Был такой директор Литературного музея, старый большевик Бонч-Бруевич, который был в Ленинграде во время массовой высылки оттуда дворян после убийства Кирова. На дворе стоял апрель 1935 года и он сообщали наркому просвещения Бубнову «…совершенно точно удостоверился, что во время передвижения населения в Ленинграде действительно был ряд случаев сожжения в высшей степени ценных архивов оглупевшими или антисоветски сагитированными людьми. Мною совершенно установлен факт, что какие-то явно вредительские элементы, пользуясь некоторой суматохой, бывшей в это время в Ленинграде распространяли самые чудовищные и отвратительные слухи, что если у кого найдутся какие-либо документы, доказывающие дворянское происхождение данного лица или хотя бы отдаленную связь со старорежимным бюрократическим миром, то такой человек будет обязательно выслан. Эта наглая ложь, распускаемая повсюду неизвестными антисоветскими агитаторами, возымела свое действие на политически безграмотных и трусливых людей, они подались панике и жгли документы. Так, мне известно, что были сожжены 36 писем боярина Кикина, казненного еще при Петре I. В одном доме был сварен суп на документах Пугачева из Оренбургского края. Обезумевший старик, более 80-ти лет, сжег более ста писем Петра I и целую корзину документов XVIII века. Вдова (или родственница) известного нотного издателя Юргенсона, плача и почти рыдая, заявила мне, что она имела глупость, поддавшись панике, сжечь более 500 писем, среди которых было 78 больших писем П.И. Чайковского".[76]
У писателя Каверина есть история про то, в том же городе, но спустя несколько лет он зашёл к Юрию Тынянову: «…Он был озлобленно спокоен.
— Смотри, — сказал он, подведя меня к окну, из которого открывался обыкновенный вид на стену соседнего двора. — Видишь?
Тесный старопетербургский двор был пуст…
— Ничего не вижу.
— Присмотрись.
И я увидел — не двор, а воздух двора, рассеянную, незримо-мелкую пепельную пыль, неподвижно стоявшую в каменном узком колодце.
— Что это?
Он усмехнулся.
— Память жгут, — сказал он. — Давно, каждую ночь.
И он заговорил о гибели писем, фотографий, документов, об осколках времени — драгоценных, потому что из них складывается история народа.
— Я схожу с ума, — сказал он, — когда думаю, что каждую ночь тысячи людей бросают в огонь свои дневники. Казалось, давно забылись, померкли в памяти эти дни, пустой двор, запах гари, улетевшие голуби, легкий пепел в лучах осеннего солнца".
Извините, если кого обидел.
07 сентября 2011