Эморон-озеро

ГЛАВА XVIII

Наступила ранняя весна. Снег повсюду растаял, сугробы сохранились только в густых зарослях тальника. Ноздреватый лед на озере посинел, вздулся. Если бы сейчас какая неразумная хозяйка вздумала пойти за дровами в тайгу через озеро, то, пожалуй, вернулась бы без нарт: деревянные полозья не выдержали бы такого пути, были бы слизаны льдом, как рашпилем. С полмесяца никто уже не пользовался нартами, все мужчины и женщины ездили на оморочках. Прикрепят под оморочкой железные полозья, запрягут упряжку собак и поехали на рыбалку, на охоту. Весенний лед сразу не проламывается, прогибается, как резиновый, шипит, стонет. А если где и провалится — не страшно: в оморочке не утонешь!

Однажды нагрянула ранняя гроза, прошел первый теплый дождь. Как только удалилась грозовая туча, выглянуло солнышко, и сразу тысячи маленьких разноцветных звездочек заискрились на льду, будто чья-то щедрая рука рассеяла по озеру зернышки драгоценных камней. Прошла минута, другая, звездочки потускнели, потом исчезли в густом тумане, поднявшемся со льда озера. На смену звездочкам в тумане проступили маленькие радуги. Вот одна словно повисла на ветвях тальников, целая шеренга других выстроилась на середине озера...

На третью ночь после дождя Клавдия Прохоровна проснулась, встревоженная неясно доносившимся с улицы гулом. Лежа в постели, она прислушивалась, но не могла ничего понять. Гудела земля, гудела фанза, что-то изредка позванивало.

Клавдия Прохоровна соскочила с кровати, подбежала к окну и, раздвинув занавеску, испуганно отпрянула назад.

— Мама, проснись, надо что-то делать! — прошептала она, разбудив Наталью Васильевну.

— Что такое? — как всегда хладнокровно, спросила мать.

— Кто-то стоит возле нашего дома... Может, что замышляет...

Наталья Васильевна подошла к окну. Человек стоял в кустах с красными лозами, спиной к окну. Будто ощутив на себе человеческие взоры, он медленно пошел через кусты и скрылся.

Клавдия Прохоровна дрожала от страха, она вспомнила все события последних дней. Много предупреждений она слышала от комсомольцев, от Дарами и Даояки, все они говорили, что шаман не стерпит насмешки над собой, будет мстить. Под влиянием шамана, по-видимому, перестали посещать занятия в школе многие пожилые охотники.

«Шаман это, пришел мстить, — подумала Клавдия Прохоровна. — Что же делать? Наполку позвать на помощь?..»

— Знаешь что, я выйду к нему, — решительно сказала Наталья Васильевна. — Возьму палку покрепче, не бойся, не подпущу его близко к себе.

— Нет, мама, тогда я сама пойду, я сильнее. Я тоже не подпущу его к себе, он без ружья, а ты возле дома стой, — торопливо говорила Клавдия Прохоровна.

— Нет, тогда уж вместе пойдем.

Женщины оделись, взяли по тяжелой палке. Клавдия Прохоровна шла впереди, бесшумно раздвигая кусты. Страх у нее прошел, но нервы были напряжены до предела. Каждый куст в темноте казался ей человеком, она останавливалась, приглядывалась. Гул, доносившийся с реки, мешал уловить шорох в кустах. Клавдия Прохоровна не задумывалась, откуда этот шум, ее внимание было направлено только на поиски неизвестного человека. Она увидела его внезапно в двух шагах и вздрогнула от неожиданности.

— Кто ты? Что здесь делаешь?! — спросила она срывающимся голосом, поднимая палку.

— Это я... Поянго, — ответил человек.

У Клавдии Прохоровны ослабели руки, палка гулко упала на землю. Она прислонилась к кусту, слабые ветви стали прогибаться. Поянго торопливо поддержал ее.

Наталья Васильевна, узнав по голосу Поянго, сразу успокоилась.

— Чего ты по ночам бродишь, людей пугаешь?! — строго спросила она, подходя к молодым людям.

— Мама, это Поянго, — сказала Клавдия Прохоровна.

— Вижу, не слепая. Чего людей-то пугаешь, спрашиваю?

— Я... я... лед пошел, спать не дает...

— «Лед пошел...» — передразнила Наталья Васильевна. — На берегу стой, нечего под окном ходить, да еще в кустах.

Повернувшись, она пошла в фанзу.

— Поянго, скажи честно, что ты здесь делал? — спросила Клавдия Прохоровна,

— Лед тронулся, шумит, спать не дает...

— Лед тронулся? Да, это он шумит. Пойдем, Поянго, на берег, я все равно теперь не усну, сильно испугалась.

— Зачем бояться, тебе нечего бояться.

— Не боялась я никогда, пока не увидела в кустах человека. Не узнала тебя. Скажи, что ты караулишь в кустах?

Поянго промолчал. Вышли на берег. Река шумела, льдины наползали одна на другую, рассыпались на сотни стеклянных трубочек, с мелодичным звоном падавших на уцелевшие глыбы.

— Смотри, Поянго, смотри! — Клавдия Прохоровна указала пальцем на огромную льдину, выползавшую на песок.

— Не показывай пальцем, нехорошо, лед может рассердиться и, если ты будешь на лодке, лодку может пробить, если на земле — дом твой может снести.

Клавдия Прохоровна усмехнулась, залезла на вытащенную на песок лодку. Поянго сел возле нее.

— Сердитые, злые люди все такие, — продолжал он развивать свою мысль. — Ты указала так пальцем на Токто, теперь он думает твой дом снести. — Поянго вдруг улыбнулся. — Ты знаешь, я тебя увидел сразу, как ты вышла с палкой из дому, догадался, ты на меня идешь, хотел убежать, потом передумал, если убегу, ты каждую ночь после будешь бояться. Остался, и ты нашла меня.

Клавдия Прохоровна улыбнулась.

— Я никому не разрешу тебе плохое сделать, — тихо добавил Поянго.

— Ты нас охраняешь, да? — так же тихо спросила Клавдия Прохоровна.

Поянго достал кисет, стал набивать табаком трубку.

— Поянго, не кури, пожалуйста.

Поянго удивленно посмотрел на учительницу и, помедлив, спрятал кисет с трубкой в карман.

— Ты правда нас охраняешь, да?

— Да, я каждую ночь сижу возле твоего дома. Спать спокойно не могу, всякие нехорошие мысли в голову приходят. О тебе много думаю...

— Я тоже думаю о тебе... Ты хороший, Поянго...

В горле Поянго прочно застрял какой-то комочек — ни назад, ни вперед. В носу защекотало. Почему это так получается? Ведь он в тайге тоже волнуется, встретившись с лосем, с медведем, с кабаном. Но там никогда в горле не застревает никакого комочка.

— Школа-Учитель, ты не сердись на меня, я... тебя люблю, я обязательно буду учиться, чтобы грамотным стать. Ты потом... станешь... моей женой?

Поянго вспотел, выговорить эти слова было тяжелее, чем догнать лося по среднему снегу.

— Я буду тебя ждать, — еле услышал Поянго ответ.

Льды с грохотом, со звоном неслись в темноте, выбрасывая на песок мелкие крошки и большие глыбы. И звон ледяных трубочек показался Клавдии Прохоровне песней соловья.

Дружба школьников с Поянго продолжалась до приезда охотников. Как только они вернулись, Поянго будто позабыл про ребят и все свободное время стал проводить с Дянгамбо и Тораки. Мальчики в первые дни скучали без него — за месяц они успели с ним крепко подружиться. Китони пытался даже поговорить с Поянго, но тот куда-то спешил, был занят неотложными делами. Узнав о неудачной попытке друга, Кирба рассердился.

— Не надо мне Поянго. Раз он с этой росомахой Дянгамбо дружит, то я не хочу даже и разговаривать с ним.

Как ни пытались Китони с Тэхэ узнать причину разлада между Кирбой и Дянгамбо, но так ничего и не узнали.

— Росомаха он, ваш Дянгамбо, — сердито отвечал Кирба, а про себя твердил, что никогда не забудет побоев, полученных в начале зимы.

Недолго скучали ребята. Разве мало найдется интересных дел ранней весной для четырнадцатилетних мальчиков, будущих охотников и рыбаков? Да сколько угодно! Ребята нашли в амбаре Наполки старую, но еще крепкую сеть, залатали в ней все дыры и поставили на речке.

Каждый день после уроков они втроем ездили ее проверять. В сетку всегда попадались крупные желтые караси, спускавшиеся из речки в озеро. Проверив сеть, ребята разжигали в тальниках костер, чистили рыбу, насаживали на вертела, и вскоре вокруг костра выстраивались на палочках караси с шипевшими, румянившимися, как булочки у Натальи Васильевны, боками. Пока караси жарились, кто-нибудь бегал в тайгу за березовым или кленовым соком. Зачем молодым рыбакам пить стариковский чай, когда есть ароматный сладкий сок? У ребят в тайге к березам подвешены берестяные туески, ковшики, и они всегда наполнены соком.

До чего же вкусны поджаренные на костре караси, среди тальников у горячего костра! Дома через силу съедаешь одного карася, а здесь уничтожаешь два-три и даже не заметишь, будто за пазуху запрятал. Поздно вечером сытые, довольные ребята возвращались домой.

Вскоре сеть была заброшена. То ли дело бить карасей острогой! Правда, достать острогу нелегко. Старшие их очень бережно хранят, ценят так же, как и ружья. Но у каждого рыбака, кроме основной большой остроги на сазанов, амуров, толстолобов, есть и другая, поменьше, на мелких рыб. Вот эти маленькие остроги-чакпаны можно выпросить у родителей.

Первым выпросил острогу Китони, потом Кирба, а Тэхэ, как ни старался, не мог себе раздобыть чакпан. Но нельзя же товарища оставлять дома только из-за того, что нет у него чакпана, на худой конец можно троим пользоваться двумя острогами.

На Большом кривуне, прямо на середине речки, ребята соорудили небольшой шалаш, внутри шалаша прорубили большую прорубь и опустили туда связанные обструганные жерди. Когда карась проплывал над белыми жердями, он будто выходил из темноты на свет, блестел серебряной чешуей, растопыривал, словно нарочно, красивые прозрачные плавники. В это время ребята и били их острогой. Редко какому карасю удавалось уйти от зубьев чакпана, большинство оказывалось на трехпалом его острие.

Добыча карасей острогой настолько увлекла ребят, что они перестали выполнять домашние задания. Сразу после школы, побросав в угол книжки, тетради, они уезжали втроем на Большой кривун.

Однажды Кирба и Тэхэ по арифметике получили двойки, а Китони отделался только из-за исключительных своих способностей. На следующий день, когда они принесли Клавдии Прохоровне связку свежих карасей, учительница их не приняла.

— Или вы перестанете ходить на рыбалку, или я совсем с вами поссорюсь, — сказала она.

Растерянные ученики долго топтались возле фанзы Школы-Учителя, потом повесили карасей на стене под самой крышей, чтобы собаки не достали, и ушли. Охота к рыбной ловле пропала, они опять с усердием взялись за учебу.

Ребята любили свою учительницу. Когда по стойбищу разнеслась весть, что Клавдия Прохоровна объявила войну шаману, они восхищались ее смелостью.

В глазах четырнадцатилетних мальчиков, бесстрашно плавающих на оморочках в любую погоду, без оружия гоняющихся на лыжах за косулями, но до безумия боявшихся всяких чертей, Школа-Учитель предстала в образе сказочной героини.

Каждый день они приходили в фанзу учительницы под каким-нибудь предлогом, чтобы взглянуть на ее сына, проверить, здоров ли он или заболел, как предсказывал шаман.

Прежде девочки и мальчики охотно брали с собой Мишутку покататься на санках, но теперь никто не решался даже подойти к нему: всем казалось, что вокруг него вьются десятки злых чертей. Родители внушали детям, что какой-нибудь злой дух может увязаться за ними, если они будут играть с Мишуткой. Прошло с месяц, но Мишутка по-прежнему бегал, резвился, он не болел и не умирал. Тогда дети, тайком от родителей, опять стали играть с ним. Китони, Кирба, Тэхэ катали мальчика на санках, а однажды, расхрабрившись, за школой в кустах слепили для него большую снежную бабу, с глазами, носом, ртом. Клавдия Прохоровна помогла ребятам отделывать снежного человека.

Находясь в школе возле учительницы, ребята не верили ни в каких чертей, но оказавшись дома, вздрагивали от всякого шороха, укрывались с головой одеялом, как только тушили свет. Особенно страшно было, когда в доме гоняли чертей. Мокрые от пота, как мышата приплывшие к берегу, они без движения лежали под одеялами. Разве об этой своей слабости расскажешь такой храброй женщине, как Школа-Учитель? Как бы ни был еще мал, ты все же мужчина, охотник!

Снежная баба простояла возле школы целых полмесяца, и за это время никто из школьников не заболел. А Мишутка к концу месяца цветения даже стал бойчее, он целыми днями резвился со сверстниками, и алый румянец не сходил с лица. Наталья Васильевна не могла налюбоваться внуком.

В конце месяца цветения река освободилась ото льда. Прилетели утки, они гомонили на озерах и речке. Мужчины разъехались бить дичь, ловить карасей и щук, поднимавшихся на нерест. Три закадычных дружка — Китони, Кирба, Тэхэ — тоже не усидели дома. В воскресенье они достала кое-как одно ружье и одну острогу на троих, сели в оморочку и выехали на охоту. Начало было удачное: на первом же маленьком озерке Кирба подстрелил сразу трех уток. Следующая очередь стрелять по жребию досталась Китони. Проехали еще несколько кривунов и нашли озеро и на нем уток. Китони стал к ним подползать на выстрел, но утки заметили его издали и поднялись.

— Э-э, Китони, ты хорошо полз, но над тобой поднимался твой горб, как голова собаки, утки его-то и заметили, — пошутил Кирба.

Кирба и раньше подшучивал над другом, и Китони отвечал не менее злой шуткой. Но на этот раз Китони промолчал, сел на свое место в оморочке и прислонился к борту. Тэхэ с удивлением уставился на товарища. Почему это Китони сегодня молчит?

— Ладно, Китони, не тужи, твоя очередь останется за тобой, — сказал Тэхэ, чтобы успокоить друга. — Уток много, мы еще настреляем.

Китони оперся о перекладину оморочки, закрыл глаза. Он и сам никак не мог понять, что ним случилось. Утром проснулся какой-то вялый, будто плохо выспавшийся. Думал — пройдет. Чтобы разогнать вялость, он изо всей силы греб двухлопастным веслом-маховиком, но вместо бодрости пришла слабость. Когда возвращались с озера, ноги подгибались, отчего бы это все? Взял весло, оно показалось тяжелым, будто из свинца.

— Китони, что с тобой? — спросил Тэхэ, наблюдавший за ним.

— Ничего, что-то голова кружится.

— Это от неудачи! — рассмеялся Кирба.

В одном из многочисленных заливчиков ребята заметили щук. Рыбы метали икру.

— Талу будем есть! — сказал Кирба.

— Мне печенку, желудок! — закричал Тэхэ.

— Сперва надо поймать, потом делить, — тихо проговорил Китони.

Оморочка медленно подплыла к щукам. Кирба ясно видел в воде неподалеку от себя длинных зеленоватых рыбин: он метнул острогу в самую большую щуку, оморочка качнулась, и, не удержавшись на ногах, Кирба упал. Падая, он зацепился ногой за прислоненное к перекладине ружье.

— Ружье утопил! — в отчаянии закричал Тэхэ.

Ребята оцепенели, каждый из них представил, какая им будет дома взбучка от родителей. Самое дорогое для охотника — ружье, а они его утопили! Что делать! Как достать!

Первым пришел в себя Китони. Он обмерил веслом глубину — сажени полторы. Эх, будь острога, можно было бы ею подцепить ружье! Но она плавает, и пока будешь за нею гоняться, потеряешь место, где лежит ружье. Китони пытался воткнуть весло, но дно залива было твердое, как железо: лед еще не поднялся со дна.

— Придется купаться,— сказал Китони.

— Давай, я виноват, я первый попробую, — торопливо проговорил Кирба.

Кирба разделся и нырнул в воду, но через минуту взобрался на оморочку. В руках у него ничего не было.

— Не-ет р-ружья, н-н-нас от несло в сто-сто-рону, — проговорил он, лязгая зубами.

Из всех мальчиков в Эмороне никто никогда не мог дольше Китони продержаться в воде, дальше его нырнуть. Когда играли на воде в пятнашки, никто не мог его поймать, он всегда уходил из-под самых рук: мелькнет его тело, погонятся ребята за ним, а Китони вынырнет далеко позади их и посмеивается еще.

Теперь Китони должен показать свое искусство на деле. Не может быть, чтобы оморочку далеко отнесло. Китони быстро разделся и нырнул. Ледяная вода обожгла его, сдавила все суставы, тысячами иголок впилась в тело. Китони ползал по скользкому ледяному дну, пытался, как летом, оттолкнуться ногой, но ноги скользили, не находя никаких выступов. Китони вот-вот задохнется, а ружья нигде не видно. Мальчик уже не чувствовал ледяной воды, он думал только о ружье. Он вынырнул, набрал полную грудь воздуха и опять опустился на дно. На этот раз он нашел ружье в нескольких метрах от оморочки. Кое-как с помощью Тэхэ он взобрался на оморочку и почувствовал такую усталость, что не мог даже пошевелиться. Одеваться ему помогал Тэхэ.

Подобрав щуку и острогу, охотники пристали к берегу, разожгли костер. От талы Китони отказался, съел кусок утятины, выпил, обжигаясь, горячего навара, но все не мог отогреться, унять дрожь.

В понедельник утром Китони не пришел в школу. Клавдия Прохоровна, войдя в класс, сразу заметила его отсутствие. Обычно, входя в класс, она прежде всего встречалась с его живым, всегда восторженным взглядом и уж потом, улыбнувшись, здоровалась со всем классом.

Теперь место Китони пустовало. У Клавдии Прохоровны сжалось сердце: почему он не явился в школу? Что с ним могло случиться?

— Он заболел, — ответил Кирба на вопрос учительницы. — Мы охотились, уронили ружье в воду, ныряли...

— Кто же в эту пору купается? — ужаснулась Клавдия Прохоровна. — Он слаб здоровьем, простудится, может тяжело заболеть. Ты тоже купался? Как себя чувствуешь? Кашля нет? Голова не болит?

После занятий Клавдия Прохоровна побежала навестить Китони.

Фанза Наполки была заполнена приятным ароматом жженого багульника, тлевшего в тазике возле очага. Китони лежал на нарах на животе, лицо его пылало от жара. Он пытался улыбнуться Клавдии Прохоровне, но вместо улыбки лицо его искривилось от боли. Дарами сидела возле сына, враз постаревшая; с дряблыми старушечьими щеками. Возле нее лежали высушенные после стирки халаты, рубашки, штанишки Китони. Дарами было теперь не до глаженья, хотя утюг и находился у нее.

— Китони, нэку⁴⁸, что у тебя болит? — впервые обратилась к своему ученику Клавдия Прохоровна со словом «нэку».

— В груди что-то застряло, — прошептал Китони и закашлял сухим кашлем. — Болит... кашляю, голова болит...

Клавдия Прохоровна коснулась ладошкой лба Китони: голова мальчика была горяча, как камень, пролежавший целый день на солнцепеке. При такой температуре взрослый человек, пожалуй, уже лежал бы без сознания.

Она убрала руку и опустила голову, сердцем почувствовав, что ее любимый Китони уже обреченный человек. Чем помочь? Что сделать? Есть жалкие порошки от головной боли, от кашля, есть банка вонючей ихтиоловой мази, вот, пожалуй, и все ее медицинские средства. А у Китони воспаление легких. Что делать? Везти на Амур к фельдшеру? Но к нему сейчас и не добраться, на озере густой лед гоняет ветром от одного берега к другому, а на Амуре лед еще и вовсе не трогался.

У Клавдии Прохоровны от дум даже голова закружилась. Она дрожащей рукой погладила голову Китони, на глазах навернулись слезы. Вот так она и вынуждена будет смотреть, как умирает Китони!

— Шаманить будем, шаман согласился, — прошептала Дарами.

«Да, да, шаманить будут. Что ж они могут другое придумать? Единственная у них надежда на шамана. Но чудес не бывает на свете! Не бывает!»

Она не стала разубеждать, отговаривать ее от камлания — зачем отнимать последнюю надежду на спасение сына? Пусть шаманят, нельзя быть бессердечной.

— Анда⁴⁹, у меня к тебе большая просьба, — тихо проговорила Дарами, впервые называя Клавдию Прохоровну подругой. — Шаман, наверно, попросит крови, когда сильно болеют, он просит крови свиней или петухов. Раньше мы их только для шаманов держали, у русских покупали, теперь ни у кого нет, у тебя только есть.

— Ты знаешь, Дарами, я не верю шаману, — мягко ответила Клавдия Прохоровна. — Но я отдам тебе петуха, ты его сваришь, бульон очень полезен для больного.

— Спасибо тебе, анда. Знала я, ты всегда нам поможешь.

— Китони самый лучший мой ученик, самый умный...

— Что с ним будет... никто не знает...

— Был бы доктор...

— Шамана я попрошу, ничего не пожалею, отдам все, только бы спас...

Клавдия Прохоровна до вечера стряпала любимые Китони пирожки с черемухой. Наталья Васильевна помогала ей.

— Неужто спасения нет? — спрашивала она.

— Не знаю, мама, ничего не знаю, сама я, как больная, — отвечала Клавдия Прохоровна.

— Ты хоть там у них спокойнее будь, на тебя ведь все смотрят. Петушка-то сейчас поймать? Как курочки без петушка обойдутся, подумать только. Этот шаман его живьем с перьями съест, что ли?

— Он кровь только выпьет.

— У, кровопивец! Зачем только ему отдаешь?

— Не ему отдаю, мама. Я хочу Дарами хоть немного облегчить боль.

Через несколько минут Наталья Васильевна вернулась со связанным петухом.

— Слышь, доченька, куда это утка Китони делась, а? Никому ты не отдавала? — спросила она,

— Зачем я отдам? Это же школьная.

— Нету ее. Думала, собаки утащили, так сетка цела.

Клавдия Прохоровна выбежала из фанзы. Вольер был цел, дыры, чтобы утка пролезла, не было.

— Куда она делась? Утром была?

— Не помню, утром я не обратила внимания, — ответила Наталья Васильевна.

— Мама, может, кто из ребят взял?

— Не знаю, доченька...

Но школьники не брали утку, она бесследно исчезла.