Эшелоны идут под откос

2

В кабинете оперуполномоченного НКВД Михаил Миронович молча кладет на стол ракетницу и ракеты.

— Немецкие? — спрашивает оперуполномоченный, разглядывая маркировку на ракетном пистолете. — Ну а где же сигнальщик? Упустили?

— Сигнальщик явился ко мне сам и оказался небезызвестным нам техником паровозного депо Федором Волковым.

— Вот уж не ожидал! Рассказывайте подробнее.

Доложив, как было дело, Щедров заканчивает свое сообщение словами:

— Откровенно говоря, я пока не знаю: сам он ко мне явился или, наскочив на Дмитрия и узнав от него, что я где-то тут, испугался, что его могут заподозрить?

— А мне его рассказ кажется правдоподобным, — замечает оперуполномоченный. — Я не настаиваю на своей версии, только не исключаю и того, что вручили ему эти сигнальные ракеты не сегодня ночью, а значительно раньше. В таком случае вчера он мог ими воспользоваться.

— Я знаю, вы не опрометчивы, есть, значит, основание подозревать его в чем-то?

— Кто-то, очень хорошо знающий расположение всех объектов станции, подавал ведь прошлой ночью сигналы немецким бомбардировщикам.

— Но почему именно он? Разве мало других железнодорожников, не хуже его знающих территорию нашей станции? Не потому же, что он немец?

— Тогда бы я скорее Лейтнера заподозрил, — хмурится Щедров. — Он, по-моему, больший немец, чем Волков.

— То есть как это — больший?

— В том смысле, что Лейтнер ни от кого не скрывал своей немецкой национальности. Открыто брал в городской библиотеке книги на немецком языке и читал немецких классиков в подлинниках. Племянник мой, Дмитрий, может это засвидетельствовать. Он не раз встречался с ним в читальном зале. И я не сомневаюсь, что Лейтнер гордится не только такими своими соотечественниками, как Шиллер и Гёте, но не в меньшей мере Марксом и Энгельсом.

— Он и Эйнштейном очень гордится, — взволнованно добавляет Дмитрий. — Мне у Павла Ивановича Лейтнера часто приходилось по техническим вопросам консультироваться, и мы с ним о многом беседовали…

— Да что вы так Лейтнера защищаете? — останавливает Дмитрия оперуполномоченный. — Я его ни в чем не подозреваю. А о Волкове какого вы мнения?

— У меня он тоже вне подозрений, — уверенно заявляет Дмитрий.— Подозревает его, значит, один только Михаил Миронович, — заключает оперуполномоченный. — Но пока лишь интуитивно, безо всяких доказательств. Понаблюдать за ним, однако, не будет лишним. Вот вы и займитесь этим, товарищ Щедров. Пусть и племянник ваш поимеет это в виду. А теперь вот о чем нужно подумать: как принесенными им ракетами воспользоваться. Нельзя ли с их помощью вынудить немецкие самолеты бомбить не станцию, а Дедово болото? Оно ведь всего в полутора километрах отсюда.

— А это проще простого, как говорится, — отзывается Щедров-старший. — Этим я лично займусь. Думается мне, однако, что бомбежки сегодня уже не будет.

— Чего это вдруг?

— Они обычно начинают ее в десять, а сейчас уже полночь. Да и вообще…

— Что — вообще?

— Могут вообще не бомбить больше.

— Это почему же?

— А вы слышали сегодняшнюю сводку? Похоже, что гитлеровские части, действующие на нашем участке фронта, обходят Вязы. Зачем же им в таком случае бомбить нашу станцию, если вскоре самим же придется ее восстанавливать?

— А эшелоны, которыми все пути тут забиты?

— Если фашистские танковые клинья сомкнутся в районе станции Чичково, то все они останутся у них в тылу.

— А мне начинает казаться, Михаил Миронович, что вы… — хмурится оперуполномоченный.

— Что я паникую? — живо перебивает его Щедров. — Нет, товарищ оперативный уполномоченный, это не паникерство, а трезвая оценка обстановки. И если я вам больше не нужен, то мы с племянником пойдем домой. Завтра, судя по всему, будет у нас нелегкий день.

— Спокойной ночи, товарищ Щедров.