Марк плотно придвинул свой стул к Фросиному, взял в руки ладони любимой женщины и покрыл их поцелуями:
— Фросик, так не хотелось нарушать нашу любовную идиллию, но всё же придётся поговорить и о серьёзных делах.
Скажи, ты связывалась с подругой в Сибири, если она сейчас появится в Москве с чемоданами мехов и её повяжут, нам с тобой и ей крышка.
— Марик, я уже целый месяц не могу до неё дозвониться, ведь телефон находится только в магазине, где она работает, а с той дырой не так просто связаться.
Её дочь Лидочка переехала на свою новую квартиру и телефона у неё пока нет, хотя, конечно, я могу позвонить её свекрови.
Странно, конечно, но Аглайка раньше никогда так надолго не исчезала из моего поля зрения, ведь уже три месяца прошло, как она уехала из Москвы в Таёжный, а последний мне звонок от неё был на восьмое марта, что-то неспокойно становится на душе.
Ты не волнуйся, уже завтра я дозвонюсь или Наташке в Сосновск или у родственничков мужа Лиды узнаю её новый адрес и всё улажу.
Последние события меня буквально выбили из привычной колеи и я упустила твоё предупреждение или не придала ему большого значения, а в нашем положении этого позволять себе никак нельзя.
— Всё, Фросенька, проехали, я знаю, ты умничка, что на тебя можно положиться, это я сам виноват, что не заострил, как сегодня на этом твоё внимание.
И ещё, скажи, твои бабки надёжно упрятаны?
Хорошо было бы, если бы ты их раскидала по нескольким укромным местам, у ищеек нюх ещё тот.
— Вот, это озадачил, у меня всё лежит в одном месте и уже очень давно, ещё со времён жизни в Поставах.
— Фросенька, ты ведь не дура, а сейчас я тебя не узнаю, большей глупости и придумать нельзя.
Я ведь сейчас сразу догадался, что всё хранится в том старом кресле, что стоит в зале, как чирей на ровном месте.
Обэхаэсэсники сразу обратят внимание на не соответствие в мебели — югославский дорогущий гарнитур и рядом допотопное старое кресло.
Это ты мне можешь втюхивать про антиквариат, а они его по досточкам разберут, у них опыт сохранился ещё со времён революции.
— Да, Маричек, ты мне головной боли добавил, может что-то подскажешь.
— Нет, я не должен знать, где твои деньги и прочее, а вдруг у меня начнут, как ты выразилась, рвать ногти, а я же не железный, я всего лишь человек.
— Ладно, Маричек, буду думать, добавил ты мне забот, у меня сейчас такое чувство, что мне эти деньги было легче получить, чем теперь куда-то спрятать.
— Ничего, покумекаешь малость и решишь эту проблему, сама говорила, что не такие решала.
Так, время неумолимо, пора нам моя соблазнительница уже на сегодня расставаться.
— Уже, я на тебя даже не насмотрелась.
Давай, как-нибудь заберёмся на мою дачу и три дня не будем оттуда вылезать.
Я обцелую каждую твою клеточку тела, надышусь тобой на сто лет вперёд и тогда можешь уезжать.
— Милый Фросик, я тоже этого хочу, мне твоя идея нравится, но дай мне немного времени, чтобы вокруг меня немного улеглись события, мне самому эта ****ская ситуация осточертела до тошноты.
Фрося удивлённо смотрела на мужчину — никогда она ещё не слышала от него такой злобы в голосе и мата.
Сама она иногда позволяла себе крепкое словечко, но Марк всегда журил её за это, говоря ей, что в русском языке и без мата слов хватает.
Прежде, чем выйти из приютившего их дома, они у самых уже дверей крепко обнялись и слились в долгом нежном поцелуе.
Губы Фроси вбирали в себя жар любимого мужчины, а по щекам её текли горькие слёзы и ей показалось, что они смешивались со слезами Марка.