Эморон-озеро

ГЛАВА VII

С наступлением холодов пришла пора безделья для мужчин стойбища. После горячей кетовой путины мужчины отдыхали, слонялись по стойбищу и, собравшись в какой-нибудь фанзе, лениво перебрасывались шутками, рассказывали разные случаи из их охотничьей жизни, курили трубку за трубкой. Потом незаметно тут же засыпали и, если б не женщины, то, пожалуй, могли бы беспробудно проспать целые сутки.

Никто из мужчин не догадывался помочь жене, которая металась по дому, как сумасшедшая. Она вставала с восходом солнца и засыпала в полночь: готовила еду для мужа, гостей и детей, подавала им на стол и убирала за ними, кормила собак, обрабатывала рыбьи шкуры и тачала новую обувь мужу, шила рубашки, штаны, носила воду, готовила дрова. Все домашнее хозяйство лежало на ней. У кого были дочери, тем было легче: дочери удлиняют руки хозяйки дома, помогая во всем. Но если старшими детьми были сыновья, то она не смела у них просить помощи, они были мужчинами — будущие охотники не должны даже в малолетстве выполнять женский труд, иначе будут неудачливыми охотниками.

Молодые неженатые парни родительскую фанзу даже не считали своим родным домом; есть они могли в любой семье, где их принимали с величайшим гостеприимством, спать могли оставаться тут же.

Тораки Бельды уже второй день не появлялся дома, он ел и спал у Поянго. Здесь же был и его друг Дянгамбо Киле. Молодые люди в веселом разговоре проводили все свое свободное время.

— А что, друг Дянгамбо, здорово тебя в тот вечер наш старейшина проводил, а? — смеялся Тораки. Он повернулся к Поянго: — Ты, старший брат, не знаешь, ты в тот вечер в стойбище уезжал. Так слушай.— Тораки для удобства сел на нарах, подобрал под себя ноги. — Как только ты уехал, смотрю я, наш друг Дянгамбо дянгаря¹⁹ едет на оморочке. Мы его встретили хорошо, угостили талой из осетра. Наш старейший спрашивает, как у них ловится кета, много ли наготовили юколы. Наступил вечер, все собираются спать. Дянгамбо сидит в нашем хомаране. Вдруг слышим голос Коки из соседнего хомарана: «Ты куда пошла?» — грозно спрашивает. «Сейчас вернусь», — отвечает Гаоня. Смотрю я на своего друга, а он улыбается, потом тихо без шума выходит из хомарана. Немного прошло времени, слышу тоненький визг Гаони и голос Коки: «Я тебя, сучка, удушу. Ты что же, отца хочешь опозорить, зайчонка²⁰ в дом принести? А ты, Дянгамбо уезжай к себе! Когда заплатишь тори, приведешь ее к себе в дом, тогда можешь что хочешь, то и делать с ней».

— Так ни с чем и уехал в тот вечер мой друг Дянгамбо! — закончил свой рассказ Тораки и засмеялся. Он ждал, что Поянго тоже засмеется вместе с ним или хотя бы улыбнется, но Поянго молчал.

— Хватит, Тораки, чего ты нашел смешного, — дружелюбно сказал Дянгамбо. — От скуки тебе только смешно. Я же ее люблю. Вот нынче на охоте я, как никогда, буду стараться, весной куплю все, что надо, и отдам тори отцу Гаони. Она будет моей женой.

— Будет, конечно, будет, — улыбнулся Тораки. — И ты станешь наш аоси²¹.

В дверь фанзы постучали. Все уже знали, что это пришла русская учительница. Во всем стойбище только она одна стучится, прежде чем войти. Сперва над ней за это посмеивались, потом, привыкнув, перестали.

Поянго резво спрыгнул с нар, подошел к двери:

— Заходи, заходи, Школа-Учитель, — сказал он, радостно улыбаясь.

— Здравствуй, Поянго, — поздоровалась Клавдия Прохоровна. — А, и Дянгамбо, и Тораки здесь. Здравствуйте, ребята. Делать нечего вам, что ли? Ну, ничего, я вам всем найду дело, интересное дело!

— Какое дело? Школу еще строить? — спросил Дянгамбо.

— Нет, в школе учиться!

— О, это хорошо! — обрадовался Дянгамбо.

— Скажи, Школа-Учитель, с детьми вместе будем учиться или отдельно? — поинтересовался Тораки.

— Отдельно, конечно. По вечерам будете учиться,

— Каждый вечер, да? — спросил Поянго, стараясь не выдать своего волнения.

— Каждый вечер. А теперь давай соберем всех людей в школе и поговорим об учебе.

— Дянгамбо, Тораки, зовите всех в школу! — закричал Поянго. — Учиться будем, ребята! Школа-Учитель, я тоже пойду людей звать.

Через полчаса эморонцы стали собираться в школе. Они курили трубки и вспоминали прошедшую путину. Рассказывали об одних и тех же событиях, хотя не было среди них человека, который не слышал бы этих историй уже несколько раз. Тем не менее никто не перебивал рассказчиков.

Вскоре собралось все мужское население стойбища. Даже шаман Токто пришел. Он подсел к старикам. Никто из них прежде не садился на скамейку, всем было непривычно сидеть, опустив ноги. Первым подал пример Коки. Он взобрался на скамейку, как на лежанку и подобрал под себя ноги. Старики последовали его примеру.

Когда Клавдия Прохоровна заметила, как уселись ее посетители, то чуть не рассмеялась: «Ну, точно петухи на жердочке!»

— Школа-Учитель, все собрались, можно начинать, — сказал Поянго.

— Как — все? А где женщины, опять их не позвали?

— Они не придут, им некогда.

— Как же так? Мы здесь будем говорить об учебе, это всех касается.

Мужчины притихли, прислушались к разговору Поянго с учительницей.

— Женщинам некогда, много работы, — сказал Коки.

— Когда можно было, звали их,— поддержал Акиану. — Помнишь, ты говорила, школу надо, тогда мы женщин позвали. Им тогда нечего было делать.

— Неужели нельзя их даже ненадолго позвать? — спросила учительница.

— Нельзя. Нам скоро на охоту ехать, они готовят обувь, одежду, — ответило несколько человек сразу.

— Можно, ничего бы от этого не случилось, — настаивала Клавдия Прохоровна. — Это только обычай ваш не позволяет, вы просто не хотите, чтобы рядом с вами сидели женщины, вы их за людей не считаете. Стыдно! Советская власть говорит, между женщиной и мужчиной разницы нет, они равноправны...

— Чего ты про Советскую власть говоришь?! — сердито перебил ее Акиану. — Советская власть разве говорит, что нас можно оставить без муки, сахара, крупы? Говорит, да? Не говорит! Если мы скоро не выйдем в тайгу, не принесем пушнины, на какие деньги будем муку, крупу покупать? Женщины нам обувь, одежду готовят. Когда мы уедем на охоту, тогда всю зиму можешь их грамоте учить, а сейчас некогда им. Ты, Школа-Учитель, не серди нас, мы здесь несколько родов живем: Бельды, Киле да я — Гаер, мы все тебя как самую близкую, родную встретили. Сказала ты школу надо — мы построили, рыбу ловили, мясо из тайги привезем. Мы тебе хорошо делаем, ты тоже нам хорошее делай.

После горячего высказывания Акиану на минуту наступила тишина, потом заговорили все вместе. Клавдия Прохоровна слушала разноголосый крик, и у нее становилось тяжело на душе. Впервые, только на этом собрании, она со всей очевидностью ощутила свое одиночество. Никто ее не поддерживал, кроме Поянго, который, надрывая голос, старался успокоить расшумевшихся сородичей.

Слезы подступали к глазам. Клавдия Прохоровна закусила губу. «Только бы не расплакаться, иначе все пропало, тогда они и на меня будут смотреть, как на всех женщин стойбища», — думала она.

Эморонцы продолжали шуметь, больше всех кричали пожилые и старики, с убеленными головами. Заодно с ними кричал и Акиану, бывший партизан, тот самый Акиану, которого она вправе была считать более сознательным человеком стойбища и другом ее семьи. Ну, как тут не обижаться на него? Вместо того чтобы поддержать, разъяснить товарищам, он кричит чуть ли не громче всех.

Наконец шум немного утих. Воспользовавшись этим, Клавдия Прохоровна сказала:

— Товарищи, вы меня не так поняли. Меня сюда послала Советская власть, партия послала, чтобы вам помочь. Ничего плохого я делать не собираюсь.

— Это хорошо, — одобрительно проговорил Акиану. — Давай так сделаем: пока мы в тайгу не ушли, ты нас учи грамоте, нас не будет, женщин начинай учить.

— Правильно, — закивал головой Коки.

— Ладно, так и договоримся.

Клавдия Прохоровна уступила, она не могла не уступить; по решительным лицам эморонцев она поняла, что на этом собрании ей своего не добиться. Теперь она узнала и свою слабость — все дело заключалось в том, что она не находила поддержки в их среде. Голос одного Поянго тонул среди голосов пожилых и старых эморонцев. А молодежь, как всегда, находилась за спинами старших. На чьей стороне они были, — то ли поддерживали ее и Поянго, то ли старших, — Клавдия Прохоровна не знала. Они не проронили ни слова, хотя по лицам было видно их волнение.

— Вот это хорошо! Умный ты человек, Школа-Учитель, — обрадовался Акиану. — Правильно делаешь, всегда надо уступать, когда тебе говорят старшие. Так наш закон велит.

«Старших надо слушаться, — подумала Клавдия Прохоровна. — Вдолбили это юношам в голову, и они даже слова боятся промолвить. Слушаются. Эх, не с того конца я начала, думала, получу поддержку уважаемых стариков, а молодежь и женщины сами пойдут за ними. Надо с молодежи, с женщин начинать, они будут мне помощниками».

— Хорошо, Акиану, если что полезное будут говорить старики — всегда буду слушаться, — ответила Клавдия Прохоровна и через силу даже улыбнулась. — Но если советские законы лучше, ваши старые законы надо бросать.

— Какие это наши законы тебе не нравятся? — спросил шаман Токто.

— Пока я мало знаю ваши законы, поживу — узнаю.

— Мы тебе не дадим наши законы нарушать. Не ты их придумала — не тебе их нарушать, — строго проговорил Токто.

— Товарищи, вы все хорошо знаете, над нашей страной, над всеми нами раньше стоял царь, у пего были тысячи законов, и все они были против простых людей. Надо было уничтожать их. Рабочий класс так и сделал, он выгнал царя вместе с его законами и написал свои новые, советские законы. Они наши народные, понимаешь, Токто? Так что видишь, плохие законы уничтожаются.

В школе воцарилась тишина, эморонцы слушали учительницу и не перебивали. Токто хотел было возразить Школе-Учителю, но при народе ему не хотелось затевать спор. Что скажут сородичи, если он окажется побежденным в споре? А это вполне возможно, слишком уж многословна эта женщина и говорит так гладко, как не может говорить никто из нанайцев, даже он — шаман. Может быть, Токто осмелился бы поспорить, если бы учительница плохо говорила по-нанайски. Тогда при поражении он мог бы прицепиться к неточно сказанному слову, фразе и выставить ее на смех сородичей. Но Школа-Учитель довольно чисто говорит по-нанайски, к ней не придерешься. И когда только она успела научиться так хорошо говорить?

— Ладно, товарищи, одно дело мы решили, — продолжала Клавдия Прохоровна. — Есть еще другое дело. Скажите мне, почему дети и взрослые люди болеют? Особенно много кожных заболеваний. Отчего возникают эти болезни?

Гробовое молчание. Многие поглядывают на шамана, он должен ответить, кому же лучше знать, как не ему, ведь он владеет всеми сэвэнами, которые могут и наслать всякие болезни и вылечить. Но шаман тоже молчит.

— Не знаете? Так я вам скажу, — продолжала учительница. — Кожные болезни появляются на грязном теле. Иногда их приносят вши, блохи, клопы. Чтобы не болеть — надо мыться, чистую одежду носить, в фанзе поддерживать чистоту.

— Ты это женщинам говори, — сказал Наполка. — Мы женские дела не делаем.

— Я говорю это мужчинам, потому что вы хозяева дома, вас слушают женщины. Конечно, я могу и сама сказать это женщинам, а от вас требую, чтобы вы построили баню — фанзу, где люди моются горячей водой. В ней будут мыться все, и ни у кого больше не будет на теле ни болячек, ни чесотки.

Поянго с удивлением смотрел на учительницу. «Почему летом она об этом не говорила?»

— Сейчас поздно, мы осенью фанзы не строим, — неуверенно сказал он. — Потом, где возьмем кирпича, чтобы печь поставить? В чем воду греть будем?

Клавдия Прохоровна уже обдумала все заранее, и ей нетрудно было ответить.

— Мы сейчас поставим временную баню. Сделаем каменный нанайский очаг, две большие железные бочки вмажем и в них будем воду греть.

— Не надо нам твою баню, — сказал Коки. — Наши отцы не мылись и до старости дожили. Мы тоже не мылись в твоей бане — живем. Ничего. Не надо бани.

— Кто хочет, тот будет мыться, чего здесь плохого? — раздался вдруг голос Дянгамбо из угла, где сидела молодежь. — А баню построим, говорят надо, выходит надо строить.

Все пожилые эморонцы обернулись в сторону Дянгамбо. Одни смотрели с удивлением, другие с открытой враждебностью. «Как посмел ты, сосунок, поперек горла старшего уважаемого человека вставить слово?» — красноречиво говорили их суровые взгляды.

«Вот она, первая ласточка! — обрадовалась Клавдия Прохоровна. — Смелее, смелее, Дянгамбо!»

— Правильно, Дянгамбо! — закричал Поянго. — Кто хочет, тот будет мыться, чего тут спорить? Сегодня старики, видно, плохо выспались или с женами переругались, сердитые какие-то. Не надо спорить — баню все равно построим.

— Ну и стройте, а мы не будем мыться, — сказал Наполка. — Зачем мыться?

— А зачем кушать? — неожиданно спросила Клавдия Прохоровна. Наполка ухмыльнулся.

— Кушать, чтобы сытым быть, чтобы желудок наполнить, — и он оглянулся, ища поддержки у сородичей.

— А мыться, чтобы чистым быть, чтобы не болеть всякими болезнями.

— Кушать всегда надо, а мыться не обязательно.

— Так ты думаешь? А твой сын Китони вырастет, грамотным станет, ему без мытья в бане и полмесяца не прожить. Запомни мои слова, Наполка, так будет.

И Клавдия Прохоровна с помощью молодых заступников одержала победу: эморонцы согласились построить фанзу под баню. Договорившись о всех подробностях предстоящей работы, они начали расходиться. Выходили, теснясь, гурьбой.

— Эта женщина нам много хлопот принесет, — сказал шаман Токто. — То ей такой дом построй, то такой.

— Дом — это еще ничего, — поддержал шамана Коки. — Плохо то, что мы ее слушаемся так же, как слушаемся наших старейшин. Она ведь женщина. Молодые на нее смотрят, пример берут. Слышали сегодня, при стариках молодые уже осмелились в спор вступить.

— Грамота к хорошему, наверно, не приведет. Так я думаю, — продолжал Токто. — Поживем — увидим. Время скажет свое.

— Не будем учиться грамоте, незачем она нам, — сказал Коки.

В школе занимались изо дня в день. Детям так понравились горячие завтраки, рисование, чтение Клавдии Прохоровны, что они просились в школу даже в воскресные дни.

Самым одаренным учеником у Клавдии Прохоровны был Китони. Он запоминал рассказываемое ею сразу по ходу объяснения. После уроков мальчик оставался в классе, помогал учительнице кормить утку, кур, прибирал в классе и опять приставал с просьбой научить его одного всем буквам, чтобы он как можно скорее, может быть завтра, мог уже читать книги, газеты.

Клавдия Прохоровна иной раз даже согласна была начать с ним заучивание букв, она это, возможно, и сделала бы, если б у нее был букварь на нанайском языке. Но такого букваря в школе не было, ведь нанайцы никогда не имели своей письменности. Клавдия Прохоровна учила детей по русскому букварю, и к каждому уроку переводила текст с русского языка на нанайский. Никогда в жизни не забыть ей, как она провела первый урок знакомства с буквами. Написала она на доске букву «а». Дети старательно вывели ее у себя в тетрадках.

— Ребята, это первая буква, с которой вы знакомитесь, — сказала учительница. — Ее вы должны запомнить на всю жизнь. Эту букву все ученики, живущие на земле, запоминают первой, потому что она стоит на первом месте в алфавите. Когда ребенок учится говорить, его первое слово в жизни «ама»²², так и становясь грамотным, вы произносите первой букву «а». Слушайте хорошенько, я буду говорить слова, в которых «а» стоит первой буквой: «апун»²³, «ама». Поняли? Может, кто еще окажет слова, в которых на первом мосте «а» будет?

— Ага²⁴, — сказал Китони. За Китони закричали все враз:

— Эгэ!²⁵

— Энэ!²⁶

Клавдия Прохоровна подняла руку.

— Тише, дети! — сказала она. — Вы что, забыли правила? Надо поднимать руки.

— Я первый сказал: «эгэ»! — поднял руку Кирба.

— А я сказал: «энэ»! — встал за ним Тэхэ.

— Садитесь, садитесь! Неправильно. Мы говорим про букву «а». Слушайте хорошенько, а — апун, а — ама, а — ага. Слышите, первая буква «а». Вы говорите: э-эгэ, э-энэ. Слышите, э-э-э? Совсем другая буква.

— Ничего не другая, — заупрямился Кирба. — Ама, энэ вместе живут, ага, эгэ тоже в одном доме живут, совсем не другие.

Клавдия Прохоровна долго объясняла упрямому мальчику, что они здесь не родство определяют, а букву «а» и только случайно с этой буквы начинаются слова «ама», «ага». Мальчик наконец понял, но все же из-за упрямства продолжал твердить, что «ама» и «энэ» совсем не другие.

Не могла она без смеха вспомнить и другой разговор, который происходил два дня назад. После уроков, как всегда, Китони остался в школе. Еще до ухода своих товарищей он начал расспрашивать учительницу, откуда появились все звери на земле.

— Школа-Учитель, я знаю, сам видел, как птицы выводятся, — говорил он. — Видел, как маленькие собаки рождаются. Скажи, Школа-Учитель, собаки, которые у нас живут, они всегда с людьми жили? Может, они таежные звери были?

— Собаки раньше в тайге жили, — ответила Клавдия Прохоровна. — Потом они начали привыкать к людям, стали другом человека.

— А они всегда такие были, какие есть сейчас?

— Китони, это ты все узнаешь, когда будешь учиться в старших классах. Все, все узнаешь.

Мальчик минуту помолчал и опять заговорил. Ученики, собравшиеся было домой, услышали интересный разговор и вернулись в класс.

— Школа-Учитель, я знаю откуда комары, мошки появились, — продолжал Китони. — Мне дедушка, когда жив был, рассказывал. Жил на свете вредный-вредный маленький человечек, он всех мучил, всех убивал и кровь высасывал. Его однажды поймали и убили. Тело его мелко-мелко изрубили, между большими камнями перемололи, на ступе еще истолкли и развеяли, думали, навсегда от него избавились. А из его кусочков маленькие комары, мошки появились, все равно у людей и у зверей кровь сосут.

— Это сказка, Китони,— возразила Клавдия Прохоровна.

— Может быть, сказка, я не знаю, но сам я видел, как комары из болота вылетали, много-много вылетало.

— Правильно, в болоте они рождаются.

— Скажи, Школа-Учитель, откуда змеи рождаются?

— Я же сказала, Китони, ты обо всем узнаешь, когда старше станешь.

— Все равно когда узнать, — сказал Тэхэ. — Раньше даже лучше.

— Школа-Учитель, я знаю откуда бабочки появляются, — продолжал Китони.

— Мы тоже знаем, — закричал Кирба. — От гусениц всяких появляются!

— Откуда змеи появляются, я тоже знаю, — сказал Китони, хитро улыбаясь. — Школа-Учитель, ты видела рыбу-угря? Знаешь, она такая страшная, вся кожа у нее змеиная. Я раньше, когда смотрел на угря, всегда думал, наверно, это рыба в змею превращается. В прошлом году я нашел угря на земле. Сухо было тогда, в озере Болокто воды не стало, а от озера до реки шагов сто или больше. Вот там я нашел большого угря, лежит и еле шевелится. Я сперва испугался, потом сам над собой стал смеяться. Ты думаешь, зачем угорь по земле полз? Этот угорь в змею думал оборотиться. Теперь я знаю, откуда змеи появляются.

— Нет, Китони, рыба не может превращаться в змею,— возразила Клавдия Прохоровна.

— А я видел, может оборотиться.

— Давным-давно, сотни, тысячи лет назад на земле было совсем не так, как теперь. Тогда жили огромные, величиной с фанзу, лесные и водяные животные. Проходили сотни, тысячи лет, и постепенно многие водяные животные стали превращаться в сухопутных. Но это происходило постепенно, тысячелетиями. Все животные, которых мы теперь видим, были крупнее, сильнее.

— Выходит, собака тоже была не такая, какая есть? — улыбаясь, спросил Китони. Мальчик был доволен. Школа-Учитель попалась в хитро расставленные им сети, уж теперь она не сможет не ответить.

— Ох и хитер ты, Китони, — засмеялась учительница. — Ладно, так и быть, расскажу.

Клавдия Прохоровна долго и обстоятельно рассказывала детям о происхождении видов животных.

— Люди тоже не были людьми, они произошли от обезьян, — закончила она беседу и огляделась. — Поняли все?

— Поняли! Поняли! — раздались голоса. — Мы обезьяны. — Обычно громче всех кричал Кирба, но на этот раз он молчал и был серьезен, как никогда, даже на лбу собрались морщины от напряженного раздумья.

— Школа-Учитель, скажи, а ты тоже обезьяной была? — неожиданно спросил он.

Клавдия Прохоровна чуть было не расхохоталась и прикусила кончик языка до крови.

— Нет, Кирба, я не была обезьяной, — ответила она с серьезным видом. — Наши далекие предки тысячи лет назад были обезьянами.

— Как ты не понимаешь, Кирба, дедушки наши были обезьянами, — серьезно проговорила Нилэ.

Тут уж Клавдия Прохоровна не смогла удержаться и весело расхохоталась. Безудержно смеялась она и дома, рассказывая об этом Наталье Васильевне.

Работа в школе все больше и больше увлекала ее, она полюбила своих учеников: и умницу Китони, и упрямого Кирбу, и шаловливого Тэхэ, и застенчивую Нилэ, и других учеников. По воскресным дням, если выдавались хорошие дни, Клавдия Прохоровна с учениками переезжала реку и углублялась в тайгу собирать высохшие листья для гербария. Такие прогулки продолжались недолго, учительница через час уже спешила обратно в стойбище к родителям, к братьям и сестрам своих учеников, с которыми занималась в вечернее время.