Фрося. Часть 4

Глава 81

В ту ночь Фрося долго не могла уснуть, душу разрывали противоречивые чувства — с одной стороны она была довольна, что угроза, скорей всего, миновала и теперь милиция вряд ли обнаружит на даче крупные суммы денег, валюту и украшения, но с другой, ей было безумно жаль этого райского уголка, где она последние двенадцать лет, с таким удовольствием в летнюю пору проводила выходные, отводя душу работой на приусадебном участке, ведь, как не крутись, а жилка крестьянская в ней жила до сих пор.

Последние четыре года она являлась там полноценной хозяйкой и многое было уже оформлено по её вкусу.

Что обозначают эти кранты, до неё дошло и отозвалось болью в душе.

Она понимала, что это было необходимо и, что любимого домика уже не существует.

Всю неделю шёл дождь, на допросы не вызывали и время в камере тянулось до жути монотонно и медленно.

В выходные дни даже в их камеру сквозь за решетчатое окошко под потолком пробились солнечные лучики и уже в понедельник с самого утра за ней пришли конвоиры.

Они надели на руки Фроси наручники и вывели во двор тюрьмы, где её поджидал воронок со следственной группой.

Фрося думала, что её повезут на дачу, но ошиблась, машина подкатила к её дому, где она заметила стоящего возле подъезда сына с ключами в руках.

Сердце забилось в груди у матери сполошенной птицей, ведь уже больше двух месяцев она не видела своего мальчика, а сейчас она предстанет пред ним с незажившим до конца лицом и в наручниках.

Мать и сын бросились на встречу друг другу, желая упасть в объятия, но бдительные сопровождающие сотрудники ОБХСС не позволили им сблизиться.

Один из прибывших с ней милиционеров забрал у Сёмки ключи и вся группа следователей зашла в гараж.

Их глазам предстали стоящие рядом её любимый жигуль и Ява Сёмки.

Майор присвистнул:

— А, что ребята, не хило живут в нашей стране матери-одиночки, пацану ещё нет восемнадцати, а он уже рассекает на таком мотоцикле.

Мой уже с армии пришёл, а мы чуть не чуть смогли только на Вятку расстараться.

Фрося мгновенно отреагировала на слова её следователя, в голосе которого явно прослеживалась плохо скрываемая зависть:

— Гражданин следователь, мой сын, между прочим, получает государственную стипендию члена сборной Советского Союза, а это, как никак, четыреста рублей.

— Помолчите, у вас никто ещё пока ни о чём не спрашивал, но если хотите добровольно указать, где в гараже хранятся ценности, мы вас послушаем.

Женщина, едва скрывая улыбку, замолчала и демонстративно отвернулась от шныряющих по гаражу милиционеров.

Фрося абсолютно не обращала внимания на начавшийся обыск, отлично понимая, что все действия здесь сыщиков обречены на провал, трудно даже объяснить почему, но у неё ни разу даже не возникла мысль, спрятать что-то в гараже.

Пусть ищут, такая у них работа, но ей находиться в непосредственной близости от своего дома было чрезвычайно муторно.

Это же надо было такому случиться, дойти до подобного позора, пришлось нынче предстать пред сыном в роли уголовницы с наручниками на руках, да и соседи могли случайно оказаться рядом во дворе, и увидеть её в этом непотребном виде.

В гараже у Фроси был обустроен подпол, где хранилась на зиму картошка и банки со всякими солениями, вареньями и компотами.

Найдя его, следователи заулыбались, предчувствуя удачу в обнаружении тайника, но после тщательного обыска их ожидало разочарование.

Они скрупулёзно облазили автомобиль, даже сиденья вытащили наружу, но результат оказался нулевым.

Мрачный майор приказал Фросе проследовать обратно в воронок:

— Вы гражданочка, рано торжествуете, всё равно мы вас выведем на чистую воду, поедем на дачу, значит, всё хранится там.

— Гражданин начальник, а кто мою машину опять приведёт в надлежащий вид?

— Гражданочка спекулянтка, когда получим распоряжение о конфискации вашего транспорта, тогда и приведём его в порядок, вам уже вряд ли когда-нибудь придётся шиковать на личном автомобиле.

Фрося вновь устроилась на заднем сиденье воронка между двумя милиционерами.

Она понимала, что торжествовать ещё пока очень рано, что их ожидает на даче трудно было даже представить.

Одно дело — получить маляву от своих блатных, добрых помощников, из которой, если честно, она мало, что поняла, а другое дело, увидеть собственными глазами, да ещё под конвоем опытных сыщиков.

Примерно через час они подъезжали к даче, сердце Фроси сжималось от предчувствия, того кошмара, что предстанет сейчас перед их взглядом, да и страшно было подумать, какая будет реакция воинственно настроенных против неё следователей.

После нескольких подсказок Фроси воронок выехал на улицу, где располагалась дача и уже издали хозяйка поняла, что её дачный домик исчез, ведь раньше ещё за сотню метров в глаза кидалась красная черепичная крыша, но она не появлялась.

Милицейская машина затормозила и внутри неё воцарилось сотрясающее воздух молчание.

На месте дачи валялись одни только головешки.

Сгорел сарайчик, где хранился всякий садовый инвентарь, инструменты и прочие вещи необходимые в подсобном хозяйстве, сгорел туалет, только одиноко торчала посреди этого пожарища обугленная печка, заваленная золой и мусором.

Фрося безусловно ожидала что-то вроде этого, но увиденное, её ошеломило — дача не подлежала восстановлению, она нуждалась в новом строительстве.

Через плечо рядом сидящего милиционера она пыталась разглядеть в каком состоянии находится приусадебный участок, но сделать это из машины было чрезвычайно сложно.

Взгляды всех присутствующих в салоне автомобиля, наконец, оторвались от созерцания пожарища и переместились на Фросю.

Майор последним, наконец, повернулся к хозяйке уже бывшей дачи:

— Гражданка Вайсвассер, как вы объясните произошедшее, может ваш сынок устроил этот спектакль под названием «загорелся Кошкин дом»?

Фрося молчала, не отводя печального взгляда от места, где когда-то был её любимый райский уголок.

Она ещё лёжа бессонными ночами на нарах, думала о том, что подозрение обязательно упадёт на Сёмку и радовалась тому, что, как удачно совпало, ведь он эту неделю был далеко от дома и дачи, пусть теперь разбираются, а она будет молчать.

Все вышли из машины, вывели и Фросю.

Она облокотилась на уцелевший забор, не пожелав приближаться к пожарищу, а издали смотрела на некоторые обугленные деревья — кто его знает, может весной некоторые из них оживут — такими мыслями она отгоняла от себя весь ужас и радость произошедшего.

С не наигранной печалью в глазах Фрося смотрела, как милицейские сапоги и ботинки отшвыривали в сторону мокрые головешки и угли, слушала, как мрачные мужчины прикидывали между собой, когда мог произойти пожар и кто мог его устроить.

Искать было негде и нечего, дача сгорела основательно.

Вокруг печи валялись осколки стекла, треснутая фаянсовая посуда и расплавленные ложки, вилки и миски.

Майор со злостью оторвал от забора штакетину и начал ей копаться в этом обугленном мусоре, но, вскоре, плюнув в сердцах, бросил это занятие и подошёл к остальным, стоявшим вместе с Фросей возле машины.

Сбегавший за это время к ближайшим соседямодин один из милиционеров, вернулся с полученными от них сведениями, что пожар приключился ночью с субботы на воскресенье прошлой недели, хозяйки на даче не было, она уже больше недели здесь не появлялась, никого подозрительного рядом не видели, да и особо это было трудно сделать, потому что в эту ночь шёл ливневый дождь.

Соседи в большинстве считали, что в эту погоду могли на дачу проникнуть бесшабашные подростки или пьяницы и случайно устроить пожар, такое иногда бывало в их дачном посёлке.

Они также заверили, что проявили гражданскую сознательность и о случившемся на следующий день сообщили по телефону в надлежащие службы милиции и пожарной охраны.

Раздосадованные милиционеры и с понурым видом Фрося вернулись в тюрьму.