Жестокая болезнь

ГЛАВА 26

ПРОБА

АЛЕКС

Я любил до безумия.

Я никогда в полной мере не понимал смысла стихов Саган²⁷, пока мои пути не пересеклись с Блейкли Вон.

Она изменила все.

Она изменила меня.

Я больше не тот человек, преобразился на молекулярном уровне.

Даже мои клетки жаждут ее, хотят соединиться.

Я повторяю этот стих каждый раз, когда вспоминаю ее образ. То, как ее зубы дразняще впивались в нижнюю губу. То, как она скрещивала свои длинные ноги, зная, насколько она соблазнительна. То, как она смотрела прямо сквозь меня своими бездонными глазами цвета морской волны, проникая до гнилого мозга в моих костях.

Я никогда не чувствовал себя более живым, более неуправляемым, чем когда был рядом с ней. Обычно, подобное ужасало. Потеря контроля идет вразрез со всем, за что я выступаю. Но с ней я легко позволил своему первобытному, дикому зверю наслаждаться низменными удовольствиями.

Она делает меня слабее, но в то же время сильнее, чем когда-либо.

Я держу рисунок, провожу кончиками пальцев по контуру ее лица, впитывая в себя слова Саган так же, как Блейкли наполняет все мое существо.

Она сводит меня с ума.

Мой разум, мое тело и душу. Одержимость пожирает меня изнутри. Как жук-могильщик, роющий норы, чтобы полакомиться разложением, моя омертвевшая материя воззвала к ней, и она поглотила мою сгнившую человечность, воскресив нового человека.

Тогда я был недостаточно силен для нее.

Но сейчас да.

Неважно, что она говорила у реки, я знаю правду. Она пыталась отрицать то, что чувствовала — по-настоящему чувствовала — когда мы занимались любовью под водопадом.

Но я помню, как она поникла в моих объятиях. Сильная, упрямая, несокрушимая Блейкли разбилась подо мной. Она прижалась ко мне, когда мы слились воедино, соединив две души в одну. Возвышенное столкновение похоти и страстного желания и чистого, неподдельного экстаза.

Эмоции напугали ее. Она никогда не испытывала их раньше. Я тоже никогда раньше не испытывал ничего подобного. Мы были связаны на уровне, превышающем мораль и суждения, и именно это пугало ее.

Она влюбилась в своего злодея.

В безумного ученого, которого ненавидит. В своего мучителя. Того, кого она представляет, когда бьет кулаком по боксерской груше, и о ком она думает, когда прикасается к себе.

И, ох, она так прекрасна, когда мучается, отрицает, спорит. Эти чувства разъедают ее некогда непробиваемую решимость. Я видел, что скрывается под этим толстым слоем. Оно уязвимое, нежное и голодное.

И оно мое.

Большим пальцем я растушевываю контур вдоль линии подбородка, сдуваю остатки грифеля, стараясь не запачкать губы. Запечатленные при идеальном освещении под яркой вывеской, ее губы безупречны. Черты ее лица божественны.

Я украл одно мгновение.

Отдаю себе должное, я был терпелив. Я наблюдал за ней прошлой ночью, когда она ждала, чтобы перейти дорогу. Весь город гудел вокруг нее, пока она стояла неподвижно. Потерянная душа среди моря энергичных незнакомцев. Блейкли стояла, скрестив руки на своей изящной талии, пытаясь исчезнуть в потоке.

Я наблюдал за ней некоторое время, отслеживая ее успехи, запоминая ее неудачи, ожидая в стороне, чтобы вмешаться. Ее жизнь теперь совсем другая. Блейкли больше не скрывается в тени, выискивая жертв для мести другим людям. Словно стоя под этой яркой вывеской, она вынуждена на свету взаимодействовать с миром.

С тех пор как я вернулся в город, то осторожно изучал ее, как и должен был сделать раньше. Вместо этого я поддался импульсу, слишком взволнованный открывшейся перспективой. Соблазн поддаться ее притяжению был слишком непреодолимым.

Больше никаких опрометчивых решений. Мне нужны проверенные доказательства того, что процедура сработала, а не предвзятое утверждение о том, чему я стал свидетелем в наши последние минуты вместе. А еще, тот факт, что, столкнувшись лицом к лицу со своими демонами, я принял предосудительное решение уничтожить свою лабораторию и всю работу.

Требуется время, чтобы перестроиться. И перестроиться получше. Если я смогу доказать результаты, тогда не будет ни вины, ни причин чувствовать что-либо, кроме гордости за свои достижения.

Поэтому я уничтожил лабораторию в хижине, и все улики, тем самым позволив Блейкли поверить, что я тоже погиб.

Как еще она смогла бы вернуться к своей жизни?

Как только у меня будут конкретные фактические данные, я искуплю свои грехи вместе с ней, но у меня нет планов провести остаток своей жизни в тюрьме. И Блейкли я тоже не позволю.

Признаюсь, в ту секунду, когда я понял, что лечение прошло успешно, ученый во мне испытал искушение пойти сразу к ней. Мне не терпелось провести тесты и сравнить данные, изучить и выписать все, как Тесе́й или Тезе́й — персонаж греческой мифологии, центральная фигура аттического мифологического цикла., исследующий лабиринт.

Но на самом деле, правда гораздо более зловещая.

Я не герой, уничтоживший болезнь.

Я монстр в центре лабиринта.

Эгоистичный, нуждающийся мужчина во мне просто хочет ее. Хочет посмотреть выражение в ее глазах, когда я появляюсь в ее жизни. Увидеть осознание того, что я вернулся за ней.

Жгучая боль отзывается в моей груди, когда я представляю в голове это восхитительное воссоединение, приправленное толстым слоем сарказма. Я жалкий язычник, испытывающий отвращение к страху, который держит меня на расстоянии от нее. Во мне сокрушительный, изнуряющий страх быть отвергнутым, если вдруг Блейкли не признает нашу связь.

Конечно, я похитил ее. Пытал. Проводил над ней эксперименты по изменению сознания.

Но, ох, Блейкли, если бы ты только поняла, какого величия мы могли бы достичь вместе.

Она не была создана для заурядной жизни. Мы можем добиться гораздо большего. Такой прорыв… Я даже не остановился, чтобы предположить все возможности.

Однако сначала мы должны справиться с ее чувством вины. Оно сдерживает ее. Я стремился заставить ее почувствовать эту вину, но теперь хочу ослабить. Чувство вины перед такими подонками, как Эриксон, — напрасные усилия. Желание пойти прямо к ней переполняет меня злобной тоской, но, поскольку Блейкли — первый успешный испытуемый, мне нужно не торопиться, собирая данные, наблюдая за ней, анализируя каждую деталь. Нельзя ускорять этот процесс. Не в этот раз.

Я был импульсивен и эмоционален, когда решил, что эксперимент провалился. Я прекратил весь проект из-за одной крайности. Вот к чему приводят наши неконтролируемые эмоции, если их не сдерживать. Они заставляют сжигать всю нашу жизнь в один момент неопределенности.

Что Блейкли ясно продемонстрировала, вонзив лезвие в человека.

Если раньше у меня и были какие-то сомнения по поводу ее преображения, то это одно действие устранило их.

Цель моего проекта была настолько гениальна в своей простоте. Изменить химию мозга, изменить личность. Изменить мир.

Новый мир, где психопаты страдают от сопереживания. Где они скорбят, если заставляют горевать других. Это справедливое наказание для тех, кто не боится мировой системы правосудия — дурацкой системы, которая также освобождает преступников.

Страница сминается в моей сжатой в кулак руке. Я расслабляю напряженные плечи и разминаю раненую руку, чувствуя, как напрягается изуродованная плоть под повязкой, затем разглаживаю складки на странице над лицом Блейкли.

Боль реальна. Она возвращает меня в настоящее.

С момента зачатия проекта я следил за временем, но в конечном итоге потерял связь с миром. Важно «здесь и сейчас». И все моменты, которые делают эту невыносимую жизнь стоящей того, чтобы жить.

Я четко формулировал свои указания. Был уверен в себе и своей цели. Я не видел дальше следующего шага проекта. Не мог представить себе более высокой цели. Я был настолько поглощен непосредственным результатом, что только стоя у своей хижины и наблюдая, как языки пламени уносятся высоко в ночь, понял, насколько заблуждался.

Блейкли была сиреной, посланной заманить меня и заразить мой мозг.

Ее отказ заставил меня усомниться в себе. Более того, это заставило усомниться в моих ученых способностях. Я засомневался в своих методах; испытывал угрызения совести за своих испытуемых. И чуть не покончил с собой.

И почему? Для чего? В науке нет места чувству вины. Я понял это только сейчас. Черт возьми, никто не размещал плакаты о пропавших без вести и не финансировал веб-сайты, чтобы найти этих людей. Они были никчемными. Их жизни были потрачены впустую.

Я придал их жизням смысл.

Блейкли обвинила меня в наличии комплекса бога; она сравнила меня с доктором Франкенштейном, и, в конечном счете, это может быть правдой. Как ученому-биомедику, мне необходим определенный уровень богоподобного эго. В конце концов, лечение болезней — это просто еще одна форма творения. Я беру аномалию и разрабатываю лечение, кодируя строительные блоки ДНК, чтобы исправить дефект.

Я вернул ее мертвые клетки к жизни. Я привел ее в мир чувств.

Я бог.

И она — мое творение.

Моя прекрасная садистка.

Как я могу не любить ее? В ней скрыта часть меня. Разум Блейкли был создан моей наукой — моей сокровенной частицей души.

В отличие от доктора Франкенштейна, я не откажусь от своего творения.

Ибо наш сценарий — это сценарий, вырванный прямо со страниц шекспировской пьесы. Вот в чем беда. Куда мы движемся, как мы закончим, когда будет трагедия?

Я должен переделать каждый аспект, изменить все компоненты. Я должен переписать весь сценарий во имя искупительного финала.

Если я смогу научиться изменять саму структуру ее нервных путей, тогда смогу изменить наш результат.

Мне просто нужно время.

Флешка в моем кармане явно отличается от веса карманных часов, которые я обычно таскал. Но на ней есть формула новейшего препарата, того, который я ввел Блейкли.

Лекарство от психопатии.

Желание проверить время заползает мне под кожу, как роющий норы жук-могильщик. Я слышу предупреждающий писк. Нарастает тревога.

Она опаздывает.

Что-то не так. Я чувствую это своими клетками так же, как чувствую приближение шторма, когда атмосферное давление падает вместе с зарядом в воздухе.

Блейкли делает, что хочет, ходит, куда хочет, но она никогда не опаздывает на это занятие. В ее новом и неуверенном состоянии бытия это единственное занятие, которое, по ее мнению, дает ей контроль.

Под вывеской на гигантской витрине из зеркального стекла написано: «Тренировки по боевым искусствам».

Я чешу руку, зуд проникает все глубже. Мучительное желание узнать, сколько времени, обвивается вокруг меня, как сжатая пружина, и напряжение на катушке вот-вот лопнет.

Я достаю телефон из заднего кармана и морщусь от боли. Обожженная плоть на руке все еще чувствительна, заживает. Когда я включаю экран телефона, чтобы посмотреть время, меня наполняет мгновенное облегчение, как от приема любимого наркотика, жажда утихает.

Это облегчение быстро рассеивается, когда приходит суровое осознание. Блейкли не придет. Она изменила свой распорядок дня. Возможно, есть разные на то причины, но мотив — только один, от которого у меня учащается сердцебиение.

Она знает, что я наблюдаю.

Я резко отбрасываю эту мысль. Я осторожен. Я очень осторожен и сохраняю дистанцию. За последние шесть недель ни разу не было никаких признаков того, что она знает обо мне. И все же я не могу подавить тревогу, пронзающую мое тело.

Я убираю блокнот и перекидываю зеленый рюкзак через плечо. Последний раз гляжу на дверь студии боевых искусств, затем направляюсь по тротуару в сторону Трайбеки.

Отчаяние сжимает мою грудь, как бандаж, боль острая и требовательная. Моя кожа становится липкой, дыхание затрудненным, когда я разочарованно провожу рукой по волосам. Обычно я обращаюсь к своим устройствам и приложениям, чтобы найти объект, но моя маленькая садистка умная. Очень, очень умная. Она отключилась от сети, ограничила свою активность в интернете и использовала одноразовый телефон без доступа к Wi-Fi. Лишь мои чувства помогают выследить ее.

В городе душно, когда я пробираюсь по переполненному пешеходному переходу. Даже воздух плотный и затхлый. Я добираюсь до здания и отпираю входную дверь своей новой квартиры, которую снял в квартале от дома Блейкли. Это было нелегко; домовладельца пришлось уговаривать. Но с солидным первоначальным взносом и арендной платой за полгода вперед, квартирка по завышенной цене принадлежит мне и находится в отличном месте, чтобы следить за моим объектом.

Я выгружаю свой рюкзак у входа. И как раньше, ищу утешения в фотографии Мэри. Однако утешения нет. Нет нашей фотографии в рамке, когда мы были детьми. Нет ни одной из ее картин эпохи Возрождения.

Мне пришлось оставить свои мирские пожитки. Мертвый человек не возвращается, чтобы прибраться в своей старой квартире. И Блейкли проверила ее. Дважды. Словно нуждаясь в подтверждении того, что я действительно умер, она даже взломала мой почтовый ящик. Наблюдала за моим лофтом, выслеживая так, как раньше выслеживала свои цели.

Нахмурившись, я оглядываю скудно обставленную студию. В конце концов, владелец старой квартиры либо продаст мои вещи, либо выбросит их.

Я захожу на кухню, чтобы взять воды из холодильника. Открыв дверь, я наслаждаюсь прохладным воздухом, обдувающим мою кожу, взгляд останавливается на верхней полке с пятью стеклянными флаконами.

Глухой удар привлекает мое внимание, и я поспешно отпиваю из бутылки с водой, прежде чем схватить один из флаконов и направиться в ванную.

Расположение было не единственной причиной, по которой я выбрал это место. Переоборудованная студия по соседству была снесена из-за пожара. Ремонтные работы застопорились, когда цены на строительные материалы взлетели до небес, в результате чего помещение освободилось. Учитывая состояние экономики, проект, скорее всего, останется заброшенным в обозримом будущем.

Я кладу флакон в карман, прежде чем снять зеркало в ванной, открывая дыру в стене. Разрез достаточно большой, чтобы пролезть, но я немного расчищаю пыльное отверстие и вхожу в темное помещение.

Воздух здесь тоже не лучше, чем снаружи. Тут нет никакого блока питания, поэтому мне пришлось использовать электричество из своего. Я просверлил небольшое отверстие в плинтусе и стене, чтобы протянуть два шнура, которые питают устройства, которые я считаю более важными, чем кондиционеры.

На этот раз стук становится громче, и мой телефон в заднем кармане вибрирует.

Я отключаю напоминалку, затем кладу телефон на металлический стол. Все покрыто строительным мусором и пылью. Деревянные полы кое-где приподняты. Панели вырваны. Стены ободраны, виднеется кирпич. В некотором смысле это напоминает мне хижину Мэри. Возраст, история и крепкие кости.

Я беру шприц из корзины под столом.

— Анестезия прошла быстрее, чем ожидалось. Отныне я буду действовать осторожнее.

Когда я наполняю шприц содержимым флакона, связанный мужчина в центре комнаты стонет и извивается в своих путах. Мне удалось раздобыть старую каталку на больничной свалке, но, к сожалению, пришлось залезть в свой пенсионный фонд, чтобы приобрести новые компьютеры и лабораторное оборудование.

Сейчас я зарабатываю на жизнь на черном рынке, продавая программное обеспечение для взлома и клонируя прототипы. Помню, как однажды сказал Блейкли, что не собираюсь этого делать, но цель оправдывает средства. Мне нужны деньги — много денег — для финансирования нового проекта.

Поскольку время дорогое удовольствие, я отказался от создания еще одного сканера мозга и картографического устройства, а вместо этого приобрел приборы сразу из корейской лаборатории.

Проводить эксперимент в городе рискованно. Раньше я думал, что поступил умно, выбрав удаленное место у черта на куличках. Но, по правде говоря, нигде нет такого одиночества и изолированности, как в этом городе. Люди обременены своими плотными графиками, игнорируя своих соседей ради уединения. Они не хотят знать, что я здесь делаю; они просто рады, что я тихий и держусь особняком.

Я мог бы стать подражателем Дамера²⁸, но пока я тихо отрубаю головы и слежу за тем, чтобы электричество было включено, дабы части тел не завоняли, людям наплевать.

Приближаясь к объекту 9, я поднимаю шприц, а затем с явным предупреждением во взгляде приказываю ему молчать.

— Давай сделаем это быстро. У меня сегодня свидание.

На лбу у него выступают капельки пота. Клейкая лента легко отходит из-за слюней, когда я отрываю ее.

Он выплевывает каппу, на его бледном лице выделяются красные рубцы и сыпь от скотча.

— Пожалуйста… вы должны меня отпустить. Я этого не заслуживаю, что за безумие.

Я делаю глубокий вдох, остро ощущая отсутствующий аромат в затхлом воздухе, пьянящую смесь кокоса и бергамота.

Ее запах.

Аромат в моей лаборатории, когда она была там.

Он пропитал меня.

Поскольку запахи поступают непосредственно в память и эмоциональные центры мозга, даже отсутствие запаха может вызвать эмоциональную реакцию.

Если я в ближайшее время не исправлю наши отношения, боюсь, я полностью забуду запах, и он навсегда останется в подвале хижины с привидениями.

Я надеваю перчатку здоровой рукой и продолжаю затягивать ремни на объекте.

— Боже, нет… — он крепко зажмуривает глаза. — Я не ел два дня. Это бесчеловечно!

Снова это слово, и, как и каждый раз, когда я слышу, как оно произносится, позвонки вдоль моего позвоночника напрягаются.

— Бесчеловечно то, как ты издевался над своим соседом по комнате в колледже, который остался калекой на всю жизнь. Но, — я засовываю каппу обратно ему в рот и закрепляю ее новой полоской скотча, — я не судья и не присяжный.

И если точно повторю процедуру, я не буду его палачом.

Я вылечу этого человека.

Регулятор на аппарате настроен на точное напряжение. Химический состав вводится точно таким же образом. Без анестезии. Каждый отдельный аспект аналогичен процедуре Блейкли.

Я прикрепляю электроды к вискам испытуемого и встречаюсь с его глазами — широко раскрытыми и остекленевшими от страха и легкого смирения. Поверхностный аффект не допускает широкого спектра эмоций, но даже психопат может бояться собственной кончины.

Я поворачиваю переключатель, и его тело напрягается, мышцы сокращаются в припадке. Темная лужа растекается по белой хлопчатобумажной простыне, прикрывающей его нижнюю половину, когда он мочится. Его глаза закатываются к затылку, показывая только налитые кровью белки, когда он брыкается о каталку.

По истечении заданного времени я выключаю переключатель. Его тело расслабляется. Отсоединив его от аппарата, я устанавливаю таймер на своем телефоне на пять часов. Именно столько времени потребовалось Блейкли, чтобы вернуться ко мне. Потом я отнес ее к реке и погрузил в холодную воду, чтобы полностью привести в чувство.

Навязчивые воспоминания о той ночи возвращаются с удвоенной силой, эта процедура заставляет меня вспоминать каждый щемяще прекрасный и болезненный момент. Ощущение ее огненных губ, прижимающихся к моим среди холодного водопада, который обрушивался на нас. Слезы, струившиеся по ее щекам, когда эмоции взлетели до небывалых высот.

Острый как бритва нож отчаяния вонзился мне в грудь из-за ее отказа.

Отрицание ее чувств, которое, хотя и выпотрошило меня эмоционально, также ранило мое эго.

Оглядываясь назад, теперь я так чертовски ясно все вижу. Я должен был уличить ее во лжи. Не надо было ее отпускать. Нужно было обнять ее и безумно целовать, пока ее защитные стены не рухнут.

Мой кулак врезается в металлический стол, и я ощущаю лишь краткую боль, прежде чем кровь просачивается сквозь повязку.

Я позволил ей манипулировать, так что заслужил страдания за то, что был таким слабым.

Если бы я мог трезво оценить ситуацию, я бы сказал ей жестокую правду: Любовь сводит нас с ума, детка. Добро пожаловать в страну чувств.

Чего Блейкли не понимает, так это того, что ее способность чувствовать была всегда, она просто не использовалась. И мы открыли ящик Пандоры. Возможно, это немного напугало меня, заставило усомниться… во всем.

Признаюсь, я не учел, какое влияние окажет такое феноменальное изменение. Я не смог бы этого объяснить; никто никогда не добивался успеха там, где добился я. Нет эмпирических данных или тестовых примеров для сравнения. Никаких предупреждающих надписей.

Сейчас она другая, но все та же. То, что было всегда, теперь обострилось, и желание причинять боль усилилось. Она нашла смелость заставлять других страдать.

Кровь зовет ее.

По имени.

Убийство теперь течет в ее венах.

Как только я прочитал новостную статью, я понял, что это Блейкли вонзила нож в Эриксона. Не один раз, а тринадцать. Власти назвали это «зверством».

Я не буду такой, как ты, Алекс. Я не убийца.

Нет, Блейкли, возможно, никогда не стала бы убийцей. Ее психопатическая болезнь не крутилась вокруг убийства.

Она занимается правосудием.

И кто заслужил правосудие больше, чем такой мерзкий насильник, как Эриксон Дейвернс?

Поскольку ее эмоции и нервные волокна все еще находятся в равновесии, ее реакции и рефлексы будут неустойчивыми. В один момент она будет неустойчивой, в следующий — вялой. Со временем она избавится от чувства вины за то, что лишила человека жизни. Она поймет, что у нее не было другого выбора.

Либо он, либо она.

Хотя Эриксон был бы отличным объектом для продолжения эксперимента, он помог Блейкли исследовать свой эмоциональный диапазон. Научный жертвенный агнец.

К счастью для меня, в этом мире есть и другие «Эриксоны», некоторые из них находятся прямо здесь, в городе. Что касается этого объекта, моя прекрасная садистка уже провела за меня проверку.

Я вырвал страницу прямо из ее маленькой черной книжечки.

Объект 9 на моей каталке. Его имя было третьим в ее «перечне придурков». Собственная система, по которой она оценивала свои цели от наименее до наиболее заслуживающих мести. Это проверенный список худших людей, и впоследствии те, кто находится на самом верху, оказываются психопатами.

Ее заметки на тему психопатии особенно интересны. Поскольку она обладала особым пониманием этой черты, она знала, что один план мести подходит не для всех.

Как и Рейли Стаффорд, ее месть была справедливой, но теперь у него есть более высокая цель. Он не должен стать пустой тратой времени.

Вспомнив о своем пациенте, я проверяю его жизненные показатели.

— Ты, наверное, думаешь, что я черствый, — говорю я ему, независимо от того, слышит он меня или нет. — Что у меня проявляются сходные психопатические наклонности. Ты бы не ошибся. Для того, чтобы достичь подобного, нужно проявить высокий уровень бесчувственности.

Не чувствуя пульса, я хмуро смотрю на него сверху вниз.

— Но не забывай, что убийца-психопат проткнул ледорубом мозг моей сестры. Подобные травмы имеют тенденцию оставлять след, — я сильнее нажимаю на его шею. Он не реагирует. Я опускаю руку.

Гнев овладевает моими нервами, и я отталкиваю каталку.

— Черт.

С неимоверным усилием я вкатываю каталку на кухню и приподнимаю ее. Тело соскальзывает и с бесцеремонным шлепком приземляется на пластиковый брезент. Я стараюсь очистить тело и замаскировать следы ожогов на висках, но только в качестве дополнительной меры предосторожности. Никто не будет скучать по Рейли Стаффорду. Он — ядовитая свалка человеческих отбросов.

Я надеваю на себя использованный костюм «Тайвек», который выудил на той же медицинской свалке, где взял каталку, затем беру складной нож — тот самый, который Блейкли носила при себе, тот самый, которым она тринадцать раз жестоко ударила Эриксона.

Стою над мертвым телом и хватаюсь за рукоять, затем начинаю колоть труп в грудь и торс.

Это нелегкий подвиг — вонзать нож в тело. Без присутствия ярости чувствуешь, как лезвие рассекает кожу, хрящи и сухожилия. Приходится кое-как вытаскивать нож. Звук становится хуже.

Он умер буквально пару минут назад, так что судебно-медицинскому эксперту будет трудно определить, что причина смерти была вызвана чем-то другим. Я удостоверяюсь, что попал в сердце, и наблюдаю, как кровь медленно сочится по его груди.

Я нанес ему двенадцать ударов ножом, на один меньше, чем Блейкли, но власти все равно сочтут это «зверством».

Несмотря на то, что это ни в малейшей степени не научно, я верил, что выбор, который сделала Блейкли, склонит чашу весов в нашу пользу, и следующее лечение будет успешным. Как сентиментально суеверно с моей стороны.

Но вот я снова здесь, с еще одной неудачной процедурой, еще одним бракованным объектом.

Я мог бы повторить эксперимент сто раз, сделать все абсолютно идентично, и я никогда не получил бы тот же результат. Мне даже не нужно сравнивать данные, чтобы понять почему.

Результат уникален для Блейкли.

Она уникальна.

Не знаю, приводит ли меня это осознание в ярость или возбуждение, но это упрощает задачу.

В течение последних двух лет я пытался изменить мир, разрабатывая профилактическое средство. Лекарство, препятствующее разложению и деградации разума до психопатического состояния, но лечение гораздо более сложное и… уникальное.

Цель никогда не была более ясной.

Я знаю, что нужно сделать.

Как только избавлюсь от тела, проследив за точностью каждой детали, настанет время найти мою маленькую потерянную садистку.

Нужно подготовиться. Необходимо заложить фундамент.

Говорят, отсутствие чувств закаляет сердце.

Предвкушение убийственно.

Я хотел поделиться своим открытием, своим прорывом со всем миром. Я хотел почтить память своей сестры и восстановить ее статус в медицинском сообществе.

Теперь я не хочу ни с кем делиться Блейкли.

Тут дело не в лечении.

Скорее, в устранении.

И у меня есть идеально откалиброванное оружие для достижения этой цели.