Эшелоны идут под откос

19

Михаил Миронович со своей группой возвращается от Головы во второй половине дня, а полчаса спустя над лесом в направлении отряда «Гитлер капут!» пролетает целая эскадрилья немецких бомбардировщиков. Проходит еще несколько минут — и земля начинает содрогаться от взрывов бомб.

— Ну вот и сбылось мое опасение, — тяжело вздыхает Щедров. — Говорил я ему, что нужно тщательней маскироваться. Не разводить больших костров, кухню и вообще все зарывать в землю. У нас, кстати, тоже, Илья Ильич, слишком мало еще землянок и блиндажей. Кто знает, может быть, и зиму тут придется провести.

Лес в районе базы Головы бомбят минут пятнадцать. Когда сотрясение земли и приглушенный расстоянием грохот рвущихся бомб утихает, Щедров приказывает радисту:

— А ну, свяжись-ка с ним, Алексей. Узнай, каков ущерб?

— Если только там вообще кто-нибудь уцелел… Такая бомбежка!

— Если бы после каждой бомбежки никому не удавалось уцелеть, войны были бы менее продолжительными. А что касается твоего коллеги, то он определенно уцелел. По моему совету ему сооружена такая же надежная землянка, как и твоя.

Связаться с отрядом Головы удастся лишь через четверть часа.

— Как там у вас? — выстукивает точки и тире Аистов

Щедров все это время сидит в его землянке и напряженно ждет, прислушиваясь к торопливому стуку телеграфного ключа.

— Говорит, что не очень пострадали, — с облегченным вздохом переводит Аистов ответ радиста Головы с языка морзянки. — Видно, бомбили наугад… Есть несколько раненых, три разбитых шалаша и прямое попадание в кухню. К счастью, в ней в это время никого не было.

— То, что в кухню угодили, это, может быть, даже и хорошо, тем более что повар уцелел, — усмехается Михаил Миронович. — Кухня эта и демаскировала их более всего. Уж очень повар-грузин любил большой огонь. «Пища, понимаешь, совсем другая на большом огне» — уверял он Голову. А я их не раз уж предупреждал, что быть у них от этого «большого огня» либо большому пожару, либо бомбежке. Так оно и получилось! Спроси у них, Алексей, не нужна ли наша помощь?

Аистов снова стучит ключом, а Щедров, успокоившись немного, озабоченно прикидывает, как лучше рассредоточить расположение землянок в своем лагере, чтобы в случае бомбежки понести меньше потерь. Внезапный налет карателей его не очень беспокоит. Кручина наставил вокруг такое количество хитроумных мин-сюрпризов, что внезапно атаковать их просто немыслимо.

Его размышления прерывает голос радиста:

— Они говорят, что пока ничего не нужно. Через полчаса с вами будет разговаривать сам Голова.

В тот же день, поздно вечером, Аистов принимает из штаба партизанского движения короткую, но не очень понятную ему радиограмму: «Павел нервничает. Найдите возможность встретиться с ним и поговорить».

— Вот, товарищ командир, какую шараду вам отстучали из штаба. Может быть, перепутали что-то, не в тот адрес прислали?

— Все правильно, Леша, — улыбается Михаил Миронович. — Они не ошиблись адресом.

А утром Аистов узнает, что Щедров ушел куда то ночью, оставив за себя Долина.

…Если бы не инженер немецкого батальона связи капитан Иржи Марек, чех по национальности, с которым недели две назад познакомил Щедрова Голова, Михаил Миронович не добрался бы до Вяз так скоро.

А самого Голову свел с Мареком случай, счастливый для них обоих. Капитан попал в плен к его партизанам и на деле доказал Голове, что он антифашист и ненавидит Гитлера не меньше, чем советские люди. Марек хотел даже остаться в партизанском отряде, но Голова убедил его, что в своем батальоне он сможет принести им больше пользы. И Иржи Марек вернулся в свою часть, расквартированную в Слободе.

С тех пор у Марека и командира партизанского отряда «Гитлер капут!» установились тайные связи. Капитан Марек сообщал ему численность проходивших через Слободу частей, а Голова передавал эти сведения в штаб партизанского движения.

— Между прочим, — говорит Иржи Марек Михаилу Мироновичу по пути в Вязы, — старайтесь реже пользоваться своими рациями. Мои радисты часто принимают ваши передачи, и им ничего не стоит вас запеленговать. Мне приходится придумывать разные предлоги, чтобы отвлечь их от этого. «Сейчас главное, — говорю я им, — взять Москву. А возьмем Москву — деморализованные партизаны сами прекратят свою деятельность».

— А как вы полагаете, возьмут они Москву или не возьмут? — спрашивает Щедров.

— Боюсь, что могут взять, тяжело вздыхает Иржи Марек. — Уж очень много сил стянуто для нанесения удара по Москве. Наш батальон оснащен мощной радиостанцией, и я имею возможность слушать почти все европейские радиостанции. Я знаю немецкий, французский и английский, не считая чешского и русского, поэтому понимаю смысл почти любой радиопередачи.

— Ну и что же говорят европейцы? Небось пророчат нам гибель?

— Говорят всякое, конечно. Однако в последнее время все чаще слышатся голоса не только сочувствия, но и восхищения героическим сопротивлением советского народа. В победу, правда, пока мало кто верит. Да и как поверить тем, кого Гитлер уже сокрушил? А против Москвы в ударную группу «Центра» стянуто три полевых армии и три танковых, общей численностью до семидесяти дивизий. Это, по подсчетам военных радиообозревателей, около сорока процентов пехотных и более шестидесяти процентов всех танковых и моторизованных дивизий Гитлера, действующих на советско-германском фронте. Есть также опасение, что гитлеровцы могут решиться использовать химические войска. Знает ли об этом советское командование?

— Надо полагать, знает.

— Против такой силы трудно, я бы даже сказал — невозможно выстоять, — снова вздыхает Иржи Марек. — Но даже взяв Москву, Гитлеру вас не победить. В это не только верю, этим только и живу…

Не доезжая нескольких километров до Вяз, Марек останавливает свою машину на опушке леса.

— Дальше вам придется добираться самому, — говорит он Щедрину. — Дальше мне с вами опасно. При въезде в город очень строгий контроль эсэсовцев.

— Спасибо вам, товарищ Марек, — благодарит капитана Михаил Миронович. — Теперь я и сам до города доберусь. Только не через главные его ворота, а через черный ход, так сказать.

Прощаясь, они крепко жмут друг другу руки.