свести с ума Уоллиса и Хейзена, сколько и на то, чтобы улучшить условия контракта своего клиента.

Тем временем Полковник также занимался переговорами с MGM, и под конец года ему удалось выторговать миллионный гонорар, к которому он уже давно стремился и который рассматривал в качестве важной вехи. Он был частью контракта на три картины, по которому только первая картина должна была принести гонорар в размере 1 миллиона долларов, в то время как две другие оплачивались по 750 тысяч долларов каждая, плюс к этому предусматривалось 40-процентное участие в прибылях от каждой картины начиная с первого доллара. Это была безусловная финансовая победа, но, возможно, столь же важно было то, что этот контракт открыто использовал принцип, установленный фильмом «Kissin’ Cousins»: чем меньше съемочных дней обещается, тем выше для всех потенциальные прибыли.

Он полностью завершил переговоры с MGM перед самым Рождеством, при этом был близок к завершению переговоров по еще одному соглашению, в этом случае с «Юнайтед Артисте», на две картины по 650 тысяч долларов каждая. Таким образом, к концу 1964 года Элвис был реально самой высокооплачиваемой звездой Голливуда не с точки зрения гонораров, получаемых за отдельную картину (хотя и тут с учетом участия в прибылях он мог бы поспорить за это звание), но с точки зрения своей способности делать минимум три картины в год за 500 тысяч долларов и выше при практически гарантированных прибылях. К тому времени, как Полковник полностью завершил все свои переговоры, у него было восемь запланированных картин на ближайшие три года (с гарантированным жалованьем, составлявшим в общем итоге 5 миллионов 350 тысяч долларов) на фоне новых возможностей, которые открывались, казалось, ежедневно. Малоудивительно в таком случае, что Полковник выразил определенный оптимизм, когда дал в ноябре на съемочной площадке «Tickle Ме» интервью репортеру «Нью — Йорк тайме» Питеру Барту. «Мы будем двигаться так же, как движемся сейчас, — растягивая слова, говорил он репортеру, прикуривая свою сигару от серебряного маяка футом в высоту. — Каждый год приносит больше денег».

В конце ноября они вернулись домой на обычный трехмесячный перерыв. Среди парней произошла короткая размолвка из — за того, что дарить Элвису на Рождество: Марти пошел и купил роскошную Библию в белом кожаном переплете, а затем перерисовал «Древо жизни», напечатанное в начале книги, где написал имя Элвиса на стволе, а имена каждого из парней на отдельной ветке. Под древом была выведена одна из любимых цитат Элвиса: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными»[31], — написанная по — английски, по — латыни и по — еврейски, «чтобы представить религии всех людей, которые были его друзьями». Правда, Марти не удосужился сообщить о подарке Ларри — упущение, которое Элвис тут же заметил, когда не увидел на рисунке имени Ларри. Он принял их подарок только после того, как Ларри подрисовал одну из ветвей, которая была еще не занята внизу древа.

Это было не единственное оскорбление, которое пришлось вынести Ларри. Он продолжал оставаться объектом насмешек за отсутствие у него интереса к контактным видам спорта (он предпочитал тай — чи), за свои музыкальные вкусы (он слушал Баха) и за его пристрастие к марихуане — никто не пролил слез, когда за употребление марихуаны его загребла мемфисская полиция, из коей передряги его вызволило только прямое вмешательство Элвиса и его друга шерифа Билла Морриса. Даже то, что Ларри был евреем, служило поводом для язвительных замечаний, так как парни называли его в глаза «Лоуренсом Израильским», правда, и в этом был явный элемент соперничества, особенно в случае Марти, который по меньшей мере столь же гордился своими еврейскими корнями.

Ларри познакомил Элвиса с новыми способами восприятия иудаизма еще раньше, когда проводил связь между иудаизмом и нумерологией (Ларри настаивал, что «раввины меняют имена людей в соответствии с нумерологическими принципами»), и Элвис стал носить на шее золотую «хеи»[32] когда Ларри объяснил ему, что «хеи» на еврейском языке означает «жизнь». И Ларри и Марти ставили себе в заслугу, что побудили Элвиса принять решение в то Рождество о том, чтобы поместить на могилу Глэдис новый надгробный камень — с еврейской звездой на одной стороне и крестом на другой, — и в то время, как Джордж Клейн и Алан Фортас, другие евреи — члены группы, полностью поддержали эту идею, было ясно, что некоторые другие парни отнеслись к затее с заметным скепсисом. Если верить Марти, вскоре после этого они с Элвисом придумали идею с часами, на циферблате которых чередовались бы крест и звезда Давида как символ всеобщего братства. Он отнес набросок ювелиру Хэрри Левитчу, и тот создал прототип, на основе которого он впоследствии изготовил сотни часов для Элвиса, чтобы тот мог дарить их друзьям.

Ясно, что Вернон не мог быть полностью согласен с этими нововведениями. И Марти, и Ларри хорошо знали из разговоров с Элвисом, что Вернон не очень — то понимал необходимость в таком экуменизме, и Марти был убежден, что Вернон и члены его семьи были антисемитами, а остальные родственники — сумасшедшими. За то короткое время, что Лэкеры прожили в Грейс ленде, жене Марти угрожал, а на него самого набрасывался с ножом дядя Элвиса Джонни Смит (брат Глэдис Пресли), а Клеттис Пресли (жена Вестера и сестра Джонни и Глэдис), которая пила не хуже своего брата, ясно дала понять, что тоже недолюбливает его. Марти был невысокого мнения о слабоумном дяде Элвиса Трейси, который любил всем говорить: «У меня нервы в грязи» — и издавал такие звуки, «словно он готов взорваться»; словом, можно сказать, что у него было довольно нелестное представление обо всем клане.

Взгляд Ларри был несколько более милостив; он рассматривал членов семьи как жертв общего невежества и необразованности, подверженных тому же страху, который терзал парней и отравлял его отношения с ними, страху, что какой — нибудь пройдоха отнимет у них то, что они считали по праву своим. По большей части, впрочем, раздоры не вырывались наружу после того, как между Элвисом и Верноном наконец установились более или менее нормальные отношения, в которых жизнь Вернона с Ди и ее детьми была принята просто как факт, и Вернон мог ходить из своего нового дома на улице Долан в свой офис позади особняка в Грейсленде через задние ворота, завтракать с Элвисом в кухне Грейсленда или приходить с визитом без особых церемоний в любое время дня и ночи.

В сущности, единственным неоскудевающим источником напряжения между отцом и сыном были деньги: Элвис понятия не имел, что сколько стоит, и ему не было до этого никакого дела, по наблюдению Ларри; Вернон, наоборот, «жил в постоянном страхе, что их постигнет какое — нибудь несчастье и что в один прекрасный день они с Элвисом окажутся снова в Тьюпело… [такая перспектива] приводила Вернона в ужас».

Гораздо больше Ларри беспокоила яростная, неуменьшающаяся и практически не замаскированная враждебность Присциллы по отношению к нему. Он приписывал это отсутствию духовного сознания у Присциллы, однако для Присциллы это представляло собой более низменную, инстинктивную заботу, вопрос жизни и смерти с точки зрения ее отношений с Элвисом. Под влиянием Ларри, как она воспринимала его, Элвис больше не проявлял к ней никакого интереса. По ночам он по обыкновению читал в постели, но наотрез отказывался заниматься даже тем суррогатом секса, которым он обычно подменял настоящие занятия любовью. У него был, по его словам, «период очищения, как физического, так и духовного. Любые физические искушения были враждебны всему, к чему он стремился».

«— Цилла, — сказал он ей однажды ночью, перед тем как лечь спать. — Тебе придется проявить понимание в ближайшие несколько недель или месяцев, не знаю, сколько потребуется времени. Я чувствую, что должен воздерживаться от искушений секса.

— Но почему? И почему со мной?

У него был довольно торжественный вид.

— Мы должны управлять нашими желаниями, чтобы они не управляли нами. Если мы способны управлять своими сексуальными влечениями, тогда мы способны управлять всеми другими желаниями.

Когда мы лежали в постели, он принял свою обычную дозу снотворного, передал мне мою, после чего, борясь со сном, принялся читать свои метафизические книги.

Будучи поверенным в его душевных делах, я должна была с такой же страстью искать ответы на мучившие его вопросы, как и он, но я терпеть не могла эти нудные трактаты, которые каждую ночь окружали нас в постели. Обычно, открыв одну из этих книг, я уже через пять минут крепко спала. Раздраженный моим очевидным равнодушием, он будил меня, чтобы поделиться проникновенным отрывком. Если я выражала хоть малейший протест, он говорил: «Цилла, у нас никогда ничего не получится, потому что ты не проявляешь интереса ко мне и к моим стремлениям». Затем язвительно; «Есть немало женщин на свете, у которых я смогу найти понимание».

[В какой — то момент] я не выдержала. Я потеряла контроль над собой и начала визжать:

— Я больше этого не вынесу! Я больше не могу это слушать! Меня тошнит от твоего вечно бубнящего голоса! Он — сводит — меня — с ума!

Я была в истерике, я рвала на себе волосы как обезумевшая.

— Что ты видишь? — потребовала я. — Скажи мне, что ты видишь?

Он уставился на меня сквозь полузакрытые глаза.

— Сумасшедшую, обезумевшую, сумасшедшую женщину, — ответил он, едва выговаривая слова из — за снотворного.

Я в слезах упала на колени рядом с ним… Когда я закончила свою тираду, до меня доносились только слабые звуки религиозной музыки, передаваемой по радио. Я подняла глаза к его лицу. Он спал глубоким сном».

8 января Элвис отпраздновал свой тридцатый день рождения. Парни подарили ему медальон с Древом жизни, и он провел этот день дома, читая свои книги и спокойно размышляя над своим прошлым, которое привело его к этому моменту, и над будущим, простиравшимся впереди. До того как он уехал в Голливуд в начале марта, он высказал некоторые свои мысли в интервью Джеймсу Кингсли, репортеру «Коммершиал эппил». «Мы прошли долгий путь от Тьюпело, — поведал он Кингсли, который, после Боба Джонсона, знал его, вероятно, лучше всех остальных мемфисских репортеров. — Я знаю, что нужно драться за то, чего ты хочешь». Его никогда не покидает жажда быть кем — то, сказал он, когда позволил чужаку редкую возможность взглянуть на Грейсленд. «Позади огромного белого дивана, — писал Кингсли, — висят красные портьеры от пола до потолка, которые автоматически раздвигаются при нажатии кнопки. У противоположной стеньг возвышается камин из непрозрачного литого стекла. Вокруг него белые кресла и многоцветные подушки на толстом белом ковре. Налево столовая, где над столом из орехового дерева свисает люстра в форме звезды. Сиденья стульев, повторяя цветовую гамму, обтянуты красным бархатом.

С другого конца гостиной открывается вид на музыкальную комнату — с роялем цвета слоновой кости и таким же телевизором… «Как вы думаете, тот дом в Тьюпело поместился бы в этой комнате?» — спросил он, с гордостью демонстрируя Кингсли остальной дом (впрочем, для фотографа «Коммершиал эппил» он остался под запретом), свои семь или восемь машин, автофургон и три мотоцикла — и тот образ жизни, который был столь же нарочито скромным, сколь и причудливым. «Его представление о хорошем обеде — маленький стейк и картофель. Завтрак обычно состоит из хорошо поджаренного бекона, яичницы, тостов и кофе… Перекусывать он любит сандвичами с желе или арахисовым маслом и измельченными бананами». Он знал о своей репутации затворника, сообщал Кингсли, но всячески старался показать, что «вовсе не потерял уважения к своим поклонникам… Я удаляюсь не от своих поклонников, а от самого себя». Он надеется, что когда — нибудь у него будут дети, сказал он, если только сможет найти ту единственную девушку. А если у него будут дети, сказал он, то «я назову мою первую дочь Глэдис — в честь моей мамы».

Затем он посмотрел на часы и с улыбкой повернулся к репортеру. «Послушайте, давайте покончим с этим делом. Уже больше восьми часов, а на улице прекрасный вечер. Как — никак я веду ночной образ жизни. Солнце зашло, и светит чудесная луна. Пора гулять».

К тому времени, как интервью вышло 7 марта, он был в Голливуде, но, несмотря на всю удовлетворенность собой и своей жизнью, которую он выказал репортеру («Элвис столь же изысканно любезен, как и карикатурный джентльмен — южанин… [его язык представляет собой] смесь просторечных словечек, странным образом оттеняемых словами человека интеллектуального, который не удовлетворился образованием, полученным им в хьюмзской средней школе»), он больше не был тем человеком, которым был раньше. Ибо его наконец посетило видение на пути в Дамаск.

Он ждал его так долго, что ему стало казаться, что он никогда его не дождется. Ларри неустанно твердил, что ему просто нужно набраться терпения, что нельзя понуждать такие вещи, однако его нелегко было успокоить. Он вот уже целый год как посвятил себя своим занятиям, он прочитал сотню книг, и если чему — то было уготовано случиться, то этому следовало уже случиться.

Он выложил все это Ларри как раз перед тем, как они добрались до Амарилло, остановившись, внезапно зарулив к мотелю, поскольку Марти жаловался, что у них нет времени останавливаться, ведь им нужно быть в Лос — Анджелесе в выходные, чтобы успеть к съемкам, начинавшимся в понедельник. Ларри обнаружил Элвиса в его номере «измученным и подавленным. Не говоря ни слова, он встал и стал ходить по комнате взад и вперед, в отчаянии качая головой. Наконец он твердо сказал: «Ну ладно, Ларри. Выкладывай правду, черт побери. Что я делаю не так, а? Что со мной не так? Может быть. Бог не любит меня или что — то в этом роде… Все, что я хочу, — это знать истину, знать и чувствовать Бога. Я ищу истину, только истину. Ты пробудил это во мне, и с тех пор как я начал искать истину, я не пережил никакого откровения — ничего. Я действительно верю во все духовные учения. Я по — настоящему в них верю, но только ничего не происходит, а я хочу этого. О, Господи, как я этого хочу. Что же со мной не так?»

Ларри был застигнут врасплох болью и смятением, звучавшими в голосе Элвиса, «но я старался сохранять спокойствие, одновременно объясняя ему, как каждая идея, которую мы обсуждали в прошедшие месяцы, занимает свое место среди других идей, как каждая из них надстраивается над другими и вместе они образуют нечто очень красивое. Духовные чтения, медитация, наши беседы — все это закладывало основы нашего развития, но все это было только частью, этапами процесса, который может продолжаться в течение всей нашей жизни. Никто не знает, когда может наступить момент откровения; это не «награда», которую человек «зарабатывает». Для некоторых этот момент так никогда и не наступает, но оттого тем больше следует продолжать стремиться к Богу».

Ларри продолжал говорить и попытался показать ему, что это одна из тех сфер жизни, где не имеет значения, что он был Элвисом Пресли, что перед Богом все равны, и для того, чтобы ощущать Бога, нужно освободиться от всех ожиданий и заранее сформированных представлений. «Ты должен расстаться со своим эго, — сказал ему Ларри, — и освободить место для Бога». Он должен был «забыть прочитанные книги, забыть усвоенные знания и сделаться пустым, чтобы Бог имел место, куда войти». Элвис наконец успокоился. «Он посмотрел в пол, затем на меня, потом улыбнулся. Выразив кивком согласие, он с чувством сказал: «Да, ты прав». Он улыбнулся своим мыслям и подвел итог разговору: «Что ж, пожалуй, все так и есть. Ладно, поехали».

Они ехали через Нью — Мексико и Аризону, пересекая пустыню; «сверкающее голубое небо, казалось, ниспадало на священные горы индейцев хопи и окрашивало все видимое в умиротворяющие, небесные оттенки». Элвис молча вел фургон, Ларри сидел рядом, а парни сзади. Вот тогда — то за Флагстаффом это и случилось.

«Элвис вдруг сделал круглые глаза и закричал: «Ух ты!»

Когда я повернулся к нему, он откинулся на сиденье с разинутым ртом и неотрывно смотрел на горизонт. Я проследил за его взглядом и увидел облако, единую белую массу, плывущую по небу. Из облачков вырисовывался ясный, четкий, узнаваемый портрет.

— Ты видищь то, что я вижу? — шепотом спросил Элвис. Я снова посмотрел на облако. — Там лицо Иосифа Сталина!

Как я ни старался посмотреть на облако другим способом, невозможно было отрицать, что там действительно было лицо Сталина.

— Почему Сталин? Почему Сталин? — вопрошал Элвис срывающимся голосом. — Почему его лицо, а не чье — то другое?

Прежде чем я смог ответить, облако медленно завернулось внутрь самого себя, меняя очертания и форму, пока лицо не стало расплывчатым и постепенно не исчезло вовсе. Я понимал, что мы стали свидетелями чего — то экстраординарного, и повернулся, чтобы сказать это, но остановился, когда увидел Элвиса, который не отрываясь смотрел на облако, глаза широко распахнуты, на лице выражение удивления. Почти невозможно описать, как он выглядел в тот момент… однако выражение на лице Элвиса напоминало описание того, что мы встречаем в Библии или других религиозных книгах: он выглядел, как только что обращенный в веру человек. Он выглядел таким умиротворенным, таким всеприемлющим, таким открытым, таким счастливым. Такого я никогда не видел раньше и никогда не увижу вновь…

Элвис свернул автобус к обочине и резко затормозил. «Ларри, иди за мной!» — закричал он, распахнул дверь и бросился бежать по песку. Я наконец догнал его, и когда мы стояли, овеваемые прохладным ветерком пустоши, лицо Элвиса светилось радостью.

— Это Бог! — кричал он. — Это Бог!..

По его лицу текли слезы, когда он крепко обнял меня и сказал:

— …Я благодарю тебя от всего сердца. Ты привел меня сюда. Я никогда этого не забуду, никогда. Это действительно случилось. Я увидел лицо Сталина и подумал про себя: «Почему Сталин? Не есть ли это проекция чего — то, что внутри меня? Не пытается ли Бог показать мне, что он думает обо мне?..» И тут это произошло! Лицо Сталина превратилось прямо в лицо Иисуса, и он улыбнулся мне, и я почувствовал это каждой клеточкой своего существа. Впервые в моей жизни Бог и Иисус стали живой реальностью.

— О Господи! О Господи, — твердил Элвис. Затем он помолчал и сказал странную вещь: — Ты можешь себе представить, что подумали бы мои поклонники, если бы увидели меня тут?

— Они бы полюбили тебя еще больше, — ответил я.

— Да, — сказал он, — я надеюсь, что это так».

Остаток пути сопровождался некоторой неловкостью. Элвис упивался своим новообретенным блаженством, в то время как парни кипели от злости из — за этого последнего свидетельства странности своего босса и почти ненормальной тяги к сверхъестественному. Если у них была причина испытывать недоверие к Ларри прежде, то теперь они были почти готовы убить его. Потому никто из парней не удивился, когда автофургон, который отстал от остальной группы, загорелся в пустыне Мохава, чуть дальше Нидлса, Калифорния. Каким — то образом Элвису и парням, которые ехали с ним в фургоне, удалось найти два такси и добраться на них в Лос — Анджелес, и, естественно, все хотели услышать, что же произошло, когда они наконец попали домой. Однако Элвис желал только одного — поговорить наедине с Ларри. Он закрыл двери в комнату, и, хотя мог слышать, что парни стоят под дверью, пытаясь подслушать их разговор, ему, похоже, было все равно: он уже тридцать шесть часов подряд был на ногах и все еще находился под властью своего откровения. Он хочет уйти из шоу — бизнеса, сообщил он Ларри с такой уверенностью, которую тот никогда не замечал за ним раньше. Он хочет стать монахом.

Джо присоединился к ним в Калифорнии. Оказалось, что не так легко пробиться, как он воображал, полагаясь только на себя; связи в киноиндустрии, которые казались такими надежными, когда он работал на Элвиса Пресли, превратились в ничто, когда он стал искать работу, телефонные звонки, которые когда — то моментально достигали цели, пропадали втуне, и к Рождеству он практически оказался у разбитого корыта. Тогда — то Элвис прислал ему праздничный чек, и Джо позвонил, чтобы поблагодарить его, — одно за другим, и наконец Джо проглотил свою гордость и спросил, не может ли он вернуться. В конце концов было решено, что Джо и Марти будут вместе отвечать за организацию, — положение дел, которое не вполне устраивало ни того, ни другого, но оба в данный момент были готовы мириться с ним.

15 марта начались съемки первого из трех фильмов, которые предполагалось снять по новому контракту с MGM, — легковесную и скучноватую картину под названием «Harum Scarum» (возможно, «Ветреник». — Прим. перев.) с Сэмом Катсманом в качестве режиссера. Элвис отложил пока свои планы уйти в монастырь под действием здравого смысла, сна и убеждений Ларри в том, что у него есть обязанность перед миром — нести свой дар людям. Он уже записал крайне посредственный саундтрек в Нэшвилле и пребывал в отчаянии, что в который раз Катсман отвел на съемки всего пятнадцать дней, однако с нетерпением ждал возобновления своего сотрудничества с режиссером Джином Нельсоном. И его порадовали костюмы, сшитые для него Нельсоном, которые намеренно должны были приводить на память Рудольфа Валентино.

Всякий его энтузиазм почти полностью испарился в первый же день съемок, когда тут же стало ясно, что сюжет смехотворен, декорации убоги, даже Нельсон извинялся за спешку и низкое качество съемок. Полковник разбил небольшой шатер с мигающими лампочками перед своим офисом на площадке MGM, но это скорее выглядело как пустая бравада, поскольку ее пятидесятишестилетний обитатель, все еще прикованный к постели болью в спине, редко появлялся в павильоне, полагаясь на ежедневные отчеты своего помощника Тома Дискина относительно того, как продвигается картина. В конце съемок Элвис подарил исполнителям и съемочной команде часы со звездой Давида, которые создал Хэрри Левитч, а Джину Нельсону вручил фотографию с автографом, на которой было подписано; «Когда — нибудь мы сделаем это как следует».

Все это могло бы сильнее его задеть, если бы он не был так погружен в свою новую жизнь. Еще во время съемок «Hamm Scarum» он начал посещать приют Братства самореализации на озере Шрайн в Пасифик — Палисейдс в нескольких кварталах от океана, и там он обнаружил внутреннюю умиротворенность и новую миссию в своем стремлении к духовному просветлению.

Братство самореализации было основано в 1920 году Прамахансой Йоганандой, индийским духовным деятелем, который приехал в 1920 году в Соединенные Штаты по приглашению Международного конгресса религиозных либералов в Бостоне и вскоре произвел сенсацию на выездной сессии в Шатокуа. К 1931 году, когда он выступил с серией лекций в Солт — Лейк — Сити, он уже был широко признан как уникальное явление, «индус, приехавший в Соединенные Штаты, чтобы нести Бога христианам, проповедующий смысл учения Христа». Именно в Солт — Лейк — Сити его впервые услышала Фэй Райт, семнадцатилетняя вольнодумка, которая вскоре после этого поставила своих родителей в известность о том, что она нашла свое призвание в жизни и уезжает в Лос — Анджелес, чтобы служить Йогананде в международной штаб — квартире Братства на горе Вашингтон. Три года спустя после смерти Йогананды в 1952 году Райт стала президентом Братства самореализации под своим духовным именем Шри Дейя Мата. Главная работа Йогананды «Автобиография йога», хроника его духовных исканий и встреч с замечательными людьми — от Лютера Бербанка и Рабиндраната Тагора до Ганди, «Терезы Ньюман, рьяной, католички со стигматами» и «Женщины, которая никогда не ест», — к тому времени уже давно считалась классикой духовной литературы, и то, как необъяснимо тело учителя не было подвержено разложению в течение трех недель, пока оно было выставлено в открытом гробу после его смерти («Отсутствие каких — либо видимых признаков разложения в мертвом теле Прамахансы Йогананды возводит этот случай в разряд самых необыкновенных в нашей практике», — писал директор морга в Форест — Лоун), стало еще одним примером его собственных выдающихся способностей.

Несмотря, однако, на все смутно «спиритуалистические» атрибуты движения, самым замечательным в учении Йогананды было его здравомыслие. Оно проповедовало странно экуменический подход, далеко отстоящий от идеологического пуризма фундаменталистских движений или культа личности, исповедуемого во многих харизматических орденах. Учение Йогананды предлагало убежище, в котором искатель истины любого толка (христианин, иудаист, буддист, индуист) мог найти духовное утешение, равно как и расписанную по шагам программу техники медитации, называемую крийя — йога, которая требовала самозабвения, дисциплины и сосредоточенности на процессе, необязательно исключавшем религиозное убеждение, но также и не требовавшем его. Элвис был увлечен с самого начала своих исканий, с того момента, как впервые прочитал «Автобиографию йога», и, когда он узнал от Ларри о «не подверженном разложению» теле Йогананды (этот момент, похоже, напрямую перекликался с его собственной одержимостью идеей смертности), он был еще больше заинтригован.

В парке в Пасифик — Пэлисейдс он познакомился с монахом по имени брат Адольф, которому было далеко за восемьдесят, и с ним Элвис часто предавался беседам и продолжительным философским дискуссиям. Брат Адольф снабжал его религиозными книгами и часто ссылался на Шри Дейю Мата, которая прошлым летом после почти годового паломничества вернулась из Индии. Согласилась ли бы Шри Дейя Мата, по мнению брата Адольфа, поговорить с ним? — спросил Элвис. Он всего лишь скромный искатель истины и многое бы отдал за возможность побеседовать с ней. Брат Адольф передал просьбу Дейе Мата, и она согласилась встретиться с ним; она будет рада, сказала она, повидаться со знаменитым певцом, если ей позволят дела.

Весной того же года Элвис приехал в штаб — квартиру Братства по узким петляющим дорожкам, которые прорезали гору Вашингтон — крутую возвышенность, испещренную скромными бунгало на окраинах Лос — Анджелеса с видом на Пасадену. Там он обнаружил просторное, разбросанное по большой территории поместье с ухоженным и красивым парком и открытое, наполненное светом строение, которое когда — то было роскошным отелем и местом отдыха для заправил нарождавшейся местной киноиндустрии. Там он также встретил пятидесятилетнюю Дейю Мата, чьи спокойные, тихие жесты сразу же произвели на него впечатление, не меньшее, чем он представлял себе. Но вот что он никак не ожидал — то, до какой степени ее безмятежная и умиротворяющая манера напомнит ему его мать, Глэдис Пресли.

Дейя Мата, которую последователи любовно называли «матушка», была, со своей стороны, поражена не столько явной скромностью знаменитого певца, сколько его искренней приверженностью учению и жаждой познания. «Я увидела в нем человека, полного чистоты, если понимаете, о чем я говорю. Он был наивным, по — детски наивным человеком, попавшим в силки мира и упивавшимся его лестью, но более этого он чувствовал глубокую связь со своей публикой; он пылко любил свою публику и не желал ее разочаровывать. Вот это я заметила. Затем мы стали говорить о вопросах, которые составляли для него большое значение. Он кое — что прочел. Он тонул, он утопал. Передо мной был человек, который имел все, о чем только можно мечтать, но это не приносило ему удовлетворения. В его жизни была пустота, и единственным способом заполнить ее было обратиться внутрь себя».

Он говорил с ней, как уже долгие годы ни с кем не говорил. «Когда он вошел, можно было видеть, что он робок. Я сказала: «Теперь, Элвис, просто расслабься. Ты пришел повидаться со мной; просто сядь и говори. Если угодно, можешь представлять меня старым башмаком». Познакомившись с ней поближе, он стал все больше и больше раскрывать свою душу, признался в своих страхах, поведал о своих сомнениях, которые неохотно открывал даже Ларри. Парни из его окружения, сказал он ей, не понимают его. «Они не разделяли его интересов, они считали, что он слишком увлекается, видели в этом угрозу для себя, и это породило трещину в их отношениях. Они по — настоящему не умели общаться с ним, они совершенно не понимали его потребности, и ясно, что он не мог говорить с ними о том, что его волновало в глубине души». Только когда он говорил о Полковнике, к нему вернулась свойственная ему осмотрительность. «Он говорил с большой осторожностью обо всем, что касалось его менеджера. Мне кажется, он считал, что Паркер был очень важной частью его жизни и пока он собирается оставаться в шоу — бизнесе, он должен следовать [его советам], поскольку тот столь успешно направлял его в течение такого длительного времени. Единственное, что его беспокоило, — то, что Полковник, похоже, не понимал его потребности в духовном обогащении. Его успех приносил ему обогащение во всех других смыслах, по чем обогащалась его душа?

Моя цель состояла в том, чтобы убедить его уделять немного времени себе. Я не хотела быть причиной каких — либо проблем между ним и его менеджером, но он отдавал так много себя другим, что ему ничего не оставалось для себя. Я всегда считала, что человек, имея двадцать четыре часа в сутки, довольно глуп, если не способен уделить хотя бы полчаса из этих двадцати четырех часов Богу. Я убеждала его выделять время для себя и своих духовных потребностей, однако его очень сильно тянуло к своим поклонникам, он желал угодить им, они давали ему любовь».

Дейя Мата увидела в нем нетерпеливое желание скорее получить «результаты», которое отмечал в нем Ларри, но она встречала такое нетерпение и в других. Он попросил ее указать ему «короткий путь» к достижению просветления с помощью крийя — йоги, на что она ответила отказом. «Такого пути я ему не указала. И никогда бы не указала. Я так часто слышала подобную просьбу от многих людей, и я просто сказала: «Об этом нечего и говорить. Меня совершенно не интересует чья — то известность. Мне неинтересна эта сторона вашей натуры, меня интересует ваша душа». Был момент, когда он захотел полностью связать свою жизнь [с движением], ему хотелось читать проповеди, принимать более активное участие, но я сказала ему, что это не будет правильно, потому что я способна была видеть его истинную природу. Какое — то время он, возможно, был бы преисполнен энтузиазмом, но затем он остыл бы и его потянуло бы к его прежним занятиям, потому что это была его жизнь, у него была другая миссия. Один раз, уже выходя за дверь, он вернулся, словно ребенок, наполненный нежными чувствами, и сказал: «Дейя Мата, я хочу, чтобы вы знали, что я люблю вас». И он говорил то, что действительно чувствовал, как это было бы, будь вместо меня его мама. Затем он прибавил: «Ах, если бы вы только могли познакомиться с моей мамой». И я сказала: «Да, Элвис, я очень бы хотела с ней познакомиться».

Он обрел в своей жизни новую безмятежность. Парням это казалось больше как сумасшествие, и они ощущали все возрастающие отчуждение, возмущение, недоумение и гнев — все сразу. Элвис, казалось, все больше отдалялся от них со своими почти ежедневными видениями, своими повествованиями о полете на космическом корабле, своими бредовыми рассказами о том, что он якобы способен одним только усилием воли включать и выключать поливочное устройство на поле гольф — клуба в Бел — Эр позади дома, своей убежденностью в том, что он способен излечить их при помощи своих целительных сил от всего на свете, начиная с простой простуды и заканчивая серьезными болезнями. Марти он заявил, что песня птицы превратилась в голос Христа, и при других обстоятельствах они, возможно, уступили бы соблазну и поместили бы его в клинику, но рассудок говорил им, что он освободится и от этого наваждения, как до этого от всех других своих капризов и увлечений.

В глазах Джо это была главным образом проблема таблеток и его жгучего, неутолимого желания чего — то большего, — правда, оттого, что их традиционные вечеринки превратились в безалкогольные вечера с философскими диспутами, а «Психоделические переживания» Тимоти Лири стали прописным чтением для всех, и ситуация не стала более приятной. Они по — прежнему время от времени играли в футбол, и по — прежнему были редкие случаи, когда они всей компанией отправлялись в новый клуб отца Сэнди Ферра на Сансет — «Ред Велвит», — но это было не то же самое, что раньше; все их развлечения, казалось, лишились главного — веселья и радости. Сами парни по — прежнему употребляли то стимуляторы, то депрессанты, а у Марти с Аланом в особенности у самих стали намечаться проблемы из — за употребления наркотиков. Когда Марти готовил бухгалтерские отчеты, он нередко оставался на ногах в течение двух — трех дней подряд. «И как — то раз ночью, после того как я не спал, вероятно, уже три дня, я сидел на кровати и писал. Вокруг меня на кровати были раскиданы бухгалтерские книги и квитанции. Я был так накачан таблетками, что помню только, что я взглянул на часы — было, кажется, что — то вроде 2.30 или 3 часа ночи — и отключился. На следующее утро я проснулся и обнаружил, что по — прежнему нахожусь в том же положении, сижу посредине кровати… Но с подобными вещами ничего нельзя поделать, когда употребляешь столько стимуляторов, сколько употреблял я».

Именно Марти также в основном отчитывался перед Полковником, сообщая ему обо всех последних примерах все более странного поведения Элвиса. Марти передавал эти новости с тем же усердием, с которым составлял все остальные свои отчеты, но от него не могло укрыться, что в кои — то веки Полковник был озадачен и не знал, как поступать в таком случае. По — прежнему донимаемый болями в спине, он проводил все больше времени в доме в Пальм — Спрингс, который ему бесплатно предоставило агентство «Уильям Моррис», где в отеле «Спа» он мог принимать ежедневные паровые ванны, подчищать холодильник жены или просто сидеть на солнышке около своего бассейна и пировать на своем импровизированном барбекю. Вращаясь на свой эксцентричный манер в избранных кругах голливудской элиты, он показывал миру парадную личину, однако впервые его патентованное сочетание карнавальных ухваток и непоколебимой убежденности начало раздражать, а его привычное бахвальство стало звучать все больше и больше как показной оптимизм.

С. Роберту Дженнингсу, который делал где — то в это время статью для «Сатердей ивнинг пост», он заявил, что его собственный затрапезный вид и неприглядный вид его офисов (с их безвкусным набором из чучел животных и вымпелов, постеров, пластинок Элвиса) имели своей целью отбить охоту у всякого рода шарлатанов и пустозвонов от шоу — бизнеса домогаться встречи с ним. «Крупные воротилы боятся показываться со мной на публике, — сказал он. — Экономит уйму времени». Что касается слухов о возможной женитьбе Элвиса, то он отрицал их, но заметил, что «Элвис обещал поставить меня в известность за три недели, если когда — нибудь соберется жениться, чтобы у меня было время использовать это в рекламных целях». Его личным кредо, по замечанию Дженнингса, было: «Не пытайся ничего объяснить, просто продавай это», — впрочем, британский музыкальный журналист Крис Хатчинс, который брал у него интервью спустя каких — нибудь несколько месяцев, отметил за словами бахвальства гораздо больше серьезности.

Миру не следует удивляться, если он вдруг уйдет скоро на пенсию, заявил Полковник, отмечая разницу в возрасте между собой и своим мальчиком. «Рано или поздно кому — то другому придется взять бразды правления в свои руки». Во время того же визита к Полковнику журналист присутствовал на переговорах по поводу выпуска товаров под маркой Элвиса с двумя нью — йоркскими «магнатами», которые предлагали 80 тысяч долларов в виде лицензионных выплат. Перед самым приходом бизнесменов в офисе появился старый друг Полковника с карнавальных дней.

Этот друг пережил тяжелые времена и имел при себе коробку с несколькими сотнями надувных шариков, которые он предложил купить Полковнику за сорок долларов. Щадя гордость друга, Полковник торговался с ним в течение получаса и в конце концов купил шарики за тридцать восемь долларов.

Завершив сделку, он пригласил магнатов, которые ожидали в приемной. Когда мужчина ушел, один из бизнесменов накинулся на Полковника со словами: «Вы заставили нас ждать двадцать минут, чтобы купить шариков на тридцать восемь долларов, когда мы предлагаем вам обсудить сделку на восемьдесят тысяч долларов?» На что Полковник ответил так: «Знаете, его сделка была важнее для него, чем ваша была бы для вас. Я говорю «была бы», джентльмены, потому что я только что решил не иметь с вами дела. Всего доброго».

Он был, вне всякого сомнения, странным типом. Несмотря на свое неукротимое желание всем заправлять и свою почти патологическую потребность постоянно выводить из равновесия своих коллег, по наблюдению Гейба Такера, давнего товарища Полковника, который вернулся под его начало спустя почти десятилетие, Паркер был более чем способен на многочисленные столь же импульсивные проявления щедрости. И «в его странной натуре было маскировать проявления своей доброты», по замечанию Такера, но его единственными критериями были преданность и длительные отношения, но никак не религия, вера в будущее или в человеческую природу. И именно верность и преданность беспокоили его теперь.

Не то чтобы он подозревал Элвиса в неверности; просто впервые за долгую историю их отношений он не мог в действительности сказать, кому теперь был предан Элвис. Все те разговоры о том, что мальчик якобы собирается уйти из кинобизнеса, доходили до него из вторых рук, и он никогда не воспринимал их всерьез. Они с Элвисом понимали друг друга, и он был убежден, что Элвис всегда будет стремиться оправдать это взаимопонимание, что Элвис никогда не станет намеренно делать ничего такого, что поставило бы его в неловкое положение. Но в то же время он не мог не обращаться памятью к своему ужасному разрыву с Эдди Арнолдом летом 1953 года. Полковник был основательно подготовленным человеком: он гордился своей способностью обставлять своих конкурентов благодаря своему знанию территории, — вот это — то и помогло ему стать столь великим антрепренером, и если бы ему пришлось указать какую — то одну причину своего успеха в трудном и всегда непредсказуемом бизнесе, он указал бы это. Подготовленность. Предвидение. Всегда быть на два хода вперед конкурента. Однако отступничество Арнолда совершенно застигло его врасплох; одностороннее решение Эдди расстаться с ним после девяти лет непоколебимой преданности просто по причине разности «стилей» стало для него громом среди ясного неба. И хотя он почти моментально оправился от этого удара, — ни единого раза не обнаружив слабость, не допустив мысли об ошибке, образовав команду с Хэнком Сноу к концу 1954 года и почти вскоре после этого найдя своего мальчика, — воспоминание о его внезапности, тот факт, что он полностью просмотрел его возможность, не могли не влиять на его самоощущение сейчас.

Он не мог понять, к чему стремится Элвис. Они были командой, однако он не знал, что на уме у мальчика. А в отсутствие знания он отступил на привычные позиции. Он не хочет конфронтации с Геллером; если он и уверен в чем — то, так это в том, что Геллер в конце концов оступится либо Элвис просто устанет от него и займется чем — нибудь другим. Пока же он будет показывать, что он по — прежнему способен выполнять свои обязательства, как и всегда.

С этой целью в течение всей весны он с жаром раскручивал «Tickle Me» — это была, по его выраженному во всеуслышание признанию, самая крупная и самая удачная рекламная кампания. 19 мая он послал Гейба Такера в Атланту на премьеру картины с золотым «Кадиллаком», который он недавно убедил RCA приобрести и отправить в тур по стране. Если для раскрутки картины не может присутствовать лично Элвис, то, по крайней мере, может его шикарная машина. Он собрал пятьдесят тысяч посылок с рекламной продукцией для связанных с RCA прокатчиков на местах, приобрел сто тысяч надувных шаров и одобрил выпуск двух синглов, отобранных из старых песен на саундтреке к фильмам (любимая песня Полковника «I'm Yours» стала стороной В на втором сингле), одновременно руководя массированной кампанией по раскрутке фильма как «морально пристойной картины для семейного просмотра». В конце всех усилий картина спасла «Эллайд Артистс», став третьей самой кассовой картиной в истории студии (после «55 дней в Пекине» и «Эль Сида») и в довершение принеся неплохую прибыль Элвису и Полковнику.

В то же время он понимал, что ситуация с «Harum Scarum» из рук вон плохая. Посмотрев 17 июня первый монтаж, он настрочил письмо MGM, в котором заявил, что потребуется пройдоха похлеще Барнума, чтобы продать эту картину, и что, учитывая художественную несостоятельность картины, возможно, было бы лучше всего просто «быстро сбыть картину прокатчикам, получить деньги, затем попытаться снова». В качестве запоздалого соображения он прибавил с нехарактерной для него самокритичностью, что, возможно, на следующую картину следует затратить больше времени, чтобы гарантировать лучший результат. Пытаться вместить все в пятнадцать — восемнадцать дней съемок, когда звезда фигурирует практически в каждой сцене, заключал Полковник, — это прямой путь к катастрофе.

Месяц спустя, все еще пытаясь спасти то, что, на его взгляд, было невозможно спасти, он предложил, что им, возможно, следует добавить в качестве повествователя говорящего верблюда; по крайней мере, в таком случае смехотворность сценария могла бы показаться намеренной, а маленькие поклонники звезды, может быть, сочли бы верблюда очаровательным. Это был редчайший случай, когда Полковник допускал мысль, что мог ошибиться, и хотя он продолжал сохранять задорный тон, в нем было мало веселости. Однако он не сдавался. Картина все же может принести деньги; несмотря на все ее изъяны, она вполне может посоперничать с «Kissin' Cousins» — и, может быть, даже немного превзойдет ее. К этому времени он, однако, уже увлекся другим проектом, который, как и всегда, должен был превратиться в самую крупную и выгодную сделку.

В апреле Джерри Шиллинг приобрел мотоцикл «Триумф‑650». Только через несколько дней это заметил Элвис, который сам всегда гонял на «Харлей Дэвидсон», но, заметив, попросил прокатиться. Ему так понравился этот мотоцикл, что он решил, что у всех должен быть такой. Джордж Баррис начал обзванивать дилеров, и уже в три часа утра у них во дворе стояло девять таких мотоциклов. Марти не хотел ездить на мотоцикле, поэтому Элвис купил Марти машину. В конечном счете он купил каждому также и по машине. Но в течение следующих двух недель они везде ездили на мотоциклах, днем и ночью с ревом въезжая и выезжая из ворот Бел — Эр, пока соседи не подали петицию по поводу шума. Джерри был в ярости из — за этого ущемления его гражданских прав, однако просто посмеялся над этим и приобрел трейлер, чтобы провозить мотоциклы через ворота в ту и другую сторону.

Озабоченность Джерри гражданскими свободами была не в счет, ведь он не был членом семьи. В погоне за образованием он посещал курсы истории в Калифорнийском университете в Лос — Анджелесе; он проявлял большую любознательность во всем — от духовных штудий до текущих событий; и в целом он демонстрировал причудливую смесь из совершенной наивности, искренней преданности и упрямой независимости, которая не укрывалась ни от кого в группе. Джо и Джоанн Эспозито называли его мистер Милк[33], а Джоанн считала его очень непохожим на всех остальных в группе. «Он был таким забавным. Он ел пирожок при помощи ножа и вилки. И он не допускал, чтобы один вид продукта на тарелке соприкасался с другим. Но у него была открытая душа. И он умел слушать и был очень чутким. Вот почему, мне кажется, у него были хорошие отношения с Присциллой. И вот поэтому, мне кажется, Элвис чувствовал ревность».

Джерри уже почувствовал на себе проявления этой ревности. Перед самым их отъездом в Калифорнию он был в кухне, когда туда спустилась Присцилла, которая выглядела явно расстроенной. «Я не знал, что у них произошла большая стычка с Элвисом — он, видимо, швырнул лампу, а вся комната была в беспорядке, — и подумал, что ей нездоровится, и спросил, как она себя чувствует. До этого мы так много не говорили, потому что я был застенчивым, но я как — то вдруг разговорился с ней, а потом она пошла наверх, и, видно, они там сновали начали ругаться и она сказала: «Ну хотя бы Джерри Шиллингу небезразлично, как я себя чувствую». И это его взбесило. Он спустился вниз и стал кричать на меня: «Никто не смеет тут расспрашивать Присциллу о том, как она себя чувствует» — и прочее в том же духе. Я был подавлен после этих слов. Он впервые кричал на меня, и я не знал, что сказать в ответ. Но на следующий день он всего лишь сказал: «Поедем прокатимся» — и в будущем ни разу не упомянул об этом случае. Он словно говорил этим: мол, все хорошо, я не сержусь на тебя. И все и вправду было как будто бы в порядке. Но после всего этого остался неприятный привкус».

В глазах других Джерри был сумасбродным типом, который имел неприятную привычку в любой ситуации говорить Элвису то, что было у него на уме. «Джо обыкновенно говорил мне: «Господи, Джерри, на кой черт тебе нужно было говорить это. Он был в хорошем настроении». Однако Джерри лучше вписывался в кривую настроений Элвиса своей открытостью и своим бесконечным восхищением не только достижениями Элвиса, но и его личностью. «Я работал на парня, которым я восхищался больше всех на свете, и он обращался со мной лучше, чем кто — либо когда — либо в моей жизни, но иногда были периоды, когда ничего не происходило, и тогда вы чувствовали себя как в вакууме и становились раздражительными и капризными. Никогда не забуду, как Элвис сказал мне однажды, словно прочитав мою мысль; мы сидели на диване и смотрели телевизор, и он сказал: «Знаешь, одна из самых важных вещей, которой нужно научиться в жизни, — это умение справляться с ничегонеделанием».

В середине мая они приступили к съемкам новой картины — «Frankie and Johnny» («Фрэнки и Джонни») для «Юнайтед Артистс» — на студии «Сэм Голдуин». Это было еще одно ужасное предприятие, обещающее каждой из сторон мало надежды на удовлетворение помимо возможностей обогащения. Саундтрек был сделан новым способом, позволявшим свести к минимуму временные затраты и преодолеть растущее отвращение Элвиса к материалу. Инструментальные дорожки были записаны вечером, вокал Элвиса — на следующий день. Официальное объяснение состояло в том, что это якобы был более эффективный и современный метод, однако, по словам Алана Фортаса, действительная причина заключалась в том, что в первую ночь записи в студии Элвис устроил истерику, результатом чего и стало это нововведение.

Сам фильм — ремейк картины 1936 года с Хелен Морган — был довольно прилично срежиссирован Фредом Де Кордобой, который работал в качестве режиссера с Рональдом Рейганом в «Bedtime for Bonzo», снял «Leave It То Beaver» и «The Jack Benny Program» на телевидении, а несколько лет спустя стал самым успешным продюсером «The Tonight Show». Состав исполнителей был достаточно хорошим. Элвис явно страдал излишним весом, и, возможно, самой заметной особенностью съемок была духовная связь, установившаяся между ним и его партнершей по фильму Донной Дуглас. Вместо того чтобы ходить на свидания с ней, по словам Сонни Уэста, он проявлял к ней искренний интеллектуальный интерес. Они обменивались книгами и мыслями, говорили о Дейе Мата и Братстве самореализации, к которому она тоже принадлежала, и вместе медитировали. Он показывал ей свои многочисленные книги, как с гордостью отмечал Ларри, «и они вместе читали отмеченные им отрывки».

Под занавес съемок он снова раздал десятки наручных часов с фирменным знаком «братства» и еще во время съемок пожертвовал 50 тысяч долларов в Фонд помощи кинематографистам на церемонии, организованной Полковником, на которой чек принимали Фрэнк Синатра и Барбара Стэнвик. Даже его щедрость некоторые из парней восприняли цинически и увидели в ней вящее доказательство лицемерия их босса, хотя точно так же цинично пользовались тем же самым качеством своего работодателя, когда соревновались между собой в получении финансовой помощи для себя, будь то в виде машин, наличных денег или драгоценностей.

Для Джо не было сомнения в искренности благотворительного порыва Элвиса: главным стимулом для Элвиса было удовольствие видеть выражение лица принимающего жертвуемые средства. «Элвис обожал телевизионное шоу под названием «Миллионер». Каждую неделю обычный человек, имеющий какие — то проблемы, открывал на стук свою дверь и обнаруживал человека в костюме, который объявлял, что он уполномочен вручить ему миллион долларов от не назвавшего себя жертвователя». Джо верил, что Элвис мечтал изменить жизнь людей, будь это близкий друг или совершенно незнакомый человек, и такой способ он считал самым простым и непосредственным, чтобы сделать это. Впрочем, по мнению Ламара, это был также «способ смягчить раны, которые он наносил вам в остальное время. В этом были счастливый дар и проклятие Элвиса».

Единственным по — настоящему ярким пятном на музыкальном горизонте был успех «Crying in the Chapel», его первый хит за два года, попавший в десятку чартов, и его первая пластинка с миллионным тиражом после «Return to Sender» в 1962 году. И хотя в действительности песня была записана почти пять лет тому назад для госпел — альбома Элвиса (ее выпуск все время откладывался, так как Элвис считал, что его версия уступает ритм — н–блюзовому оригиналу Сонни Тила и Orioles), все равно было приятно вернуться на верхние позиции с пластинкой, которая имела тираж на триста тысяч копий больше, чем его последний хит, попавший на третью позицию в чартах в 1963 году, «Devil in Disguise».

Тем более было приятно, когда пластинка попала на первую строчку в британских чартах «впервые за все время», как сообщали телеграфные агентства, «с тех пор как Битлз поднялись к вершинам славы почти три года назад», и в довершение всего это был спиричуэл. Потому что какими бы искренними ни были его заявления о том, что в шоу — бизнесе хватит места для всех, какими бы корректными ни были его пожелания успеха Битлз, ни от одного из парней не укрылось то, что он воспринимал вторжение на американскую землю Битлз и вообще британской музыки как угрозу и что его бесило, что его время считали ушедшим. Было ясно, что он сам не был ни увлечен, ни удовлетворен той музыкой, которую продолжали выпускать под его именем, и, несмотря на все оптимистические разговоры и ссылки Полковника на цифры, суммы и сделки, нельзя было скрыть того факта, что пластинки больше не продавались так, как они расходились когда — то, они больше не были в такой цене, как раньше. Он восхищался Битлз, он чувствовал угрозу, исходящую от Битлз, порой он приходил в ярость от того, как неуважительно обращались со своей публикой и своими поклонниками Битлз, Боб Дилан и «Роллинг Стоунз», но больше всего он испытывал зависть — к той свободе, которую они, похоже, испытывали и всячески демонстрировали. Он тоже когда — то наслаждался свободой, он тоже когда — то был в авангарде революции, а теперь он испытывал неловкость, слушая свою собственную музыку, смотря свои собственные фильмы.

Предполагалось, что персонаж, которого Элвис должен был играть в «Paradise, Hawaiian Style», — Рик Ричардс, пилот, совершающий чартерные рейсы на вертолете, — компенсирует некоторую грубоватость героя «Roustabout». Одно время ассистент Нормана Таурога, Микки Мур, который работал с Таурогом в таких картинах, как «G. I. Blues», «Blue Hawaii» и «Girls! Girls! Girls!», а также работал ассистентом режиссера в картинах «Roustabout» и «King Creole», был знакомым лицом в режиссерском кресле. А с учетом того, что в роли сценариста выступал Алан Вайс и в третий раз для натурных съемок были выбраны Гавайи, по ощущениям это скорее напоминало сильнейшее дежа вю, чем просто посещение знакомых мест.

После многих треволнений Полковник наконец заставил Уоллиса раскошелиться на 90 тысяч долларов в виде премиальных сверх 200 тысяч долларов жалованья Элвиса, которые должны были быть разделены пополам между Элвисом и Полковником. Тем не менее он продолжал выражать некоторое разочарование, которое не могли устранить одни только деньги, и незамедлительно начал новую кампанию, цель которой было заключение контракта на новую картину.

Элвис был нездоров в ту неделю, когда он записывал саундтрек, с чем Уоллис, вероятно, связал то, почему он отказался лаять по — собачьи во время записи одной из песен. Корреспондент «Муви ньюс» Дерек Хантер сообщал, что Элвис был «слишком нездоров, чтобы появиться на примерке», и что, когда он прибыл на Гавайи, «на его лице не было его обычной улыбки… Когда Элвис наконец приступил к работе перед камерами, он не был похож на того обычного Элвиса — терпеливого и вежливого. Он то и дело ворчал на то, что его не оставляют в покое. Он жаловался на то, что его все время окружает какой — то балаган и что он надеялся избавиться от этого нудного присутствия на Гавайях».

Десять парней, которых он привез с собой вместе с отцом и мачехой, могли, вероятно, поспорить с этим отчетом, однако сам факт, что Элвиса впервые характеризовали в таких терминах, указывает на ту степень, в которой он позволял своим чувствам вырываться наружу. Он по обыкновению был вежлив с актерами и съемочной группой, с Верноном и Полковником он возложил венок к монументу в честь «Аризоны», который был построен не без его участия, и он увлекся занятиями по гавайским традициям, музыке и культуре, которые проводились в Полинезийском культурном центре, основанном мормонами колледже и приюте в Оаху, служившем местом для съемок и одновременно выступавшем в роли консультанта.

Вероятно, самым запоминающимся событием, которое случилось во время съемок, было то, что влюбился Джерри Шиллинг. Сэнди Кавело была студенткой колледжа и одной из танцовщиц, которые были задействованы в картине. Джерри едва ли обмолвился с ней словом в течение их недельного пребывания в этом центре, однако в последний вечер для отбывающей съемочной группы была устроена специальная вечеринка с пышными украшениями из цветов и танцевальными номерами. На этой вечеринке Джерри впервые по — настоящему познакомился с Сэнди, и они почти сразу же обнаружили, что имеют очень много общего.

«Это была очень трогательная прощальная вечеринка. Элвис расставался со всеми со слезами на глазах. Потом, когда на следующий день мы отправились на самолет, Сэнди принесла мне гирлянду из цветов, которую она сплела для меня сама, и я написал ей письмо с борта самолета, признавшись ей в том, как сильно ее люблю. Элвис считал, что это замечательно, и призывал меня не терять с ней связь, что я и сделал, но мне кажется, что остаток времени, пока мы снимали картину, я провел, пребывая в каком — то тоскливом состоянии».

Общее настроение, царившее на площадке «Парамаунт», немногим отличалось от настроения Джерри. Для Джэн Шепард, которая играла старшую сестру Элвиса в «King Creole» и была задействована в небольшой роли в новой картине, человек, которого она встретила теперь по прошествии семи лет, был совершенно не похож на того, кого она когда — то знала. «Он не был недружелюбным, просто очень замкнутым и держался уединенно в перерывах, мы практически не видели его. Конечно, его окружала уже совсем другая группа парней, теперь это уже была королевская свита, однако он казался полностью ушедшим в себя и не выглядел тем общительным и веселым человеком, которым был раньше. Он был поглощен книгами по теологии и, казалось, испытывал свою роль с точки зрения смысла бытия. Однажды он спросил о Долорес Харт [своей партнерше по фильмам «Loving You» и «King Creole» и подруге Шепард, которая оставила карьеру актрисы и стала монахиней], и мы немного поговорили. В спокойные моменты он по — прежнему был очень нежным и обходительным. Когда мы вспоминали о «Короле — креоле», он сказал: «Дорогая, это была моя любимая картина».

Мэй Манн, ведущий колонки светских новостей из Голливуда, который был вхож к Элвису после его появления в Голливуде, отмечал, что ходит слух, что Элвис якобы оставил свое вероисповедание и «примкнул к оккультной церкви». Как мог возникнуть такой слух? — спросил он себя, затем Элвиса, который объяснил, что он возник из — за того, что он покупает книги в магазине оккультной литературы через дорогу от «Парамаунт» (на самом деле в книжном магазине «Пиквик Букс» на Голливудском бульваре). «Кто — то из парней принес несколько из этих книг, — сказал Элвис, если верить изложению Манна. — Я начал читать и… очень увлекся чтением о религиях. Я заинтересовался самореализацией, поисками своего подлинного «я». А кого это не интересует? Но я никогда не отказывался от своей веры».

Едва ли удивительно, что Полковник должен был почувствовать себя обязанным в этот момент вступить наконец в конфронтацию с Ларри, хотя бы для того, чтобы дать ему понять, что он знает о происходящем, не важно, предполагая ли что — то предпринять на сей счет или нет. Как — то раз, когда все парни были в сборе и сидели кружком на съемочной площадке, к ним заглянул Полковник и дал понять, что сейчас он будет их «гипнотизировать». Это был один из любимых его салонных трюков, хотя всегда было трудно сказать, кто кого развлекает — он их или они его. Как бы то ни было, скоро Билли начал чесаться, как обезьяна, Чарли лаять, как собака, а кто — то из остальных парней «перевоплотился» в еще какого — то представителя животного царства. Ларри смотрел и задавался вопросом: «На что реагировали парни? На гипнотическое внушение? Или это страх перед последствиями своей несговорчивости? Главное, что Паркеру удавалось заставлять людей делать то, что они необязательно хотели делать, не важно, из какого источника происходила его способность».

«— Смотри, — сказал он, расплываясь в улыбке, в то время как его глаза, казалось, буравили мою голову, — они все загипнотизированы. Но нет, — прибавил он, словно отвечая на какой — то вопрос, который никто другой не слышал, или разговаривая сам с собой, — мы не будем делать этого с Ларри, потому что Ларри владеет гипнозом.

Сказав это, он улыбнулся мне заговорщической улыбкой и произнес, не обращаясь ни к кому конкретно: «Где стул для Полковника?»

Несколько парней кинулись со стульями к Полковнику.

— И принесите стул для Ларри, — прибавил Полковник, зная, что, вероятно, ничто не вызвало бы у парней большую неохоту, чем это».

Спустя не очень большое время он объявил во всеуслышание: «Ларри, ты проморгал свое призвание в жизни. Тебе следовало бы выступать на сцене. Это я тебе говорю. Я‑то уж знаю. Тебе следовало бы выступать на сцене». И вскоре после этого он внес имя Ларри в списки своей Лиги снеговиков Америки, что обычно считалось очень большой честью в кругу Полковника («Хороший пылепускатель не хвалится своей способностью пускать пыль в глаза», — по обыкновению наставлял Полковник слишком пылкого адепта). Ларри, однако, не воспринял такое членство как комплимент. В сущности, если он интерпретировал это правильно, он видел в этом явное оскорбление. «Поступки Паркера всегда говорили громче, чем его слова, а этот жест подытоживал все его выпады в мой адрес. В его глазах мы с ним состояли, так сказать, в одной лиге, а я был достаточным «снеговиком», чтобы снискать его уважение. Теперь я, так сказать, работал на Паркера». Как — то раз, когда Ларри был с визитом в отеле «Спа» в Палм — Спрингс, женщина, которая собирала плату за пользование парной, тут же признала сходство. «А, вы Ларри Геллер!» — воскликнула она, словно давно меня искала. «Да», — ответил я, смутившись. «Я слышала о вас, — сказала она. — Я знаю, что вы маг. Так мне говорил Полковник Паркер».

27 августа, спустя неделю после возвращения Элвиса с Гавайев, с визитом приехали «Битлз». Полковник хорошо осознавал их влияние в сфере популярной музыки с их первого появления в шоу Эда Салливана в прошлом году, когда он послал телеграмму от своего имени и от имени Элвиса с пожеланиями успеха и приятного времяпровождения в стране. Впоследствии он познакомился с их менеджером Брайаном Эпстейном и привез подарки для его мальчиков (настольные лампы в виде крытых повозок покорителей Дикого Запада и пояса с кобурой, выбранные лично миссис Паркер) от Элвиса и от себя. Были даже разговоры о том, чтобы попытаться уговорить британскую группу спеть одну песню вместе с Элвисом в финале «Paradise, Hawaiian Style», пока Хэл Уоллис не обнаружил, что их контракт с «Юнайтед Артистс» исключал такую возможность. Полковник давно уже видел в этой встрече удачный рекламный трюк — если ее можно было организовать на их с Элвисом условиях. Какое — то время они с Брайаном Эпстейном препирались из — за деталей, но в конечном счете Эпстейн капитулировал и Полковник представил Элвису эту встречу как возможность пустить пыль в глаза миру при очень небольших финансовых и временных затратах. Впрочем, Элвис в лучшем случае отнесся прохладно к перспективе встречи в своем доме с людьми, с которыми не был знаком.

«Битлз» приехали в 10 часов вечера среди суматохи мятущихся машин, полицейских нарядов и тщательных мер безопасности, разработанных Полковником, — впрочем, сотни поклонников все равно собрались у ворот Бел — Эр. Вся компания была в сборе (Джо, Марти, Алан, Ред, Сонни, Ларри, Джерри, Билли, Ричард, Майк и Шеф вместе с Присциллой, Джоанн и другими допущенными женами и подругами) и нетерпеливо ожидала в доме. Казалось, что все были возбуждены предстоящей встречей с «Битлз», за исключением Элвиса, который сидел на длинном, L-образном белом диване в бильярдной и смотрел включенный без звука телевизор, когда прибыли его гости. Он поднялся, чтобы поприветствовать их, представил им Присциллу и некоторых парней, а затем, когда разговор истощился, взял бас — гитару, которая была подсоединена к усилителю, установленному перед телевизором. Музыкальный автомат играл «Mohair Sam» Чарли Рича, совсем недавно попавшую в чарты, и Элвис снова и снова подыгрывал автомату, с отсутствующим видом перебирая струны, словно его ничего больше не интересовало, как просто исполнить свою роль.

В конечном счете все, казалось, немного попривыкли, и вечер пошел своим ходом. Ринго играл в бильярд с Ричардом Дэвисом и Билли Смитом; Джордж, который большинству парней показался одуревшим от наркотиков, когда приехал, курил «травку» с Ларри Геллером и беседовал с ним об индуизме на улице около бассейна. Джон и Пол, после нудного и пустячного разговора, под конец взяли по гитаре и немного по импровизировали с Элвисом, пока Полковник и Брайан Эпстейн играли за кофейным столиком, который превратился в рулеточный стол.

Обшей реакцией «Битлз» было разочарование, их реакция на Элвиса — смесь сердитых слов и язвительных насмешек («Если честно, — сказал после этой встречи их пресс — секретарь Тони Барроу, — я бы назвал Элвиса нудным старпером, но я знаю, что Ринго с удовольствием поиграл у него в бильярд»). Тем не менее они ответили ему взаимным приглашением. Почему бы Элвису с парнями не заглянуть к ним в выходные? Элвис почти сразу отказался от их приглашения; он не знает, как сложится его график, сказал он, хотя он посмотрит, нельзя ли как — нибудь выкроить время. На следующий день Джо позвонил администратору «Битлз» Малькольму Эвансу, чтобы официально отклонить их приглашение, однако многие из парней отнеслись к приглашению с энтузиазмом, и в субботу Джерри по собственному почин) приехал в арендованный дом в Бенедикт — Каньон, вернувшись обратно на следующий день с Марти и Ричардом. Джон Леннон изменил себе и сказал Джерри, что тот вечер многое значил для него и что он будет признателен, если Джерри передаст Элвису, что «если бы не он, я бы был никем». Джерри передал сказанное по адресу. «Меня, разумеется, проняли эти слова, и я передал их Элвису, но он ничего не сказал, только как будто бы улыбнулся, и все».

До завершения съемок на съемочную площадку заглянул Том Джонс, уэльсец по происхождению, который недавно попал на верхние строчки чартов с «What’s New, Pussycat?», одной из любимых песен и картин Элвиса в последнее время (ему нравились почти все фильмы с участием Питера Селлерса), и буквально онемел от восторга. «Элвис сидел в вертолете. Он вроде как помахал в моем направлении, и я подумал: «Неужели он машет мне?» На всякий случай я помахал в ответ… Потом он подошел и поздоровался со мной, сказав, что знает все песни на моем альбоме. Мы немного поболтали, и я спросил его: «А можно мне сфотографироваться с тобой для британских газет?»… Затем, когда мы фотографировались, он начал петь вещи с моего альбома! Я был буквально сражен».

Оставшиеся дни до конца съемок прошли без особых событий, и наконец 1 октября Элвис был отпущен «Парамаунт» и спустя шесть дней приехал домой в Мемфис. За семь месяцев он сделал три фильма, снимаясь почти без перерывов и практически не имея ничего, что можно было с гордостью показать зрителям, помимо сделок и гонораров, которыми с такой неуемностью хвастался Полковник. Ему осточертел подход к делу Полковника, пожаловался он Присцилле. Ему хочется сниматься в настоящих драматических ролях, признался он ей с некоторой горечью, а Полковник только и знает, что твердит о том, что ему необходимо выполнять свои текущие обязательства. «Он продолжал считать, что будет получать хорошие сценарии. Элвис был очень преданным. Я никогда не видела, чтобы он порывал с Полковником, однако была пара случаев, когда они ругались по телефону и не разговаривали по неделе или две. Все это в основном было связано с карьерой».

Полковник между тем был сам озабочен карьерой Элвиса. Его тревожили объемы продаж пластинок, однако его политика по тщательному дозированию количества выпускаемых новых вещей с приоритетом, отданным саундтрекам к кинофильмам (а в случае с «Tickle Ме» даже саундтрек не предлагал нового материала), поставил его в то же положение, в котором он находился, когда Элвис пришел из армии: если в RCA хотят этого исполнителя, тогда им придется заплатить ему его истинную цену — в деньгах 1965 года.

Все лето Полковник терпеливо вел переговоры с Харри Дженкинсом, заменившим Билла Буллока на посту руководителя RCA, отвечающего за работу с Элвисом Пресли, и 21 сентября сделка была наконец заключена: Элвис оказывался связанным обязательствами по 1972 год включительно, не считая его нынешних обязательств, а звукозаписывающая компания удерживала за собой дополнительный двухгодичный опцион на его услуги. Взамен всего лишь на то, что по сути являлось увеличением срока действия контракта на год, RCA повышала свои гарантированные ежегодные выплаты Элвису с 200 тысяч долларов в год до 300 тысяч долларов (в текущий момент насчитывалось около 1 миллиона долларов, еще не выплаченных по предыдущему контракту, так что общая сумма гарантированных выплат в следующие семь лет составила 2,1 миллиона долларов, из которых 1,1 миллиона долларов оставалось компенсировать), а все эти выплаты должны были разделяться в отношении 75 к 25 между исполнителем и менеджером. Помимо этого RCA обязывалась выплатить премиальные в виде 300 тысяч долларов, которые должны были быть разделены пополам между Элвисом и «Ол Стар Шоуз» (Полковник), вместе с дополнительным бонусом в 25 тысяч долларов каждой из сторон 1 января 1966 года. Базовые 5 процентов авторских гонораров, зафиксированные еще в первом контракте от 1956 года, остались на своем месте; эти авторские должны были выплачиваться в счет 1,1 миллиона долларов, подлежавшего компенсации. Напротив, «премиальные» процентные выплаты (2 процента на продукцию, распространяемую внутри страны, 1 процент на продукцию, распространяемую за рубежом), которые впервые были обговорены Полковником по более низкой ставке в 1960 году и которые распределялись из расчета 50 к 50 по причине их статуса особых выплат сверх того, что предусмотрено основными пунктами контракта, были свободны от каких — либо условий и должны были выплачиваться вне зависимости от наличия какого — либо рода задолженностей по основным выплатам. Наконец, сумма в 27 тысяч долларов, которую RCA выплачивала Полковнику с 1 марта 1960 года за консультации, промоутерскую деятельность, предоставление права на фотосъемки и общие советы, была увеличена до 30 тысяч долларов, и все пункты соглашения были официально одобрены и подписаны Элвисом.

В общем и целом, это было замечательное улучшение условий контракта для исполнителя, который больше не пользовался таким успехом, — и для его менеджера. По словам Алана Фортаса, Полковник откровенно ликовал. В RCA, понятное дело, пытались обставить сделку как свой успех, заявив, что 1965 год был самым успешным за всю карьеру Элвиса, и указав на то, что «продажи его пластинок достигли в 1965 году самых высоких показателей за все время», что никак не соответствовало действительности, идет ли речь о синглах, альбомах, общих объемах продаж синглов и альбомов или просто о продажах пластинок Элвиса после его возвращения из армии (для сравнения: он продал примерно на 40 процентов больше пластинок в 1960 году). Когда в августе вышла пластинка «Elvis For Everyone» (коллекция не вошедших в другие альбомы и отверженных записей), пресс — релиз трубил: «Это первый альбом Элвиса Пресли, который не является саундтреком к фильму».

Несмотря на всю риторику, однако, было ясно, что этот новый контракт был отягощен ожиданиями и что все стороны были в принципе согласны в одном, какими бы разными ни были их возможные толкования этого соглашения: нужно было явно что — то делать. В своих переговорах Полковник играл на том, что RCA сделает все возможное, чтобы удержать своего самого яркого исполнителя; теперь, имея в руках новый контракт, дающий большие стимулы к работе, он играл на том, что Элвис готов выполнять свою часть обязательств. И хотя не в натуре Полковника был признавать свое поражение, опыт последних двух лет заставил его наконец понять, что Элвис должен вернуться снова в студию и делать то, что у него лучше всего получалось, — записывать песни. Здесь не могло быть двух мнений.

Он был занят также и на других фронтах. С самого сентября он серьезным образом вел переговоры с Хэлом Уоллисом о еще одной картине, и к ноябрю они подписали соглашение, по которому Элвис должен был получить беспрецедентную сумму в 500 тысяч долларов плюс 20 процентов от прибылей (такую цену он не предложил бы никакой другой студии, поспешил заметить продюсеру Полковник), и Уоллис, измученный общением с Полковником, признался своему партнеру Джо Хейзену, что он никогда больше не будет вести бизнес с Полковником. Между тем Полковник начал переговоры с MGM о заключении нового контракта на четыре картины по цене 850 тысяч долларов каждая и 50 процентов от прибылей, увеличив сумму гонорара за картину на 100 тысяч долларов плюс процентные выплаты от прибылей на 10 процентов от указанных в контракте на три картины, о котором он вел переговоры только в прошлом году.

С перспективой заключения контрактов на сопоставимые суммы все выглядело так, что он скоро обеспечит Элвиса контрактами по 1968 год включительно при гарантированном доходе в почти семь миллионов долларов на следующие три года — только за одни фильмы. И это в период очевидного уменьшения отдачи, когда вполне можно было бы ожидать, что такие кинокомпании, как RCA, поставят под сомнение разумность дальнейшего сотрудничества со звездой. Полковник был убежден, что Элвис просто не понимает, с какими силами его менеджеру приходится вступать в схватки, однако это не давало ему передышки на размышления. Со своим фантастическим упорством, со своей почти навязчивой потребностью видеть в каждом настораживающем сигнале вызов, в каждых отношениях игру (у Полковника, как уже давно заметил Эдди Арнолд, отсутствовал тормоз), Полковник мало сомневался в том, что в один прекрасный день Элвис образумится и оценит его усилия. Когда контракт с MGM наконец получил в январе свою окончательную форму, он объявил Элвису с характерной горделивостью и в той же степени характерной иносказательностью, что как только контракт будет официально одобрен, он поднесет ему весь пирог, но что начинка у Элвиса уже есть.

В течение суток после своего возвращения в Мемфис Элвис покатался на мотоцикле, побывал в «Мемфизн», посетил могилу своей матери, а несколько дней спустя в газете появилась его фотография, «мчащегося с рокотом на своем карте по дорожкам своего поместья Грейс ленд» после полуночи. Он купил новехонький красный олдсмобиль «Торнадо» 1966 года выпуска, а также приобрел новый «Харлей Дэвидсон» и заказал для Присциллы маленький белый мотоцикл «Хонда», который доставили с побережья, чтобы она могла ездить кататься вместе с ним. 22 октября в возрасте тридцати девяти лет от опухоли мозга умер Билл Блэк, бас — гитарист, с самого начала его карьеры работавший с ним на записях, и в «Коммершиал эппил» цитировались слова Элвиса о том, что Блэк был «великим человеком, которого все любили… Не могу выразить того, как я любил Билла». Однако на похоронах его не было.

В эту осень также был завершен Сад медитации. В прошлом году зять Марти Лэкера Берни Гренадьер, который вместе со своей женой, сестрой Марти, Энн, занимался декораторским бизнесом, реконструировал водопад в одной из комнат особняка, и Элвис был так доволен выполненной работой, что до своего отъезда в Калифорнию заказал Берни переустройство садов вдоль границ Парка самореализации в Пасифик — Хайтс. Было бы здорово, сказал он, иметь место, где он мог бы медитировать, «красивое и умиротворяющее место, где я мог бы подумать и побыть наедине с собой».

Берни сразу же приступил к разработке проекта, однако его реализация началась не раньше весны. По очень подробным отчетам Марти, Берни работал над проектом днями и ночами. Он ездил в Италию, чтобы приобрести там мраморные статуи древнеримских полководцев, а из Испании были привезены витражи, которые должны были быть вмонтированы в кирпичную стену. Он нашел кирпич для этой стеньг в Мексике, сделал арки и насаждения и выстроил фонтан с четырнадцатью разными струями и донной подсветкой. Это должно было стать произведением искусства.

Даже после того, как они вернулись домой, Берни взял с Элвиса обещание не заглядывать в сад, пока все не будет готово. Наконец Берни сказал Элвису, что тот может взглянуть на сделанное, и Элвис с Присциллой пошли посмотреть на сад. Когда Элвис вернулся, по рассказу Марти, «в его глазах стояли слезы радости, [хотя] по своей привычке он избегал Берни оставшуюся часть вечера. Элвису всегда нелегко давалось выражать свою признательность». Как бы там ни обстояло дело с признательностью, но это стало также и источником немалого раздора, по словам того же Марти, когда Вернон поначалу отказался оплатить чек Берни на 21 тысячу долларов. Это было типично для того, как велись дела в доме Пресли, язвительно замечал Марти, который воспринимал это ещё как один пример скрытого антисемитизма Вернона — точка зрения, которая мало способствовала нежным чувствам по отношению к сыну Вернона.

На Рождество парни подарили Элвису для сада статую Иисуса. Марти сделал заказ Джону Макинтайру, преподавателю из Мемфисской академии искусств, которого по своим занятиям в академии знал Джерри, на статую. По словам Макинтайра, «Джерри Шиллинг, Ларри Геллер и Марти Лэкер приехали на большой черной машине и сказали: «Мы хотим сделать Элвису рождественский подарок. Не могли бы вы сделать статую?» Марти, коротенький, немного полноватый парень, встал в позу, разведя в стороны руки. «Что — нибудь вроде этого, — сказал он. — Примерно четыре фута высотой. Можете ли вы сделать это? У нас есть только пятьсот долларов». Я сказал: «Как бы не так». Они хотели статую из мрамора. На календаре было 6 декабря 1965 года, когда они пришли ко мне, и у меня в запасе было четыре недели. Я вырезал скульптуру в передней гостиной; это самая большая фигура Иисуса из пластика (они [все еще] думают, что она из мрамора). На пластине на постаменте скульптуры его телохранители написали свой маленький стишок; слова стихотворения возводят [Элвиса] на один уровень с Богом».

Джерри получил на Рождество подарок еще лучше. С Гавайев к нему прилетела Сэнди Кавело. Он сиротливо слонялся большую часть октября, когда к нему наконец не подошел Элвис и не сказал: «Ты больше не можешь быть мне полезным». Джерри был в шоке. «Я был совершенно раздавлен. Я сказал: «Что ты хочешь сказать?» Тогда он улыбнулся и протянул мне билет до Гавайев в оба конца, сказав: «Поезжай туда, забери ее оттуда и привези сюда»». Джерри полностью выполнил данные ему инструкции, пробыл на Гавайях несколько недель, убеждая семью Сэнди в том, что его намерения чисты, и наконец встретил ее в мемфисском аэропорту прохладным полднем накануне Рождества. Джерри неделями рассказывал бабушке Пресли о своей красавице — подруге с Гавайев. «Я по — настоящему любил бабушку — она была очень мудрой женщиной с большим сердцем, — но она обыкновенно говорила: «Сынок, а почему ты не найдешь себе девушку — американку?» Потом Сэнди приехала в Мемфис, и мы поселились в многоквартирном доме через улицу от Грейсленда — и бабушка просто влюбилась в нее».

По мнению Ларри, Элвис казался все более беспокойным, что было едва ли удивительно, если учесть то, до какой степени его мир продолжал суживаться, почти окостеневать. «В жизни Элвиса внешний мир был далеким местом, куда он отваживался выйти, но в котором никогда по — настоящему не жил. Для посторонних людей замечания Элвиса на философские и религиозные темы были интересны; для большинства тех, кто составлял его мир, они были чем — то нудным и раздражающим… В его мире были установлены незыблемые порядки. Отдельный человек мог покинуть компанию или снова вернуться в нее; Элвис мог переезжать из одного дома в Лос — Анджелесе в другой; его развлечения… могли меняться, но это были мелкая рябь на поверхности в Целом статического существования. Конечно, и в этой жизни случались разные события, но даже самое драматичное событие принимало вид эпизода в телевизионном сериале». В глазах Джерри все это выглядело так, словно их всех затягивало в какой — то виртуальный мир, в котором придворные постепенно становились столь же изолированными от внешнего мира, как и король. «Мы все столько времени находились вместе; мы все были под сильнейшим влиянием Элвиса, поскольку, если говорить честно, он был центром всего происходившего с нами. Для нас стало нормой подниматься после полудня и ложиться спать на рассвете, и потому мы оказались изолированными от своих семей и своих друзей. Мы могли общаться только друг с другом, но ни с кем другим. Мы жили как бы по чужому расписанию. Иногда возникали трения из — за жалованья или обязанностей, но Элвис всегда оставался хозяином положения. Это была семья; мы все имели персональные отношения с Элвисом, и каждый полагал, что его отношения с ним были особые. Элвис обладал духовной харизмой, которая заставляла вас чувствовать так, словно он был вам лучшим другом и вы всегда могли положиться на него».

Они снова праздновали канун Нового года в клубе «Манхэттан», в котором Вилли Митчел со своим оркестром играл свои инструментальные хиты, а различные вокалисты исполняли популярные ритм — н–блюзовые вещи дня. В какой — то момент Элвис велел Джорджу Клейну очистить танцевальную площадку, чтобы ему было лучше видно Вэнис Старкс, когда она запела «Hound Dog», и они с Присциллой станцевали пару медленных танцев и один быстрый, прежде чем он попрощался со своими гостями — свыше сотни друзей, родственников и поклонников.

В праздники он не смотрел столько фильмов, как обычно, поскольку большую часть его времени поглощал мини — автодром, который подарила ему на Рождество Присцилла. Он с парнями обнаружил гонки на автодроме еще в Калифорнии и стал арендовать автодром «Роберт И. Ли» почти столь же часто, как когда — то роллердром «Рейнбоу». Присцилла приобрела домашний автодром у владельца автодрома «Роберт И. Ли», и он снискал такой успех, что Элвис почти сразу же заговорил о том, чтобы добавить к дому еще одну комнату, чтобы устроить больший автодром, а Марти вызвался сказать, что его зять мог бы очень легко это сделать.

Как раз в эти же затянувшиеся рождественские каникулы Элвис наконец попробовал ЛСД. Они все попробовали прошлым августом марихуану, а интерес Элвиса к наркотикам, расширяющим сознание, был стимулирован его чтением, особенно «Врат познания» Олдоса Хаксли и руководства по психоделии 1964 года Тимоти Лири. Некоторые парни в действительности уже принимали «кислоту» по наущению Элвиса и под его наблюдением, но то, что он сам оставался сторонним наблюдателем, вызвало с их стороны немало циничных замечаний. По мнению Алана Фортаса, «он сам слишком боялся принимать ЛСД, а мы были достаточно глупы, чтобы быть его подопытными кроликами», а Ред высказал предположение, что он хотел посмотреть, как наркотик повлияет на их творческие способности. Как бы то ни было, его интерес к психотропным средствам не уменьшился под действием наблюдений, а когда поклонник дал ему несколько доз «кислоты», он с Ларри решил совершить «путешествие» под тщательным контролем.

Этот день наконец наступил спустя несколько месяцев после их возвращения в Грейсленд, и, используя Сонни (который был частью их изначального эксперимента) в качестве наблюдателя, Элвис, Присцилла, Ларри и Джерри приступили к эксперименту в роли его активных участников. Они расселись за круглым столом в комнате, примыкающей к спальне Элвиса, и, приняв дозу, стали вести трезвую беседу о книге Лири и о психоделических переживаниях в целом. Ларри, единственный из всех на собственном опыте знакомый с наркотиком, наблюдал с интересом, как он постепенно начинал действовать.

«Примерно полтора часа спустя мы встали, чтобы походить. Вдруг я заметил, что нет Джерри. Никто не знал, где он, и я не знал, то ли Джерри действительно нет с нами, то ли это мне кажется. Как бы то ни было, я присоединился к поискам, и мы нашли его лежащим в шкафу под грудой одежды Элвиса. Пока мы искали Джерри, Элвис явно боролся с действием наркотика, всячески стараясь показать, что он не под кайфом.

Мы переживали приятное путешествие, когда Присцилла ни с того ни с сего разразилась рыданиями. Она упала на колени перед Элвисом и расплакалась: «Ты не любишь меня, только говоришь, что любишь»… Не успели мы опомниться, как она уже говорила мне и Джерри; «Вы меня не выносите». Когда она стала говорить нам, что она «уродина», я забеспокоился и подумал, что она, вероятно, переживает неприятное путешествие, [однако] к счастью, ее настроение поменялось…

Как во всем, что делал Элвис, он путешествовал по — элвисовски. Никаких мерцающих портьер, благовоний или индийской музыки в виде звуков ситара. Спустя несколько часов после того, как мы начали, мы включили телевизор и стали смотреть научно — фантастический фильм — «Машина времени» — и послали за пиццей. Когда эффект стал проходить, мы все пошли прогуляться за Грейсленд и восхищались красотой природы, говорили о том, как нам повезло, что у нас есть такие хорошие друзья, и как мы любим друг друга. Насколько мне известно, это был единственный раз, когда Элвис принимал ЛСД».

Когда они вернулись в Калифорнию, они переехали в новый дом на Рокка — плейс. Находящийся меньше чем в миле от Перуджия, этот дом был приобретен и сдан им в аренду все той же миссис Реджинальд Оуэн, вдовой британского актера кино, с которой Джо вел бизнес с тех пор, как они поселились на Белладжио в 1961 году. Новый дом в стиле домика ранчера предоставлял гораздо больше места и уединения, чем дом на Перуджия, и Джо с Марти подготовили его к приезду Элвиса в начале февраля. Марти взял себе спальню рядом со спальней Элвиса и оклеил ее обоями с красным ворсистым рисунком, декорировав стены ниспадающими шелковыми драпировками черного цвета; остальной дом был декорирован в соответствии со вкусами Марти в темные, однотонные цвета, на фоне которых доминировал любимый цвет Элвиса — голубой.

Чарли Ходж вернулся как раз к переезду. Все эти годы он продолжал периодически работать с ветераном кантри — музыки Джимми Уэйкли, однако сейчас он решил вернуться насовсем. Он присутствовал на записи саундтрека для новой картины, даже играл при записи некоторых песен на рояле, и его присутствие вновь наполнило дом не только смехом, но и музыкой. Чарли был не из тех, кто любил распри. Чарли был верен только одному человеку, и хотя его непреклонная преданность ему действовала некоторым на нервы, он был вполне способен ладить с Ларри, которым он искренне восхищался, как способен был ладить с Редом, который вовсе не восхищался Ларри, но чью любовь к музыке Чарли умел оценить в равной степени. Чарли был легковозбудим, он слишком много пил, и некоторые считали его подхалимом и подлизой — впрочем, эти некоторые сами едва ли были свободны от того же порока; в целом же возобновившееся присутствие Чарли внесло изменение в повседневное настроение дома.

Кроме всего прочего, Рокка — плейс должна была наконец обеспечить Присцилле дом в Калифорнии. Некоторые парни увидели в этом первый признак капитуляции в «противоборстве воли», в котором «Присцилла очень хотела выйти замуж, а [Элвис] не был готов пожертвовать своим положением завидного холостяка». Ее всегда исключали из поездок в Голливуд под предлогом того, что она якобы будет отвлекать Элвиса от работы. Но теперь здесь она была готова быть всегда с ними и делать все возможное, чтобы взять бразды правления в свои руки, установить правила и законы домашнего поведения, о которых нельзя было и думать, тем более пытаться их насадить, пока их дом в Бел — Эр оставался исключительно мужским клубом. Естественно, что все это вызвало сопротивление и было воспринято как еще один признак своего рода слабости, которая начала проявляться еще тогда, когда на сцене впервые появился Ларри. Были также и личные причины для возмущения, которые, даже если они и не имели своим истоком Присциллу, в конечном счете упирались в нее. В представлении Билли Смита, «Элвис, по сути, велел ей брать в свои руки большую власть над женами и парнями. Он сказал ей: «Они работают на меня, так что если ты скажешь кому — то из парней сделать что — то, то ему лучше сделать это». Она думала, что это легко. Она говорила кому — нибудь достать ей что — либо, и, если он не делал этого, она говорила Элвису, а Элвис устраивал взбучку. Большинство парней примирились с этим, но очень много вещей оставалось невысказанными».

Неудивительно, что конца не было злопыхательству, когда Присцилла получала, по мнению парней, по заслугам. Как — то раз, например, она высказала желание приехать на съемочную площадку, чтобы познакомиться с партнершей Элвиса по фильму Шелли Фейберс, о которой она так много слышала. Элвис сказал, что, по его мнению, это не очень хорошая идея, однако она стала настаивать. Парни могли слышать всю ссору от первого до последнего слова; они могли слышать сердитые выкрики и грохот опрокидываемой мебели. Присцилла была вне себя. Разве — на съемочной площадке происходит что — то такое, что она не должна видеть? «Мне нечего скрывать, черт побери, — заявил он. — Ты становишься чересчур требовательной и агрессивной. Тебе стоит, видимо, поехать на некоторое время к родителям».

«В ужасе я завизжала:

— Никуда я не поеду!

— Думаю, тебе все — таки стоит. Я даже тебе помогу в этом. — Он подошел к моему платяному шкафу и начал вышвыривать из него одну мою вещь за другой, бросая на пол платья на плечиках, а сверху швырнув чемодан. — Ну что же, женщина, начинай паковать вещи!..

Всхлипывая, я стала упаковывать вещи, а он повернулся и вышел из комнаты. Через минуту я услышала, как он крикнул Джо, чтобы тот заказал билет. «Посади ее на ближайший самолет. Она возвращается к своим родителям». В его голосе звучала бесповоротность, которую я никогда не слышала раньше. В истерике я начала складывать одежду, а он продолжал кричать в соседней комнате. Я медленно упаковывала вещи, сраженная ударом.

Когда он снова вошел в комнату, я чувствовала себя пристыженной. Я продолжала складывать одежду, безостановочно всхлипывая… Я медленно поднялась и направилась к двери. В тот момент, когда я дошла до нее, я почувствовала на своем плече его руку, которая развернула меня, а затем я чудесным образом оказалась в его объятиях, и он крепко прижимал меня к себе.

— Теперь ты поняла?.. Теперь ты видишь, что ты нуждаешься в этом? Тебе нужно, чтобы кто — то довел тебя до такого и поставил на место.

Я чувствовала облегчение и была счастлива снова находиться в его объятиях. В тот момент я бы поняла все, что бы он ни сказал мне… Это был способ Элвиса, чтобы держать меня под контролем».

Он одинаковым образом был способен, впрочем, защитить ее и обратить ту же ярость хозяина на других. Ларри и Чарли были свидетелями того, как он уволил всех парней подряд, после того как одна из жен сказала Присцилле, что Элвис не хочет видеть ее там, потому что он хочет иметь развязанные руки, чтобы встречаться с другими женщинами. «Ну все, хватит, — заявил он всем находившимся в комнате. — Вы мне надоели, парни, со своими склоками, сплетнями и глупостями. Пошли вы все к чертям, проваливайте все. Не хочу больше видеть ваших лиц. Позвоните отцу, передайте ему все слово в слово, что я сказал. Он будет счастлив».

По большей части присутствие Присциллы, к удивлению Элвиса, оказалось не столь мучительным, как он ожидал. Возможно, он просто наслаждался возможностью побыть в другой ситуации, каковы бы ни были сопутствующие ей трудности. Он свозил Присциллу в Парк самореализации и даже познакомил ее с Дейей Мата, которая, согласилась Присцилла, была поразительно похожа на Глэдис Пресли. Если его жизни недоставало ясного центра (новая картина для MGM — «Spinout» (возможно, «В кювете» — Прим. перевод.), — вновь с Норманом Таурогом в роли режиссера, была столь же легковесной, как и все то, где он снимался, в которой автогонщик заменил пилота вертолета из «Paradise, Hawaiian Style»), то в ней по крайней мере были свои периферические удовольствия. И он был очень увлечен автобусом, которым занимался для него Джордж Баррис, пообещавший, что он будет готов к их поездке обратно в Мемфис в апреле. Это был списанный автобус для междугородных перевозок «Грейхаунд Д… Элеганс», полностью оборудованный, с задним мотором, покрытым свинцовой обшивкой, чтобы уменьшить шум, с гидравлическим сиденьем водителя, подогнанным под тело Элвиса, встроенным стерео, с кухонным и спальным отсеками и иллюминаторами вместо окон, чтобы вызвать ощущение «шикарной яхты». Он по нескольку раз в неделю ездил в Норт — Голливуд к Баррису, чтобы узнать, как движется дело, и ему так не терпелось опробовать автобус, что 17 февраля, в ночь, когда они завершили запись саундтрека, он вынудил Барриса вломиться в свою собственную мастерскую («король тюнинга» забыл ключ от мастерской), с тем чтобы он, Элвис и Джо смогли совершить на нем пробную поездку до Лас — Вегаса.

Он также приобрел новейшую катушечную видеокамеру и видеомагнитофон фирмы «Сони», которые только недавно появились в Соединенных Штатах для домашнего пользования. Ему потребовалось немного времени, чтобы оценить ее возможности, и скоро он уже ставил свои собственные домашние драмы, точно так же, как он это делал год или два тому назад с помощью фотоаппарата «Поляроид». Иногда он снимал одну только Присциллу, иногда в отсутствие Присциллы он заставлял девушек бороться перед камерой в одних белых лифчиках и трусиках, и изредка он также включал в большую панораму и Присциллу. Никому не было полностью ясно, почему нижнее белье должно было быть непременно белым, однако все знали, что именно так нравилось Элвису, ведь это была его вещь. Пленки тоже были исключительно для Элвиса; порой парни видели их разбросанными там и сям, однако Элвис говорил, что это просто записанные им телевизионные шоу. «Ну что ж, — как — то поймал его на слове Джо, — покажи нам, что ты записал». Смутившись, Элвис отказался это сделать.

Однажды Элвис привез громоздкую видеокамеру на съемочную площадку, чтобы показать ее Норману Таурогу. Когда Таурог вежливо откликнулся на восторженные оды в честь видеокамеры (она была бы удобна, согласился он, чтобы отсматривать на месте сцены, которые они только что сняли), в порыве щедрости Элвис подарил ее ему, хотя знал, что средний покупатель выстаивал длинную очередь на приобретение такой техники. Он, впрочем, не намерен был ждать, как недвусмысленно дал понять Марти; тому предстояло незамедлительно найти замену.

В соответствии с новообретенным пониманием Полковника производственного процесса картина снималась в семи звуковых киносъемочных павильонах, в пяти разных местах вне студии, включая «Доджер Стэдиум». В какой — то момент во время съемок вспыхнули страсти, когда Ред, который никогда особо не скрывал своего презрительного отношения к Ларри, накинулся на него с кулаками, пока его не остановили другие парни. Элвис же вел оживленные философские беседы с несколькими из своих партнеров. Он испытывал искреннюю симпатию к Шелли Фейбере, с которой работал на «Girl Happy»; он подарил Диане Макбейн свой собственный экземпляр «Обезличенной жизни» и беседовал с ней о духовных заповедях Йогананды; и он вознамерился спасти Дебору Уолли, которая когда — то сыграла заглавную роль в «Gidget Goes Hawaiian», а в настоящее время пребывала в духовном смятении и сомнениях. Он говорил ей: «Послушай, у нас с тобой есть только этот краткий миг, так что давай используем его полностью. Не будем обращаться к прошлому. Не будем тратить время на пустые разговоры. У меня есть благая весть; я хочу передать ее тебе. Я мужчина, я не женщина, я душа, дух, сила. В этом мире меня ничего не интересует. Я хочу жить в совершенно другом измерении». Это был, по словам Уолли, поворотный момент в ее жизни.

С ведущим колонки новостей кино Мэем Манном он подробно говорил о своей матери, о своем детстве, об их последнем Рождестве вместе. Когда он приезжает домой, он по крайней мере раз в неделю ходит на ее могилу, сообщил он Манну, и каждый день на ее могиле лежат свежие цветы. Его сны о матери наполнены счастьем: «Это все равно как снова видеть ее и быть с ней рядом». Грейсленд всегда будет оставаться его домом из — за воспоминаний о ней. Это больше чем просто особняк для него; он олицетворяет собой «обиталище сердца. Это гораздо больше чем просто место, где можно спать, есть и т. д…. Для меня мой дом прочно связан со всеми проявлениями доброты и нежности со стороны моей мамы, бабушки и папы… Вся эта любовь по — прежнему живет внутри его стен. Это мой образ жизни с детства». Он хочет вернуться к тому, чтобы снова ходить в церковь, сказал он. «Мы всегда ходили в церковь, с тех пор как я себя помню. Последний раз, когда я ходил в церковь, это вызвало такое оживление и суматоху среди присутствовавших, что из уважения к церкви я решил там не появляться… Я работаю над альбомом религиозных песен. Я чувствую Бога и его милость, и я верю, что могу выразить его любовь к нам в музыке».

Это действительно так и было — он снова с головой ушел в музыку. RCA поставила условием, что на сессии, запланированной примерно на май, необходимо записать новый альбом, два новых сингла и рождественский сингл. Возможно, стремясь воспользоваться успехом «Crying in the Chapel», альбом специально запланировали как религиозный, и Элвис с Чарли и Редом начали неформально работать над материалом почти с самого прибытия Элвиса в Калифорнию. Совпадение или нет, но незадолго до этого Ред добавил еще один записывающий магнитофон к тому, который у него уже давно был, движимый стремлением еще больше утвердиться в качестве автора песен. Ему хотелось иметь возможность самому делать свои демонстрационные записи без необходимости идти в студию, а с помощью двух катушечных магнитофонов, ему казалось, он сможет научиться накладывать голоса и инструментальные партии. Он уговорил таких певцов, как Глен Кэмпбелл, которого он знал по «Ред Велвит» и голливудской музыкальной сцене, поучаствовать в записи некоторых его композиций всего за несколько баксов за сессию, но одновременно они с Чарли начали укладывать на пленку песни, которые, по их мнению, могли заинтересовать Элвиса, — и не только религиозные.

Словно в подтверждение мудрости стратегии Полковника, у всей компании снова возродился интерес к музыке вообще; каждое утро, перед тем как отправиться на студию, они слушали «Peter, Paul & Mary in Concert» или последнюю вещь трио «See What Tomorrow Brings», a «Odetta Sings Dylan» и так никогда не сходила с проигрывателя. Элвис также с большим интересом слушал Иана и Сильвию, не говоря уже о его любимых вещах в традиции госпел, блюзах и ритм — энд — блюзовых композициях. А когда они собирались все вместе, чтобы попеть, он в равной степени мог предложить как вещь «Statesmen», так и «Blowin… in the Wind» Боба Дилана, хотя у него и вызывала отвращение наждачная манера вокального и культурного самовыражения Дилана («У меня во рту словно Боб Дилан спал», — частенько говорил он, a «Rainy Day Women № 12 and 35», которая часто звучала в то время по радио, приводила Элвиса в ярость своей, как он считал, безответственной пропагандой наркотиков).

Эти неформальные сессии происходили повсюду, с одинаковой легкостью возникая как под действием случайно оброненной фразы или припомнившейся ноты, так и под действием продуманной музыкальной логики. Они снова и снова возвращались к тому, на чем вырос Элвис, к импровизациям в тесном кругу, в которых Чарли и Ред частенько исполняли ведущие вокальные партии, а Элвис чаще обычного пел партию баса в госпел — песнях, гавайских вещах и классических композициях в стиле «вестерн» вроде «Tumbling Tumbleweeds» или «Cool Water», «Sons of the Pioneers». Иногда к процессу присоединялась вся компания, и даже Сонни и Присцилла, хотя и неуверенно, пытались что — то петь сами. Время от времени Ред и Чарли предлагали свои собственные музыкальные идеи, а иногда Элвис мог попробовать демонстрационную запись, присланную Фредди, исполняя вещь под фонограмму, затем нащупывая свой подход к песне на рояле, в то время как Ред добросовестно фиксировал все это на пленку.

Это поистине было сродни возрождению души, пробуждению ее от спячки; снова открыв для себя радость пения, Элвис расширил свои вкусы слушателя, что в свою очередь подтолкнуло его к попыткам расширить свой вокальный диапазон. Он слушал Карузо, Марио Ланца, Хэнка Уильямса, Джуди Гарланд, Арету Фрэнклин и «Роллинг Стоунз». Им овладело такое восхищение Джимми Джоунзом, бас — вокалистом черной госпел — группы Hcmionizing Four, что он решительно вознамерился пригласить Джоунза на свою грядущую запись и информировал Полковника и Фредди Бинстока о том, чтобы они разыскали певца.

Полковник чувствовал себя в положении оправдывающегося. Он находился под мощным прессингом со стороны RCA в этот период, он получал бесконечные телефонные звонки и письма от вице — президента RCA Харри Дженкинса, в которых тот несколько нервозно напоминал о том, что они все ожидают от предстоящей записи и об их обязательствах по новому контракту. Такие письма в прошлом мог бы писать компании Полковник. Они напоминали ему о его обязательствах, и при любых других обстоятельствах он непременно бы пришел в ярость из — за непривычной безапелляционности тона компании. Но сейчас он мирился с напоминаниями Дженкинса с замечательным самообладанием, поскольку был убежден, что пока Элвис не выполнит своих обязательств, игра должна вестись только таким образом.

Он даже мирился с циркулировавшим слухом о том, что он собирается продать контракт Элвиса и со спокойной душой уйти в отставку, что могло быть вызвано только его растущей уверенностью в том, что худшее осталось позади. Перед самым приездом Элвиса в Голливуд в феврале он дал интервью своему хорошему другу Джиму Кингсли из «Мемфис коммершиал эппил» с целью убедить Кингсли и мир, что сообщения о его уходе не соответствуют действительности. «Да, черт возьми, я бы ушел, как ушел бы и мой мальчик Элвис, если бы мы получили достаточно денег, — заявил он. — Но если мы уйдем, кому бы, черт побери, мы станем нужны?» От Элвиса зависят сотни людей, заметил он, словно говоря для тайного подслушивателя. «Чем популярнее вы становитесь, тем больше обязанностей у вас появляется… Элвис достаточно взрослый, чтобы стойко держаться под грузом этих обязанностей, и к тому же он любит работать. Я искренне верю, что в будущем он станет одним из самых великих актеров страны».

Это было мастерское представление, превосходный пример использования последнего средства умелым «снеговиком», его умения загипнотизировать даже самого себя. И теперь, когда работа над фильмом завершилась, он мог себе позволить более честно сформулировать свои впечатления. Он всегда знал, что Элвис скоро устанет от шаманских штучек Геллера, по крайней мере, как от единственного увлечения в жизни; он мог так и застрять в его сетях, но ум мальчика слишком беспокойный, чтобы подолгу зацикливаться на чем — то одном. В этом — то и состоит просчет всех этих выскочек, приходящих на все готовенькое: все они полагаются на порыв энтузиазма, на внезапно хлынувшую в сердце любовь, на неожиданно засиявшее солнце. Но они не видят туч, собирающихся на горизонте, они не понимают правил игры, они не подстраховываются на случай непогоды, а это как раз и был решительно настроен сделать Полковник — для себя и своего мальчика.

Элвис с парнями двинулся в Мемфис в конце недели 16 апреля и приехал домой в 9 часов вечера в следующую субботу. Практически всю дорогу Элвис, в своей водительской кепке и тонких кожаных гоночных перчатках, вел переоборудованный автобус сам. Большую часть пути они проделали под музыку, они смеялись, пели и слушали записи, которые скомпоновали Чарли и Ред. Всякий раз, когда они останавливались на ночлег в мотеле, кому — нибудь из парней приходилось переносить тяжелый видеомагнитофон в комнату Элвиса, чтобы он мог смотреть свои личные пленки. Поездка отняла чуть больше времени, чем обычно, поскольку в Альбукерке Элвису вдруг приспичило позвонить одной из девушек, которая снималась на одной из пленок, и попросить ее приехать и повторить свое представление. Парни ворчали, ожидая сначала, пока прилетит девушка, потом, пока Элвис закончит заниматься с девушкой тем, чем он с ней занимался. Всем не терпелось скорее добраться домой к своим женам, детям и подругам. Они хорошо понимали, что о том, чтобы перечить своему боссу, не могло быть и речи; все его прихоти и капризы должны были быть удовлетворены. Но, по крайней мере, сейчас эти прихоти возвращались наконец к тому, что они могли понять.