Эва, дочь трактирщика

Глава 13

Когда Ева с Симоном пришли в трактир, был уже вечер, и братья Лэндвики, зная о провале, пили пиво – уже по которой кружке. С ними за столом сидел Толий; парню не наливали, но он и так себя прекрасно чувствовал, уничтожая немудреные закуски. Ни Рокильды, ни Гриди в «Пестром коте» не было – обе женщины устали и еще днем, когда стало ясно, что не идет дело, по домам разошлись, чтобы отдохнуть.

В общем-то, из всей семьи лишь Ева да Брокк надеялись, что на ярмарке у них будет успех: Ева потому, что была уверена в магии вкуса эчпочмаков и ватрушек, а Брокк – потому что заразился уверенностью и энтузиазмом дочери.

— Поздно вы, — сказал старший Лэндвик, глянув на детей – да, для него они все еще дети. — Давно надо было уйти. Голодные, небось? На кухне похлебка, подогрейте себе. И колбасы возьмите. Праздник же.

Ева сняла платок, повесила на один из табуретов и подошла к отцу. Посмотрев на него, захмелевшего, с налившимися румянцем щеками и потухшими темными глазами, она сказала строго:

— Зря вы на пиво налегли. Как потом пойдете Барти после ярмарки встречать?

— Сходим, не боись, — ответил Брокк и рыгнул.

— Прекрасно, — процедила Ева.

— Эвочка, не сердись, мы сходим, — проговорил с пьяной уверенностью Годвин и, задев рукой кружку, опрокинул ее.

— Лучше уж я, — сказал Симон, которого вид пьяных отца и дяди тоже расстроил.

— Посиди с нами, выпей, — предложил Годвин, а Толий царским жестом подвинул в сторону брата блюдце с солеными орешками.

— Сами сходим, — повторил Брокк.

— Куда вы такие пойдете? — упрекнула их Ева. — Весь день от Ханкина прятались, чтобы не засек, а теперь под пивом расхрабрились и готовы опозориться? Нет уж! Мы и правда лучше с Симоном сходим.

— Сидите! — настоял на своем Брокк и поднялся, задев весьма выдающимся животом стол. Только тогда он стал осознавать, что действительно немного перебрал. —Ладно, идите… только быстро. И чтоб без всяких там. Симон – за сестру головой отвечаешь!

Одинаково раздраженные, Ева с Симоном развернулись и вышли – девушка только платок с собой захватила. Выйдя на улицу, они побрели обратно к храму Айра-отца, чтобы встретить Барти и забрать у него нераспроданные пирожки. И – смешно! – вырученные деньги. То есть гроши…

— Расселись и пьют, в зале духота и пахнет плохо, — с отвращением произнес Симон. — А если кто-то зайдет комнату снять?

— Да никто не зайдет, «Кот» популярностью не пользуется, мягко говоря, — пробурчала в ответ Ева.

Молодой человек не совсем понял, что она сказала, и еще больше расстроился: мало того что столько работы зазря было и на ярмарке они в убыток выставились, так еще и сестрица снова умничать вздумала, «популярости» какие-то упоминает.

— Устала я, — вдруг остановилась девушка, — не хочу пешком идти. Давай коляску наймем на Спуске – около «Перца» всегда извозчики дежурят.

— Коля-я-яску? — протянул Симон.

— Да, коляску.

— У меня денег нет.

— У меня есть.

— Сколько?

— До храма хватит, — ответила Ева и свернула на Спуск.

— Эва, стой! — Симон догнал сестру, взял за руку и развернул лицом к себе. — Извозчики берут много, это тебе не по карману. Да и не берем мы никогда коляски, не богатеи ведь.

— Но и не нищие, правда? Зачем тащиться пешком, когда мы так устали?

— С каких пор ты устаешь?

Ева внимательно посмотрела в лицо молодого человека.

— А-а, — вкрадчиво проговорила она, — так я, значит, не имею права уставать? Я железная, по-твоему?

— Нет, — выдавил Симон, — просто ты всегда казалась мне очень выносливой, а тут коляску захотела… И ты изменилась в последнее время. Сильно изменилась.

— Я не сильно изменилась, просто ты никогда раньше не обращал внимания на то, какая я.

— Прости, Эва. Я не хотел тебя обидеть.

Ева кивнула, приняв извинения, и пошла дальше. Лэндвики вышли на вечерний Спуск. Сегодня праздник в честь отпущения мужских грехов, поэтому на улице было не так весело, как обычно, и не шатались всякие компании и девицы. Извозчиков тоже было меньше, но все же парочка колясок стояли на обычном месте в тени деревьев. «Перец» хоть заведение и известное, но не роскошное: своей конюшни и колодца при нем нет, а нужда подъехать-отъехать у гостей всегда есть, вот и выбрали себе извозчики это место. Как и сказал Симон, цену извозчики нагло заломили, когда Ева спросила, сколько будет стоить доехать до храма, но девушку интересовали лишь одно: как можно скорее забрать Барти и забыть об этом провальном дне.

Устроившись на жестковатом сиденье, она нагнулась, массируя гудящие ноги. У Симона и самого гудели ноги, да и вымотался он ничуть не меньше, чем кузина, так что когда извозчик направил лошадь вверх по улице, и животное тяжело потянуло коляску, Лэндвик даже порадовался, что они едут, а не идут.

Доехали они быстро; Ева попросила извозчика подождать их, и это тоже стоило денег. А ведь она еще и в аптеку завтра снова собирается за настойкой… Родители пока что помалкивают, когда она просит монеты, и не медные, но вскоре зададут резонный вопрос: а не обнаглела ли ты, милая тридцатилетняя дочерь? Словом, отлично Ева понимала, что живет не совсем по средствам, но от трат отказаться не могла – ей они казались необходимыми.

Уничтоженный Барти с серым лицом, шатающийся от усталости, увидев Лэндвиков, протянул:

— Все, не могу больше! Ухожу!

— Не переживай, мы за тобой, — быстро сказала Ева, заглянув на прилавок. Пирожков поуменьшилось, не настолько, чтобы ее это обрадовало, а ватрушки вообще никто не взял. Да и испортились, наверное, за весь день на солнце.

Ева быстро сложила не принесшие успеха изделия в корзину, прикрыла полотном, а Симон помог Барти разобрать прилавок и забрать его части. Они ушли тихо, быстро, стараясь затеряться среди таких же неудачливых уходящих торговцев. И на них в самом деле не обратили внимания ни покупатели, ни другие торговцы.

Когда они подошли к ожидающему их извозчику, Барти протянул Лэндвикам несколько медяшек за те пирожки, что все же взяли.

— Оставь себе, — вздохнула Ева и дала повару сверху еще серебряную монету за день позора на ярмарке.

— И это, — добавил Барти, взяв монету, — не приду я больше в трактир. Брокка я уважаю, но сегодня ко мне не просто так никто не подходил – Ханкин, наверное, понял все, вот и запретил членам гильдии даже разговаривать со мной. А я против него идти не хочу.

— Но мы же договорились! — возмутился Симон. — И заплатили тебе хорошо, чтобы ты работал поваром в нашем трактире!

— Верну я ваши деньги! Вот! — мужчина сунул серебряную монету обратно в руку Евы.

— А остальное? — прищурился Симон.

— И остальное верну потом! Но работать у вас не буду! Так и передайте! Хватит с меня!

С этими словами Барти-повар смылся, оставив Лэндвикам части прилавка, корзину с ватрушками и эчпочмаками и один серебряный ренк.

— Ну и черт с тобой, — едва слышно прошептала Ева и залезла в коляску. Симон, ругаясь, забрал остатки прилавка и тоже сел, и извозчик повел лошадь обратно к Спуску.

Быстро темнело, но повсюду звенели голоса и горели огни факелов – кто-то возвращался с ярмарки, кто-то гулял по улицам, празднуя начало тина, кто-то раздавал простенькие угощения прохожим.

«И нам надо было раздать», — подумала утомленная Ева и заглянула в корзину. Ватрушки вроде бы выглядели нормально, но девушка все же решила не рисковать с ними, а вот эчпочмаком соблазнилась. Взяв один, она понюхала его – хорошо пахнет, вряд ли испортился, и попробовала.

Да, без картофеля это просто лишь жирный пирожок в форме треугольника, но все равно вкусно. Вот прямо на Спуске она эчпочмаки и раздаст – уж бесплатно-то наверняка попробуют. Когда их довезли, Симон спустился первым, и только потом Ева.

Заплатив извозчику, девушка предложила:

— Возьмете пирожок?

— Сколько? — покосившись на корзину в ее руках, поинтересовался извозчик.

— Бесплатно, праздник же.

— Давай.

Ева подала мужчине эчпочмак. Тот, покрутив его в руках, хмыкнул и попробовал.

— Перца-то сколько!

С перцем они и впрямь перестарались при готовке, но все равно получилось вкусно, поэтому Ева тут же сказала самым уверенным тоном:

— Да, это такой особый перченый мясной пирожок. Мой отец, повар из «Пестрого кота», его придумал.

— Ничего так, сытно, — быстро съев эчпочмак, сказал извозчик.

— Еще возьмите, — подала ему другой пирожок Ева и направилась к другим извозчикам. Раздав им еще несколько эчпочмаков, она оглянулась на Спуск. Теперь, с наступлением темноты, людей здесь стало побольше. — Идем, Симон! — скомандовала Ева и направилась к прохожим, чтобы раздать выпечку.

А что? Не пропадать же добру.

Искупив поутру грехи, несколько молодых повес к ночи решили съездить на Спуск, чтобы снова начать грешить, но уже с чистой совестью. Экипаж, запряженный двойкой лошадей, остановился напротив «Перца», и вскоре из него вышли, а точнее сказать, вывалились молодые и уже хмельные люди. Одеты они были не слишком аккуратно, но все же лучше, чем одеваются обычно обитатели Спуска. Один из парней стал расплачиваться с извозчиком, а другие потащились к трактиру, весело болтая. Не болтал только самый симпатичный из парней, с белокурыми прямыми волосами до плеч; взяв за локоть единственную девушку в компании, тоже беленькую и симпатичную, он быстро повел ее к входу в «Перец».

— Мне больно, Альберт, — пожаловалась Лив и скорчила гримаску.

— Нечего было с нами тащиться, — ответил сквозь зубы Альберт.

— Между прочим, Хардед сам меня пригласил.

— А ты и рада услужить баронскому сынку?

— Тише ты! — испугалась Лив и оглянулась на приятелей-студиозусов.

Однако те отстали – к ним какая-то тетка с корзиной подошла.

Уверенно заступив парням дорогу, Ева сказала:

— С праздником! Угоститесь пирожками, господа!

— Нас ждут другие пирожки, — ответил студент с взъерошенными волосами.

— Ага, и булочки! — поддакнул чернявый с тонкими усиками, и все трое прыснули.

— Но вам же нужны будут силы, чтобы справиться с теми пирожками и теми булочками, — тоже весело ответила Ева. — Попробуйте «треугольники»: обещаю, вам понравится! Они с рубленым мясом и перцем, с добавлением масла и бульона. Очень сытные. Трактир «Пестрый кот» в честь праздника прохожих угощает.

— Давай, — согласился самый плотный из парней.

Ева с готовностью дала молодчикам по пирожку и напомнила, что пирожки пекут в трактире «Пестрый кот», что неподалеку. Один из студентов, приглядевшись, заметил, что тетка нестарая и вполне себе, да еще и рыженькая, и, подавшись к ней, развязно обхватил за необычно тонкую для простолюдинки талию.

— Пошли с нами? — предложил он, жарко дыхнув Еве в ухо.

— Кавалер у меня уже есть, — игриво ответила девушка, указав на Симона, который держался в стороне и трусил… то есть стерег прилавок.

— Бросай его.

Ева ловко высвободилась из некрепкой хватки, и, сказав, чтобы молодые господа не наглели, отошла. Вслед ей крикнули еще что-то, но она не расслышала и вернулась к Симону. На молодом человеке лица не было – он ощущал себя каким-то слугой, которого Эва таскает за собой. Еще злился на себя за то, что испугался, когда сестру начали лапать.

— Наигралась? — прерывисто произнес он. — Все, хватит, уходим!

— Идем, — покладисто проговорила Ева, откинув назад выбившуюся из прически прядь волос.

Лэндвики направились к «Пестрому коту». Они не знали, что за их действиями наблюдал Рингер, правая рука хозяина «Перца». Он стоял у окна, когда эти двое появились на Спуске с корзиной. Сначала они терлись около извозчиков, потом стали ходить прямо под окнами «Перца», раздавая пирожки; вскоре мужчина остался в тени дерева, опустив рядом какие-то доски, а женщина стала работать одна.

Кто эти двое непуганых и наглых?

Рингер продолжал следить сверху, пока рыжая не прицепилась к парням из компании, которая оставляет порой неплохие деньги в «Перце». Тогда Рингер спустился, кликнул вышибалу и с ним вышел на улицу; к тому времени рыжая с дружком уже уходили.

Рингер кивнул вышибале, и тот рявкнул на всю улицу:

— Э! Подьте сюда!

Ева с братом даже не оглянулись: их здесь никто не знает, чтобы звать. Но тут грозный голос сзади усилился и стал сердит:

— Рыжая! Ты!

— Энхолэш, — выдохнул Симон. — Это нам?

— Ну, я рыжая, — тоже испугавшись, сказала Ева и обернулась.

У входа в «Перец» стояли двое мужчин и оба на них смотрели. Решив, что эти субъекты их не для хорошего зовут, девушка решила бросить корзину и прилавок и смыться и даже склонилась, чтобы опустить корзину на землю… но потом поразмыслила, что их все равно найдут, ведь побегут они в «Пестрого кота», куда Ева зазывала всех, кого угостила.

Поэтому девушка выпрямилась, покрепче перехватила корзину и сказала Симону:

— Пойдем, раз зовут.

На лице молодого человека выразился ужас.

— Не бойся, богиня поможет, — сказала Ева, хлопнула его ободрительно по плечу и пошла к «Перцу».

И Симон пошел, еле переставляя кажущиеся одеревеневшими от страха ноги. Ева боялась тоже, и сильно. За последнее время она снова совершила серьезную ошибку, забыв, в каком мире и на какой улице находится. В прошлый раз решила что-то себе доказать и до колодца сходить, и дело кончилось обмороком, а сегодня, кажется, нарушила здешний уличный закон… Да и эти двое мужчин при приближении оказались хуже, чем издали: один настоящий мордоворот, чей кулак, наверное, и каменную стену пробьет, а второй этакий шибздик со злобным прищуром.

— Доброй ночи, господа, — поприветствовала их Ева. — С праздником.

— С праздником, — вполне нормально ответил шибздик Рингер. — Ты кто такая будешь? Откуда?

Ева как-то интуитивно поняла, что лучше не врать и не пытаться выкручиваться. И, главное – не показывать страха.

— Я дочь трактирщика, а это мой брат, — она указала на Симона. — После ярмарки у нас остались пирожки, и мы решили раздать их прохожим в честь праздника. Возьмите, кстати, и вы.

— Дочь трактирщика? — прищурился Рингер. — Какого?

— Брокка Лэндвика.

— И что, он забыл законы? Кто вам разрешил толкать под нашими окнами свои пирожки?

— Что вы, я их не толкала, а отдавала бесплатно. Праздник же!

— Ты мне голову не дури, — пригрозил Рингер наглой девке, — я слышал, что ты людей к себе зазывала. Наших людей. Еще раз увижу вас здесь – закопаю. Понятно? Передай папаше, чтобы не высовывался.

— Понятно, — ответила Ева, и струйка пота потекла у нее по спине между лопаток. — Я все передам.

Рингер кивнул вышибале. Тот забрал у девушки корзину, опустил ее на улицу, а потом несколько раз с силой наступил, превратив ватрушки и оставшиеся эчпочмаки в месиво. С хрустом сломалась и сама корзина.

— Уберите за собой, — велел Рингер и вернулся с вышибалой в «Перец».

Что ж.

Предупредили их весьма доходчиво.

Той ночью Ева впервые за все время в Сколле ночевала не в доме родителей, а в «Пестром коте», потому что Брокк был не в состоянии идти домой, да и гостей не было, так что Лэндвики заняли по комнате. Еве комнатка досталась не из лучших: развернуться негде, из мебели лишь узкая кровать, простой стол и стул, и ночной кувшин подозрительно треснут. Зато окно открыто, и потому внутри не душно. Проверив, надежно ли закрыта дверь, и прикрыв окно, девушка стала раздеваться.

Она устала настолько, что недавний инцидент с раздавленными пирожками даже не особо завладел ее вниманием; собственно, она дико устала еще до этого инцидента и неизвестно, из каких сил вспыхнул этот энтузиазм, когда она вдруг стала скакать козочкой, предлагая прохожим пирожки…

Утомленная, Ева легла в кровать, желая только поскорее заснуть. И она действительно заснула быстро и крепко, так что не дошло до обдумывания сегодняшнего провала и мыслей об убыточном трактире и начинающим напиваться отце...

А утром все уже было по-другому.

Еву разбудил какой-то прохожий, чью громкую брань через приоткрытое окно донес в комнату ветер. Девушка потянулась, поглядела в потолок, заметила, как солнечные лучи подсветили кружево паутины в углу, и осознала вдруг, что барахтанья семьи по спасению трактира бесполезны, и дело не в том, что Лив семью опорочила, а Брокка из гильдии выпнули.

Какой смысл стараться ради этих шести комнатенок? Кто будет снимать здесь комнаты, если ниже по Спуску куча более дешевых ночлежек, а выше – заведения получше во всех отношениях? Да и мало кто заходит в этот закоулок, где притаился «Пестрый кот». Повара у них тоже нет больше, а значит, трактир точно будет закрыт. И на ярмарку они зря пошли, ведь сразу было понятно, что не дадут Брокку развернуться даже через подставное лицо; гильдия любые их начинания обрубит. Честным путем не пробиться, надо иметь связи, уметь договариваться…

Ева минуту-другую пристально смотрела на «светящуюся» паутину, а потом резко поднялась и стала торопливо одеваться. Когда она спустилась, Брокк уже сидел в зале и нехотя грыз хлеб с сыром – похмелье его не особо мучило, но еда все равно не лезла. В зале помимо отца был лишь Вальк, в чьи обязанности входит помимо всего прочего выливать ночные горшки гостей и приносить чистую воду из колодца или покупать у водоносов.

— Доброе утро, — поприветствовала мужчин Ева.

— И вам, — расплылся в улыбке Вальк.

— Согрей мне, пожалуйста, чая, — попросила девушка, и поваренок с готовностью пошел на кухню. — А где дядя? — спросила она у отца.

— Спит еще, — произнес тот тяжело.

— И Симон?

— Угу.

Ева присела за стол к отцу и оценила его внешний вид. Хмур, помят, растрепан, небрит и вонюч – даже не умылся, судя по всему. А, главное, так и излучает пессимизм. Это никуда не годится, с таким человеком говорить нельзя – скажешь ему об уходе повара или о том, что их корзину раздавили каких-то два ушлепка, и он пойдет делать глупости, как тогда с кавалером Лив.

Ева дождалась, когда Вальк принесет ей чая, позавтракала, проследила, чтобы отец тоже выпил горячего, а потом поторопила его домой – мама, мол, ждет, да и одежду сменить надо. Брокку было погано, но дурное настроение он скрывал, как мог, чтобы не расстраивать Еву, единственную из своих дочерей, которую уважает. Улицы, по которым они шли, были загажены больше, чем обычно, после вчерашних празднеств, а так как на небе было ни облачка, солнце безжалостно высвечивало все эти безобразия.

— Как сходили вчера? — все же спросил Брокк у дочери.

— Плохо. Барти сказал, что с ним даже коллеги из гильдии не разговаривали, а покупатели не подходили почти, ведь место для палатки было самое дальнее. Выручка – всего несколько монет.

— Барти больше не придет в трактир, — то ли вопросительно, то ли утверждающе проговорил Брокк.

— Не придет, — подтвердила Ева.

— Все, — выдохнул мужчина, — хватит. Сил моих уже нет. Не ладится у нас и не ладилось никогда, даже когда люди к нам ходили. Надо продать трактир – так хоть с долгами разберемся.

— Я тоже так думаю, папа.

— Уедем, — продолжил Брокк, — не хочу оставаться в городе. Поставим себе дом рядом с родичами, огород посадим, заживем спокойно, да и вам с Кисстен хорошо будет вдали от… — он запнулся и закончил: — Дряни всякой.

— Но сначала нужно продать трактир. Есть покупатель на примете?

— Найдем, — сказал не слишком уверенно Лэндвик.

Ева выждала до обеда, когда Брокк умылся-побрился, поел плотно, с женой переговорил да собрался обратно в трактир, чтобы поговорить уже с братом на ясную голову. Тут-то она и встряла.

— Папа, — протянула она, когда он спустился на первый этаж и стал надевать куртку, — я пойду с тобой.

— Нет уж, находилась, отдыхай.

— Нет, папа, — спокойно возразила Ева, — я пойду с тобой.

Брокк решил, что она просто хочет помочь в трактире, и потому согласился.

— Жена! — крикнул он в коридор, и из кухни высунулась белокурая Гриди. — Мы с Эвой в трактир. Вернемся к вечеру.

— Эва, ну что такое, снова пойдешь? — расстроилась мать. — Так и хочется тебе ругань Рокильды слушать?

— Нет, мам. Просто у нас с отцом дела.

Гриди только руками всплеснула и вернулась на кухню. Когда отец и дочь вышли из дому и пошли привычным путем, чтобы обойти Спуск и быстрее добраться до трактира, Ева снова оценила состояние Брокка. Он все еще был подавлен, но, по крайней мере, уже наметил для себя решение, а значит, уже не в таком упадке, как утром.

— Папа, — начала она, — когда мы вчера с Симоном раздавали пирожки возле нашего трактира, к нам подошли двое мужчин, сказали, что они из «Перца», и попросили передать тебе, чтобы ты зашел к ним.

Брокк встал, как вкопанный, и ощупал взглядом дочь. Его Эву обидели? Напугали? Кто? Как посмели? В порядке ли она? Как он мог ее отпустить, дурень старый! Ведь предупреждал Вайд, что это опасно!

— Эва, — сглотнув, произнес он и схватил ее за плечи, — ты в порядке?

— Да, папа, разумеется, — спокойно ответила девушка; ее невозмутимый вид немного успокоил Брокка, и он убрал руки с ее плеч. — Они были довольно вежливы. Ты должен сходить сегодня к ним, сказать, что мы раздавали пирожки бесплатно и не нарушили закон улицы, а потом предложить им купить «Пестрого кота». Мне кажется, их заинтересует.

— Чего? — нахмурился Брокк.

— А что такого? Им лишние дома на Спуске могут и понадобиться, — сказала Ева. Конечно же, она знала, что вряд ли хозяину «Перца» может понадобиться убыточный трактирчик где-то в закоулке, но главное – отправить Брокка в «Перец», а дальше все должно пойти само собой. — Скажи прямо, что ты хороший повар, но плохой трактирщик, не справился. Предложи из-за вчерашнего недоразумения продать трактир подешевле. Если скажут, что их это не интересует, все равно этот визит будет полезным. Извозчики неподалеку всегда греют уши и разнесут слухи, что «Кот» продается. Так быстрее покупателя найдем.

— Да я даже Годвину еще ничего не сказал о продаже, — развел руками Брокк. — И почему ты не сказала мне об этом вчера?

— А зачем было говорить вчера, ничего же такого не случилось, да и ты был пьян, — невинным тоном сказала Ева, глядя в лицо отца. — Ну так что, сходишь в «Перец»?

Брокк кивнул. Да, он сходит – но не чтобы потолковать о продаже «Пестрого кота», а чтобы удостовериться, что больше к его Эве никто не подойдет.

Довольная Ева взяла его под руку и дала напутствие:

— Только, пожалуйста, помни об осторожности. С людьми подобного сорта лучше не ссориться, сам понимаешь.

— Ты ж моя ученая, — усмехнулся Брокк, одновременно переживая за дочь и гордясь ей. — Думал, ничего о жизни не знаешь, сидя в храме, а сама вон какая, отца своего же учишь уму-разуму.

— О, я вообще неугомонная, просто раньше ты этого ее замечал, потому что я все свои силы отдавала храму, а дома сразу засыпала от усталости. Но теперь страдать от моей неугомонности будете вы, моя семья, — улыбнулась девушка.

— Не ходи больше по Спуску без меня. Симон что – он дохляк, и не защитит, если что.

— Не волнуйся, папа. Появления новых шрамов я не допущу.