Эва, дочь трактирщика

Глава 16

Взять на работу еще двоих Лэндвиков Рингер счел не таким уж затруднительным и затратным делом; более того, его успокоило, что Брокк задумал притащить в «Перец» кое-кого из своей родни – это значит, что смываться он не собирается. И когда Лэндвик привел в трактир темноволосого молодого человека, Рингер узнал его и сразу припомнил, что случилось в ночь ярмарки.

Симон тоже Рингера узнал, но рядом с дядей трусил не так очевидно, как рядом с Эвой, поэтому даже немного приподнял мягкий, чисто выбритый подбородок.

— Племянник мой, Симон, — представил его Брокк. — Так-то он подмастерье в лавке купца Элиаса, но много там не заработаешь, а у нас сам знаешь, как дела идут.

— А я знаю его, — протянул Рингер, — этот молодчик правила Спуска нарушил, и наши его спугнули. Бежал так, что пятки сверкали.

Симон выдавил:

— Мы не хотели неприятностей, господин.

— Ну, раз не хотели, какие проблемы, — хмыкнул Рингер и взглянул на мрачного Брокка. — Так это дочка твоя была с ним, да? — произнес он нарочито удивленно. — Надо же. Нехорошо вышло. Извиниться бы надо перед ней, а то напугалась, наверное.

— Я передам ей, что ты извинился, — чуть ли не прорычал Брокк, сверля управляющего взглядом.

— Никто плохого не хотел, — повторил Симон.

— Да, конечно, — согласился Рингер. — Но все-таки я бы лучше перед ней лично извинился.

— Нет, — уже по-настоящему прорычал Брокк.

— Ладно, — сказал управляющий и, откинувшись на спинке стула, оглядел еще раз Симона Лэндвика. — Кто таков, что умеешь?

— Мой отец был управляющим в трактире «Пестрый кот», и я помогал ему с закупками, вел расчеты.

— Значит, читать и писать умеешь?

— Конечно.

— Тогда ты пригодишься мне. Пока будешь мелкие поручения выполнять, потом, если покажешь себя хорошо, научу тебя остальному. Но попробуешь меня обмануть, покатишься по Спуску. Это понятно?

Симон кивнул: «покатиться по Спуску» в портовом районе может значить и уйти в загул, и уйти на тот свет.

— А плата? — буркнул Брокк.

— Будет зависеть от его сообразительности. Ну, идем, Симон, — усмехнулся Рингер и поднялся из-за стола, — покажу тебе трактир. А ты, Брокк, отправляйся на кухню, проверь, что там с заготовками.

Когда повар ушел, Рингер протянул руку, пощупал ткань куртки, что на Симоне, и проговорил:

— Вот что, парень. Если хочешь здесь работать, то будешь делать все, что я скажу, и безо всяких споров. И первое твое задание – это привести сюда дочку Брокка.

— Зачем? — спросил Симон.

— А что ты так напугался? — улыбнулся Рингер. — Я просто хочу перед ней извиниться. Я в тот вечер был ужасно не вежливым.

— Но она никуда не ходит, всегда дома с матерью, и…

— Что я сказал? — прервал Лэндвика управляющий. — Слушать меня и не врать. Приведи ее сюда.

Это прозвучало как приказ, и Симон не посмел ослушаться, потому что с молоком матери впитал, что ни в коем случае нельзя возражать людям родовитым и людям уличным: и те, и другие могут тебя уничтожить.

У Симона были мысли обсудить это с матерью или даже предупредить дядю, но он так и не осмелился. Понимая, что Рингер хочет увидеть Эву вовсе не для того, чтобы извиниться, молодой человек весь извелся: ему не хотелось подставлять кузину, но в то же время он считал, что полезно будет проучить ее, чтобы стала такой, как прежде, забитой и знающей свое женское место. На следующий же день Симон направился в дом дяди, якобы чтобы поблагодарить Эву за хороший совет и полученную работу, и предложил кузине прогуляться. Гриди отпустила дочь спокойно, разве что попросила их вернуться к ужину – как раз будут готовы пироги.

— Может, тебе нужно сходить в аптекарскую лавку? — предложил Симон, когда они достаточно отошли от дома. — В благодарность за то, что посоветовала отцу пристроить меня на работу, я хочу купить тебе что-нибудь.

Ева бы с радостью воспользовалась этим предложением, но понимала, что экзотический лысый аптекарь имеет на нее виды. Нет, он, конечно, очень даже ничего и пофлиртовать с таким захватывающе, но… он пугает. Есть в нем что-то необъяснимо другое, странное…

— Нет, — ответила девушка после размышлений, — в аптеку не нужно. Лучше своди меня в «Перец».

Симон вздрогнул: он сто раз уже продумал, что сказать, чтобы заставить ее сходить туда, а она сама хочет!

— И не надо так на меня смотреть, — усмехнулась Ева, — мне ужасно интересно поглядеть на это место, но отец никогда меня туда не пустит, а если узнает, что я туда собралась, и вовсе выпороть может. Я платок повяжу, чтобы никто не приметил меня из-за волос, а ты меня сводишь как подружку. У тебя же есть подружки?

— Нет… да… — растерянно булькнул Симон.

— Ну, так что, сводишь? Мы быстро – туда и обратно.

— А если нас увидят? Узнают?

— Если я волосы спрячу, никто меня не узнает, а ты там работаешь, так что никаких вопросов. Ну же, Симон, помоги мне как брат!

— Разве тебе откажешь? — вспотев, ответил мужчина.

Когда они зашли в общий зал «Перца», народу там было мало – лишь несколько человек сидели за столом в лучшей затененной части, и там же была подавальщица. Ева бы и не обратила внимания на этих самых людей, если бы рядом с ними не сидела на полу пятнистая кошка размером с собаку, грызущая кусок мяса. А раз так, за столом либо каэры, либо капитан Портового района Вайд Тмерри, потому что иным горожанам держать запрещено…

— Стража, — шепнула Ева.

— Вон и Тмерри, — кивнул Симон.

Да, это был Тмерри. Он сидел спинной к ним, и свой плащ повесил прямо на спинку стула. Одет мужчина был в этот раз так, как ему подобает по статусу – на нем были синий с серебром камзол, хорошие штаны и ботинки.

Симон тоже был раздосадован: если Тмерри их увидит, точно прицепится. Взяв Еву под руку, он повел ее к лестнице на второй этаж. Поднявшись на несколько ступенек, чтобы их уже нельзя было разглядеть из зала, молодой человек проговорил, не скрывая волнения:

— Я не знаю, что делать. Там в зале Тмерри, а Рингер, он…

— Что я?

Упомянутый как раз вышел из своего кабинета и встал у лестницы. Симон побледнел, а Ева посмотрела на управляющего без страха, но внимательно. Рингер же расплылся в улыбке.

— Кого я вижу! — проговорил он. — Дочь Брокка Лэндвика!

— Мы… мы лишь... — промямлил Симон.

— Доброго дня, — сказала Ева и улыбнулась. — А мы вот зашли к вам посмотреть, что да как.

— И как? — поинтересовался управляющий.

— О, тут нужен внимательный осмотр, но мне и того, что мельком увидела, хватило, чтобы понять, что вкус у вас хороший и место симпатичное.

— А зачем мельком? Симон и обстоятельно показать может. Правда, Симон?

Последний кивнул.

— Отец рассердится, если увидит меня здесь, поэтому мы крадемся как мышки, — пояснила Ева.

— Тогда, может, у меня в кабинете спрячетесь? Заодно потолкуем о салатах.

— Прекрасная идея!

Кабинет у Рингера оказался просторный, чистый, не вонючий – здесь проветривают и убираются. Ева отметила, что на каждой стене тканевые панели, причем не простенькие, как принято в Ренсе, а яркие, жизнерадостные – и никакой пыли.

— Из Атрии, — пояснил хозяин кабинета, заметив интерес девушки. — Сядьте.

Молодые люди заняли два стула: Симон молился про себя, чтобы не случилось ничего плохого, а Ева отмечала, какая здесь мебель и где что стоит. Мебель ей понравилась: домой бы тоже эти два невысоких шкафа темного дерева.

Рингер же глядел на Еву. Тогда, ночью, он и внимания-то на ее лицо особо не обратил, а сейчас, при дневном свете, ясно видно, что она молода и очень даже симпатична. В такой никак не признать ни жалкую жертву, ни храмовую трудницу, которых расписали ему осведомители. Она скорее похожа на каэрину, только нос не задирает и платье простое. Вот Рингер и решил заговорить с ней уважительно:

— Я был груб с вами в нашу первую встречу, — начал он.

— Да, были, — сказала Ева. — Но я зла не держу. Понимаю: закон улицы.

— Закон Спуска, — поправил управляющий. — Надеюсь, все недоразумения в прошлом.

— Конечно.

— Я Рингер, управляющий.

— Эва Лэндвик, приятно познакомиться, — улыбнулась девушка.

— Брокк говорит, это вы придумываете блюда.

— Да, я придумываю, а отец воплощает.

— Хорошо придумываете.

— Я долгое время служила в храме и изучала искусство медицины, а медицина и кулинария иногда в некотором смысле переплетаются. Так и не став жрицей, я решила использовать свои знания о травах и питании на кухне.

Рингер понял не все, что она сказала, но кивнул на всю эту заумь.

— Я вижу, вы умная женщина. Почему же вы не стали жрицей?

— Кое-кто счел, что я не подхожу для служения Мире Милостивой из-за некоторых внешних дефектов.

— Какая несправедливость, — покачал головой Рингер и сочувственно языком цокнул.

— Таков, видно, мой путь, но я не унываю.

— Уныние – грех, так что вы все делаете правильно.

Неожиданно мирному и приятному разговору больше всего удивлялся молчащий Симон. Он хоть и работает в «Перце» совсем ничего, но сразу понял, как Рингер жесток, жаден и груб: его здесь боятся. А с Эвой он так и щебечет, да и она, к слову, словно вообще страха лишена и не понимает, где находится и с кем говорит.

— Без вашей помощи нам с отцом негде было бы развернуться, — сказала она. — Да и Симона вы приняли. Я уверена, нашими совместными стараниями трактир будет процветать. А там – кто знает? – можно будет открыть еще одно заведение, но уже на другой улице, куда каэрам будет не зазорно приходить.

— Так вот вы чего хотите, — хмыкнул Рингер. — Смелые мечты, ничего не скажешь.

— Если мечтать, то смело. Согласны?

— Вы с отцом раз уже провалились, а теперь думаете выйти за границы Спуска. Мечта не смелая, а невозможная.

— Первый блин всегда комом. Зато теперь у нас есть опыт и новые идеи. А за Спуск нужно выходить, потому что здесь все же не место для каэров. А там, где каэры, там деньги.

— Не знал, что жрицы думают о деньгах.

— Именно в храме меня научили ценить деньги. К тому же я всего лишь мечтаю… пока что самое важное для нашей семьи – стабильная работа. Кстати, господин Рингер. Помните, как раздавили мои пирожки? А они вкусные были.

— Правда вкусные?

— Очень! И с перчиком. Понимаете? Хорошо было бы подавать в заведении под названием «Перец» перченые пирожки с рубленым мясом и бульоном. Или продавать их на Спуске и заодно приглашать к нам в «Перец». Насчет утренней выпечки для гостей, желающих позавтракать, у меня тоже есть идеи. Готовы выслушать?

Рингер кивнул. Бесплатные идеи – что может быть лучше?

Загрузив Рингера предложениями, Эва сказала, что ее ждет мать, и собралась домой. Она попросила управляющего вывести ее из трактира так, чтобы она осталась незамеченной, и не говорить отцу об этом визите, и тот согласился: да, лучше Брокку не знать. Его дело – готовить, а остальное… об остальном они подумают сами.

Рингер лично проводил Эву с Симоном, вывел через маленькую дверь, выходящую на задний двор.

— Я не думал, что жрицы такие, — напоследок сказал мужчина Еве.

— Жрицы разные, — отозвалась она. — Я к вам как-нибудь зайду еще.

— Буду ждать.

На этом «деловая встреча» была завершена, и Ева выдохнула: она устала во время этого разговора, хотя и не подавала вида. И домой бы вернуться поскорее, а то Гриди и так уже сильно нервная.

— Я тоже не знал, что жрицы такие, — сказал Симон.

Ева только улыбнулась.

Они вышли к другому выходу, неприметному, около сарая, где обычно останавливается со стороны улицы повозка водовоза. В этот же раз у выхода никакого водовоза и его повозки не обнаружилось, зато Симон с Евой увидели пару. Это был стражник… нет, капитан стражи в синем приметном камзоле, с длинным серебристым плащом, и подавальщица. Они целовались: глубоко, неторопливо, бесстыдно. Руки капитана блуждали по спине и попе подавальщице, а сама подавальщица запустила руки в кудри мужчины.

Это привычная сцена для такого места, особенно вечером. Всего лишь стражник целуется с подавальщицей – что тут такого?

Симон хмыкнул, а вот Ева процедила:

— Идем отсюда.

Хорошее настроение от удачной встречи с Рингером было испорчено.

Обижать нового повара Рингер не стал, и когда тот попросил пару-тройку дней, чтобы к родне съездить, отпустил его. Сначала Брокк один хотел съездить, но, поразмыслив, решил и жену с дочкой взять, чтобы проветрились и повидали своих. Оставив дом на попечении Симона, они пришли ранним утром на Южную площадь и купили места в дилижансе; Гриди набрала с собой всякого, чтобы порадовать родичей гостинцами, так что с собой они взяли две больших сумки, за которые возничий потребовал отдельной платы. Когда все места были заняты, дилижанс тронулся к выезду из города.

Ева куталась в платок, беспрестанно зевала и мучилась легкой тошнотой от недосыпа – тяжело ей, истинной сове, просыпаться в такую рань. Вместо того чтобы изучать город в той части, где не была, она склонилась к отцу, прикрыла глаза, да так и задремала. Разбудили ее родители во время одной из остановок в какой-то деревушке. Протерев глаза и зевнув, Ева сошла с дилижанса, наведалась с матерью к отхожему месту, а потом Лэндвики, встав неподалеку от дилижанса, подкрепились пирожками и выпили остывшего крепкого чая из небольшой баклажки.

Некоторые пассажиры сошли, кто-то занял освободившиеся места, и дилижанс продолжил путь. Вскоре остались позади милые фахверковые дома, цветущие сады при них, гурты коров и отары овец. Дорога свернула к северу, и пейзаж сменился на ветреную каменистую равнину – начались земли барона Фрера. Единственный сын барона был в числе тех, кто когда-то натравил на Эву кошку. Да и баронство это входит в графство каэра Эркинга, чей сын тоже участвовал в нападении на Эву. Так что как ни крути, а родная деревенька Гриди – Хосенбрук – собственность всех этих баронов-графов, и при встрече им надо выдавать поклоны…

Невеселые, в общем, витали мысли в головах старших Лэндвиков, но сама Ева чувствовала себя прекрасно: она и выспалась, и поела, и теперь путь, хоть и далеко не живописный, вызывал у нее интерес. Сколль, трактиры, салаты – это интересно, но как же приятно сменить обстановку, увидеть хоть еще немного этого мира!

Дилижанс, запряженный четверкой резвых молодых лошадей, прибыл в деревню Хосенбрук ровно к обеду, когда пассажиры проголодались. Те, кому предстояло продолжить путь, сошли, чтобы размяться, справить нужду и перекусить; новые пассажиры подошли к возничему, чтобы купить места до следующих деревень, а Лэндвики, захватив сумки, пошли вглубь деревни – там, в самом конце, стоит дом Бломов, родственников Гриди.

Хосенбрук – деревня не большая и не маленькая по меркам Ренса: около восьмидесяти дворов, и потому дилижансы сюда ходят регулярно. Ева отметила, насколько чище и слаще здешний воздух, несмотря на присутствующие запахи дыма и навоза. А дома местных в большинстве своем каменные, побеленные, с выкрашенными в разные цвета ставнями.

Деревенские поглядывали на приезжих с интересом; кое-кто кивал Гриди. Сама Гриди так и сияла – еще бы, родная деревня! Разрумянившаяся, с блестящими глазами, она стала выглядеть моложе и так и рвалась вперед.

— Ну, быстрее! — подгоняла она мужа. — Что тащишься? Мы от старости помрем, пока дойдем! Это же надо быть таким медлительным!

— Да лети уж одна, ласточка моя, — улыбнулся Брокк.

И Гриди «полетела» – насколько позволял ее солидный статус матери и жены. Когда показался дом Бломов, один из самых маленьких на улице, женщина остановилась, а с лавки перед соседним двором вспорхнула тоненькая темноволосая девушка.

— Мама!

— Кисстен, детка моя!

Девушка подлетела к матери, обняла ее крепко, а потом расцеловала и начала радоваться-возмущаться:

— Что вы так долго? Я вся извелась! Так хотела на ярмарку поспеть, а вы… эх! Пришлось тут темный тин встречать! А бабушке-то снадобье от костей привезли?

— Девочка моя, похудела-то как, почернела, — в свою очередь радовалась-возмущалась Гриди, щупая плечи и впрямь вытянувшейся и загоревшей дочери.

— Почернела, да, а как не почернеть, когда на огород только и гонят, с подружками прогуляться некогда!

— Затрудили тебя, мой котеночек? — пожалела девушку Гриди. — Ну, ничего, домой приедем, отдохнешь.

Тут Кисстен заметила отца с сестрой и глазам своим не поверила.

Эва приехала! Эва!

Но ведь она же никогда не покидает храм, а тут… Юное сердечко Кисстен встрепенулось, и она даже не поприветствовала отца, когда тот подошел. Брокк, опустив сумки, руки в стороны развел, и только тогда девушка подошла к нему и обняла.

— Отец, что так долго? — уж совсем без возмущения спросила она. — Случилось что-то?

Брокк, отстранившись, указал на Еву, которая стояла в некотором отдалении:

— Вот, сестру твою привезли. Давно она в Хосенбруке не была.

Кисстен решила, что обязательно получит ответы на свои вопросы потом, шагнула к Эве, обняла тоже, и поприветствовала:

— Здравствуй, сестра. Тебя отпустили из храма?

— Сама отпустилась, — весело ответила Ева.

Кисстен снова показалось, что ее обманывают глаза. Эва изменилась – в первую очередь помолодела. Морщины у ее рта стерлись, залом между бровей пропал, кожа лица стала намного лучше и белее, но больше всего изменились глаза. Они все так же напоминали цветом листья резеды, но теперь их цвет казался выразительнее за счет потемневших ресниц и четко обозначившихся бровей.

— Эва, ты покрасила ресницы и брови? — удивленно шепнула Кисстен.

— И волосы, — добавила Ева. — Нравится?

Кисстен кивнула, продолжая разглядывать сестру. А одета-то как! Платок вон какой на плечах, платье, ботиночки… Но почему она одета так и почему приехала?

Ева в свою очередь изучила сестру. Кисстен оказалась симпатичным сплавом черт и красок отца и матери: смуглая, черноволосая, с голубыми глазами, среднего роста. Личико нежное, чуток подпорченное подростковыми прыщами на подбородке и лбу, взгляд еще полудетский, а голос переливчатый и звонкий, как у птички.

Симпатия была мгновенной: Ева прямо сейчас на этом самом месте могла бы поклясться, что Кисстен Лэндвик такая же порядочная, добрая и эмоциональная, как и ее родители.

Брокк с Гриди тоже заметили, как сестры смотрят друг на друга, и на душе у обоих потеплело.