Эшелоны идут под откос

24

Как только Штралендорф прибывает в Мальцево, обер-лейтенант Вольф докладывает ему, что их ждет представитель гестапо штурмбаннфюрер Бауэр.

— Вы были у него? — интересуется Штралендорф.

— Никак нет. Решил дождаться вас.

Штурмбаннфюрер Бауэр принимает их тотчас же, прекратив допрос других лиц. Представившись Штралендорфу, он сразу же сообщает ему, с какой целью пригласил его к себе.

— Мне поручено расследование причины взрыва местной церкви и гибели целого подразделения танкистов, господин подполковник. А так как нам известно, что обер-лейтенант Вольф по вашему распоряжению производил в этой церкви обезвреживание обнаруженной там мины, то мне хотелось бы…

— Простите, господин штурмбаннфюрер, но я должен внести некоторые уточнения, — перебивает его Вольф, с трудом сдерживая волнение. — Я не специалист по подрывному делу, и поэтому разминирование производил не я, а саперный лейтенант Мейсснер с двумя ефрейторами.

— Да, я знаю это. Но ведь вы, господин Вольф, присутствовали при разминировании.

— Я уже сказал вам, что, не будучи специалистом, не могу несли ответственности за их работу. Надо бы спросить у тех саперов, как это могло произойти.

— Запрос на лейтенанта Мейсснера в его часть уже сделан. Он скоро прибудет сюда и ответит за свою преступную небрежность.

— Вы думаете, господин штурмбаннфюрер, что это небрежность? — спрашивает Штралендорф.

— Приглашенный мною военный инженер утверждает, что разрушение такого фундаментального здания могло произойти только в результате взрыва мины, заложенной на значительную глубину. Причем не где-то около, а внутри церкви. А это можно было сделать лишь до того, как помещение церкви заняли танкисты. Командир танковой дивизии, лучшее подразделение которой погибло в результате этой катастрофы, лично следит за порученным мне расследованием и требует ежедневного доклада о его ходе. По наведенным мною справкам, обеспечением помещений для расквартирования танкистов занимались вы лично, господин Штралендорф. Поэтому мне хотелось бы выслушать ваши соображения о причине взрыва. Чья тут, по вашему, вина?

Штралендорфу ясно, что заключение дивизионного инженера соответствует действительности. Вне всяких сомнений, партизаны не имели возможности заложить мину в церковь, когда там были танкисты. Едва ли удалось им сделать это и заблаговременно. Скорее всего, это дело рук советских саперов накануне оставления ими станции и поселка. Бесспорно и то, что лейтенант, производивший обезвреживание найденной в угле мины и осмотр помещения церкви, допустил явную небрежность, а обер-лейтенант Вольф, которому он, Штралендорф, так поторопился присвоить это звание, просто ничего в таких делах не смыслит.

Если попробовать теперь свалить всю вину на Вольфа, то явная беспомощность его тотчас же и обнаружится. Конечно, Вольф и сам уже заявил, что в вопросах минирования он полный профан. Нетрудно будет убедиться, что и в других военных вопросах он такой же невежда. Следовательно, отвечать за эту катастрофу придется ему, подполковнику Штралендорфу, старшему по званию, военному коменданту на участке железной дороги от станции Вязы до станции Чичково.

— Надеюсь, вы лично осмотрели эту церковь, господин подполковник, прежде чем рекомендовать ее под расквартирование наших воинских частей? — спрашивает Штралендорфа штурмбаннфюрер Бауэр.

— Да, господин майор, — к удивлению Вольфа, отвечает подполковник.

— Как же, однако, все это могло произойти?

— А не могли разве партизаны заминировать церковь уже после того, как она была приготовлена для расквартирования танкистов?

— Нет, не могли, господин подполковник. Я тоже высказывал подобное предположение, однако военный инженер доказал мне и членам комиссии, которую я возглавляю, что это в состоянии были сделать только очень сведущие в подрывном деле люди…

— Плохо вы еще знаете местных партизан, господин штурмбаннфюрер, а мне почти ежедневно приходится иметь с ними дело. А что касается минирования, то тут их изощренности нет предела…

Сообразив по удивленно поднятым бровям штурмбаннфюрера Бауэра, что он слишком уж высоко оценил местных партизан, Штралендорф добавляет более спокойным тоном:

— Но весьма возможно, что это и не их рук дело. Тогда, значит, саперы, производившие разминирование, не смогли обнаружить мину, поставленную тут советскими саперами до оставления ими Мальцева. Думается мне, что это все-таки партизанский сюрприз.

— Если вы не имеете ничего больше добавить, то прошу подписать ваши показания, господин подполковник. И не смею вас больше задерживать, — заключает штурмбаннфюрер, протягивая Штралендорфу протокол, который вел сидевший с ним рядом лейтенант.

У Вольфа нет ни малейших сомнений, что теперь Штралендорф устроит ему такой разнос, какого еще не бывало. Однако почти всю дорогу до станции подполковник молчит, а сам Вольф не решается с ним заговорить.

— Надеюсь, вы понимаете, Вольф, — произносит наконец Штралендорф, — что я спас вас от больших неприятностей, может быть, даже от военно-полевого суда, взяв всю ответственность на себя?

— Благодарю вас, господин подполковник! Я этого никогда не забуду…

— А теперь надо думать, что нам делать дальше, — нетерпеливо прерывает его Штралендорф. — Даже если саперный лейтенант и его ефрейторы уже погибли на фронте и не смогут сюда прибыть, все равно обвинение в преступной небрежности при осмотре церкви с нас с вами не будет снято. В том случае, однако, часть вины можно было бы свалить на них. Ну а если они найдутся, то выяснится, что разминирование производилось в нашем отсутствии. Мало того, мы не осмотрели помещения церкви и после того, как оно было ими разминировано.

— Но ведь я был там…

— Да, вы были там всего несколько минут, пока давали им задание. Потом уехали в Калиновку. а из Калиновки в Вязы, не заезжая в Мальцево. Я ведь навел все необходимые справки, так что лучше не сочиняйте ничего, а слушайте меня внимательно…

Закурив сигарету, Штралендорф продолжает:

— Я имею некоторое представление о командире танковой дивизии, лучшее подразделение которой столь печально выбыло из строя. Он, конечно, так этого не оставит… Погибли ведь экипажи одного из самых прославленных его батальонов, принимавшие участие в боях на польском фронте с самого начала Второй мировой войны, а затем в Голландии, Бельгии и Франции. Прямо-таки не знаю, как мы выпутаемся теперь из этой истории…

— А разве не саперы за это в ответе?

— Их вина хоть и несомненна, но мы должны всячески их выгораживать.

— Даже если…

— Да, даже если они погибли, или если их не смогут разыскать.

— Ну а если все-таки найдут?

— В этом случае — тем более!

— Что же тогда остается нам с вами делать? — в отчаянии разводит руками Вольф.

— Вся надежда теперь только на партизан, — невесело усмехается Штралендорф. — Найдутся в местной полиции люди, которые могли бы дать комиссии нужные нам показания?

— Есть тут один толковый малый…

— Как фамилия?

— Полицай Ракитин, господин подполковник. Он может подтвердить вообще все, что только нам понадобится. Кстати, его нужно было бы назначить начальником местной полиции вместо пьяницы Моховика.

— Нам очень нужен сейчас такой человек, Вольф. Я хотел бы немедленно с ним побеседовать.

— Пожалуйста, господин подполковник. Нужно только вернуться теперь назад и зайти в полицейскую управу. Это недалеко.

Но когда они зашли в полицейское управление, Ракитина там не оказалось.

— Только что ушел завтракать, ваше благородие, — докладывает Вольфу все еще не сменившийся с дежурства Кульков. — Я его мигом…

— Нет, не надо мигом, — останавливает дежурного Штралендорф. Пусть нас кто-нибудь будет провожать в его хата.

— Слушаюсь, ваше благородие! — рявкает дежурный.

— Ваше высокоблагородие, — поправляет его Вольф.

— Слушаюсь, наше высокоблагородие! Сей минут вас к нему дед Харитон проводит.

Дед Харитон тотчас же появляется из соседней комнаты и отдает честь немецким офицерам.

— Колоритнейшая личность, господин подполковник, — по-немецки говорит Вольф Штралендорфу, кивая на деда. — Бывший унтер-офицер знаменитого русского лейб-гвардии Преображенского полка. Лично видел последнего русского царя Николая Второго…

— А потом участвовал в его свержении? — усмехается Штралендорф.

— Он инвалид Первой мировой войны и потому, видимо, во время революции ни на чьей стороне не был. О русском царе говорил мне с большой симпатией. И местной полиции помогает с большим рвением, несмотря на свой почтенный возраст.

Разговаривая, они идут по поселку вслед за прихрамывающим дедом Харитоном, который останавливается вскоре перед аккуратным деревянным домиком с палисадом.

— Тута, — докладывает он, прикладывая руку к козырьку старой, еще, видимо. николаевских времен, военной фуражки. — Прикажете вызвать?

— Веди в дом! — распоряжается Штралендорф.

Константан Ракитин поспешно вскакивает из-за стола, за которым он завтракал вместе с матерью.

— Нам нужно поговорить с вами наедине, господин Ракитин, — говорит ему Вольф. — Кто тут еще кроме вас?

— Да вот только мы с маманей, больше никого.

— Ну так пусть маманя пойдет погуляет. Ты, дед, тоже можешь быть свободен.

Как только дед Харитон и мать Ракитина уходят, Вольф продолжает, кивая на Штралендорфа:

— Господин подполковник хочет с вами побеседовать.

— Садитесь, господин Ракитин, и вы, Вольф, тоже, — распоряжается Штралендорф. — Во-первых, господин Ракитин, я имею сообщить вам, что мы решили назначить вас начальником местная полиция вместо этот старый пьяница…

— Вместо Моховика, — подсказывает Вольф.

— Да, вместо Моховика, который, как нам стало известно, имеет связанность с партизанами.

— Что вы, господин подполковник? — удивленно восклицает Ракитин. — То, что он пьяница, — это точно. Но чтобы был связан с партизанами…

— Не перебивайте меня, Ракитин! — повышает голос Штралендорф — Мы никогда не говорим то, что не есть правда, но об этом пока не должен знать ни один душа. Ферштейн?

— Это уж… — пытается заверить его Константин Ракитин, но подполковник раздраженно машет на него рукой.

— Так вот, — продолжает Штралендорф, — у нас есть ангабен… Как это будет по-русски? Сведения, да? Ну так вот, у нас есть сведения, что этот негодяй Моховик помог партизанам минен леген… поставить мины в кирхе…

Штралендорф останавливается, подыскивая нужные ему слова, а Вольф, поняв затруднение подполковника, завершает его мысль:

— Моховик помогал партизанам поставить мины в церкви после того, как она была разминирована и тщательно проверена немецкими саперами.

Константин понимающе кивает головой, негромко приговаривая:

— Это точно… Он это мог…

— А для того, чтобы уличить Моховика в преступной связи с партизанами, — продолжает Вольф, — вы должны помочь нам обнаружить тайник с запасами мин, взрывателей и взрывчатки,..

— Русского производства, — добавляет Штралендорф.

— Без вашей помощи, господин обер-лейтенант, это будет нелегко, — вздыхает Константин.

— Мы поможем вам, Ракитин, — обещает ему Вольф. Повернувшись к Штралендорфу, он произносит по-немецки: — Вы теперь сами видите, господин подполковник, какой это парень. Понимает все с полуслова. Ему не надо ничего разжевывать. Нам просто повезло, что попался такой толковый парень. — Мы вам все это не сегодня завтра подбросим, — снова обращается Вольф к Ракитину. — А потом в этот тайник нужно будет завлечь каких-нибудь партизан или сочувствующих партизанам, чтобы мы могли их там накрыть. Вы понимаете меня, Ракитин?

— Понимаю, господин обер-лейтенант. Только где найти таких дураков-партизан, которые сами бы…

— Но ведь я же сказал — необязательно партизан.

— Единственный настоящий дурак, которого можно завлечь куда угодно, лишь бы там предполагалась выпивка, это наш начальник полиции. Но он, как я уже вам докладывал, не настоящий партизан…

— Каждый русский есть потенциальный партизан! — повышает голос Штралендорф. — И не будет большой ошибка считать Моховик настоящий партизан. И еще кто-нибудь с ним в компания. Этот дед Харитон, например …

— Ну что вы, господин подполковник! Какой из деда Харитона партизан? Он и при советской-то власти больше всех критиковал тут всех. Его даже председатель райисполкома обзывал контрой. Типичный монархист! А вот некоторые дружки-собутыльники нашего начальника полиции…

— Бывшего начальника полиции, — поправляет его Вольф.

— Вот они вполне могли бы сойти за партизан. Их с помощью спиртного легко заманить куда угодно.

— Ну вот и давайте их, — соглашается Вольф, переглянувшись с подполковником.

— А настоящих партизан вы не смогли бы? — спрашивает Штралендорф.

Ракитин задумывается, потом не очень уверенно произносит:

— Если взрывчатки и прочих подрывных принадлежностей будет много, то это может привлечь и настоящих. Им сейчас взрывчатка очень нужна. А если она будет тут где-то у нас припрятана, я распущу о том слушок с таким расчетом, чтобы он дошел до партизан, и попытаюсь их сюда заманить. Только вы дайте указание, чтобы комендант станции помог мне в этом. Может быть, придется кого-нибудь из них на работу устроить — здесь в поселке или у него на станции, — так чтобы он не очень их проверял. Почему я это говорю? А потому, что иной раз просятся на работу беженцы из других сел, но ведь мы только надежных рекомендуем. Остальных или в полицию забираем для выяснения личности, либо гоним в шею, подальше от станции и поселка.

— Ну что ж, в порядке исключения это можно будет разрешить, — говорит Вольф, снова переглянувшись с Штралендорфом и заметив его одобрительный кивок. — Мы дадим военному коменданту необходимые указания. А когда партизаны… желательно все-таки, чтобы это были настоящие партизаны…

— Понимаю вас, господин обер-лейтенант, я постараюсь…

— А когда партизаны попытаются захватить взрывчатку, вы должны дать нам знать об этом через военного коменданта.

— Желательно также, чтобы вы дали нам знать об этом бэйзейтен, — добавляет Штралендорф.

— Заблаговременно, — переводит немецкое слово Вольф.

— Слушаюсь, господин подполковник! Мы и сами бы все это провели, но, конечно, лучше, если примете в этом участие вы лично или господин обер-лейтенант. Правильно я вас понял?

— Правильно, — утвердительно кивает головой под полковник.

А потом, когда Штралендорф с Вольфом идут на станцию, подполковник уточняет свой замысел:

— Если мы с вами, Вольф, накроем партизан со взрывчаткой, это произведет впечатление не только на штурмбаннфюрера Бауэра.

— Да, пожалуй, — без особого энтузиазма соглашается с ним Вольф. Ему не очень улыбается перспектива личного участия в захвате партизан, которые, конечно, будут вооружены и без боя не сдадутся.

— К тому же тайник со взрывчаткой, — продолжает развивать свою мысль Штралендорф, — который мы с вами захватим, будет лучшим доказательством больших возможностей местных партизан. С таким количеством взрывчатых веществ они смогли бы взорвать церковь и не зарывая свою мину на большую глубину. Да еще если бывшего начальника местной полиции обвинить в содействии этим партизанам, наша версия будет абсолютно бесспорной.