Сергей Фёдорович не обманул надежд Фроси, тринадцатого декабря её выпустили на свободу.
В подвальной комнате забитой ящичками, подписанными инициалами и порядковыми номерами, пожилой милиционер после недолгих поисков нашёл и выдал изъятые при аресте личные вещи.
Она вдела в уши маленькие золотые серёжки с небольшими бриллиантами, на палец вошло как влитое с таким же камешком тоненькое колечко и на руку, первый дорогой подарок Марка, золотые часики.
Работник отдела хранения изъятых при аресте вещей протянул ей кошелёк и попросил пересчитать содержимое.
Фрося не помнила, сколько денег было у неё в кошельке на момент задержания, но насчитала — двести тридцать пять рублей и какая-то мелочь.
Она кивнула служащему, что всё верно и поспешила покинуть мрачное заведение, где она пробыла больше трёх месяцев.
У ворот тюрьмы Фросю встречал Сёмка, одетый в модный овчинный полушубок, справленный ему матерью в прошлом году.
На нём не было головного убора, а на улице в этот момент было не менее двадцати градусов мороза.
Фрося, буквально, задыхалась от этого жгучего свежего воздуха.
От волнения и холода она дрожала, пряча кисти рук в рукава своего уже облезлого свитера из ангорки.
По скрипучему снегу к ней подбежал Сёмка и накинул на плечи одну из её шикарных шуб, а на голову любимый пуховый платок, давнишний подарок от не состоявшегося мужа Семёна Вайсвассера.
Натуральный мех шубы тут же начал согревать тело, а может быть этому в большей мере, сопутствовали объятия с сыном:
— Сыночек, почему ты без шапки, мой мальчик, ты ведь голову простудишь?
— Мамочка не плачь, не плачь миленькая, ведь всё хорошо, мы уже вместе, ты лучше ворчи, ворчи на меня моя миленькая, мне так этого всё это время не хватало.
И он не в силах сдержаться, всхлипнул, как в детстве.
— Сыночек, как тебе не стыдно плакать, ведь тебе сегодня исполнилось восемнадцать лет, ты у меня стал совсем взрослым.
— Мамочка, дороже подарка ко дню рождения у меня в жизни ещё не было и вряд ли будет, мы снова вместе, ты на свободе, ты на свободе…
Мать с сыном не могли оторваться друг от друга, но длинный гудок такси вывел их из эффории встречи.
— Мамочка поехали быстрей домой, это наше такси.
Фрося со страхом переступила порог оставленной ещё в конце августа, запомнившейся разгромленной обыском, квартиры.
Конечно же, ничего не напоминало о том страшном вечере, было чисто, уютно и вкусный запах распространялся из кухни, но чего-то не хватало, и тут до Фроси дошло:
— Сёмка, а где твоя груша? Без неё прихожая теперь кажется пустой.
— Мам, ты ведь её так не любила.
Нет, тут не всё так просто, но выяснение деталей сейчас было неуместным.
А Сёмка уже кричал из кухни:
— Мамуль, я решил, что казённой пищи ты наелась за эти месяцы досыта и поэтому в ресторан не пойдём.
Я сам приготовил для нас праздничный обед, сейчас заценишь.
— Сыночек, я хочу скинуть с себя эти вонючие шмотки, опустить их в мусорное ведро и пол часика поотмокать в ванне. Ты подождёшь?
— Мамочка, что такое пол часа по сравнению с тремя с половиной месяцами?!
Прежде чем пойти в ванную, Фрося быстренько пробежалась по квартире и тут же отметила для себя, что кроме груши, исчезли кресло Вальдемара, и проигрыватель из комнаты сына.
Все вопросы она решила оставить на потом, а сейчас горячая вода, пена и благодатный покой.
После ванной посвежевшая и разомлевшая Фрося зашла в свою спальню и закрыла за собой дверь.
Она скинула халат и осталась стоять обнажённой возле зеркала.
Из него смотрела женщина с печальными потухшими глазами, обозначившиеся морщинки лучиками разбегались в сторону от глаз, чуть поглубже двумя бороздками они пролегли от носа к губам.
Она смотрела на своё тело — боже мой, как она похудела, это конечно неплохо, но не до такой же степени, когда явно выделяются ключицы и тазобедренные кости.
Эх, Марк от такой бабы, наверное, отвернулся бы в одночасье, но ведь она уже на свободе, а это главное, а что такое вес, ещё придётся скоро с ним опять бороться, а обожаемый ею любовник находится в недосягаемой дали.
Фрося с удовольствием облачила тело в нежный материал нижнего белья, ажурные колготки плотно обтянули стройные ноги, бархатное платье бежевого цвета мягко легло на плечи.
Тщательно причёсываясь, она распушила волосы, вплетя туда неизменную голубую ленточку и из зеркала уже смотрела на неё совсем другая женщина.
Фрося улыбнулась своему отражению — мы ещё повоюем, а жизнь с Марком или без, всё равно продолжается, ведь ей есть ради кого жить, да и самой ещё так хотелось вкусить радости жизни, надо поспешить на кухню, а то Сёмка сгорит от нетерпения, да и от вкусных запахов собиралась во рту обильная слюна.
Сёмка стоял в материнском фартуке и мешал в сковородке кусочки свинины с большим количеством лука, хорошо зажаренная картошка поджидала своего часа на другой конфорке, на кухонном столике стояла посередине бутылка с любимым армянским коньяком и обожаемый матерью лимонад «Буратино», а вокруг расположились в вазочках и маленьких тарелочках аппетитные закуски — маринованные грибочки, селёдочка обсыпанная репчатым луком, тонко нарезанная копчёная колбаса и нескольких видов ветчины, но не это бросилось в глаза, а три прибора и три рюмки.
— Сынок, мы кого-то ждём?
— Нет, ждать не будем, но гость обещал чуть попозже подойти.
Фрося не стала допытываться, зная, что это бесполезно, упрямства и выдержки сыну было не занимать.
Сёмка скинул фартук и пододвинул матери табуретку.
— Мамочка, занимай почётное место, ведь восемнадцать лет назад ты произвела на свет своего не путёвого сына.
— Дурачок, самого дорогого и любимого сына.
Фрося с улыбкой смотрела, как её младший сын неумело открывал бутылку с коньяком и неуверенно наливал его в рюмки, но не смеялась и не подтрунивала над ним, это не самая важная наука в жизни, главное, он вырос в хорошего человека и доброго сына.
Телефон в прихожей заходился от бесконечных трелей, но Сёмка сразу же остановил мать:
— Мамочка, сегодня твой и только твой день, а все другие, остальные подождут.
И они звонко чокнулись, и выпили свои рюмки, это был первый раз в жизни, когда Фрося пила спиртное с младшим сыном.
Благодатный напиток обжёг Фросе горло, хмель почти сразу же кинулся в голову и приятно запекло в животе.
Мать видела, с каким трудом Сёмка одолел свою рюмку, мальчик явно не был привычен к крепким напиткам, по другому и не могло быть, ведь он элитный спортсмен, не дающий себе снисхождения в нарушении спортивного режима.
Сёмка налил матери вторую полную рюмку, себе же только капнул на донышко.
— Что сынок, у тебя намечаются соревнования?
— Нет, мамуля, я просто пока не умею пить этот огненный напиток.
Выпив вторую, Фрося активно налегла на закуску, она по жизни не была особо привередливой в еде, но на этот раз она получала от вкушаемой пищи высшее наслаждение.
Изрядно закусив, она всё же приступила к разговору с сыном, закидав его вопросами.
— Мамочка, я понимаю, ты привыкла к допросам, но я ведь пока нет, давай не торопиться, ведь ты никуда уже от меня не денешься, а я постепенно тебя посвящу во все подробности творимого вокруг и в мои дела.
Поверь, скоро тебе станет даже скучно, а пока быстренько скажу о твоих детях.
От Аньки тебя ждёт пять писем, на три я отвечал без твоего ведома, надо же было её хоть как-то успокоить.
От Андрея за это время не было никаких вестей, видимо он полностью зашился в своей тайге вдали от цивилизации.
Заезжал недели три назад Стас, узнал о твоём заключении и был страшно разозлён, высказал в твой адрес несколько не лицеприятных вещей и я его выдворил из квартиры.
Он виновато взглянул на мать.
— Правильно сделал сынок, поверь мне, может быть когда-нибудь он осознает своё поведение и своё отношение к близким, и мы его простим, а пока пусть будет ему бог судья…
Фрося не успела завершить свою мысль, касающаяся старшего сына, но во входных дверях раздался короткий звонок и Сёмка бросился открывать.
Фрося с напряжением ждала, кто же этот таинственный гость, который должен был сейчас зайти на кухню.
В сопровождении Сёмки к ней улыбаясь, сверкая железной фиксой, приближался Влад, он же Меченный.