Эва, дочь трактирщика

Глава 24

Вскоре к Лэндвикам пожаловала сестра Оресия из храма и предупредила о том, что Рагенильда задумала наказать Эву за связь с атрийцем, а это может грозить серьезными последствиями. Сестра посоветовала Лэндвикам оборвать все связи с иноверцем и уехать поскорее, затаиться, а еще лучше – показательно, с плачем и страхом, покаяться.

Эва выслушала совет, но следовать ему не собиралась: уезжать из города как раз тогда, когда вырисовались возможности для бизнеса, она не хотела. Девушка, как и обещала, подкидывала Рингеру новые идеи, чтобы «Перец» и дальше процветал. На встречи с хитрым управленцем Ева теперь ходила смело, хоть и всегда в сопровождении отца или Тмерри, и разговаривала с ним честно и по существу, да и в гильдию поваров тоже являлась на сборища вместе с Брокком, зная уже, как общаться с Ханкином. Таким образом, и с главным на Спуске, и с главным в гильдии поваров Ева установила хорошие отношения, и это позволило ей начать подготовку к открытию новой таверны – именно таверны, а не трактира.

Ева продумала досконально и интерьер, и меню, и тех, кто будет работать в новом – и обязательно успешном! – заведении. У Лэндвиков и деньги были – Рингер вернул награбленное, Брокк хорошо заработал за лето, да и Симон, освоившись на Спуске, что-то скопил и, главное, перенял кое-какие азы управления у Рингера. А впереди маячила осенняя ярмарка, на которую в Сколле ждали самого короля. И в такое время все бросить и уехать, да еще и из-за лицемерной грымзы Рагенильды?

— Спасибо, сестра Оресия, — ответила Ева, выслушав гостью, — мы подумаем, что с этим делать.

— Думать нечего, надо каяться! Или бежать! Очень уж зла матушка! А если узнает, что вы и Агнессу у себя скрываете, то совсем плохо будет!

— Я передам ваши слова отцу, и он примет решение, — невозмутимо проговорила Ева.

Оресия громко фыркнула: знает она, кто тут решения принимает, и пошла к двери. Но это было еще не все, что она хотела высказать. Развернувшись к Эве и оглядев ее неодобрительно, она произнесла тихо:

— Уж кто-кто, а ты-то, Эва? Как ты могла?

— Что могла?

— И тебе деньги и похоть глаза застили.

— Что-что?

— Деньги и похоть, — повторила Оресия. — Ты отдалась власти монет и поддалась чарам мужского восхищения. Но я не стану тебя винить. Мир полон искушений, и не всякая может устоять. Храни тебя богиня, Эва.

— Спасибо, — осторожно сказала Ева, — но я не ничему не отдалась и никому не поддалась, просто делаю то, что считаю правильным. Вас проводить до храма, сестра Оресия?

— Не стоит, сама дойду.

Ева открыла ей двери на улицу; как раз подошли Вайд с Шесс. Оресия дернулась, увидев охотничью кошку, а потом с ужасом на Эву посмотрела. Но Эва, смеясь, склонилась к своей уже любимице, и та, встав на задние лапы, передними уперлась ей в ноги.

— Не бойтесь, сестра, они подружки, — усмехнулся капитан.

— Проводи сестру Оресию до храма, Вайд, — попросила Ева, — а то сам знаешь, как прилипчивы бывают попрошайки на улицах.

— Нальешь мне потом кваса ледяного?

— Угу. Ой, еще! Зайди на рынок на обратном пути и купи морковки, а то у нас кончилась. И яблок, а то хочется – зеленых, ладно? — улыбнулась Ева.

— Что еще, моя госпожа?

— Ничего… если что, потом еще тебя отправлю.

Капитан Тмерри смиренно вздохнул и, оставив Шесс на попечение «госпожи», указал сестре Оресии вперед – идемте, мол. И сестра пошла беспрекословно, пораженная увиденным.

Эва подозрительно молода и красива, в доме ее все дышит хоть и не достатком, но обещанием его, а гуляка Тмерри бегает перед ней на задних лапках. Что это, как не магия?

На лице Оресии выступил пот. Она всегда знала, что Эва Лэндвик необычная – невозможно было не заметить ее целительский дар. И прочие дары тоже – невероятную выносливость, редкий талант вышивальщицы. Другие жрицы перешептывались, что Эва-в-шрамах отмечена богиней Мирой и может стать самой сильной из жриц, чего и боялась Рагенильда, но сама Оресия, выросшая в суеверной деревне, знала: не только жрицы хорошие целительницы. Ведьмы тоже умеют исцелять, да и много чего еще могут. А еще эти рыжие волосы, зеленые глаза…

Оресия долго наблюдала за ведьмой, приглядывалась к ней, приблизилась, и когда поняла, что сила в ней и впрямь есть, решила избавить ее от пакости. Сварила по старому рецепту особый отвар и подала ведьме в момент слабости – когда Рагенильда ей отказала в просьбе стать жрицей. Заплаканная Эва тогда выпила отвар залпом и домой пошла… а потом упала, и сила в ней умерла вместе с памятью. То есть Оресия думала, что сила умерла. Но нет, ведьма лишь стала сильнее, проявилась во всей красе: связалась с чужеземцем и наверняка колдует с ним вместе, становясь моложе, красивее, богаче, удачливее, еще и Агнессу к себе в ученицы взяла, чтобы тоже испакостить…

Что ж, Оресия дала ей шанс, попробовала избавить от темной власти, но не получилось. И то, что не смог сделать отвар против ведьмы, сделает костер.

В тот же вечер еще двое заговорили о ведьмах. Гильда Тмерри, увидев, что сын снова поздно выходит от Лэндвиков, догнала ему, путь заступила и бросила:

— Что, опять к рыжей ходил? Приворожила она тебя, что ли?

— Мама, не начинай, — сквозь зуб проговорил Вайд.

— Нет, ты меня послушай! Не может такого быть, чтобы она тебе в самом деле нравилась!

— Но нравится, и очень, — сказал капитан, холодно глядя в глаза матери.

— Значит, точно приворожила… так мне и сказали, — горестно сказала Гильда и исполнила оберегающий жест.

— Кто сказал? Какая-нибудь многомудрая бабка, гадающая на бобах? А скажи-ка, как ее зовут, а то давно у нас в темнице за шарлатанство никто не сидел.

— Ва-а-айд, — ударилась в слезы Гильда и бросилась к сыну; обхватив его, она стала причитать: — Ты же никогда на нее не смотрел, у тебя такие девушки были – персики, и то ты не влюблялся, а в нее… да ведьма она, ведьма!

Капитан отцепил от себя мать, встряхнул легонько и, глядя в ее глаза, отчеканил:

— Она не ведьма, и больше я эту чушь слушать не собираюсь. Я и сам недавно думал, что она странная и подозрительная, но потом понял, что она просто разочаровалась в храмовой жизни и решила все начать сначала. Она освободилась, понимаешь? Стала жить свободно, и тогда я увидел, что она умная, энергичная, с кучей идей в голове, веселая и жизнерадостная. И да – не без женской хитрости. Никакой магии здесь нет, мама, и быть не может. Просто для тебя любая, кого бы я выбрал, была бы ведьмой. Так ведь?

— Не любая, — всхлипнула Гильда, — не любая… Эва старая…

— И меж тем младше меня.

— Она не сможет тебе родить…

— Женщины и до пятидесяти рожают.

— Но она в шрамах…

— Я тоже.

— Ладно, ладно! Ты влюблен! — вскричала Гильда. — Но она-то в тебя не влюблена! Слышала я, как она с тобой говорила! Я бы приняла ее, если бы знала, что она тебя любит! Не могу я сына отдать той, которой он не нужен!

Тут Вайд мать понял и вздохнул:

— Даже если я ей не нужен, я ничего не могу с собой поделать. Она-то мне нужна.

Гильда знала в глубине души, что не в магии дело и не в привороте. Просто не могла смириться, просто была ошарашена, хотя и сама просила бесконечно у сына внуков. Но одно дело, когда сноха – юная покладистая дева, которой можно покомандовать, и совсем другое – взрослая соседка с непростым прошлым. Эву Гильда и сама побаивается, как оказалось.

Но сыну тоже не прикажешь, да и приходить он перестал. Так что, приняв тяжелое решение, Гильда сказала:

— Что поделать, раз так. Ты взрослый мужчина и это твой выбор. Я в свое время тоже плохой выбор сделала, пошла за отца твоего. Любовь – она такая. Хуже всякого приворота…

Вайд покачал головой и повел мать домой – чаем напоить, да и проконтролировать, что успокоилась.

Дом был двухэтажный, узенький, изрядно обшарпанный, зато находился близ университетской площади, а близость университета – это значит, голодные студиозусы. Когда Брокк, подгоняемый Евой, стал подыскивать новое здание для таверны, знакомый повар дал ему наводку, и вскоре Лэндвики пришли осмотреться.

Предложили им первый этаж, а точнее, всего одну жилую комнату, зато с кухней и подвалом, а ведь далеко не в каждом доме Сколля есть своя кухня и подвал. Еще до того, как зашла внутрь, Ева решила, что вариант хороший: место с неплохой проходимостью, дом на виду, и вывеска будет заметна, не то, что в «Пестром коте».

Лэндвики все пришли: и Брокк с Гриди и дочками (Агнесса дома осталась), и Годвин с Рокильдой и сыновьями.

— Места мало, — заявила Рокильда, — и хотят слишком много. Еще и на втором этаже жильцы: скандалить будут.

— Потом выкупим второй этаж, — сказала Ева, прикидывая масштаб работ.

— На какие шиши?

— Заработаем. Главное получить здание и вывеску, вложить деньги. Еще придется потратиться на ремонт и мебель, продукты заготовить и прочее нужное, но дело выгорит. Я с Рингером договорюсь, рекламу нам сделает.

— Чего сделает? — тут уж Брокк нахмурился.

— Порекомендует нас, папа.

— Да, этот порекомендует – скорее удавится, — усмехнулся Лэндвик, хотя и сам был уверен в том, что в этот раз у них все получится. Хотя бы потому, что никогда еще у них не было такой поддержки: защита появилась и со стороны городской стражи в лице Вайда Тмерри, и со стороны гильдии во главе с Ханкином, да и Рингер к Эве расположен и может подсказать, что как. Даже не верится, что все так гладко!

Ева посмотрела на родственников.

В прошлый раз семейный бизнес Лэндвиков развалился по ряду причин, и второй раз затевать с ними дело было боязно. Но Ева не столько думала о Годвине с Рокильдой, сколько об их сыновьях. Симон может стать в будущем хорошим управленцем – зря она, что ли, устроила его к Рингеру, держащему весь Спуск в своих руках? А Толий – смена Брокка, лучше пусть он у дяди родного учится, чем у кондитера.

— Каждый должен будет постараться, — сказала Ева. — Ты, папа, и ты, Толий – будете отвечать за кухню. Ты, дядя – за то, чтобы у нас всегда была чистая вода и прочее необходимое. Мы с Симоном будем решать вопросы с гильдией, налогами, деньгами, чтобы не прогореть и преуспеть.

— Но, — подала голос Рокильда, едва услышав о деньгах.

— Есть возражения? — приподняла бровь Ева.

— У меня-то нет, — выдавила тетушка, вынужденная смириться с главенством рыжей племянницы. — Но понравится ли тем, кто в гильдии, что женщина займется такими делами?

— Магистрат не запрещает женщинам старше двадцати пяти лет вести свое дело, а я всего лишь буду представлять семейное. Кстати, ты, тетя, можешь помогать дяде в его деле, следить за порядком и присматривать за Кисстен и Агнессой, которые станут подавальщицами.

— Кем? — оживилась Гриди. — Чтобы мои девочки еду разносили?!

— Все будет чинно-благородно, я не позволю посетителям к ним неуважительно относиться.

— Нет уж!

— Я прослежу, чтобы никто и ничего, — успокоила ее Рокильда.

— Если что, потом других девушек наймем, — предложила Ева, — но первое время нужно экономить, так что… Кстати, мама, твои пироги всем обычно нравятся. Можно печь на продажу.

— Мы так раньше и делали, — сказал Брокк, — пироги хорошо шли.

— А кто дом вести будет? Мы что, все здесь жить будем?

Начались бурные обсуждения, и Лэндвики надолго задержались в еще не купленном доме, а точнее, первом этаже. Благополучия хотели все, но благополучие требовало усилий и некоторых жертв, да и все равно каждый подумывал о том, что и в этот раз все может пойти плохо, и они потеряют деньги.

Лэндвики спорили, Лэндвики охрипли, но, в конце концов, решение было единогласным: таверне быть. И уже поздно вечером, перед тем как подняться к себе, Брокк подошел к Эве:

— Ты уверена, дочь? Денег надо столько, что тут одно из двух: или таверна, или свадьба. Если что, семья тебя поймет.

— Конечно, таверна, папа, — улыбнулась Ева. — Если бы я хотела иного, я бы сказала.

— А ухажеры-то знают? Так ведь и ходят, и ходят…

— Пусть ходят.

— Эва… — замялся Брокк.

— М-м?

— Они же не вечно ходить будут, а новых может и не появиться.

— Знаю.

— Ты о нас не думай, о себе думай. Не упусти свое счастье, когда оно стучится в двери. И пусть оно даже атрийское, оно все равно твое. Никого тут не слушай, только себя.

— Эх, папа, — вздохнула Ева, — если б я еще и знала, кто именно – мое счастье.

— А раз не знаешь, — вздохнул и Брокк, — то правильно, что таверной занялась.

Купив этаж, Лэндвики окунулись в работу – ее предстояло много. Евины женихи предлагали помощь: Хеллгус деньгами, Вайд руками, но Ева вежливо отказывалась, чтобы не быть перед ними в долгу и не давать надежд. Она была занята целыми днями, моталась по городу: искала подходящую готовую мебель, или ходила к столярам, чтобы узнать, сколько стоит новая; покупала посуду в одном стиле, скатерти и занавески. Таверну Лэндвики хотели открыть осенью, с началом светлого тина, и потому торопились.

Ждали светлого тина и жрицы – когда властвует Айр, и идет темный тин, они не могут что-то решать, выносить обвинения, судить позволено только жрецам. Но когда настает время богини Миры, жрицы получают право действовать. Рагенильда была готова. Эва всегда ее раздражала и немного пугала, а уж в последнюю встречу и вовсе повела себя неподобающе дерзко! Все свидетельствовало против нее: изменившаяся внешность, изменившееся поведение, новые странные связи… Побег Агнессы из храма тоже объяснили хитроумием Эвы, которая якобы решила сделать из Агнессы свою приспешницу.

О том, что готовится процесс против Эвы Лэндвик, Рагенильда не распространялась, лишь самые доверенные из жриц знали об этом и собирали свидетельства. Знала, конечно, и Оресия. И еще несколько человек вне храме предчувствовали нехорошее.

Хеллгус, продолжающий воздействовать на Эву, замечал что-то неладное, но девушку пугать не хотел, поэтому лишь подарил ей амулет в виде украшения и читал заговоры.

Гриди перестала спать по ночам, так и крутилась-вертелась, но тревогу свою объясняла делами таверны, которыми была занята вся семья.

И, наконец, сама Ева чувствовала. У нее продолжались изнурительные головные боли, но еще и стали сниться сны, смешанные из фрагментов прошлой жизни в России и настоящей в Сколле. Думать о том, что личность Эвы просыпается и может вернуть контроль за своим телом, Ева боялась, и поэтому каждый раз убеждала себя, что она просто устала, что это просто следствие стресса… Ведь если Эва Лэндвик проснется, то что же станет с ней, Евой?

Когда дело дошло до вывески, выяснилось, что о названии никто и не подумал.

— «Пестрый кот» у нас уже был, — протянул Годвин.

— Ага, и сплыл, — хмыкнул Толий. Взглянув на Еву, он сказал: — А давайте в этот раз кошка будет? Рыжая, а?

— Давайте! — поддержала его Кисстен. — «Рыжая кошка» – хорошо звучит!

— С намеком на меня? — усмехнулась Ева. — Спасибо, конечно, но лучше что-то другое, говорящее.

— «Сочный пирог»? — предложил Годвин. — У нас ведь будут пироги.

— Или «Хрустящая корочка», я видела таверну с такой вывеской, — вставила Рокильда.

— И с меня потом в гильдии спросят, отчего у нас в городе столько «Корочек», — ответил Брокк задумчиво. — Нет, повторяться нельзя. Надо свое.

— Пусть будет «Звезда»! — заявила Кисстен.

— «Звезда» хорошо, — поддержала ее мать.

— Нет, слишком напыщенно и тоже, наверное, занято. Нам надо попроще. «Голодный кролик»? «Жирный гусь»?

— Это все слишком по-деревенски, а мы живем в большом городе. «Гордый лось»? — предложил Годвин.

Все так и покатились со смеху; засмеялась и Агнесса, которая стала выбираться со всеми из дома и помогать в подготовке таверны. Подождав, когда Лэндвики отсмеются, она проговорила робко:

— А может, просто «Эва»?

— Тогда уж не «Эва», а «Брокк», — протянула Ева. — «У Брокка».

— Это хорошо, — зацепился Симон. — На Спуске уже многие знают, что Брокк – повар отличный. С такой вывеской тот, кто бывал в «Перце», и к нам зайдет.

— Да, лучше, чем «Жирный гусь» какой-то. «У жирного Брокка», — пошутил Толий, но его не поддержали, а Годвин даже дал ему подзатыльник.

— «У Брокка», — повторила громко Ева. — Мне тоже кажется, что это хорошо звучит.

На том и остановились и решили пообедать вместе – в другой таверне, что поближе, а потом вернуться и продолжить работу и продумывать вывеску.

Повезло им не сразу: в ближайшей таверне мест на всех не хватило, да и предлагали там в это время обычную похлебку из овощей, поэтому Лэндвики вышли на площадь к университету и, выбрав таверну с названием: «Серебряный лунь», зашли в зал. Внутри было светло и просторно; лучшие столы в глубине зала у окон оказались заняты, но Лэндвикам подошел и длинный стол у входа. Пока они рассаживались, Брокк подошел к стойке и велел подать супа на всех, указав на занятый стол. Хозяин «Луня» кивнул, а Брокк вернулся к своим.

Опрятная подавальщица в сером под серебро платье и в белоснежном чепчике сразу принесла им хлеба и паштета – дескать, попробуйте, не пожалеете.

— Дорого здесь, — проворчала Рокильда, поглядывая вокруг.

— Ничего, мама, — сказал Симон, — настанет время, и мы перестанем считать деньги.

Суп принесли быстро, но уже порядочно остывший; Рокильда по этому поводу стала ворчать, пока муж не сказал ей не бузить, чтобы настроение всем не портить. Но настроение все равно было бы безнадежно испорчено, потому что в «Серебряном луне» часто обедают Альберт Нэсс, к которому ушла Лив, и его приятели. И в этот день названная компания молодых разгильдяев привычно завалилась в зал; Альберт уже давно бросил Лив, так что висла она на другом парне – Хардеде Фрере, сыне барона.

Не заметить семейство Лэндвиков, занявшее стол у входа, было невозможно. Как и Лэндвикам было невозможно не заметить студентов и их подружку.

Лив глазам не могла поверить: как, почему они здесь? Это не место для них… они не могут быть здесь… Белокурый Альберт, который однажды уже получил от Брокка по лицу, прищурился: он тоже не мог понять, как в эту дорогую таверну занесло таких дешевых людей, как эти.

Лив вцепилась в руку своего кавалера и попросила шепотом:

— Милый, пожалуйста, давай уйдем.

— А что? — не понял тот.

— Пожалуйста!

Брокк сидел на месте как каменный, Гриди огромными глазами смотрела на дочь, остальные Лэндвики молчали в напряжении и тоже взгляда от Лив отвести не могли; лишь Агнесса ничего не понимала.

Альберт же, усмехнувшись, повернулся к приятелям и сказал:

— Беда, друзья мои. Это место опорочено – чувствуете запашок порта? Идемте-ка отсюда.

Студенты развернулись к выходу, но остановились, услышав:

— Где твоя совесть, Ливви? На какую погань ты нас променяла?

Эти слова произнес самый неожиданный человек – Симон. И Ева, не раз бывшая свидетелем его трусливости, пораженно уставилась на кузена. Не менее пораженно на него уставились и родители с братом – Симон обычно никогда никому так не отвечает, и уже тем более и вообразить невозможно, чтобы он сказал такое рэндам.

Однако сказал.

Альберт процедил:

— Что ты сказал?

— Ничего он не сказал, он просто дурак, — быстро проговорила Лив.

— Помолчи! Я спрашиваю, — Альберт вперил взгляд в Симона, — что ты сказал?

— Я обращался не к тебе, — примерно в том же тоне ответил Лэндвик, — а к сестре.

— А я у тебя спросил, как ты назвал нас! — повысил голос Альберт и посмотрел на Брокка. — Мало, видно, вас учили. Но ничего, я напомню. Вмиг уясните, что такое хамить рэнду.

С этими словами юнец вышел из таверны, и приятели, такие же недовольные, последовали за ним. Ушла с ними и Лив, усиленно делая вид, что это все ее не заботит и что к Лэндвикам она никакого отношения не имеет. Но только-только они оказались на улице, она бросилась к Альберту:

— Что ты задумал? Они просто простофили, припугнул – и хватит!

— Нет, не хватит! Шваль надо учить.

— Отца и так выгнали из гильдии, чего тебе еще надо? — с отчаянием спросила она.

— Поставить их на место. А ты закрой рот или возвращайся к этим навозникам.

Лив подошла к новому парню:

— Ты хоть скажи!

— Они нас «поганью» назвали. Нас – рэндов. Такое не прощают.

Лив окаменела, испугавшись не на шутку, и парни, заметив ее страх, переглянулись.

— Научим твоих уму-разуму, — улыбнулся Альберт.