Эшелоны идут под откос

20

Родной город, в котором Михаилу Мироновичу с детства знакома каждая улица, каждый дом, кажется ему теперь чужим, враждебным. Он идет глухими окраинными переулками и проходными дворами, останавливаясь и вжимаясь в стенку ближайшего дома при малейшем шорохе. За каждым углом ему чудится незримый враг.

Как все странно, дико. Вот в этом доме жил, а может быть, и сейчас еще живет его старый приятель, с которым они в одном полку сражались против Юденича, вместе ползли по льду Финского залива к Кронштадтской крепости. Кажется, ему не удалось уехать…

Разве раньше прошел бы Михаил Миронович мимо, не заглянув хоть на минутку к старому другу? А теперь вот крадется, как тать во мраке, и на уме одно — только бы не увидел его кто-нибудь из знакомых, потому что не имеет права никому довериться… Война!

Сколько еще до дома Рябова? Метров сто, наверное?

Какой это был веселый, гостеприимный дом! Его окна никогда не были занавешены, всегда ярко светились вечерами и как бы говорили: здесь живут честные, добрые люди, которым нечего скрывать. А сейчас и не отличишь его от соседних. Такой же мрачный, неприветливый. Чуть даже не прошел мимо… Теперь нужно вернуться назад, к калитке палисадничка. Хорошо, что она не на запоре. Наверное, Рябов специально оставил ее открытой. Его ведь предупредили, что Щедров должен прийти в эту или в следующую ночь. Ждет, поди, нервничает…

Чуть стукнул Михаил Миронович в занавешенное окошко, как сразу же приоткрылась дверь. Значит, действительно Рябов ждал его, всматриваясь из темной комнаты во двор.

Они крепко жмут руки друг другу.

— Мои все спят, идем на кухню, — шепчет Рябов, немолодой уже человек. — За Павлом Ивановичем я сейчас старшую дочь пошлю.

— А он знает, что я…

— Знает, знает. На всякий случай мне было велено его предупредить.

— Чтобы только…

— Да ты не беспокойся, — с полуслова понимает Щедрова Рябов. — Все продумано. Он сегодня не у себя ночует, а у больной дочери. Она на соседней улице живет, недалеко отсюда. Он часто ее навещает, а иногда и ночует, когда ей особенно плохо. Ты сам знаешь, как тяжело она больна.

Рябов оставляет Щедрова одного, а сам уходит в соседнюю комнату. Спустя несколько минут чуть слышно скрипит уличная дверь, и хозяин дома возвращается к своему ночному гостю.

— Ну, как у вас тут? — спрашивает его Михаил Миронович.

— Известно как при их «новом порядке» живут советские люди. Я уже не мастер депо, а всего лишь слесарь. Не угодил чем-то шефу, а Павел Иванович не решился за меня заступиться. Это, конечно, могло показаться им подозрительным. А ему, видишь ли, передо мной неудобно. Я даже разозлился. «Не имеете вы права, говорю, за меня заступаться. Вам надо быть вне всяких подозрений». Но он все равно переживает, мне ведь теперь и платят меньше, а ему известно, какая у меня семья.

Не успевает Михаил Миронович как следует расспросить Рябова о деповских новостях, как в кухонное окно раздается осторожный трехкратный стук.

— Пришел, — с облегчением произносит хозяин дома и спешит открыть дверь.

— Здравствуйте, дорогой Павел Иванович! — порывисто поднимается навстречу Паулю Лейтнеру Щедров. — Хоть и немного прошло времени, а кажется, будто мы с вами целую вечность не виделись.

Рябов оставляет их одних, плотно прикрыв за собой дверь. Они садятся друг против друга за кухонным полом и некоторое время пристально рассматривают друг друга. Щедрову кажется, что Лейтнер не только похудел за это время, но и постарел. В густых волосах его стало больше седины, под глазами резче обозначились морщинки. А лицо самого Михаила Мироновича заросло такой густой партизанской бородой почти до самых глаз, что Лейтнеру не так то просто разглядеть, что изменилось в нем. Но глаза все те же живые, внимательные.

— Ну, как вы тут? — спрашивает, наконец, Щедров.

— Худо, Михаил Миронович… До того худо, что прошу взять меня к себе, в ваш партизанский отряд. Знаю, что нужен именно здесь, но больше просто нет сил. С шефом депо едва сдерживаюсь, а с Штралендорфом и того хуже. Он сует свой нос буквально во все, и чуть что — отчитывает, как мальчишку. Боюсь, Михаил Миронович, что сорвусь как-нибудь, и тогда…

— Не должно этого быть, Павел Иванович.

— Да-да, не должно! Не имею на это права, но ведь нервы не выдерживают…

— Постарайтесь продержаться еще немного. Очень нужно провести с вашей помощью одну операцию. А потом с радостью возьму вас в свой отряд. Они вас ни в чем пока не подозревают?

— Пока как будто бы нет. Но если бы вы не сообщили мне в последний момент, что гитлеровцам можно рассказать о минировании станции, трудно было бы пойти к ним в доверие.

— А мы решились на это потому, что наши мины замедленного действия оказались не вполне исправными и вообще могли не сработать. Вот тогда-то и пришла мне в голову мысль дать вам возможность «оказать фатерлянду услугу». Я ведь понимал, как вам нелегко было бы без этого. Тем более, что Вольф…

— О, этот мерзавец Вольф отца родного готов продать, не то что меня! — возбужденно восклицает Лейтнер. — Хоть я и стараюсь выручать его, когда он попадает в затруднительные положения, все равно он ждет лишь случая, чтобы скомпрометировать меня перед немецкими властями.

— Потерпите еще немного, Павел Иванович.

Задумавшись, Пауль Лейтнер молчит некоторое время, потом чуть слышно произносит:

— Я до сих пор вообще не очень понимаю, как это вы мне доверились? Беспартийному инженеру, немцу по национальности…

— Выходит, что немножко разбираемся в людях, — улыбается Щедров. — Не доверились же мы «партийному немцу» Вольфу, а еще до прихода гитлеровцев в Вязы заподозрили его в предательстве — и не ошиблись. Давайте, однако, не будем больше на эту тему…

— Еще раз спасибо за доверие! — с чувством произносит Лейтнер.

Михаил Миронович, улыбаясь, протягивает ему руку.

— А теперь поговорим о деле. В депо станции Высь заканчивают ремонт бронепаровоза. Не сегодня завтра его прицепят к бронепоезду и пошлют на фронт. Надо сделать так, чтобы в вашем депо обнаружили в нем какие-нибудь недоделки и поставили на дополнительный ремонт хотя бы дня на два. А мы к тому времени подготовимся встретить его на нашем партизанском участке дороги. Всегда ведь можно обнаружить неисправности даже у самого нового паровоза. А он, как нам известно, не такой уж новый.

— Попробую…

—Это необходимо сделать во что бы то ни стало, товарищ Лейтнер!

— Слушаюсь, товарищ Щедров! Сделаю все, что будет в моих силах и, может быть, даже сверх моих сил.

— Ну, вот и договорились! — снова крепко жмет руку Лейтнеру Михаил Миронович. — Желаю вам удачи, Павел Иванович!