Фрося. Часть 4

Глава 23

Как и предполагал Андрей, длинная тяжёлая дорога протекала в том режиме, каком он раннее обрисовал Фросе.

Действительно, встречного и попутного транспорта было очень мало, но вот полотно трассы доставляло массу неудобств.

Машину кидало и подбрасывало на многочисленных ухабах и рытвинах, к ночи появились наледи и Волгу на них заносило.

Трудно было развить большую скорость, как и поспать свободному водителю, испытывая постоянную тряску.

— Сынок, мы с тобой отобьём все внутренности и расколотим зубы.

— Ах, мамань, я же привычный, когда на вездеходе прём через тайгу, ещё и не такие бывают скачки, а тут встречаются места, где едем, как по бульварному кольцу.

— Да, я же не жалуюсь, просто поспать в таких условиях крайне сложно, хотя я видела, что ты умудрялся прикорнуть.

— Я же тебе сказал, что привычный и ты скоро выбьешься из сил и не будешь замечать великолепия наших дорог.

Фрося резко вдруг поменяла тему, вспомнив, что Андрей ничего не знает о последних важных произошедших событиях.

— А знаешь Андрейка, в эти дни должны Мишу обменять на какого-то чилийского коммуниста и он вскорости, наверное, соединится с Аней.

— Мамань, я рад за них, но попомни моё слово, он и там не угомонится, натуру не переделаешь, а она у него чрезвычайно не уживчивая и скандальная.

Миша везде ищет только негатив, а в Израиле его хоть отбавляй.

— Давай, не будем думать о плохом, Анютка так его ждёт, а Рита обвиняет её в том, что она бросила отца, а сама процветает в жизни.

— Ну, это мне знакомо, я тоже тебя обвинял во всех смертных.

Отец всегда обрывал меня, не давая слова плохого произнести в твой адрес, виня самого себя за ваш разлад с ним.

— И сейчас ты тоже винишь меня за преждевременную смерть Алеся?

— Нет, мама, даже мыслей таких не было.

Я уже давно повзрослел, у самого семейная жизнь протекает через пень колоду и как на всю эту нашу с Настей кутерьму посмотрит подрастающий Алесик, трудно сказать, хотя я делаю всё от меня зависящее, чтоб мы сохраняли хоть видимость семейного благополучия.

— Андрейка, Андрейка, вспомни себя, начиная с нашего приезда в Таёжный, а тем более, когда мы вернулись в Поставы.

— Да, помню я мама, всё я помню и за многое сегодня хотел бы извиниться перед тобой, а нужны ли тебе мои извинения…

— Нет, не нужны, потому что зла никогда не таила, ну, если только в первый момент, готова была растерзать.

— О, нашу встречу в Ленинграде трудно забыть.

Там я проявил себя в лучшем виде, а ты вообще оказалась на высоте.

И мать с сыном покатились со смеху, одновременно вспомнив их злополучную беседу в общежитии института, а ведь с тех пор прошло уже без малого двенадцать лет.

Когда они уже подъезжали к Иркутску, Фрося вдруг сказала сменившему её только что за рулём Андрею:

— А, знаешь, Марк скоро покинет Советский Союз, я с ним вчера уже распрощалась.

— Мамань, не буду плакать или аплодировать, хотя эту твою связь никогда не приветствовал.

Только мне очень не понятно, как это он бросает такую налаженную сытую жизнь, ведь он здесь был бог и царь, и даже герой.

— Всё сынок до поры, до времени, на него сейчас насел ОБХСС и он будет счастлив, если успеет унести ноги.

— Он успеет, в нашей стране садят только тех, кто не может отмазаться и у кого нет связей, а у него их выше совнаркома.

— Хорошо если так, а то у меня за него душа болит.

— Мам, а за себя у тебя не болит?

Я не имею в виду потерю такого лощённого и преуспевающего любовника, а то, что ты была с ним повязана всяким криминалом, и хоть ты мне об этом никогда не рассказывала, но догадаться было не трудно.

Простая уборщица выруливает по Москве на жигулях, одевается лучше, чем Алла Пугачёва, рестораны, театры и все с тобой раскланиваются, даже Брежнев приветственно машет рукой.

— Сынок, я понимаю, что ты иронизируешь, но в твоих словах много правды.

Я, действительно, очень богатая и приметная сейчас в Москве женщина, но ведь это во многом только благодаря тому, что Марк был моим любовником.

— А ты уверена, что после его отъезда, на тебя не навешают все его делишки?

— Нет, не уверена и стараюсь подчистить кое-какие концы.

— Мамань, ты можешь спрятать деньги и затаиться, но органам понадобится козёл отпущения, и они быстро вычислят козу.

— Думаешь, что ты меня пугаешь, нет, я уже давно запуганная, но не за себя, а за Сёмку, ведь он ещё малец, нуждающийся в материнской поддержке и я боюсь испортить ему карьеру.

— Мама, не мне тебя учить и наставлять на путь истинный, всё это я сейчас говорю не для того, чтоб обидеть или унизить, просто я очень и очень боюсь за тебя, в твоём то возрасте и попасть за решётку к уркаганам.

В машине наступила долгая тягостная тишина и уже в пригороде Иркутска Фрося всё же её нарушила:

— Сынок, а знаешь, после наставлений Марка, после твоих обличительных и пугающих слов, я почти уверена, что скамьи подсудимых мне уже не миновать, хотя буду этому всячески сопротивляться.

Дай мне слово, что не бросишь Сёмку, материально он будет запакован, но морально, по всей видимости, будет раздавлен.

— Об этом могла и не просить, и себя ещё не хорони, я сгустил краски только для того, чтоб ты предприняла всё возможное для того, чтобы выйти сухой из этой мутной воды.

Хватит об этом, расскажи лучше мать, что нового у нашего великого партийного деятеля.

— Ах, Андрейка, тут глубокая задница — дома устроил полный домострой, пьёт, гуляет, поколачивает Нину, а недавно заразил её венерической болезнью.

Козёл и есть козёл, не хочу больше о нём говорить.

— У сёмки на тумбочке видел фотку нашей святой Анны в офицерской форме.

Хороша, ничего не скажешь, это явно её призвание, честно, я очень рад за неё, даже ей об этом сам напишу, адрес у Сёмки взял.

Так в разговорах они миновали Сосновск и, свернув с основного тракта, на сколько позволяла проложенная через тайгу дорога, понеслись к Таёжному.