Женщина, стоящая десять медяков

16

Во сне Йим вспомнила свое детство. Она была уже достаточно взрослой, чтобы в одиночку пасти коз на высокогорных лугах. Новая весенняя трава была пышной и мягкой под ее ногами. Облака заполняли долины, и каждая вершина казалась ей островом в белом море. Дорога к дому исчезала в пустоте, и Йим казалось, что она находится в царстве духов. Облака поднимались все выше и надвигались на луг. Трава побледнела, как и все остальное.

Йим повернулась, чтобы собрать коз, когда туман стал светлеть и из него появилась молодая женщина. Она была одета в простой белый халат, спускавшийся до самых голеней. Под ее босыми ногами трава побелела от инея. Она направилась к Йим, которая не могла ни убежать, ни даже пошевелиться. Глаза женщины были такими же темными, как и ее волосы. Они устремились на Йим, и та почувствовала себя в их плену. Женщина смотрела на нее, оценивая, но с такой нежностью, что Йим показалось, будто это дух ее матери.

– Мамочка?

Женщина улыбнулась, но покачала головой.

– Йим, – сказала она, – сегодня вечером, когда ты вернешься к своему отцу, ты должна сказать ему, чтобы он отвел тебя к Мудрой женщине, которая живет над твоей деревней.

Йим просто кивнула, слишком изумленная, чтобы спросить, откуда незнакомка знает ее имя.

– Когда увидишь Мудрую женщину, скажи ей, что ты встретил Держащую Равновесие.

Йим впервые заметила, что у женщины в руках весы.

– Думаешь, ты сможешь это сделать?

– Да, – ответила Йим, – но что, если она мне не поверит?

– Она тебе поверит, – сказала женщина. – Она ждет тебя. Скажи ей, что ты – Избранная.

– Избранная?

– Мудрая женщина поймет. Она будет знать, что делать.

Туман стал гуще, и женщина исчезла из виду. Когда воздух рассеялся, луг был пуст, кроме коз Йим.

Во сне Йим тоже была наблюдателем, парящим в воздухе. Она кричала своей юной подруге:

– Никому не говори!

Но даже произнося эти слова, она понимала, что это ничего не изменит. Йим была послушным ребенком. Она передала бы отцу послание, и он отвел бы ее в темный домик, пахнущий травами. Там, наедине с Мудрой женщиной, Йим произнесет роковые слова:

– Я – Избранная.

После этого ее жизнь будет разрушена.

На рассвете Йим поднялась, чтобы приготовить утреннюю трапезу. Она разожгла огонь, затем достала мешок с зерном и отметила, как мало в нем зерна.

– Боюсь, скоро мы будем голодать, – сказала она.

Хонус заглянул в мешок.

– Если мы будем питаться экономно, этого нам хватит до Лувейна. Тогда мы окажемся среди людей, которые примут нас с радостью. А пока мы будем сохранять запасы зерна, добывая пищу на охоте.

Скудно позавтракав, они вернулись на дорогу, которая спускалась к холмистой местности. Воздух стал теплее, и хотя земля по-прежнему была дикой и пустой, новая листва смягчила ее. По мере того как Карваккен исчезал вдали, на сердце у Йим становилось легче, а путь казался не таким трудным.

– Учитель, не расскажете ли вы мне о Теодусе? – спросила Йим после того, как они прошли некоторое время.

– Зачем? – спросил он.

– То же бремя, что лежало на его плечах, теперь лежит на моих. Я испытываю к нему родственные чувства, хотя и не могу объяснить почему.

– Мне трудно говорить о нем.

– Мертвые находят утешение, когда живые вспоминают о них, – сказала Йим. – По крайней мере, так говорят там, откуда я родом.

– Думаю, ваши люди мудры. – Хонус вздохнул. – Я должен поговорить о нем.

После тихого заклинания он заговорил мягким голосом.

– Теодус был моим Носителем. Он любил повторять, что слово «нести» имеет много значений. Оно означает не только нести, но и поддерживать... объявлять... рожать... проявлять терпение... свидетельствовать... быть подотчетным, обладать значимостью... неуклонно двигаться... и, самое главное, терпеть. Теодус вместил в себя все эти значения.

– Как вы с ним познакомились?

– Провидцы, выбравшие меня для храма, изучали всех нас, детей. Со временем они предсказали наши судьбы. Когда мне исполнилось пять лет, мне сообщили, что я стану Сарфом. Я приступил к обучению, а также начал получать свои татуировки.

– Те, что на спине или на лице?

– Мои татуировки на лице нужно было заслужить, овладев боевыми искусствами. А те, что на спине, были предсказаны Провидцами. Только когда спина ребенка полностью покрыта татуировками, его могут взять в пару с Носителем. Судьбы Сарфа и носителя переплетаются, и татуировки направляют их. Теодус выбрал меня, когда мне было семь, хотя служить ему я начал только через девять лет.

– Что он увидел, что заставило его выбрать тебя?

– Что-то в моих рунах. Не знаю, что именно. Сарфов не учат читать, потому что знаки на их спинах должны быть для них загадками.

– Думаю, это свело бы меня с ума. Разве тебя не тянет поглядеть?

– Если бы я мог предсказать твое будущее прямо сейчас, ты бы попросила меня об этом? Неужели ты бы захотела бояться всех невзгод до их наступления и никогда не иметь радостных сюрпризов? Думаю, нет.

– Значит, вы никогда их не видели?

– Я несколько раз мельком видел их отражение, но, как я уже говорил, меня никогда не учили читать. Для меня это просто каракули. Хотя, когда я был молод, они вызывали у меня большее любопытство. Теодус уверял меня, что над ними нужно размышлять – иногда годами, – прежде чем они обретут смысл. Он сказал, что смысл им придает жизнь.

– Значит ли это, что вы можете изменить их смысл, изменив свою жизнь?

– Не знаю, – сказал Хонус. – Я никогда об этом не думал. Возможно, Теодус задумывался. До того как мы встретились, он медитировал уже дюжину лет.

– Значит, он был намного старше тебя?

– Да, – ответил Хонус. – Когда он выбрал меня, я подумал, что Карм подарила мне нового отца.

– Должно быть, ты очень любил его.

На глаза Хонуса навернулись слезы, и он зашагал вперед, чтобы спрятать их. Йим поспешил догнать его.

– Ты чтишь Теодуса своими чувствами. Нет ничего постыдного в их проявлении.

Хонус испустил рыдание, которое, казалось, вырвалось из глубины души.

– Тринадцать лет я служил ему! О, сколько историй я мог бы рассказать! Он был мудрым, но и веселым. Людям он нравился. Когда он был рядом со мной, я никогда не был одинок. Даже сейчас я жду, что услышу его смех. Моя спина до сих пор чувствует его руки на моих рунах. Он часто обращался к ним и говорил, что это его писания. Я был полезен. А теперь... – Он безнадежно пожал плечами.

Йим не удивилась, когда Хонус замолчал, и не стала расспрашивать его дальше. Но когда они остановились, чтобы передохнуть, она снова заговорила о Теодусе.

– Ты говорил, что твой Носитель был забавным человеком, – сказала она. – У тебя должно быть много историй о его шутках.

На лице Хонуса заиграла слабая улыбка.

– Да, – сказал он. – Одна из моих любимых – о той ночи, когда мы остановились у одного скряги. Когда Носитель и его Сарф путешествуют, они полагаются на благотворительность в своих нуждах. Даже если бы Теодусу дали телегу, полную провизии, он все равно попросил бы ужин, ибо любил встречаться с людьми. Он был хорошим гостем, полным рассказов, но и хорошим слушателем. Так он многому научился, и многие из его знаний пригодились хозяевам. Однажды, после того как он помог одному человеку вылечить его больную корову, ему дали большой мешок зерна, которого хватило бы на несколько дней. Тем не менее, на следующую ночь он попросил милостыню в доме отъявленного скряги.

Многие люди кормили и приютили нас исключительно из почитания Карм, но у других были иные причины. Одни считали, что это приносит им престиж, другие надеялись добиться благосклонности богини. Скупец, приютивший нас в ту ночь, скорее всего, думал о последнем. Это было хорошо обставленное жилище, но человек утверждал, что обеднел. Он поставил на огонь кастрюлю и пошел в кладовую. Вернувшись, он принес небольшую чашку зерна для приготовления каши. Этого едва хватало, чтобы накормить одного человека, не говоря уже о трех. Это все, что у меня есть, Кармаматус, – сказал он, – но для меня большая честь поделиться этим.

Теодус торжественно кивнул и сказал мужчине, что Карм отплатит ему за щедрость. После того как мужчина опустошил чашу в котел, Теодус отвел меня в сторону и велел тайком наполнить ее нашим собственным зерном. Я так и сделал, пока Теодус отвлекал человека. Когда скупец обнаружил, что чаша полна, он сначала решил, что не досыпал в горшок свое зерно. Когда он понял, что это не так, Теодус сказал ему, что Карм отплатил ему за щедрость. Тот объявил, что это чудо, и добавил лишнее зерно в горшок, поскольку оно ему ничего не стоило. Теодус хитростью велел мне снова наполнить чашу, что я и сделал при первой же возможности. Скупец обрадовался, увидев, что чашка снова наполнена зерном, и быстро добавил его в горшок.

И хотя Теодус вел себя так, словно наполнение чашки было совершенно естественным, скряга ликовал. Он задорно расхаживал по комнате, восхваляя Карм. Затем ему пришла в голову мысль, и он поспешил в свою кладовую. Вернулся он оттуда с огромным количеством еды и питья. Там было хорошее красное вино, сыр, хлеб, колбасы, маринованные овощи, засахаренные фрукты и многое другое. Все, что он принес, было в каком-то сосуде, независимо от того, нужно это было или нет. Мы устроили веселый пир, и скупец веселился вместе с нами. И все же я не мог не заметить, что на протяжении всей трапезы он не сводил глаз с тарелок, ожидая, что они чудесным образом пополнятся.

Йим рассмеялась над этой историей.

– А Теодус так и не сказал ему, что его одурачили?

– Это было не в его духе, – ответил Хонус. – Кроме того, он сказал, что скряга сам себя одурачил, и только он мог решить, какой урок был усвоен той ночью.

– Наверное, хорошо было путешествовать с таким человеком, – сказал Йим.

– Так и было, – с тоской сказал Хонус. – Но было и тяжело, особенно в последние годы. Теодус был святым человеком и к тому же серьезным. Когда его обеспокоило поклонение Пожирателю, он отправился в далекое путешествие, чтобы понять это. Никакие трудности его не пугали. Мы хорошо узнали Лувейн и другие столь же гиблые места. Это был трудный путь, который он прошел, и он пришел к тяжелому концу.

– Что с ним случилось, Мастер?

– Мне невыносимо говорить об этом. Трудно представить, почему Карм допустила такой конец для столь хорошего человека. Возможно, Теодус смог бы объяснить это. Я не могу.

– Это большая потеря, – сказала Йим. – Я – плохая замена столь доброму и мудрому человеку.

– И все же ты здесь благодаря ему, – ответил Хонус.

***

Закончив лихорадочно собирать вещи, Курдак купил еще эля, чтобы заглушить свой ужас. В результате похмелье затянуло его отъезд из Дуркина. Было уже позднее утро, когда он вышел из дома своей матери с туманной головой, но в страхе. Он вышел в один из узких и запущенных переулков города. Мусор и прочее захламляли землю между тесно стоящими домами. Мать шла за ним, с влажными глазами и неохотой. Она с тоской оглянулась на свое убогое жилище, словно была не прочь остаться в нем. Тем не менее, она продолжила путь.

Курдак нес мешок, набитый до отказа. Его мать, у которой была только одна здоровая рука, несла мешок поменьше. Курдак привязал его к ее спине, так как она была не в состоянии нести его. Нагруженные таким образом, они вышли из переулка на одну из немощеных дорожек Дуркина. Как обычно, вдоль нее выстроились люди, торгующие товаром, а их украденные вещи лежали перед ними на грязи. В этот день продавцов было меньше, чем обычно, а покупателей не было вовсе. Без гомона торговцев и торгашей на дорожке было зловеще тихо.

Они изо всех сил торопились к входу в город, обходя пьяниц, валявшихся на их пути, и по крайней мере один труп. Увидев ворота, Курдак ускорил шаг. Они были открыты и не охранялись. Он повернулся и увидел, что его мать с трудом поспевает за ним.

– Давай, ма. Скоро мы будем в безопасности.

– В безопасности? Бездомные в дикой природе? Скорее всего, нас догонят волки.

Несмотря на свои слова, старуха пошла быстрее. Вскоре мать и сын оказались за пределами полуразрушенных стен города, и перед ними раскинулась дорога на север. Она проходила между запущенными полями, а затем исчезала за вершиной холма. Курдак уже начал облегченно выдыхать, когда на гребне подъема появилась темная линия. Он остановился и прищурился.

– Почему ты остановился, сынок?

– На дороге есть люди.

Пока Курдак говорил, темная линия изменила форму и потекла вниз по склону, словно каша, кипящая в кастрюле. Внутри темной массы он увидел, как в солнечном свете мелькнули клинки. Затем край наступающей массы словно распался, и он смог различить отдельных людей. Они бежали – бежали к городу и к нему. Курдак схватил мать, чьи слабеющие глаза еще не видели опасности, и стал оттаскивать ее от дороги. И тут он увидел, что в поле тоже есть люди. Он посмотрел налево и направо. Смерть надвигалась со всех сторон.

Курдак потянул мать к воротам.

– Назад в город, ма!

– Решайся! Ты сказала, что это небезопасно.

– О Карм, храни нас! Мы ушли слишком поздно.

Женщина захихикала, все еще не понимая, что ей грозит.

– Карм? С каких это пор ты взываешь к богине?

– Они идут!

Курдак дернул мать за руку, слишком встревоженный, чтобы ответить. Но ужас в его голосе говорил за него, и старуха наконец поняла, что ей грозит. Пара отступила в Дуркин. Курдак бросил свой мешок и огляделся в поисках кого-нибудь, кто помог бы ему закрыть ворота, но все уже разбежались. Тогда он попытался закрыть их сам. Ржавые петли застонали, когда он толкнул массивные бревна, которые едва сдвинулись с места.

Курдак посмотрел на дорогу. Люди были все ближе. Приближающаяся орда почти не походила на солдат. Одни размахивали мечами, другие несли мотыги или косы. Они наступали с беспорядком толпы, но делали это молча, как люди, преследующие мрачную цель. За этим леденящим кровь зрелищем находилось нечто, привлекшее внимание Курдака. На гребне холма показалась фигура на огромном черном коне. Куда бы ни приближался всадник, люди реагировали на него, как муравьи, выпущенные из гнезда. Они впадали в ярость и спешили быстрее атаковать. Было во всаднике что-то такое, что внушало страх даже на расстоянии. Курдак почувствовал это и насторожился. Он бросил попытки закрыть ворота, схватил мать и потащил ее вглубь города.

Улицы больше не были тихими. Весть о готовящемся нападении распространялась, и вместе с ней приходил хаос. Город, процветавший за счет беззакония, похоже, намеревался исчезнуть таким же образом. Здесь не было организованной обороны. Каждый заботился только о себе. Люди высыпали на улицы, некоторые из них были обременены имуществом, а другие бегали почти голыми. Они толкали друг друга в спешке и смятении. Некоторые бросились к единственным городским воротам. Они быстро возвращались и присоединялись к другим, бегущим в противоположном направлении. В какую бы сторону ни бежали люди, выхода из города, обнесенного стеной, не было.

О приближении врага возвестили крики, за которыми последовал дым. Время шло, крики звучали все ближе, а дым становился все гуще. К тому времени Курдак оказался зажат в толпе, плотно заполнившей переулок, заканчивающийся у дальней стены города. Отступать дальше было некуда. Те, кто взобрался на стену, сообщили, что внизу ждут солдаты, готовые расправиться с каждым, кто спрыгнет. Некоторые мужчины, поняв, что их загнали в угол, как овец, набрались храбрости, достали оружие и пошли навстречу нападавшим.

К ним присоединился и Курдак. Оставив плачущую мать, он двинулся за группой крепких мужчин с мечами в руках. У Курдака был только нож, но он разбил вдребезги брошенный на улице стул и взял ножку в качестве дубинки. К тому времени большая часть города уже горела, и воздух наполнился густым, удушливым дымом. Курдак впервые увидел нападавших через этот туман. Они казались бледными, как фантики. Только когда они подошли ближе, то стали казаться четкими. Некоторые из них были солдатами, но большинство – оборванцами. Хотя многие из них были плохо вооружены, а некоторые тяжело ранены, все они двигались с твердой решимостью. На каждом лице было одинаковое выражение фанатичной ненависти.

Один из городских фехтовальщиков встретил самого главного нападавшего, вооруженного лишь дубиной, и ударил его ножом в брюхо. Раненый бросился к нападавшему, но клинок прошел сквозь его тело. Это позволило ему схватиться за перекрестье меча. Он крепко держал ее, пока его товарищи набрасывались на мечника, который, не имея возможности вытащить клинок, оказался беззащитным и быстро пал. Враги топтались по его телу, а также по телу убитого товарища, чтобы продолжить атаку. Остальные меченосцы пали, один был разрублен на куски мотыгой.

При виде этого Курдак сорвался с места и побежал, пока снова не слился с толпой. Задыхаясь от дыма, он озирался по сторонам, пытаясь найти мать. Он оставил всякую надежду спасти себя и ее. Единственным его желанием было, чтобы они были вместе, когда смерть найдет их.

***

Было уже за полдень, когда Йим и Хонус остановились у ручья. К тому времени голод и безлюдная дорога взяли свое, и даже Хонус устал. Неподалеку росли папоротники, и Йим собрал головки стеблей. Это была полуденная трапеза, которая приглушала урчание в желудке, но не насыщала его. Поев, они немного отдохнули. Йим остудила уставшие ноги в проточной воде. Хонус сидел на камне неподалеку и смотрел на нее так, что это пробудило в ней тревогу. Прошлой ночью он коснулся моей груди, подумала она, раскаиваясь в своей слабости. Прикоснется ли он ко мне сегодня снова? Чем больше Йим размышляла об этом, тем больше волновалась.

Хонус, казалось, заметил перемену ее настроения.

– Что тебя беспокоит?

– Ничего, Мастер.

– Говори, что думаешь. Я не позволю тебе хандрить.

Йим набралась храбрости.

– Я вспоминала прошлую ночь и... и то, как ты прикасался ко мне.

– Воспоминания тревожат вас?

– Ты воспользовался моей слабостью.

– Ты моя рабыня. Большинство мужчин сказали бы, что я не сделал ничего предосудительного.

– А Теодус?

Хонус не ответил. Вместо этого он отошел в тень, сел на землю, скрестив ноги, и закрыл глаза. По тому, как напряглось его тело и лицо, Йим догадалась, что он снова ищет на Темной тропе приятные воспоминания. Эта привычка показалась ей странной и жалкой, и она задалась вопросом, что может заставить человека искать радости мертвых. Пока прохладная вода журчала по ее ногам, Йим изучала лицо Хонуса в поисках признаков того, что он нашел.