Жестокая болезнь

ГЛАВА 25

ОХОТА

БЛЕЙКЛИ

Гора Дьявола выглядит по-другому при дневном свете.

Темные кроны деревьев, которые я видела только мельком ночью, казались такими зловещими из-за узловатых ветвей, соперничающих за то, чтобы скрыть звезды от моего взгляда, сейчас ловят солнечные лучи, разбрасывая сверкающие отблески по покрытой сосновыми иголками земле.

Лес в полном цвету. Яркая зелень смешивается с коричневым фоном, как на картине Боба Росса. Это зрелище прямо из пастельной гостиной Ванессы. Аромат леса даже пахнет пастелью.

Передо мной узкая река серого цвета, речные камни оттеняют прозрачную воду, поток движется в мирном темпе, течение свободное и безмятежное. Спокойная атмосфера, которая контрастирует с ужасами моих ночных кошмаров.

Алекс принадлежал ночи.

Он был порождением луны и теней.

Он был не мог выбрать лучшего места для своей зловещей исследовательской лаборатории, где пытал своих жертв во имя науки. Ох, он верил — где-то в глубине своего бредового мозга — что борется за правое дело, но в конечном счете это было ради собственного эго. Пытался восстановить запятнанную репутацию покойной сестры-психопатки.

Тем не менее, она сделала свой выбор. И Алекс сделал свой.

За свои преступления против пациентов сестра Алекса была убита серийным убийцей-линчевателем-психопатом. Вместо того, чтобы оплакивать потерю и принять то, кем была его сестра, Алекс подхватил ее факел и проводил жестокие эксперименты на людях, чтобы попытаться вылечить психопатию.

Мы все — результат нашего выбора. Каким-то образом мой выбор привел меня в это место, и с тех пор я пытаюсь сбежать отсюда. Мой разум здесь в ловушке, как бы далеко я ни убегала.

Я плотнее натягиваю толстовку и скрещиваю руки на груди, направляясь к реке. С осторожностью обхожу место, где находится кладбище «просроченных» объектов Алекса. И где я обнаружила частично растворенные останки в день побега, когда упала. У меня остался шрам на ладони.

Вдалеке щебечет птица, и я бросаю взгляд на горные вершины, радуясь, что мое внимание отвлеклось. Только сейчас, когда мой взгляд прослеживает путь птицы, слышится отчетливый плеск водопада. Мурашки пробегают по коже.

Охватывает тревожный трепет. Я прижимаю ладонь к груди. Ненавижу то, что абсолютно не контролирую эти предательские чувства — что одна только мысль о том, чтобы увидеть водопад, заставляет мое сердце биться чаще.

Мой разум вспоминает ощущение прохладного, шершавого камня. Я чувствую, как ледяная вода впивается в мою кожу, а его горячие прикосновения прогоняют холод, воспламеняя меня изнутри, как его руки исследуют мое тело. И его поцелуи…

В груди у меня горит, когда я вспоминаю прикосновение его губ, как мы обменялись дыханием и как я потерялась для него.

Крепко зажмуриваю глаза, отбрасывая воспоминание.

Собравшись с силами, поворачиваюсь спиной к реке и с усилием топаю по тропинке. Я посчитала, что мне нужно взглянуть на это место, увидеть его снова и выяснить, вызовет ли оно те же эмоции, которые я испытала той ночью. Но я даже мельком не увидела водопад, а меня уже трясет.

Ненавижу эту слабость.

Не отрывая взгляда от протоптанной тропинки, я избегаю смотреть на хижину, пока не добираюсь до ворот. Делаю глубокий вдох и щелкаю задвижкой. Ворота распахиваются с пронзительным скрипом.

Зрелище останавливает мои шаги. Обугленная основная часть дома стоит в полуразрушенном состоянии на том месте, где когда-то стояла маленькая хижина Алекса. Крыша провалилась. Почерневшие деревянные балки торчат из земли, стены свалены в кучи поверх выжженной травы.

Когда я подхожу ближе, замечаю, где опалены ближайшие к дому деревья, но они нанесли минимальный ущерб. Весь этот лес должен был сгореть. Повинуясь инстинкту, я направляюсь к двери в подвал. Она все еще открыта.

Мое сердце в панике колотится, когда я смотрю вниз, в темное хранилище, где Алекс держал меня почти месяц. Из чрева ямы доносится едкий запах огня и мокрой сажи. Я не спущусь туда. Отвожу взгляд и продолжаю осматривать обломки, зная, что ищу, и почему-то боюсь, что найду.

Три недели назад я почувствовала предательское покалывание в затылке, характерный внутренний сигнал хищника и жертвы о том, что за мной наблюдают.

Может быть, это паранойя.

Последствия тех недель, которые я провела в плену у сумасшедшего ученого, безусловно.

Затем было обнаружено первое тело, и я больше не могла сбрасывать со счетов свои подозрения.

Смерть одного из моих объектов мести не вызывает тревоги, но уже двое были убиты при подозрении на «ограбление» и множество ножевых ранений…

Это более чем подозрительно.

Это крик из могилы.

Я никогда больше не засну, если не увижу доказательства собственными глазами. Я никогда не поверю, что он не стоит за углом и не наблюдает. Ждет.

И я отказываюсь жить в страхе.

Если Алекс сгорел заживо в этом пожаре, я хочу увидеть его кости.

Я хочу, чтобы они рассыпались в прах под моими сапогами, когда я буду по ним ходить.

Ненависть — это новая эмоция для меня. Я привыкла к безразличию, и этому темному, всепоглощающему чувству, пожирающему меня изнутри, нужен выход. Несмотря на то, что я всю свою жизнь изучала человеческие эмоции, чтобы имитировать их, я никогда не осознавала, что их можно испытывать одновременно.

У каждой эмоции есть сеть под-чувств, которые борются за доминирование.

Это сложно и утомительно. Неудивительно, почему большинство людей сбивают меня с толку; они сами понятия не имеют, что чувствуют большую часть времени.

Я стряхиваю утомительные мысли и продолжаю обыскивать. Чтобы добраться сюда, я применила навыки, которые когда-то использовала для возмездия своим клиентам. Я разыскала водителя эвакуатора. У него на стоянке все еще стоял маленький двухдверный грузовик Алекса. Взяла напрокат машину, поехала прямо туда и достала из бардачка регистрационный номер. Адрес был указан в ближайшем городе — так что это дало мне отправную точку.

Бегство из охваченного пламенем дома с невменяемым сумасшедшим, который только что разрушил свою комнату с часами, заставляет забыть важные детали, например такие, как мне удалось сбежать. Я помню, как выбралась из хижины. Ехала на грузовике через лес. Добравшись до остановки, я вызвала службу эвакуатора. Но более мелкие детали — это дымка, затуманенная адреналином и обостренными эмоциями.

Как только я пошла в лес, пейзаж начал становиться знакомым, и я поняла, что нахожусь на правильном пути. Как будто какая-то сила влекла меня обратно на Гору Дьявола.

Я провожу пальцами по обугленной балке. Обожженная, почерневшая древесина грубая и абразивная. Раньше я была такой же, как это дерево, сгоревшей, поврежденной, но сильной. Я привыкла встречать любую напряженную ситуацию со спокойным и невозмутимым поведением, и я бы сделала той ночью все по-другому, если бы не эмоции, которыми Алекс проклял меня.

Мои пальцы сжимают обломок балки. Деревяшка отламывается, и я крошу ее в ладони, роняя пепел на землю.

Смотрю на черные мазки, на то, как грязь покрывает бороздки на моей ладони.

Вытирая руку о джинсы, я иду к центру дома, туда, где, как мне кажется, располагалась темная комната Алекса. Где я видела его в последний раз.

Мое сердце бьется быстрее. Я в ужасе от того, что обнаружу останки Алекса, но еще больше я боюсь не найти их.

Я не спала ночами с тех пор, как сбежала. Недосыпание может нанести ущерб разуму, может заставить усомниться в реальности. Во мне закрадывается ужасный страх, что каким-то образом я сделала это со своими прошлыми объектами мести. Или еще хуже…

Алекс запудрил мне мозги — я совершала поступки, ужасные поступки — но я уже не тот человек. На что я способна? Серийное убийство? Могу ли я убить человека и забыть это, как один из ночных кошмаров?

Нет, эти мысли надо отбросить. Еще не время.

Кошмары прекратятся, как только я в буквальном смысле похороню прошлое. Несмотря на все, что я выстрадала, несмотря на свои самые мрачные страхи, Алекса нужно упокоить.

Чем глубже я иду в руины, тем больше растет мое беспокойство. В голове пульсирует, и я дотрагиваюсь до виска, отмечая шероховатость рубцовой ткани. Кожа покрылась волдырями от электродов. Как будто чем ближе я подбираюсь к тому, чтобы найти его, тем сильнее становится боль.

После часа поисков я ничего не нахожу. Ни обугленной плоти. Ни костей.

Ни тела.

Нет никаких останков, кроме этого мертвого дома.

Чувство страха пронзает позвоночник, мышцы напрягаются, а кожа становится горячей.

Я могла бы порыться под обломками. Я могла бы покопаться под этой полуразрушенной кучей и обыскать лес. Но, в конце концов, я лишь еще больше испачкаюсь, потому что мои кошмары реальны. Страх, что за мной наблюдают, — это не какая-то чушь типа посттравматического синдрома.

Сумасшедшего ученого здесь нет.

Я следую за останками дома, как по чертежу, пробираясь через узкое пространство, ведущее к задней части, где останавливаюсь и смотрю на лес.

Там, где кустарник вдоль линии деревьев был расчищен от огня, появляется маленький сарай. Тревога сжимает мои нервы, когда я приближаюсь к строению. Я вижу следы на мокрой от дождя земле.

Двери сарая открыты, внутри пусто, но улики на земле указывают на то, что здесь хранилось. Алекс держал на территории второе авто. Хотя, судя по следам шин, это был мотоцикл.

— Сукин сын.

На дереве над головой щебечет птица, и я вздрагиваю, прижимая руку к груди. Резко оборачиваюсь, переводя взгляд с хижины на лес. Гнев пробивается сквозь тревогу. Я опускаю руку и сжимаю пальцы в кулак.

Есть одна вещь, которую я усвоила за то короткое время, что провела с этими приводящими в бешенство эмоциями, единственный способ контролировать их — сосредоточить всю свою неуверенность и страх — и превратить их в острую ярость.

Так что, я направляю всю ярость на Алекса.

Достаю телефон и проверяю время, убеждаясь, что успею добраться до аэропорта. От одного быстрого взгляда на время у меня учащается пульс. Я больше никогда не буду смотреть на часы по-прежнему.

Алекс многое испортил. Прежде всего, карьеру, которую я любила.

Я не бралась за новую работу мести со времен Леноры Дейвернс. Она была моим последним клиентом. Она разорвала все связи со мной, и я удалила все после того, как работа закончилась. «Закончилась» — плохое описание того, как я убила ее мужа.

Чтобы быть абсолютно уверенной, что наша договоренность останется в секрете, я достала свою черную записную книжку, полную клиентов и их секретов — на случай, если работа пойдет плохо, я всегда старалась иметь ее под рукой — и намекнула (ладно, шантажировала по полной), что, если власти узнают о нашей договоренности с Ленорой, факт усыновления станет достоянием общественности. Однако Ленора не планировала раскрывать нашу связь; она была рада, что Эриксона больше нет.

«Он был монстром», — сказала она.

В конце концов, Ленора узнала, кем на самом деле был ее муж. И Эриксон, возможно, заслужил это. Черт возьми, преступники, с которыми он был связан, вероятно, планировали в какой-то момент убрать его, и я, несомненно, оказала им и каждой эскортнице в городе услугу. Но жестоко заколоть человека до смерти в переулке — это поступок, с которым даже я не могу смириться.

Если Ленора и подозревает меня в смерти Эриксона, то она не проронила ни слова. Ей выплатили немалую страховку за смерть мужа. Может, именно поэтому она хранит молчание, а может, из-за того, что я угрожала. Мне следовало перестать зацикливаться на этом, но постоянный страх и паранойя переросли в невроз. Все еще есть доказательства, маленькие фрагменты метаданных, которые связывают нас воедино. Если кто-нибудь копнет глубже, все можно обнаружить.

Я никогда раньше не была по ту сторону закона, и у меня заканчивается время.

Единственный человек, которому я доверилась, — это Джеффри Ломакс, адвокат, который направляет своих непримиримых клиентов в мой бизнес. Ну, раньше он так делал, когда я работала в «мести по найму». После того, как я наняла Ломакса в качестве своего адвоката, чтобы наш разговор оставался конфиденциальным, я рассказала ему свою историю, на что он порекомендовал другого беспощадного адвоката по уголовным делам.

Честно говоря, я удивлена, что он не направил меня к психиатру.

В моем бумажнике лежит карточка некоего Джоша Вэнсона. Я ему не звонила. Что касается официального отчета и информации, которую я почерпнула из новостей, полиция никого не разыскивает в связи с Эриксоном.

Но человек мертв.

От моих рук.

Да, Эриксон был садистом-насильником и, возможно, убийцей, но это не освобождает меня от ответственности.

Я не убегаю.

Я планирую явиться с повинной и встретить последствия.

Но не раньше, чем отомщу.

Прежде чем я признаюсь в каком-либо преступлении, я должна найти Алекса. Он сделал это со мной. Он превратил меня в слабую и отвратительную… не знаю даже, как назвать. И пусть исправит это. Пусть исправит ущерб, который он нанес моему мозгу, разомкнет провода, вернет меня обратно.

Я не выдержу и одного дня в тюрьме в таком состоянии. Я сломаюсь. Разложусь. Превращусь в обломки, такой же, как этот дом.

Прежняя Блейкли могла бы справиться с тюрьмой. Она была жесткой и безразличной, ничто не могло повлиять на нее. Она могла защитить себя от заключенных и не поддаться на сантименты.

Она нужна мне, чтобы выжить.

Сердито фыркнув, я натягиваю капюшон на голову и иду в том направлении, откуда пришла. Я достаточно увидела. Алекса здесь нет. Он забросил свой проект, а затем спалил все дотла.

И теперь он на свободе.

В конечном счете, что злит больше — даже если я не могу признаться в этом вслух, — так это то, что он бросил меня.

Он заставил меня почувствовать все это… то, что я даже не могу… описать… это потрясение изматывает меня ежедневно.

Он оставил меня одну разбираться со всем.

Мой пульс тяжело отдается в ушах, когда я прохожу мимо открытой двери подвала. Воспоминаний об Алексе — его мужском запахе, бледно-голубых глазах, растрепанных темных волосах, ямочках на щеках, когда он улыбался своей мальчишеской улыбкой, — становится слишком, и я с громким стуком пинаю дверь.

Он разрушил мою хорошо выстроенную жизнь, да, но он также разрушил и другие вещи.

Например, секс.

Секс всегда был простым. Несложным. Я находила симпатичного человека и удовлетворяла потребность. Дальше не заходило. Никогда не было никаких запутанных чувств. Я занималась сексом так, как жила всю свою жизнь: сосредоточенная на удовольствии. Ведомая своими желаниями.

Затем одна ночь под водопадом с Алексом изменила все.

Боль расцветает в моей груди, как синяк, который не заживет, жгучая агония становится знакомым спутником. Мысли о той ночи нападают на меня. Об Алексе, когда он прикасался ко мне так, как не прикасался ни один другой мужчина, о том, как я могла чувствовать его потребность, чувствовать его эмоции, чувствовать сильную связь с ним.

Он сказал, что любит меня.

— Он мой враг, — говорю я себе под нос, напоминая, что нельзя забыть то, что он натворил. Он мучил меня почти месяц. Изменил мой мозг, черт побери.

И все же, ночами, когда труднее всего заснуть, когда тошнота скручивает желудок, и я сворачиваюсь калачиком, не могу понять разницу между гневом и сердечной болью, я тянусь к его футболке. Той, что держу подоткнутой на краю кровати. Той, что я схватила, когда убегала.

Той, что хранит его запах одеколона с нотками сандалового дерева и океана, и какого-то неопределимого мужского аромата, который принадлежал только Алексу.

Я ношу его футболку, и на каком-то подсознательном уровне комфорта, в ней мне легче.

Едкий запах гари саднит горло. Я с трудом сглатываю. Возвращаясь на тропинку, замечаю впереди возле ворот блестящий отблеск. Солнце освещает предмет, и, когда я подхожу ближе, меня сотрясает дрожь.

Я опускаюсь на колени и трясущейся рукой смахиваю грязь, открывая оловянную крышку карманных часов Алекса.

Мое сердце бешено колотится о грудную клетку. Стеклянный циферблат отсутствует, стекло разбито и валяется в грязи. Шестеренки сломаны, и стрелки больше не тикают.

Странная жуть охватывает меня, мир внезапно становится слишком тихим, слишком неподвижным.

Алекс уничтожил свои часы прямо перед тем, как разбить другие в своей искореженной темной комнате и поджечь хижину.

Поступив так, он освободил меня. Но на самом деле, он лишь запер меня в другой клетке.

Я провожу большим пальцем по гравировке, той, которую написала сестра Алекса. Встаю и кладу часы в карман.

Время преследует меня.

Внутреннее тиканье часов Алекса — саундтрек к моим кошмарам.

Я выберусь отсюда. Выслежу тебя. Я покончу с тобой. Сквозь пустоту времени мои слова эхом разносятся по этому месту, наполненному смертью и отчаянием, возвращаясь ко мне с суровой ясностью.

Даю клятву.

Я найду его.

И отомщу.

Но сначала нужно кое с кем встретиться.