Живой Журнал. Публикации 2011

История про жизнь и смерть

Сидел вчера со своими алкоголиками и, на удивление, говорил о жизни и смерти.

Вслед давнему своему замечанию, я скажу, что Пастернак был прав, и ничего важнее разговора о жизни и смерти нет. Между тем, я рассказал алкоголикам, о том странном состоянии, в котором оставляют тебя книги юности.

Ты помнишь не книгу целиком, а какие-то сцены, но эти сцены ярки и постоянно к тебе возвращаются. К примеру, я очень любил роман Ильи Сельвинского «О, юность моя!». Роман этот очень странный, но не в целом его тексте дело. Там есть одно место, из которого я время от времени вспоминаю интонацию — не речи, а самой сцены, как вспоминают кадр из фильма.

Итак Сельвинский пишет про Гражданскую войну в Крыму и то, как герой по делу приходит на мельницу, где кости перемалываются в костяную муку — фосфат. По ленте транспортёра ползут коровьи кости, «и вдруг из чана выпрыгнул человеческий череп и медленно поехал вниз вслед за мослаками. Был он очень величав и философичен. Судя по его коричневому тону, он принадлежал какому-нибудь скифу или гунну.

Мастер дотронулся до Леськиного плеча:

— Вас требуют наверх.

— Смотрите, — сказал Леська. — Человеческий череп!

— Ну и что? — ухмыльнулся мастер. — Перемелется — мука будет.

Леська побрел на второй этаж. Еремушкин и Шулькин стояли у раскрытого окна и напряженно вглядывались в даль».[75]

Извините, если кого обидел.

03 сентября 2011