Эморон-озеро

ГЛАВА XIV

Неожиданно повалил густой снег. Большие хлопья, медленно кружась, будто нехотя, опускались на деревья, кусты. Китони невольно остановился изумленный. Много зим он встречал и провожал, но впервые снегопад застал его в тайге. Он остановился под большим кедром, снял рукавицы и подставил ладонь, но ни одна снежинка не смогла пробиться сквозь густые ветки.

А рядом, на полянке, будто кто-то щедрой рукой сыпал и сыпал тысячи белых звездочек. Китони оттолкнулся палкой, и лыжи бесшумно покатились к поляне. Мальчик встал возле куста, сбил с него весь снег. Прямо перед его глазами трепетно дрожала слабенькая веточка. Вот первая снежинка упала на нее, зацепилась. На нее упала вторая, третья и вскоре на тоненькой веточке, которая летом не смогла бы удержать и жука, сидели сотни звездочек-пушинок. Китони замер, даже боялся дохнуть, он хотел узнать, какой толщины слой снега может собраться на веточке. Снежинки все падали, падали. Их наросло на тоненькой веточке с палец толщиной, все пушиночки-звездочки. Вот-вот свалятся. Китони глубоко вздохнул, и снежинки, точно вспугнутые мотыльки, разлетелись с веточки.

Китони не мог удержаться от смеха, когда вспомнил, как осенью, до снега еще, как-то играли они в школе в чехарду. Внизу стоял Тэхэ⁴⁴, ему, как доброму пню, надо было удержать на своей спине всех желающих прыгать до тех пор, пока они сами не свалятся. Но Тэхэ не выдержал уже пятого седока, которым был Китони. Как только Китони, разбежавшись, прыгнул на самый верх, ноги у Тэхэ подогнулись и вся «башня» с криком и визгом развалилась. Снежинки на тоненькой веточке тоже показались Китони очень похожими на ребят, играющих в чехарду. Он опять приготовился наблюдать за снежинками, но в это время вдали раздался выстрел.

Китони посмотрел с сожалением на веточку, на которой уже сидели снежинки, и побежал в сторону выстрела. Там, в распадке между двумя сопками, он разыскал своих друзей. Поянго только что убил косулю, распорол шкуру и начал снимать ее без ножа.

— Ох, как быстро! — восхищался Кирба. — Я собачью шкуру полдня снимал.

Китони снял лыжи и подошел к друзьям.

— Дядя Поянго, скажи, у косули есть жабры? — спросил он, когда Поянго начал разделывать тушку.

— Жабры только у рыб бывают, — ответил Поянго. Кирба, Тэхэ и Китони переглянулись.

— А у человека есть жабры? — снова спросил Китони.

— У человека тоже нет.

Китони больше не спрашивал, он смотрел, как Поянго без топора одним ножом расчленял позвонки косули.

Из поколения в поколение родители передают наказ своим детям, чтобы те любили все живое на земле и чтобы убивали только в крайней нужде. Хочешь мяса — убей одного лося, будут рядом другие — не трогай. Хочешь свежей рыбы — поймай одного сазана или муксуна, других не трогай, особенно береги молодь. Эту заповедь знает каждый нанай с пеленок.

Китони тоже знал. Но однажды на рыбной ловле во время еды у него в горле застряла рыбья косточка. Китони не мог дышать, начал синеть. Тогда вконец испуганный отец решил вытащить косточку пальцами. Кость он вытащил, но из горла Китони пошла кровь. Испуганный и рассерженный, Наполка в сердцах ударил сына и обругал за то, что тот много разговаривает во время еды.

Когда кровь перестала идти из горла и Китони мог выпить уху, отец сказал, что кость застряла очень далеко, в жабрах, и он кое-как, только кончиками пальцев, смог ее достать. Китони застыл с чашкой в руке.

— Разве у меня есть жабры?

— Есть, конечно. Где же так далеко, ты думаешь, могла застрять кость? — ответил отец.

С тех пор Китони не находил покоя.

«Если у человека есть жабры, то у крыс, бурундуков, собак, лосей должны тоже быть жабры», — думал он.

Много раз он рассматривал горло у своих друзей: Кирбы и Тэхэ. Однажды он так долго заставил Кирбу стоять с открытым ртом, что того начало тошнить. Всем своим собакам Китони заглядывал в пасть. Но жабр, настоящих жабр, какие бывают у рыб, ни у собак, ни у людей, ни у лосей он не обнаружил. Тогда мальчики, чтобы лучше рассмотреть, убили щенка, но жабр так и не нашли. Горло состояло будто из приклеенных одно к другому колечек.

Мальчики стали ловить мышей, бурундуков, лягушек, даже змей. Но поиски были безрезультатны.

— Интересно, как у человека? — сказал однажды в задумчивости Китони.

Друзья со страхом посмотрели на него. Они подумали, что Китони помышляет разглядеть горло мертвеца. Хватит! Пусть Китони один ищет жабры. С них довольно! Если духи узнают, сколько они загубили зверюшек, им несдобровать. Духи не пощадят за такое кощунство.

Китони прекратил поиски жабр, но косуля снова напомнила о них.

Когда Поянго отделил голову косули от туловища, Китони начал разглядывать горло животного. Ребята разожгли костер.

— Есть хотите? — спросил Поянго.

— Хотим, — ответили мальчики.

Поянго вырезал печень, почки. Над костром жарилось мясо на вертелах, и в ожидании, пока оно поспеет, ребята подкреплялись сырой печенью, почками, желудком и костным мозгом.

Поянго изредка поглядывал на них и усмехался: «Это так я их воспитываю. Посмотрела бы теперь на них Школа-Учитель! Кто ее знает, может, и так воспитывают».

Больше месяца прошло, как ушли в тайгу охотники. Все это время Поянго бездельничал. Разве можно считать серьезной охотой хождение на лыжах в окрестностях стойбища? Расставит ловушки, самострелы, потом через день идет их проверять. Для старого охотника, может, и годится такая охота, но для Поянго — это скука. В стойбище тоже стало нечего делать. Одни женщины да дети, не с кем даже поговорить о серьезных вещах. К тому же все женщины теперь заняты целыми днями, прежде, бывало, дома сидели, а теперь вьются возле Школы-Учителя. Поянго теперь и в школу перестал ходить, ему неинтересно сидеть с женщинами да зубрить одно и тоже. Он теперь и сам хорошо читает и пишет, один занимается дома. Ему только очень хочется хотя бы иногда видеть Школу-Учителя. Однажды после уроков он застал ее очень расстроенной. Дела, которые он хотел решить с учительницей, были пустяковые, и ему не хотелось говорить о них. Он просто пришел к ней, чтобы взглянуть в ее чистые глаза.

— Ребята сегодня не слушались, — заговорила первой Клавдия Прохоровна. — Расшумелись, даже Китони и тот шумел, не могла утихомирить.

«Ах, вот в чем дело?! Ну, подождите, черти, вы узнаете, как расстраивать учительницу», — подумал Поянго и, не сказав ни слова, вернулся домой.

Он вызвал к себе Китони, Кирбу и Тэхэ. Мальчики явились все вместе.

— Дураки вы, Советская власть вас хочет сделать грамотными, умными, а вы учительницу не слушаетесь. А ну-ка, раздевайтесь! — закричал взбешенный Поянго.

Когда испуганные таким приемом мальчики сняли верхние зимние халаты, Поянго вывел их в одних рубашках на улицу и оставил на морозе.

— Узнаете, как не слушаться учительницу, собачьи дети! — выкрикнул он.

Ребятишки окоченели и тряслись, как тальнички под ветром.

— Тряситесь, тряситесь! Запомните надолго.

Поянго не видел, как подошла к дому Клавдия Прохоровна.

— Кто вас, ребята, заставил здесь стоять? — спросила она.

Ребятишки так застыли, что даже не смогли ответить.

Услышав голос учительницы, Поянго выбежал на улицу.

— Пусть постоят, умнее будут в следующий раз, — сказал он.

— Это что, наказание? — строго спросила Клавдия Прохоровна. — А ну-ка, ребята, заходите в фанзу.

Поянго сам растапливал очаг, помогал мальчикам одеваться. Полчаса, пока ребятишки отогревались, Клавдия Прохоровна не проронила пи слова. Только тогда, когда они разошлись по домам, она жестко проговорила:

— Стыдно мне за тебя, Поянго. Я всегда тебя считала умным человеком, а ты поступил хуже, чем Дянгамбо. Подумай сам: оттого, что на морозе померзнешь, — поумнеешь? Ты же комсомолец, старший их брат, ты должен их воспитывать, учить только хорошему, а ты вместо этого что делаешь? Если бы я за каждый нехороший поступок била учеников, выставляла бы на мороз, как ты сделал, разве они стали бы лучше меня слушаться?

Поянго молчал, ему нечего было отвечать. Не со злости он сделал, хотел помочь любимому человеку.

— Они ненавидели бы меня, — ответила Клавдия Прохоровна на свой же вопрос. — Когда враги ненавидят — другое дело, но нельзя допустить, чтобы тебя ненавидели хорошие добрые люди. Вот что, Поянго, тебе комсомольское поручение: ты должен подружиться с мальчиками, в свободное время бывай с ними, помогай им учиться, помогай изучать русский язык. Одним словом, воспитывай ребят. Гаоне я поручу девочек. Понял? Но смотри...

Поянго долго добивался расположения ребят; упрямые мальчики не забывали обиды. Но Поянго все же подружился с ними. Какой мальчик-нанай не любит тайгу, охоту на зверей?! Любили охоту и Кирба, Китони, Тэхэ. Поянго стал с ними ходить в тайгу, ставить петли на зайцев, гоняться за косулями. Здесь же, на охоте, учились говорить по-русски.

Мясо на вертелах изжарилось, ребята с аппетитом уничтожали большие куски жаркого. Выпив по кружке чаю, стали собираться домой. Каждый охотник взял свой пай мяса, встал на лыжи.

— Домой пойдем, — сказал Поянго по-русски и спросил по-нанайски: — Что я сказал?

Китони первым перевел. Поянго похвалил его и потребовал перевести еще несколько слов. Выслушав ответы, он двинулся вперед, пролагая лыжню по свежему пушистому, как заячья шерсть, снегу. За ним гуськом двинулись ребята.

После пурги установилась ясная солнечная погода. Ветер подмел свежий снег к тальникам и кустарникам. На реке и озере, как лысины, засверкал под солнцем лед. Оставшиеся кое-где бугорки серого снега так затвердели, что могли выдержать даже лося.

Лед стал любимым местом игр эморонских детей. После уроков школьники бежали на озеро с саночками и просто так, покувыркаться на льду. До самого вечера не умолкал их звонкий смех. Несказанную радость принесли мальчикам изготовленные Поянго «коньки». Он вырезал дощечки, просверлил в них дырочки для ремешков, а под ними укрепил толстую проволоку. Коньки были готовы. Китони привязал их к ногам, взял палку с острым железным наконечником и начал кататься по льду.

Мальчишки бегали за ним гурьбой и умоляли уступить коньки хоть ненадолго прокатиться. С этого дня фанза Поянго превратилась в мастерскую.

Как-то днем Поянго услышал, как на улице залаяли собаки, загалдели ребятишки. Он выглянул в окошко. Возле фанзы остановилась большая собачья упряжка, у нарты хлопотал высокий, сухощавый человек в унтах и в собачьей дохе.

Поянго бросил нож, недостроганные дощечки и выбежал с бьющимся сердцем.

— Комиссар! Андрей Карпович! — говорил он, обнимая высокого русского.

— Узнал, не забыл, значит, — улыбался гость.

Поянго не знал, где усадить почетного гостя, чем угостить. Он принес из амбара мясо, рыбу, пока мать оттаивала их, поил гостя чаем.

— Ты не беспокойся, Поянго, я не замерз, не проголодался, — говорил Андрей Карпович густым басом, слегка окая. — Ну, рассказывай, председатель, как работаешь, что делаешь, как люди живут, довольны ли Советской властью?

Андрей Карпович сразу задал столько вопросов, что Поянго не знал, на который раньше отвечать. По его представлению, другой председатель Совета на его месте сделал бы значительно больше, чем сделано в Эмороне.

— Я сюда приехал посмотреть, как ты работаешь, — продолжал Андрей Карпович, будто не замечая растерянности Поянго. — Партизаном был ты хорошим, председателем тоже обязан быть хорошим. Приехал я, как представитель рика, там я сейчас работаю инструктором. Ну, так как же у тебя дела идут?

Андрей Карпович нисколько не изменился за последние годы, глаза его так же сурово глядели па собеседника, как и прежде. Он носил такие же, как в партизанские годы, усы, но зоркие глаза Поянго заметили, что они начали слегка серебриться.

— Я плохой председатель, не знаю чего делать, — с трудом выговорил Поянго.

— Фанзу под Совет построил? — спросил Андрей Карпович.

— Нет, не построил.

— Как учительница работает?

Тут Поянго оживился:

— Хорошо работает, всех грамоте научила, женщин научила хлеб готовить, грязную одежду стирать. О-о, она много делает! Она молодец!

— А ты помогаешь ей?

— Помогаю, даже учеников русскому языку учу, — улыбался Поянго и начал рассказывать о Школе-Учителе.

Клавдия Прохоровна, услышав о приезде русского, прибежала к Поянго.

— Шилов Андрей Карпович, — представился приезжий. — Вот вы какая, Школа-Учитель. Здесь столько мне о вас Поянго рассказывает — прямо чудеса. Видно, он влюблен в вас.

Поянго потупил взгляд, молодая учительница вспыхнула. Андрей Карпович понял с запозданием, что шутка была не к месту, и, чтобы как-то замять неловкость, заговорил опять:

— Поянго был боевой партизанский разведчик, хороший разведчик, а вот председатель вышел неважный, по его словам.

— Что вы, Андрей Карпович, Поянго хороший организатор, его слушаются, уважают, — стала на защиту председателя Клавдия Прохоровна.— Он построил школу, баню, заготовил кеты на зиму для школьных завтраков, дровами нас обеспечил, заставил эморонцев учиться и сам учится. Потом он молодежь организовал, сейчас у нас комсомольская ячейка, восемь комсомольцев.

— Так чего же ты, Поянго, скромничаешь? спросил Шилов. — Слышишь, как здорово Клавдия Прохоровна описывает твои дела. Выходит, ты тоже молодец!

Шилов порылся в котомке, вытащил оттуда портфель.

— Привез я тебе, Поянго, самое главное в твоем деле, — сказал он, улыбаясь.

На столе появилась стопочка чистых гербовых бланков — свидетельства о рождении, браке, смерти. В коробочке лежала печать.

— Вот теперь ты настоящий председатель стойбищного Совета, — сказала Клавдия Прохоровна.

Андрей Карпович прихватил с собой почту.

— О-о, газеты! Сколько здесь новостей! — воскликнула Клавдия Прохоровна, прижимая к груди перевязанную бечевкой пачку газет. — Теперь в Эмороне все ждут «больших бумаг». Верно, Поянго?

— Да, верно, это ты приучила людей слушать газетные новости. Охотники вернутся, будут спрашивать про КВЖД.

— Молодец вы, Клавдия Прохоровна! — сказал Андрей Карпович. — Честное слово, даже не ожидал всего этого.

— Он, когда был нашим комиссаром, никогда никого не хвалил, — прошептал Поянго на ухо Клавдии Прохоровне.

Андрей Карпович сделал вид, что не слышит, и продолжал:

— А на КВЖД конфликт уладили. Наша Особая Дальневосточная показала, что с Советским Союзом шутки плохи. Так что создавать эморонский партизанский отряд не придется.

— Вы получили наше письмо? — в один голос спросили Поянго с Клавдией Прохоровной.

— Получили, обрадовались, — улыбнулся Андрей Карпович. — Вы понимаете, между строк вашего письма мы прочитали, что если даже охотники из такого отдаленного стойбища, как Эморон, откликнулись на события, значит, крепка Советская власть. Вот что мы прочитали. Ну, о войне пока говорить не стоит. Вот вам ваша зарплата, пересчитайте, — Андрей Карпович протянул каждому по пачке хрустящих новеньких рублей.

— А что мы на них будем покупать здесь? — спросила Клавдия Прохоровна, пересчитав деньги. — Надо бы в Эмороне лавку открыть, а то далековато ездить на Амур, да и не всегда возможно.

— Будет, все будет, Клавдия Прохоровна, — ответил Андрей Карпович. — Магазин откроем, фельдшера пришлем.

— Скорее бы надо было, а то нам одним тяжеловато. Спасибо соседям русским, они много помогают мне, особенно Иван Петрович Капустин.

— Знаю я Капустина, мужик он толковый. Потерпите еще немного. Знайте, весь русский народ с вами вместе строит народам Севера новую жизнь.

Клавдия Прохоровна и Поянго повели гостя по стойбищу, чтобы показать школу, баню. Андрей Карпович остался доволен всем увиденным, ему понравился гербарий, сделанный руками школьников. Он похвалил учительницу за то, что она прививает детям интерес и любовь к родной природе.

Потом учительница повела гостя в свою фанзу. Наталья Васильевна встретила их у дверей.

— Здравствуйте, здравствуйте, Наталья Васильевна! — за руку поздоровался Андрей Карпович. — Как у вас здесь уютно, тепло, а? Да, хорошо, что перестроили фанзу на наш, русский, лад.

— Это Поянго с Капустиным постарались, — похвалилась Наталья Васильевна.

— Вот вы бы всех женщин стойбища приводили к себе домой, пусть бы смотрели. Я думаю, им обязательно понравится, и они начнут у себя наводить такой же порядок.

— И-и, дорогой гость, они у нас каждый день бывают, иные даже по два-три раза заходят, — сказала Наталья Васильевна.

— Женщинам нравится наш дом, они хотят перестроить и свои фанзы, — вступила в разговор Клавдия Прохоровна. — Но где достать на всех досок, кирпичей, стекла?

— Вот об этом сегодня и поговорим на собрании. Поянго, можно собрать всех эморонцев в школу?

— Можно, только у нас одни женщины, мужчин нет.

— Ну что ж поделаешь, не ждать же, когда мужчины вернутся из тайги. — Андрей Карпович опять повернулся к Наталье Васильевне: — Как вам нравится здесь? Привыкли уже?

— Сердцем не привыкла, а умом прижилась.

— Хотите сказать, сердце не лежит?

— Чего мне таить — не лежит.

— А вот вашей дочери здесь нравится.

— Она молода, ведь молодые деревца даже на камне приживаются, а я старое дерево, мне та земля нужна, на которой я выросла.

— Выходит, вы думаете отсюда уехать?

Наталья Васильевна усмехнулась:

— Э-э, дорогой гость, ты одним русским видом тоску по родным местам навел, вот я и разоткровенничалась. Ладно, ничего, доскажу. Куда я отсюда уеду, если дочь не уезжает? А коли ей надо здесь работать, мне тоже рядом жить надо, ей помогать. Ты думаешь, она одна прожила бы тут без меня? — Наталья Васильевна сделала паузу, но Андрей Карпович молчал. — Нет, не смогла бы. Так что я буду жить здесь столько, сколько проживет дочь. К тому же Клава говорит, что и здесь со временем начнут дома строить, огороды разводить, коровами обзаводиться.

— Вы настоящая мать, Наталья Васильевна, — сказал Андрей Карпович.

— Она моя правая рука, — обнимая мать, сказала Клавдия Прохоровна. — Вы знаете, она даже преподает в школе один предмет — хлебопечение.

Андрей Карпович засмеялся:

— Женщины стойбища, видимо, полюбили этот предмет.

— Еще бы...

Эморонцы стали собираться в школе.

Андрей Карпович повел разговор о новой жизни амурских нанай, рассказал, как в стойбище Найхин организовали первый колхоз. Найхинцы несколькими большими неводами стали сообща ловить рыбу, а зимой на лошадях вывозить в город Хабаровск и продавать. На вырученные деньги они приобрели для колхоза новые сети, невода. Жители Найхина уже начали строить себе деревянные дома.

— Вы, женщины, должны повлиять на мужей, пусть в Эмороне тоже начинают строить деревянные дома, — убеждал Шилов.

— Об этом нам уже Школа-Учитель много раз говорила, — сказала Дарами. — Да наших мужей разве убедишь?

— Если начнете строить, вам соседи русские помогут. А деньги на строительство мы вам дадим. Советская власть ссуду отпустит. Построим новую большую светлую школу, будет у вас свой магазин, доктор будет лечить вас от всех болезней.

Женщин больше всего обрадовало известие об открытии магазина. Это была мечта многих. Кто из них не видел себя окруженной горами продовольствия и мануфактуры? Что хочешь, выбирай сама! Это ли не радость для женщины! До сих пор им приходилось довольствоваться тем, что привозили мужья после продажи мехов. Когда откроется в Эмороне магазин, каждая женщина сама будет выбирать материал на халаты, на одежду детям, будет сама покупать продовольствие.

Женщины шумели, с жаром обсуждая новость. Они почти не слушали Шилова, который говорил об организации колхоза в Эмороне. Это женщин не интересовало, когда вернутся мужчины, они сами между собой поговорят.

Андрей Карпович Шилов остался доволен беседой.

— Вижу, Клавдия Прохоровна и Поянго, сколько вы сделали, — говорил он после собрания. — Многого добились, но главное еще впереди. Организация колхоза — сложное дело. Вы успешно начали, но дорога у вас длинная, трудная. Помнится, восточная пословица говорит: «Дорогу осилит идущий». Верно сказано. Если начал путь, то иди до конца. Только вперед и вперед. Поянго, ты теперь немного подучился, какая помощь потребуется, пиши. Посоветуйся с Клавдией Прохоровной и пиши. А магазин мы у вас летом откроем.

На следующий день рано утром Андрей Карпович уехал. Поянго стоял на берегу и смотрел вслед нарте, пока она, обогнув косу в устье реки, не вышла на лед озера.

— Дорогу осилит идущий, — повторял он понравившееся изречение. — Здорово сказано.