Эва, дочь трактирщика

Глава 4

Эва вся извелась, пока Вайд Тмерри, капитан стражи, был у Лэндвиков – хотя был он, в сущности, недолго. Так, поел пирога, задал несколько вопросов да ушел, когда Гриди, не сдержавшись, пожаловалась, что Ливви связалась с каким-то прощелыгой и из дома ушла.

— Ты знаешь, муженек у меня терпеливый, — сказала женщина, — но если довести, мало не покажется. Он ведь запер ее, Лив-то, и окна как-то мудрено закрыл, так что не выбраться было, но вертопрашка наша хитра на выдумки, вот и выпорхнула… Боюсь я, Вайд, как бы беды не случилось.

— Когда Ливви ушла? — спросил капитан.

— Утром, — взволнованно ответила Гриди, — мы ненадолго вышли, чтобы Эва ноги размяла, а когда вернулись – нету негодяйки! Брокк аж побелел весь, да ушел сразу…

— К кому Ливви сбежала?

— Откуда ж мне знать? Она не рассказывает… — проговорила Лэндвик, но Вайд продолжил на нее испытующе смотреть, и она «припомнила»: — Студентик какой-то.

— Какой именно?

— А вот этого точно не знаю. Но водится она у нас со студентами – не раз ловили.

— Так не ловили бы, взрослая уже, — вздохнул Вайд. — Засиделась в девках, вот и пошла в… — мужчина осекся. — Гулять.

— Легко тебе говорить, — упрекнула Гриди, — сам-то детей пока не нажил, а советы раздаешь как умный.

Вайд приподнял бровь, и женщина быстро исправилась:

— Нет-нет, ты умный, конечно, просто дети, это… — Гриди глянула на Эву, словно это она причина неприятностей, и закончила со вздохом: — Дети – они навсегда дети, и сердце за них болеть не перестанет, даже когда вырастут. Особенно когда вырастут.

Вайд поднялся, губы утер и сказал:

— Пошлю своих парней; все равно к ночи уже, патрулировать надо. Найдем ваших, не переживайте.

— Ой, Вайд, спасибо тебе! Я знала, что не откажешь! Гордость мамина! Такой славный, аж на душе отрадно, что…

Мужчина не дослушал: вышел из кухни и направился к дверям. Гриди последовала за ним и сказала вдогонку:

— Главное, чтобы Брокк никого не прибил! Слышишь, Вайд?

— Слышу, — отозвался он, открыл дверь и вдруг оглянулся на Еву, которая тоже пошла его проводить, но держалась на некотором отдалении. — Поправляйся, Эва. И в следующий раз смотри под ноги, чтобы не поскользнуться.

Девушка кивнула и с облегчением выдохнула, когда мужчина покинул дом.

Обаяние Вайда Тмерри Еву не обмануло, она сразу в нем распознала опасность: и для себя лично, и вообще. С ним рядом не расслабишься, придется тщательно продумывать не только каждое слово, но и каждое движение. Одно хорошо: он чужой, да и живет в другом месте, и, скорее всего, сегодня она увидела его в первый и последний раз. Кода приведут Ливви – если приведут – она все равно уже спать будет. По крайней мере, так скажет родным, чтобы потом не спускаться.

Оттянув немного ворот рубашки – аж жарковато стало от напряжения – Ева направилась на кухню прибираться и заодно практиковаться в домохозяйстве. Гриди тоже вернулась на кухню и давай нагнетать: а что, если ужасное уже случилось, и Брокк зашиб ухажера дочери? Что тогда с ними, несчастными женщинами, станется?

«Вы-то справитесь, — подумала Ева, — а вот что будет со мной, если проколюсь?»

Решив не возвращаться к штабу, Вайд сразу пошел туда, где предполагал найти Брокка. Хотя он был не в капитанской форме, одет неприметно и, чтобы сократить путь, шел по узким улочкам, в чью опасную темноту лучше бы не соваться разумному горожанину, его все равно узнавали, и потому ему ничего не грозило. Репутация – такая вещь. Кому-то, например, Ливви Лэндвик, она может разрушить жизнь, а Вайда Тмерри охраняет как лучший амулет.

В свой первый патруль Вайд отправился, когда ему было шестнадцать – крепких парней на такой службе привечают, а лично Вайду пообещали хорошее вознаграждение. Ха! Не было никакого «хорошего вознаграждения», и в ту ночь Тмерри проломили голову. Мать потом рыдала: зачем ты, дурак, пошел в ночную стражу? Ведь гаже работы нет! Вайд согласился, но придя в себя, снова попросился в патруль, и тогдашний капитан парню не отказал. В этот раз Вайд подготовился и разобрался с теми, кто проломил ему голову, да весьма ловко для такого юнца – и голова в этот раз не пострадала.

Так и началась его служба. Ночной патруль, дневной патруль, стражник при штабе, стражник в доме герцога Беккена, затем понижение в дневной патруль и несколько лет трудностей, и вот ему уже тридцать, и он – опытный, отлично знающий город матерый зверюга. Тот, кто отлично разбирается в законах Магистрата и законах улицы и соблюдает баланс сил, некий негласный договор о том, кому что на самом деле позволено и какие грани нельзя преступать. И если бы Тмерри не доставил как-то неприятности самому герцогу, то его матушка уже бы хвасталась более высоким статусом своего единственного сына…

Когда Вайд вышел на улицу, спускающуюся к Южному порту, ему встретился знакомый фонарщик – в этой части города установлены свечные фонари, требующие постоянного присмотра.

— Все бродишь без света, — бросил фонарщик, заметив, откуда пришел Тмерри.

— А я как кот, в темноте вижу, — усмехнулся Вайд.

— Укокошат тебя, кот.

Мужчина спорить не стал: с его родом занятий другого и не ожидается. Он пошел дальше, туда, где кипела жизнь; чем ближе к порту, тем веселее. Сначала показались пивные, потом таверна, где Вайд однажды отравился жареным мясом; еда там дрянная, но подают вино, так что сюда иногда заходят даже рэнды победнее. Но лучшее заведение на этой улице – «Перец», и приходят сюда именно что за перчиком – и еду подают острую, заморскую, и девицы-подавальщицы все сплошь чужестранки – черные, толстогубые, с курчавыми волосами и белейшими зубами. Они плохо говорят на ренском, зато улыбчивы и покладисты; хозяин их не обижает, и как бы храмовники ни цеплялись, Магистрат «Перец» упрямо называет «трактиром».

Извозчики, поджидающие у колясок, капитана Тмерри заметили, и когда он свернул, один из них крикнул:

— Вайд, сегодня к перчинкам не заглянешь?

— Сегодня обойдусь, — отозвался мужчина.

Его путь лежал дальше – и ниже, к другому заведению, намного проще и дешевле «Перца» во всех смыслах. Трактир братьев Лэндвиков «Пестрый кот» – это местечко для тех, кому просто нужно где-то переночевать и что-то съесть; народ сюда не валит.. Дом стоит в закоулке, вывеска неприметная, у дверей чадят факелы. Здесь в основном ночуют деревенские или те, у кого с деньгами негусто.

Вайд вошел внутрь, обвел взглядом почти пустой зал – только двое мужчин щелкали орешки за дальним столом.

— Ой, капитан, — обрадовалась Лина, подавальщица, и быстро подошла к нему, — давно вас не было!

— Давно, — кивнул Вайд. — Брокк Лэндвик не появлялся?

— Как же! Притащился к вечеру избитый, слова не говорит. Заперся наверху и пьет, — шепотом рассказала девушка. — Уж как хозяин ругался, что он гостей распугает!

— Один пришел?

— Один. А что? — Лина окинула мужчину взглядом, определила, что сегодня он не на службе, раз одет так, и спросила с надеждой: — Пива? Я вам хозяйского нацежу. Или вы поужинать?

— Отужинал уже, — ответил Вайд и направился на второй этаж.

На лестнице ему встретилась Рокильда Лэндвик, невестка Брокка. Крупная, широкобедрая, чернявая, она смерила просто одетого Тмерри таким взглядом, словно он бродяга какой, и процедила:

— Вот и стража… Тихо у нас, зря пришел. Не в том месте рыщешь.

Ответной любезностью ее Вайд одаривать не стал и перешел сразу к делу:

— В какой комнате Брокк?

— А тебе что? — Рокильда помнила Вайда еще юным, и уже тогда он вызывал у нее раздражение. Всегда о себе воображал… — Не тревожь, ничего он тебе не скажет: напился, как свинья. Семью только позорит. И дочка его потаскушка.

— В какой комнате? — Вайд повторил вопрос более жестким тоном, и Рокильда ответила неохотно:

— Последняя на втором этаже. Хорошую занял… облюется еще, а нам убирай…

Вайд обошел женщину и направился к нужной комнате.

Хотел ли он быть здесь? Нет.

Хотел ли будить пьяного? Тем более нет.

Вайд хотел отдохнуть в свой свободный день, отоспаться, но раз уж сам заинтересовался проблемами Лэндвиков, то придется решать проблемы Лэндвиков.

Стражники часто вынуждены открывать закрытые двери, и капитану Тмерри в этот раз особо трудиться не пришлось: он лишь раз сильно толкнулся, и хлипкая задвижка отлетела, а дверь открылась; потом не забыть бы серебрушку за ущерб оставить.

Брокк занял комнату с одной кроватью и, к счастью, окно оставил открытым, так что пахло внутри не так уж плохо. И все же плохо. Лэндвик сидел на полу в одних штанах, так что его массивная грудь и плечи были открыты, являя характерные багровые следы: мужчину отходили хлыстом, а еще наподдали по ребрам. Судя по сбитым костяшкам пальцев, он дал сдачи – или попытался.

Вайду стало не по себе от того, в каком состоянии он увидел соседа. Пьяных и избитых капитан видит регулярно, и потому уже не испытывает при виде их ни острого отвращения, ни, тем более, жалости, но иногда цепляет, и на душе становится паршиво.

Вот как сейчас.

— Женушка послала? — хрипло усмехнулся Брокк, который и в пьяном чаду сохранял ясность ума. — Так и знал, что всех на уши поднимет…

— Только меня, — ответил Вайд и подошел к мужчине. — Кто вас так отделал, Лэндвик?

— Зятек, — протянул Брокк и снова усмехнулся.

— Что за зятек такой?

Лэндвик посмотрел на Тмерри тяжело и сказал:

— Тебе что? Нечего тебе тут делать. Домой иди.

— Я-то пойду, а вы? Жена ждет мужа. И дочку.

— Ничего! — рыкнул Брокк. — Поплачет и перестанет!

— Брокк, вы…

— Глухой, что ли? Пшел отсюда!

Вайд остался на месте, продолжая разглядывать бывшего соседа. Били его кнутом, недолго и неопасно – так, отпугнуть, но Лэндвик мужик крупный, плотный, так что пришлось и ногами добавить. И вот здесь точно участвовали несколько человек.

— Пошел отсюда! — повторил Брокк и начал подниматься. Но пьяный, избитый, и так не легкий, а теперь и совсем уж отяжелевший, он не смог подняться и тяжело уперся руками в пол.

Стыд разъедал, боль грызла, и хотелось забыть, но не забывалось. Как он, Брокк Лэндвик, уважаемый человек, оказался на полу в таком состоянии? Как мог не прийти домой к жене? Да еще напился до тошноты… Комната поплыла перед глазами, и желчь подкатила к горлу.

Вайд подошел к Лэндвику, ухватил его под мышки и помог сесть на кровать. Брокка не вырвало, хотя лучше бы вывернуло – так бы хоть немного легче стало.

— Рассказывайте, — велел Вайд.

Брокк взглянул на мужчину, и в нем колыхнулось слабое возмущение: и вот перед этим сопляком он должен отчитываться? Но приглядевшись, он понял, что сопляка уже давно не существует. И не в том дело, что Тмерри здоровяк с пудовыми кулаками; изменился он, словно злее стал.

— Он ее к себе привел, — начал тихо Брокк и пояснил: — Ливви мою. Добрые люди подсказали, в какой дом они зашли, вот я и пришел туда. Постучался, зову ее. А она мне: «Прочь». Прочь! — повторил мужчина неверяще. — Отцу родному! Даже и не показалась, крикнула только. А хлыщ ее высунулся и тоже говорит – иди отсюда, папаша. Папаша… — повторил Брокк зло. — Какой я ему папаша? Никуда я не ушел; сказал, что без Лив не уйду, что не дам ей в чужом доме остаться на ночь. Ты же знаешь, Вайд, что это значит.

Тмерри кивнул.

— Я шум поднял, сказал, что стражу приведу. Ну, этот и спустился. Белобрысый, тощий, сам на девку похож.

— Рэнд? — уточнил Вайд.

— Да кто ж их разберет… — задумавшись, Брокк с трудом припомнил наружность парня и ответил: — Рэнд, пожалуй. Холеный такой – говорю ж, как девка, с патлами. Лив, говорит, с тобой не пойдет, у меня останется. И добавил, гниль такая, кошель… за дочку мою! За Ливви! — повысил голос Лэндвик и посмотрел на внимательного слушающего стражника с непониманием. — Это как так, Вайд? Это так у них принято?

На этот вопрос Тмерри отвечать не стал и задал вопрос:

— А вы что, Брокк?

— Я схватил его за плечи и отшвырнул, а сам внутрь и за дочкой пошел, а она затаилась. Пока то, се, прибежали другие, оттащили меня. А я и этих раскидал. Потом в экипаже какие-то подъехали, кнутом отходили… Сказали, что еще раз приду – кошкам скормят.

— Каэры, — определил Вайд.

— Каэры, будь они прокляты! А она смотрела, — добавил Брокк. — Видела, как меня бьют, и молчала. Вот так вот. Вырастили.

Обсуждать поведение девицы Вайд не стал, его интересовало другое.

— «Зятек», значит, светловолосый и худой? А его дружки, пришедшие на помощь, каковы? Экипаж вы запомнили?

— А если и запомнил, то что? — прищурился Брокк. — Да меня первого в темницу упрячут за то, что к этому щенку патлатому ломился. Они такой ор поднимут… Сам все знаешь. А Ливви… пуще всего мне это ужасно. Одну дочку попортили, другая и сама рада, а я ничего сделать не могу. Ты говоришь, жена ждет… а как я к Гриди приду? Что скажу?

— Правду скажете, — невозмутимо ответил Вайд.

— Нет, — качнул головой Брокк, — не пойду. Гадко таким идти.

— Вы здесь уснете рано или поздно, а она нет. Да и разговор у меня к вам серьезный, не просто так искал.

— Чего еще? — устало произнес Лэндвик.

— Воды принесу, умоетесь, и по пути домой потолкуем.

Брокк взглянул на мужчину скептически и даже с некоторым вызовом: мол, ты так уверен, что можешь командовать, голубчик?

— Я пообещал, что вас приведу, и я приведу, — тихо сказал Вайд. — Если надо, потащу пьяного и упирающегося.

— Почему? — удивился Брокк.

— Сказал же – пообещал, — ответил капитан, хорошо помнящий, как Лэндвики помогали им с матерью в тяжкие времена: то дровишек в лютую зиму подкинут, то хлеба дадут, хотя и сами тогда еще на ноги крепко не встали. — Кровь не идет?

— Нет, — ответил Лэндвик.

Спустя полчаса умытый, переодетый и шатающийся Брокк шагал в компании капитана Вайда Тмерри домой; Лэндвику на улице стало получше, но и хуже – хмель хоть как-то притуплял паршивости этого дня.

— Ливви ваша не пропадет, девушка она хитрая, — сказал Вайд. — Замуж за рэнда ей, конечно, не светит, но если подарков накопит и денег, то с приданым мужа найдет. А может, этот рэнд сам найдет, кому ее сбыть.

Брокк только зубами заскрипел.

— А вот Эва… — продолжил капитан.

— Что Эва? — Лэндвик остановился.

— Она могла поскользнуться, удариться и упасть. А могла и получить по голове.

— Ты это… ты что? — проговорил растерянно Брокк, став в этот момент очень похожим на свою жену.

— Брокк, я не хочу вас пугать, но это может быть не случайность.

— Но кто мог? — выдавил Лэндвик. — И зачем?

— Не знаю, но глядите за Эвой в оба. Женщинам лучше вообще не разгуливать одним по улицам – это я вам как бывший патрульный говорю.

«За что мне это все?» — подумал Брокк, протрезвев окончательно.

Брокк заболел. Помяли его знатно, но что такое подпорченная шкура по сравнению с позором, накрывшим семью? Он что-то ел, как-то спал, но жена не могла расшевелить его, обычно деловитого и энергичного, и с ужасом смотрела, как с родного лица сползают краски, а глаза западают. Мужчина ни к чему не проявлял интереса, просиживал-пролеживал дни и почти не разговаривал с домочадцами.

Гриди тоже было несладко, но она унынию не поддавалась, взяла на себя все заботы и заодно Еву занимала. О Ливви она совсем не упоминала, словно и не было никогда у нее средней дочери, но как только по улице проезжала повозка или слышалось фырканье лошадей, или просто кто-то проходил мимо их дома, она замирала и непроизвольно поворачивала голову в сторону окон.

А вдруг она? Вдруг блудная дочь все поняла и вернулась?

Но Ливви не возвращалась.

Когда запасы продуктов стали таять, Гриди собралась на рынок, и Ева, чувствующая себя в доме Лэндвиков как в темнице, попросилась с ней.

— Нет! — отказала Гриди. — Хочешь отца расстроить?

— Нет, мама, что ты, — Ева приняла огорченный вид, — просто мне хочется подышать воздухом, пройтись. От безделья я уже начинаю сходить с ума.

На самом деле девушка не бездельничала: она запоминала, как Гриди управляется по дому, особенно на кухне. Как разжигать очаг и поддерживать огонь, она разобралась, как вешать чайник на крючок и ставить посуду на огонь, чтобы не обжечься, тоже, более-менее запомнила, где что лежит, но в мелочах ошибалась, и Гриди тогда восклицала недоуменно:

— Да что с тобой? Ты словно вчера родилась!

Ева замирала, уверенная, что вот сейчас-то ее точно раскроют, но Гриди подходила к дочери и просила прощения, а потом разъясняла, что именно она сделала не так. В общем, это был стресс в закрытом пространстве, а Еве захотелось стресса в открытом пространстве.

Гриди сдалась, и они с Евой спозаранку вышли из дому с корзинами. Путь женщин лежал к рынку, расположенному на Южной площади, где продают в основном рыбу: свежую, выловленную до рассвета, а также засоленную, сушеную, копченую и всяческие дары Западного моря.

На рынок Гриди вопреки обыкновению не принарядилась, а пошла в неприметном платье, да и чепчик попроще надела, чтобы внимания не привлекать. Ева оделась примерно так же неприметно – у нее и выбора не было, ведь Эва предпочитала быть невидимкой. Повязав на голову косынку и скрыв рыжие волосы, она превратилась в создание такого же с виду возраста, как и Гриди. Но внутри-то Ева была молодой и тянулась к этому новому для себя миру со всей жаждой и интересом туристки, и глаза ее горели. Вот только Гриди торопилась, лицо прятала, поэтому девушка не могла толком смотреть на то, что ее интересует. Они быстро спустились к рынку, затерявшись в толпе горожанок, обошли прилавки, на которых вывалили корзины со свежей рыбой, и свернули туда, где продают овощи.

Сначала Еву поразил запах – рыбой не пахло, рыбой воняло, но вскоре она притерпелась и начала с интересом оценивать ассортимент товаров. Помимо рыбы, продавали еще и овощи: морковь, капусту, свежую и квашеную, свеклу, лук и чеснок, и травы, из которых девушка признала лишь петрушку и мяту.

И никакой картошки… Ева подумала о запеченных ломтиках картофеля по-деревенски, вспомнила изумительную хрусткость чипсов, пышность сливочного пюре и почувствовала, как прибывает слюна во рту.

Как жить без картошки? О, ужас, она этого не вытерпит!

Какая-то розовощекая девица заорала совсем рядом:

— Перец! Заморский перец! Корица! Имбирь!

Ева аж поморщилась от ее криков и выдохнула, когда они отошли. В этот утренний час на рынке было многолюдно, и горожане – по большей части женщины разных возрастов – толкались и перебранивались, когда сталкивались у популярных прилавков.

Гриди купила моркови, капусты, бобов и немного зелени, особо не присматриваясь к товару, и повела дочь домой. Тут, на рынке, ее знают, но не так уж, чтобы каждый здоровался, и она надеялась, что и в пекарне никто не обратится к ней и не спросит, как она поживает. Потому что отвечать не этот вопрос она не желает…

В пекарне по счастью тоже знакомых не оказалось: быстро купив хлеба, Гриди чуть ли не побежала к дому, при этом таща за собой Еву. Девушка отлично понимала, чем вызвана такая спешка, поэтому вопросов не задавала – ей было даже забавно представлять, что они не на рынок сходили, а в опасной авантюре поучаствовали. Улицы, дорога, закоулок – и вот выход к дому.

Гриди выдохнула, обнадеженная… и остановилась.

У их дома стояла повозка, запряженная уставшей лошадью; на передке сидел белобрысый прыщавый парень и вдохновенно ковырялся в носу. А у закрытых дверей их дома стоял сам Летард Ханкин, глава гильдии поваров… Гриди окаменела; женское чутье безошибочно сообщило ей, что дела плохи.

Ханкин – человек пренеприятный; он поднялся очень быстро и все надеется купить грамоту рэнда, чтобы зваться благородным. Одевается он так, словно уже рэнд, имеет привычку смотреть на человека свысока и разъезжает по городу в наемном экипаже. Но не сегодня: сегодня повозка. Странно это…

Ханкин, словно почувствовав, что на него смотрят, обернулся и посмотрел прямо на женщин. И тут же повелительно рукой махнул: сюда.

— Ох, Мира Милостивая, — выдохнула шепотом Гриди и повела за собой Еву.

Ева спросила:

— Кто этот человек?

— Глава нашей поварской гильдии.

— Что ему нужно?

— Хотела бы я знать…

Они подошли к Ханкину, и тот вышел им навстречу. Ева посмотрела на него: одет нарядно, но без кружев – только знати положено, остатки волосы зачесаны, чтобы скрыть лысину, лицо лоснящееся, губы толстые. Неприятный тип, и живот выпирает некрасиво. Брокк, например, тоже пузатый, но у него пузо, соразмерное телу, приятное какое-то.

— Наконец! — бросил раздраженно Ханкин. — Где твой муж? Почему я должен разыскивать его по городу?

— Он захворал, — пискнула Гриди: перед власть имущими она всегда робеет, а глава гильдии – это глава гильдии.

— Захворал? Как же! Проучили его каэры; знаю я, рассказали. Какой позор! Мне сегодня по милости твоего муженька такую выволочку устроили! Напасть на каэра! Да как он посмел? Где он? Где этот болван отлеживается? Я устал уже колотить в двери!

— Он… ем-му… — заикаясь, выговорила побледневшая Гриди.

— Где он? — рявкнул Ханкин. — Хотя ладно, пусть остается там, где прячется: не хочу видеть его наглую рожу. Передай, что в гильдии он больше не состоит.

— Как? — пролепетала бедная Лэндвик.

— Брошь пусть сдаст, а вывеску снимет, и сегодня же. Готовить ему запрещено теперь, так и скажи.

Бросив лишенный всякого сочувствия взгляд на Гриди, Ханкин пошел к повозке. Гриди вдруг опустила корзину и бросилась за ним.

— Господин Ханкин! Пожалуйста, сжальтесь над нами! Муж мой ни на кого не нападал, это на него напали! У нас дочь ук…

— Ничего не желаю слышать!

Гриди всхлипнула и закрыла лицо руками. Ева тоже корзинку оставила, подошла к женщине и, обняв, сказала Ханкину, уже усаживающемуся в повозку:

— Богиня все видит.

Голосок у Эвы Лэндвик тихонький, слабенький, как шелест опавших листьев… был. Глава гильдии обернулся и посмотрел на костлявую тетку в косынке, которая почему-то уставилась на него чуть ли не со злобой.

— Ты еще кто такая?

— Я – дочь Брокка Лэндвика, — отчеканила Ева, — и помощница самой Рагенильды-жрицы. Надеюсь, вы не поступили с моим отцом несправедливо, иначе будете наказаны. Богиня видит все.

«Полоумная какая-то», — подумал Ханкин и велел мальчишке-вознице трогаться.

А самого почему-то пробрало. Неужто эта уродка и впрямь жрица?