Жестокая болезнь

ГЛАВА 33

ОБЩЕЕ БЕЗУМИЕ

БЛЕЙКЛИ

Боль взрывается в костяшках пальцев и распространяется вверх по руке. Я могла сломать пальцы от удара. Но боль чертовски приятна, она очищает.

Его лицо дергается в сторону. Он оставляет голову в таком положении, пока боль утихает, слизывая кровь с прокушенной губы.

Мои легкие горят, когда я делаю полный обжигающий вдох. Атмосфера начинает наполняться приглушенными басами из клуба. Стены дребезжат, тусклые лампы над головой мерцают. Когда медленно возвращаются чувства, я ощущаю, как губы опухли, и вытираю их тыльной стороной ладони.

Извращенная часть меня поднимает свою голову, при ощущении вкуса крови Алекса во рту, разжигая жажду большего насилия.

Я трясу рукой, разминая пульсацию в пальцах.

— Это было приятно.

Алекс сплевывает струйку крови, смеривая меня пронзительным взглядом голубых глаз.

— У нас разные определения этого слова, — он поднимается на ноги и смотрит на меня сверху вниз. — Хочешь ударить еще раз, или мы, наконец, закончили?

— Даже близко нет, — мое сердце бешено колотится в груди, когда я пытаюсь встать и отвожу кулак, чтобы нанести еще один удар.

Каждая изменчивая эмоция закружилась в хаотичном вихре, когда его губы ласкали мои, унося меня к тем опасным, возвышенным утесам, где я боюсь потерять контроль.

Нельзя этого допустить.

Я дышу через силу. Адреналин обжигает мои вены, как пламя, подпитывая. Моя кожа разгорячена, внутри все зудит.

Когда я делаю шаг вперед, Алекс на этот раз не позволяет мне так легко нанести удар. Он умело блокирует мой кулак и отводит мое предплечье в сторону.

Он колеблется.

Его глаза ловят мой взгляд.

С тихим проклятием он приближается и обнимает меня за талию. Обхватив рукой за спину, он усаживает мою задницу на стойку и встает между моих ног.

Его одеколон поражает чувства, этот аромат напоминает мне о свежей речной воде. Тепло его тела касается каждой точки пульса, накаляя мои нервы. Я злюсь, пытаясь отодвинуться, ненавидя его и себя за то, что происходит с моим телом.

— Убирайся нахрен, — я ударяю сжатой в кулак рукой по его плечу.

— Ты продолжаешь бороться, — он хватает мои покрытые синяками руки и зажимает их между нами. — Черт, Блейкли. Я не хочу причинять тебе боль, — его дыхание разрезает воздух, эти бледно-голубые глаза пронзают меня.

Маниакальный смех вырывается из глубины моего горла.

— Немного поздновато. Уже причинил, — я отбрасываю волосы с глаз, пристально глядя на него. — И теперь, когда рядом сумасшедший убийца, угрожающий моей жизни, нам ничего не остается, кроме как разорвать друг друга на части. По крайней мере, я отомщу тебе до того, как Грейсон меня поймает.

Черты его лица смягчаются, понимание проступает сквозь напряжение.

— Ты забываешь, кто первый обратился к этой психованной паре, — говорит он, в его тоне ясно слышится обвинение. — Что ты сказала доктору Нобл? Видимо, что-то интересное, раз ее пациент так заинтересовался нами.

Часть гнева внутри меня рассеивается. Очевидно, то, что я сказала Лондон, дошло до Грейсона. Я не осознавала риски, и не рассматривала последствия того, что нам с Алексом придется встретиться лицом к лицу с линчевателем. Только после того, как Лондон покинула мой гостиничный номер. Я слишком поздно поняла, что они двое могут быть замешаны.

— Все, что произошло после того момента, как ты воткнул иглу мне в шею, на твоей совести, Алекс, — говорю я с яростью. Как бы хотелось иметь возможность убивать взглядом.

Черты его лица напрягаются.

— Я это исправлю.

— Ты не можешь. Ты меня не исправишь. Я убила человека, — резко говорю я себе под нос. — Мой мозг не в порядке. Я облажалась, — качаю головой, теряя всякую решимость.

Его руки опускаются на мои бедра.

— Расскажи мне, что произошло.

Мои глаза закрываются от вспышки воспоминаний. Я ни с кем подробно не говорила о той ночи, и Алекс — последний человек, которому я хотела бы довериться. Но он — виновник; он сотворил это с моим мозгом. Если есть шанс, что он почерпнет какую-нибудь жизненно важную информацию, которая поможет исправить то, что было сделано…

Я рассказываю ему о своей миссии по завершению работы Эриксона. О том, как последовала за Эриксоном в его многоквартирный дом. О крике, который я услышала в переулке, и то, как он подействовал на меня, заставил пойти в тот темный проход.

— Он душил ее, — говорю я, вспоминая насилие, свидетелем которого я стала, и как я боялась, что Эриксон правда убьет девушку. — Когда ее глаза встретились с моими… не знаю. Я не помню всех подробностей. В какой-то момент он бросился на меня, а потом повернулся спиной, — я делаю судорожный вдох. — Я полезла в свою сумку, а потом ударила его ножом. У меня все руки были в крови.

Я отворачиваю лицо, как будто могу избежать шквала образов, обрушивающихся на меня. Алекс касается моего подбородка, мягко заставляя посмотреть на него.

— Значит, это была самооборона.

Я выдергиваю голову из его хватки.

— Нет. Я это точно знаю. Что-то сломалось у меня в голове. Эта ярость… я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Я вышла из-под контроля.

— И это напугало тебя больше всего, — говорит он, и я ненавижу то, как его глаза наполняются пониманием.

Я сдерживаю яростные слезы, издевательский смех вырывается наружу.

— Да. Бесит, что я не контролирую свои мысли, эмоции, действия. На что, черт возьми, я еще способна?

Его руки сжимают ткань моих джинсов на бедрах, притягивая ближе к себе. Тепло разливается там, где его тело касается моего, и я борюсь с желанием обхватить его ногами.

Я видела все оттенки Алекса раньше. Доверчивый ботаник. Умный ученый. Безумный ученый. Млеющий любовник, борющийся с плотской потребностью. Раскаивающийся грешник, которым он стал, столкнувшись со своими демонами.

Но я никогда не видела, чтобы тьма застилала его глаза так, как сейчас, напоминая о его комнате с часами, о пустой черноте.

— Алекс, что такое? — требую я. — Что ты мне недоговариваешь?

— Я не давал тебе повода доверять мне, — говорит он. Под моим нетерпеливым взглядом он выдыхает. — Процедура тебя не изменила. Это невозможно… Черты характера не меняются, они просто усиливаются.

По моей коже пробегают мурашки.

— Ты говоришь, что я убийца. Вот… кто я такая.

Он берет мое лицо в ладони, на его чертах отражается смесь отчаяния и решимости.

— Мы оба знаем, что Эриксон заслуживал этого наказания. И даже худшего.

Затаив дыхание, я стараюсь не двигаться.

— Я не его судья, — говорю я, в моем голосе нет убежденности.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, в глазах горит неприкрытый голод.

— Но ты стала его палачом, — говорит он. — Однажды ты сказала, что месть — это твой идеал. Так и осталось, просто… усилилось.

Страх — это приливная волна, обрушивающаяся на меня, утаскивающая так глубоко под воду, что я не могу отдышаться.

— Ты неправ. Ты бредишь, это не так, — но даже когда я отрицаю его слова, мое сердцебиение учащается, пульс подскакивает в венах. Оцепенелый холод сменяется приливом жидкого огня, воспламеняющего мою кровь. Раскаленный добела всплеск адреналина разливается по мне, почти опьяняя.

Я испытала именно это чувство, когда выслеживала Аддисин. Это был тот же самый порыв, который я всегда испытывала в работе, на начальном этапе охоты.

Пока я пытаюсь освободиться от Алекса, он поднимает мои руки над головой и прижимает оба запястья к зеркалу. Мои легкие борются за кислород, грудь поднимается, сталкиваясь с его грудной клеткой.

Клетки мозга, которые фиксируют воспоминания, срабатывают в режиме быстрой реакции. Я вспоминаю вкус нашего первого поцелуя. Наше первое прикосновение. Каково это было, когда он вошел в меня на обрыве водопада. Это ошеломляет, сбивая мою позицию «дерись или беги».

Моя кожа потрескивает там, где он прикасается. Я всей душой хочу вырвать ему глаза и ударить по его самодовольной роже. Но что-то первобытное извивается у меня в животе и ниже, искушая выгнуться ему навстречу, как-нибудь потереться, чтобы компенсировать нуждающийся голод.

Это не просто физическое влечение; это стремление к близости. Как в те одинокие, бессонные ночи, когда я цеплялась за его футболку с какой-то непонятной потребностью в утешении.

— Если я не прав, значит, мы оба ошиблись. Но я отказываюсь в это верить, — шепчет он мне в губы, в его глазах тлеют угольки. — Черт возьми, я думаю лишь о тебе. Ты — все, чего я хочу.

Его губы накрывают мои, лишая дыхания и последней возможности бороться.

Поцелуй не нежный и осторожный; он пылающий, отчаянно пытающийся удовлетворить зловещую потребность, которая хочет поглотить нас.

Я хотела верить, что те ощущения у водопада были неким сбоем. Какие-то перекрещенные провода в моем мозгу вместе с инстинктами выживания вызвали экстремальную реакцию. Что я не смогла бы быть с Алексом после такого…

Но, как и за мгновение до этого, поцелуй Алекса уничтожает все сомнения. В моей груди горит огонь. Ноющий голод слишком силен, и боль граничит с удовольствием.

Мое тело растворяется под напором, напряженные мышцы сдаются, меня уносит течением. Его хватка на моих запястьях ослабевает, и я обвиваю руками его шею, пока наши губы двигаются в такт. Мое сердце бешено колотится, когда его язык умело проникает в ложбинку моего рта, переплетаясь с моим.

Я испытываю боль, нужду и ярость. Каждая эмоция красного спектра прожигает меня насквозь, когда я запускаю пальцы в его волосы, и из глубины моего горла вырывается отчаянный звук.

Алекс стонет, рукой обхватывая мое горло, удерживая меня на месте, прижимая к зеркалу. Страх только усиливает возбуждение, и я знаю, что это неправильно, но не могу остановить поток эмоций. С болью он отрывается от поцелуя. Его большой палец ложится на мой пульс, а пристальный взгляд рассматривает мои черты.

Он убирает одну руку с талии, чтобы нежно коснуться моего виска. Проводит пальцем по шраму, который он оставил там от электродов, когда шокировал меня большим напряжением, чем должен выдержать человек.

— Наши шрамы определяют нас, — говорит он, — внутри и снаружи.

Он прижимается поцелуем к шраму. Нежная боль поселяется у меня в горле, а носовые пазухи воспаляются, угрожая выпустить поток багровых слез.

— Нет таких, как ты, Блейкли. Ты настоящая редкость. Ты никогда не сможешь жить обычной жизнью просто потому, что ты необыкновенная. Такого рода значимость изолирует, но нам не обязательно быть одинокими.

Эти слова разрывают его ментальную хватку. Я поднимаю подбородок, сглатывая от давления его руки на шее.

— Я не одна, — говорю я.

Алекс приближается, но останавливается в нескольких дюймах от лица. Застенчивая улыбка растягивается на его губах, отчего эта приводящая в бешенство ямочка на щеке становится глубже.

— Тогда почему ты спишь в моей футболке?

Мой пульс учащается.

— Чтобы не забывать о ярости.

— Или о страсти, — он слегка качает головой. — Ты правда хочешь избавиться от этого огня, который дает ощущения, что ты жива?

Я стискиваю зубы.

— Я бы вырвала это голыми руками, если бы могла.

Он проводит пальцем по моей щеке, крепче обхватывая шею.

— Ты можешь бороться с этим, можешь физически бороться со мной, но теперь ты знаешь, каково чувствовать глубокую связь. Даже если бы это было возможно, ты не сможешь вернуться в то оцепенелое состояние. Ты всегда будешь жаждать меня внутри себя.

— Боже, я чертовски ненавижу тебя.

— Тогда покажи, блять, как сильно ненавидишь.

Вызов витает в воздухе. Ожидая, когда один из нас пошевелится, подчинится и опрокинет первую костяшку домино. Разрушит стены и барьеры.

С того дня, как я убежала от пожара, я пыталась спастись от бушующих эмоций. Старалась их остановить. Похоронить. Сделать все, что угодно, лишь бы не их не испытывать.

Секс — это наркотик, и, как все наркотики, он может заглушить боль. А я так хочу лишь капельку облегчения.

Я хватаю Алекса за рубашку и тащу его вперед. Мы сталкиваемся в обжигающем аду похоти, отвращения и чистой, неподдельной потребности.

Я упираюсь лодыжками в его зад, пока мои пальцы расстегивают его рубашку.

— Ненавижу твои дурацкие очки, — говорю я, отстраняясь, чтобы спустить рукава с его рук.

— Сейчас я в линзах, — он бросает одежду на пол и стаскивает с себя белую майку.

— Ненавижу твои красивые голубые глаза.

Он сжимает в кулаке подол моей майки и стягивает ее через голову.

— А мне нравятся твои злобные зеленые глазки.

Мои руки скользят по его плечам, ногти царапают спину, когда Алекс хватает меня за задницу и стаскивает со стойки. Он целует меня, пока не перехватывает дыхание, затем опускает мои ноги на пол и поворачивает.

Я хватаюсь за закругленный край раковины, ритм музыки соперничает с бешеным стуком моего сердца. Он скользит руками к передней части моих джинсов и расстегивает застежку, опуская молнию слишком мучительно медленно.

Я закрываю глаза, чтобы не видеть нашего отражения.

— Просто сделай это, черт возьми.

Его движения замедляются. Затем, с яростным стоном, он тянет джинсы вниз и разворачивает меня, заставляя посмотреть ему в глаза.

Огонь и лед сталкиваются в глубине его глаз, безумный конфликт тоски и ярости, борющихся за господство.

Стиснув зубы, он просовывает руку мне под трусики. Ласкает, и боль пронзает изнутри, подгибая колени. Он раздвигает меня двумя пальцами, и я чувствую, какая я влажная, какие скользкие его пальцы, когда он обводит мой клитор, прежде чем засунуть их внутрь.

— Блять, — бормочет он на неровном дыхании. — Ты так течешь, когда бьешь меня…

Пламя унижения охватывает меня, и я не вспоминаю, что дала ему пощечину, пока моя ладонь не начинает болеть. Алекс облизывает губу, собирая свежую капельку крови, прежде чем обхватить меня сзади за шею забинтованной рукой и притянуть ближе.

Я протягиваю руку назад и хватаюсь за стойку, выгибая спину, пока он яростно трахает меня пальцами. Мои соски твердеют под прозрачным материалом бюстгальтера. Боль становится глубже, я вся дергаюсь, бесстыдно трусь об его руку.

Покачиваю бедрами в отчаянной потребности потереться клитором о его ладонь, и Алекс останавливается.

Я открываю глаза, встречаюсь с ним взглядом сквозь пелену похоти, которое угрожает сломать меня, если он в ближайшее время снова ко мне не прикоснется.

— Прикажи мне попробовать тебя на вкус, — говорит он, в его голосе звучит жесткое требование.

Прерывисто дыша, я встречаюсь с его пристальным взглядом.

— Нет.

Стараясь не терять рассудок, я поддаюсь нахлынувшему гневу и толкаю его в грудь, разрывая связь. Его попытка схватить меня за руки пресекается, когда я ударяю его по раненым ребрам. Протискиваюсь мимо него, уже вот-вот выйдя за дверь, но его руки обхватывают меня за талию.

Он прижимает мою спину к своей груди.

— Опять хочешь подраться?

— Иди к черту, — но я не могу отрицать свои чувства, чертовски мучительные эмоции, которые умоляют меня сдаться и отдаться Алексу, и полностью раствориться в удовольствии.

Он поднимает меня и несет обратно к зеркалу. Собрав все силы, которые у меня остались, я упираюсь ногой в стойку с раковинами и отталкиваюсь.

Изо всех сил пытаюсь высвободить одну руку и впиваюсь ногтями в его предплечье. Он натыкается на кабинку. Она трещит, а болты звякают о кафель.

— Я разрушу мир вместе с тобой, если потребуется, — говорит он, его тяжелое дыхание эротично звучит у моего уха, наши грудные клетки поднимаются синхронно. — Сломайся для меня, детка. Я все приму.

Сильная дрожь охватывает мое тело. Я ненавижу каждое его слово. Ненавижу давление, нарастающее в своей груди. Ненавижу боль, которая разрывает меня пополам.

— Я ненавижу тебя…

Алекс отталкивается и отпускает меня, но только для того, чтобы прижать меня спиной к разбитой дверце кабинки. Его взгляд тлеющий, ярко-синий, от которого у меня перехватывает дыхание.

— Ты можешь ненавидеть, а я буду вылизывать тебя, пока не задохнусь, — говорит он, его руки хватаются за мои джинсы. Он стягивает их вниз, потянув за собой трусики, и опускается на колени.

Мои легкие разрываются, когда я вдыхаю сквозь ощущения. Глаза закрываются, когда я позволяю ему снять с меня ботинки и штаны, чтобы он мог закинуть мою ногу себе на плечо. Он посасывает мой клитор, кусает зубами, и я прижимаю ладони к прохладной кабинке, нуждаясь в заземлении.

Возбуждающее ощущение его щетины заставляет меня пошатнуться, и я двигаю бедрами, умоляя о большем трении.

Алекс прижимается к моему бедру, его язык умело проникает между моими губами, он сильнее ласкает клитор, заставляя меня дрожать. Желание достичь вершины переполняет, и страх переходит в эйфорию. Я так близка к потере контроля.

Запускаю пальцы в его волосы, царапая ногтями кожу головы, и крепко сжимаю. Он стонет, вызывая первую волну ожидаемого оргазма, и мое естество пульсирует от ноющей потребности.

Я вскрикиваю и прижимаю колено к его челюсти.

Алекс чертыхается и отшатывается назад, опираясь на руку за спиной, чтобы не упасть. Смотрит на меня снизу вверх, стиснув зубы, горячий гнев пробирается сквозь его желание. Вид размазанной крови по его губе пробуждает во мне какое-то низменное влечение.

Мы тянемся друг к другу одновременно.

Его руки обхватывают меня за талию, мои ногти впиваются в его обнаженные плечи. Наши рты сталкиваются, испытывая дикое, порочное желание, и медный привкус крови вливается в поцелуй, делая его жестоким, карающим.

Он прижимает меня спиной к кабинке, и слабая панель, наконец, полностью поддается. Алекс прижимает мою грудь к своей и ловко переворачивает меня на себя, дверца соскальзывает на пол.

Я падаю на него, наши тела сливаются воедино, но мы зашли слишком далеко, чтобы обращать внимание на обломки вокруг. Потребность прорваться сквозь все барьеры, мешающие нам соприкоснуться, превращается в неистовую ярость, когда он срывает с меня лифчик, а я расстегиваю его джинсы.

Мы срываем с себя остальную одежду, прижимаясь друг к другу с намерением ощутить каждый поцелуй, укус, поглаживание, наши конечности переплетаются. Когда Алекс стягивает свои штаны с ног, то прерывает поцелуй.

— Подожди, — говорит он, прерывисто дыша, грудная клетка расширяется с каждым вдохом.

— Нет. Сними штаны, — требую я, мысль о том, что придется ждать еще немного, слишком мучительна. Я не могу еще больше раздумывать обо всем.

— Блейкли, подожди… — настойчивость в его голосе прорывается сквозь туманное вожделение между нами, и я медленно отстраняюсь.

С плотно закрытыми глазами он говорит:

— Грейсон кое-что сделал…

То, как он запинается на последнем слоге, вызывает панику у меня в груди. Я поднимаюсь, чтобы взглянуть на его промежность, опасаясь, что сумасшедший серийный убийца отрезал кое-какую часть тела — но нет. Я ощущаю, как его стояк вжимается в меня.

Он отрезал ему яйца?

Осматривая его тело, я, наконец, догадываюсь, что Алекс имеет в виду, и все, что я могу сказать, это:

— Хм. Ну… ничего страшного.

Он тяжело вздыхает подо мной.

— Он дал мне обратный отсчет.

Я неуверенно протягиваю руку за спину и провожу пальцами по воспаленной коже.

— Господи, — оборачиваюсь, осторожно дотрагиваюсь до проводов, вшитых в его плоть.

Стеклянный циферблат старых карманных часов вшит в его икру. Секундная стрелка прыгает, отсчитывая минуты, и я слежу за ней.

Мы совсем потеряли счет времени, пока были в этой комнате, отгороженные от мира. Такого никогда раньше не случалось, по крайней мере, в том, что касается Алекса. Каждое мгновение, проведенное вместе в хижине, измерялось, записывалось.

— Я был в отключке, — говорит он, прерывая мои опасения.

Я наклоняюсь вперед и смотрю на него сверху вниз, кладя руки ему на грудь.

— Это ужасно, — говорю я, опускаясь на него сверху. — Но надеюсь, что ты почувствуешь каждый болезненный толчок.

Он протягивает руку и запускает пальцы в мои волосы, благоговейно касаясь моей щеки.

— Никто не способен заставить меня чувствовать боль так, как ты, Блейкли Вон. Только тебе принадлежит эта сила.

Я нахожу садистское утешение в его признании.

Пока он удерживает мой взгляд, я двигаю бедрами, скользя по его члену мучительно медленно, отвлекая его мысли от часов, времени и всяких угроз.

Он тяжело вздыхает и стонет.

— Трахай меня или убей… потому что я не смогу жить без этого ощущения.

Его отчаянное признание пробегает по моей коже, как лесной пожар, делая наши прикосновения неистовыми, и после настойчивых ласк и голодных поцелуев он оказывается внутри. Мое тело сразу узнает его. Когда он наполняет меня, мы идеально подходим друг другу. В моих глазах расцветает боль, в груди щемит.

Я скачу на нем медленно и ритмично, заново знакомясь с нашими телами и эмоциями. Слушаю отчаянные вдохи, сочетание гармонических звуков, которые бьют по моим нервам, как камертон, вибрация — непреодолимая агония.

Каждое бренчание вызывает электрическую волну, которая обрушивается на меня, когда его руки блуждают от моей груди к бедрам, исследуя каждый дюйм тела, как будто он в ярости, что не может потрогать все сразу.

Я знаю, от чего он страдает: от потребности обладать глубже и жестче. Сильнее. Через боль — единственный вариант, когда ты жаждешь нечто неуловимое.

Медленно открываю глаза, и замечаю, что мои руки обвиваются вокруг его шеи. Огненный уголек мерцает у меня под кожей, соблазн усилить хватку слишком соблазнителен.

Алекс наблюдает за мной со зловещей смесью страха и благоговения. Он прижимается ближе, входит в меня, побуждая сомкнуть руки до тех пор, пока я не почувствую бешеное биение его пульса под своими пальцами.

Какая-то темная паутина похоти и порочной потребности охватывает меня в приступе безумия, и я жестко скачу на нем, бесстыдно отбрасывая всякое чувство морали и оговорок. Я хочу только видеть его бледно-голубые глаза, чувствовать, как он проникает глубоко внутрь — все остальное пусть исчезнет.

Необузданные эмоции, закручивающиеся во мне спиралью, лишают рассудка, пока я не ощущаю первый пик своей кульминации. Я цепляюсь за Алекса, душу его, чтобы забрать жизнь и соединить нас воедино; потому что я умерла тогда на утесе и не остановлюсь, пока мы не погибнем вместе.

Он врезается в меня, выгибаясь, чтобы либо довести меня до оргазма, либо ослабить мою хватку. Но каждая рискованная попытка усиливает всепоглощающую пульсацию в моем ядре.

— О, боже… Алекс… пожалуйста.

Не знаю, о чем я умоляю, — но когда он прижимается ко мне, поднимая бедра выше, я чувствую отголосок рычания на своих ладонях, и, когда смотрю в его глаза, в его черты, которые нуждаются в кислороде, я разбиваюсь вдребезги.

Моя спина выгибается, когда он погружается в меня. Внутренние стенки сжимаются, удерживая его внутри, и все тело воспламеняется в последнем порыве, когда оргазм достигает пика и затягивает меня под воду. Мои руки опускаются. Я слышу, как он хватается за воздух, и это посылает возбуждающий поток булавочных уколов по моей плоти.

— Вот так, богиня… возьми меня всего, — Алекс не останавливается. Хватает меня за поясницу, приподнимается, одновременно прижимая мои бедра к своим. Одной рукой держась за мою спину, другой опирается, чтобы войти в меня, грубо и безрассудно, ловя угасающий огонек моего оргазма и раздувая свой.

Мое сердце колотится в опасном ритме. Частичка страха проскальзывает под мою грудную клетку, которая, кажется, вот-вот треснет. Когда мой взгляд встречается с его, он понимает; он чувствует, как мои эмоции выходят из-под контроля.

Проводит рукой по моим влажным от пота волосам, его губы едва касаются моего подбородка.

— Не убегай, — говорит он, — оставайся здесь. Позволь мне сделать это для тебя.

Я могу только кивнуть, но этого достаточно, Алекс поднимает меня на руки. Переворачивает меня на спину, затем тянется в сторону. Я на мгновение закрываю глаза и вдыхаю, чувствуя, как его тело накрывает мое, затем он поднимает мои руки над головой.

Резко открываю глаза, когда чувствую, как прохладная кожа обвивает мои запястья.

Страх — это живая сила внутри меня.

— Алекс…

Он туго затягивает ремень вокруг моих запястий. Мышцы ноют, я изо всех сил пытаюсь опустить руки вниз, но он обхватывает кожаный ремень.

Не могу вымолвить ни слова, смотря в его глаза, и паническая дрожь прокатывается по моему телу, когда Алекс толкается между моими бедрами.

— Я не могу…

— Доверься мне, — говорит он, проглатывая остатки моей мольбы, когда его рот накрывает мой, забирая последнее дыхание.

Входя в меня, он крепче сжимает ремень, острые края впиваются в кожу, напоминая наручники, которыми он удерживал меня во время лечения электрошоком. Это был первый раз в моей жизни, когда я почувствовала полную и беспомощную потерю контроля.

Он отрывает меня от поцелуя, трахает глубже, его гортанный стон воздействует на интуитивном уровне. Каждый толчок опустошает, каждое грубое движение его тела по моему доставляет сводящее с ума трение.

— Боже, ты чертовски идеальна, — говорит он мне на ухо. Обхватывает рукой мое колено и ставит так, как ему хочется, полностью контролируя, входит в меня. Безжалостно.

Алекс трахает меня, пока я не кончаю, борясь с ремнем, с удовольствием и комфортом, который я испытываю, будучи связанной, отчего мой рассудок разрушается еще больше. Но он держит меня, не отпуская.

— Блять, блять… — он громко стонет, его член становится тверже и врезается в мои внутренние стенки. — Я хочу, чтобы ты кончила. Сейчас же, черт возьми. Кончи на мой член, кончи со мной…

Выгнув спину, я прижимаюсь к его груди, когда оргазм овладевает мной, разливаясь по венам подобно жидкому огню, он входит, снова сильно толкаясь.

Алекс извергает проклятия, сильная дрожь сотрясает его тело. Он стонет во время оргазма, притягивая мое тело к своему, прижимает нас ближе, его рот опускается к моей шее.

Ощущение интенсивности оргазма Алекса разрушает меня на первобытном уровне, одновременно очищая и придавая сил. Волнующее тепло разливается по моей крови — и я пытаюсь не давать названия тому, что чувствую… но ущерб уже нанесен.

Никакие другие эмоции не могут сравниться с этими.

Я закрываю глаза от этого осознания, позволяя лишь нескольким слезинкам скатиться по моим покрытым шрамами вискам, прежде чем мне удается восстановить контроль над своими чувствами.

После напряженного молчания, когда я чувствую, как последние восхитительные ударные волны покидают мое тело, я опускаю связанные запястья на его спину. Его грудь прижимается к моей, дыхание тяжелое, наши сердцебиения синхронизируются в более медленном ритме.

Если это любовь, то она сводит с ума.