Эшелоны идут под откос

11

Военный комендант станции Вязы Клаус Штралендорф хмуро смотрит на съежившегося под его взглядом Фердинанда Вольфа.

— Ну что вы так поносите нашего соотечественника Лейтнера, Вольф? — раздраженно спрашивает он. — Вы ведь тоже служили у русских. И не столько служили, сколько выслуживались. В комсомол, а потом и в партию вступили.

— Я ведь думал…

— А вам поручал разве кто-нибудь вступать в эти организации?

— Я сам решил, что это…

— Опять сам! Настоящий немец никогда не должен забывать, что на все должен быть приказ вышестоящих. Это у вас, Вольф, от русских коммунистов такая самостоятельность. И это мне не очень нравится. А немецким языком вы могли бы владеть гораздо лучше. Стеснялись, наверно, а скорее всего, побаивались практиковаться. А вот Лейтнер не боялся. И потом, зачем вам понадобилось хорошую немецкую фамилию Вольф переделать на русскую Волков? Да и имя вместо Фердинанда какой то Федор.

— Так ведь они и Лейтнера называли Павлом Ивановичем…

— Вот именно: называли! По собственной инициативе переделали его в Павла Ивановича, а по документам он именовался Паулем Иоганновичем.

— Зато подавать ракетами сигналы нашим бомбардировщикам было доверено мне, а не Лейтнеру. И неизвестно еще, как бы он…

— Зато известно, что вы сами эти ракеты отнесли начальнику железнодорожной милиции.

— Так ведь я уже докладывал вам об этом, господин подполковник… Я вынужден был это сделать. Они заметили, как я…

— Э, бросьте! — обрывает его Штралендорф. — Просто вам показалось это со страху. Вы и мне-то рассказали все лишь потому, что опасались, как бы сам я не дознался об этом. А Лейтнера вы оставьте в покое. У нас нет пока оснований ни в чем его подозревать. Дайте ему спокойно работать. Любой специалист по железнодорожному транспорту нам сейчас очень дорог. Вы тоже нужны нам главным образом как железнодорожный техник и занимайтесь пока своим делом. А шпиков и информаторов нам и без вас хватает.

— Слушаюсь, господин подполковник!

— И вот еще что. Выбросьте вы из головы, что мы вас сделаем помощником шефа паровозного депо. На эту должность уже назначен инженер Лейтнер, а вы будете ведать паровозными бригадами. Постарайтесь как-нибудь расположить их к себе. Скажите, что вы вынуждены служить Германии, напомните, им, что вы кандидат в члены большевистской партии и что, когда надо будет… Да что мне учить вас этому! Вы лучше меня знаете, как втереться в доверие. Желаю вам успеха, господин Вольф!

— Спасибо, господин подполковник. Буду стараться…

«Легко сказать: буду стараться, — угрюмо думает Вольф по дороге в депо. — Все они саботажники, особенно машинисты. Партийных, правда, нет никого: они либо в армию ушли, либо эвакуировались. Кое-кто подался, наверное, в партизаны. Но на оставшихся тоже нельзя положиться. Разве только на Сидорчука да на Птаху? Так ведь они пропойцы, им все равно какая власть. Всех бы их в концлагерь!.. Но, с другой стороны, прав, конечно, Штралендорф — специалистов-железнодорожников явно не хватает. Все немецкие транспортные части у переднего края линии фронта, а тут без местных железнодорожников не обойтись…»

Задумавшись, Вольф чуть не столкнулся со старым машинистом Кузьминым.

— Здравствуйте, господин Вольф! — приподнимает тот замусоленную форменную фуражку и слегка кланяется.

— Почему Вольф, товарищ Кузьмин? Я ведь Волков.

— Слышал, как вы новому начальству представлялись. А меня товарищем вам тоже не следует называть, господин Вольф. За «товарища» нынче сами знаете как можно пострадать.

«Хитрит старик, — недоверчиво думает Вольф, двусмысленно говорит…»

— Это верно, Кузьмин, — со вздохом произносит он вслух. За столь привычное слово «товарищ» теперь дорого можно поплатиться. Да и вообще за всё… Попробуй только поработай спустя рукава — сразу же к стенке, или в лучшем случае, в концлагерь.

— Известное дело!

— А раньше тебя и партком уговаривал, и местком, а тех, кто помоложе, еще и комсомольский комитет. И ведь не очень мы это ценили.

— Ну, это смотря кто, — невольно вырывается у Кузьмина, и он торопливо прощается с Вольфом: — Будьте здоровы, господин Вольф, мне пора!

«К стенке бы этого старика! — негодует Вольф. — Без всякого на виселицу! Как ни туго с железнодорожниками, а для порядка я бы на месте военного коменданта расстрелял тут нескольких…»

Раздумывая над тем, на кого из машинистов можно было бы положиться, Вольф вспоминает Мышкина. Он хоть совсем еще молодой, но вечно чем-нибудь недовольный. Его и в месткоме прорабатывали, и начальник депо несколько раз вызывал. Грозились даже уволить.

— Может, ты советской властью не очень доволен? — спросил его как-то дежурный по депо.

— А чего мне быть ею довольным? — зло отозвался Мышкин. — Что она, обласкала разве меня больше других? Я на нее сам знаешь как вкалываю, а она с меня то на заем, то…

— Ты брось эти антисоветские разговорчики! — повысил на него голос дежурный. — Вкалываешь ведь не бесплатно, а на заем все мы подписываемся, не ты один.

— Ну, чего вы так на него? — спросил потом дежурного Вольф. — Он, конечно, не очень сознательный, но зачем же его против советской власти озлоблять?

— Да какое же он имеет право на свою власть озлобляться? — возмутился дежурный, сам в прошлом машинист. Она его вырастила, обучила, в тридцать лет права машиниста дала, а он… Нет уж, вы, товарищ Волков, таких шкурников не защищайте. Такие за деньги любой власти будут служить.

«Мышкин как раз то, что мне сейчас надо», — вспоминая этот разговор, все более утверждается в своем мнении Вольф. Он решительно направляется в депо.

— Слушайте, Евсеев, — обращается он к нарядчику паровозных бригад. — Где сейчас Мышкин?

— Только что тут болтался, господин Вольф.

«И этот тоже мне не доверяет, — отмечает про себя Вольф. — Я ведь их никого не называю «господин», а они меня… И уж узнали, что именуюсь я теперь не Волковым, а Вольфом. Да, с ними будет нелегко… Попробую, однако, сначала добром».

— А вы не могли бы его разыскать?

— Пожалуйста, господин Вольф. Это мы мигом. Мышкин! — кричит он во все горло. — А ну, живо к господину Вольфу!

Мышкин, не торопясь, вразвалочку выходит из-за перегородки соседней секции веерного депо.

— Вы чего тут, Мышкин? — спрашивает его Вольф. — По какому делу?

— За ремонтом паровоза своего присматриваю.

— Большой ремонт?

— Да вроде все уже отремонтировано, а слесарная бригада все еще чего-то ковыряется…

— Ну, мы их поторопим, — обещает Вольф, кивком отзывая Мышкина в сторону, — Я могу дать вам возможность отличиться, — продолжает он, понизив голос. — В сторону фронта пойдет сегодня первый воинский эшелон, но немецкое командование опасается, что партизаны заминировали этот участок.

— Ни черта они еще не успели! — убежденно заявляет Мышкин. — Где-то там, в тылу, — да, а тут не могли они так скоро. Это сами же они слухи распускали, будто все вокруг заминировано. А когда? Дорогу на участке Калиновка — Чичково немцы внезапно перерезали. И сразу все до самых Вяз оказалось у них в тылу. Местное начальство едва само успело драпануть.

— Вот и я так думаю. В связи с этим у меня возникла мысль: не повести ли первый воинский эшелон вместо немецкого машиниста вам? А уж немецкое командование оценит это должным образом.

— Я готов, господин Вольф! — решительно произносит Мышкин. — Но и вы тоже свое слово сдержите. Доложите обо мне кому следует.

— Можете не сомневаться.

…Выслушав Вольфа, военный комендант станции Вязы недовольно морщится:

— Опять вы, Вольф, со своей инициативой…

— Так ведь для пользы дела, господин подполковник. Немецкому машинисту и профиль пути, и вообще все тут незнакомо. К тому же он подрывался уже на партизанских минах, и теперь они ему всюду будут мерещиться.

— А если они там на самом деле?

— Не могли партизаны успеть.,.

— А станцию как же успели?

— Так это не партизаны, а саперы. Да и то, видно, на скорую руку. Я разговаривал с офицером, который производил разминирование. Говорит, что взрыватели могли бы не сработать — неисправными оказались…

— Это я и без вас знаю.

— А когда им было путь минировать? Как только стало известно, что немецкие танковые клинья сомкнулись в районе Чичкова, тут такая паника поднялась!.. Да и Мышкин не сомневается, что никаких мин на всем этом участке нет. Он хороший машинист и приведет эшелон в Чичково быстрее, чем кто-либо иной. Груз ведь, как я понимаю, очень срочный…

— Более срочных грузов мне не приходилось еще отправлять, — энергично кивает головой подполковник Штралендорф.

— Тогда только на Мышкина вся надежда

— А достаточно ли он благонадежен?

— Вполне, господин комендант. Во всяком случае, я полагаюсь на него больше, чем на кого-нибудь другого. Правоверные советские коммунисты-железнодорожники еще до войны обвиняли его в антисоветских настроениях.

Штралендорф молчит некоторое время, взвешивая все сказанное Вольфом, и снова задает тот же вопрос

— Ну а если путь все-таки заминирован?

— Мышкин не первый год поезда водит. Профиль пути ему, как свои пять пальцев, знаком. Партизаны если и поставили мины, то на насыпи. А насыпь тут лишь в двух местах: на перегонах Ниловка — Мальцево да Калиновка — Чичково. Эти участки он на самой малой скорости проползет, так что даже если и…

— Вы же только что уверяли, что партизаны не успели еще ничего там поставить?

— Не могли они успеть, господин подполковник! Не очухались еще от столь молниеносно сомкнувшихся клиньев наших танковых дивизий. Девяносто девять и девять десятых процента за это.

— А вы представляете, чего нам с вами будет стоить эта одна десятая процента?

— Я понимаю, господин подполковник! Но если решаться, то надо немедля. Уже вечер, а опасные участки пути лучше бы засветло проскочить.

Глубоко вздохнув, подполковник Штралендорф решительным движением руки рассекает воздух:

— Рискнем!

Фердинанд Вольф просыпается во втором часу ночи от стука парабеллума в окно его квартиры, находящейся на первом этаже бывшего ведомственного дома железнодорожников. Он еще не знает, что случилось, но сердце его уже замирает от предчувствия беды.

— Кто там? — срывающимся голосом выкрикивает он.

— Вы еще спрашиваете, черт вас побери! — слышит он разъяренный голос подполковника Штралендорфа. — Откройте немедленно, или я сам вышибу дверь вашей вонючей берлоги!

Едва Вольф дрожащими руками поворачивает ключ, как Штралендорф с грохотом распахивает дверь и отбрасывает Фердинанда на диван.

— Ты что, заодно с ними, мерзавец? — вопит он, наводя на него парабеллум. — Подорвался ведь паровоз твоего Мышкина, и весь эшелон ушел под откос! Я сейчас без всякого суда расправлюсь с тобой, предатель!

— Ради бога, пощадите, господин подполковник! Стал бы я разве дожидаться тут этого известия? Роковая случайность… Мышкин за нее, наверное, поплатился…

— В том-то и дело, что его ни живого, ни мертвого нигде не могли найти. Скорее всего, спрыгнул с паровоза еще до того, как разогнал его до предела. Эшелон наскочил на мину с такой скоростью, что даже паровозный котел взорвался. Значит, не случайно затянул мерзавец Мышкин отправку эшелона дотемна.

— Не могу поверить. Он же был законченным антисоветчиком. Русские сами хотели его не только из депо уволить, но и…

— А ну, живо одевайся и придумывай правдоподобное объяснение этой катастрофе! — командует Штралендорф.

Он не находит нужным сообщить Вольфу об уже состоявшимся разговоре с начальником гестапо штурмбаннфюрером Хассельманом. И штурмбаннфюрер, и шеф депо были против замены немецкого машиниста русским, но Штралендорф, пользуясь властью старшего военного начальника на станции Вязы, настоял на этом.

Риск, конечно, был большой, но и награда была бы немалой, если бы эшелон пришел вовремя. Он знал это от тестя своего, фон Гроссе, с которым имел в тот день телефонный разговор. Полковник сам учил его смело брать инициативу в свои руки и дерзать. Вот пусть теперь и выручает из беды. У него всюду большие связи, в том числе и в гестапо.

Ну а этот болван Вольф, видимо, тут ни при чем. Тоже хотел, конечно, выслужиться. Нужно его как следует проучить, но спасти от гестапо. Нельзя терять такого преданного человека. Больше ведь и не на кого тут опереться. Какой бы он ни был, а все-таки чистокровный немец. Штралендорф лично проверил его документы.