Жизнь святого Хуана де ла Крус (Иоанна Креста)

Глава VII В Авиле Кавалеров

6 октября 1571 года. Мать Тереза, послушная повелению апостолического комиссара, брата Педро Фернандеса, который был назван приором, и любезному требованию, которое довёл до неё Господь, расположилась ко вступлению в Воплощение.

То была обширная обитель, расположенная на севере города, в пятистах шагах от стен, почти напротив ворот (монастыря) Кармен. Отделённая от Авилы небольшой лощиной Ахатес, за спиной имела поля сухие и неровные, усеянные большими гранитными обломками. Строение было из камня, но имело арки из кирпича, и грациозную колокольню, смотревшую на город.

Когда мать Тереза, двигаясь от монастыря Сан Хосе, достигла дверей Воплощения, внутри находились сто тридцать монашек, голодных и шумливых: голодных из-за состояния хозяйственной нищеты, в которой жили, и оттого что уже в 1567 году брат Хуан Баутиста Рубео, который посетил их, своим приказом настоятелю, запретил им принимать новициев, чтобы они не умерли от голода; шумливых, потому что приехала мать Тереза, не избранная ими, но назначенная апостолическим комиссаром, и потому что боялись, что она будет насаждать суровую жизнь Босых.

Новая Приора приняла первую предосторожность: от монастырька Сан-Хосе, где находилась до прибытия в Медину, она переслала одно послание в обитель Воплощение, требуя, чтобы все мирские, проживающие в обители были изгнаны оттуда. Когда мать Тереза вышла из Сан-Хосе, чтобы принять назначение, мирских уже не было в Воплощении. В привратницкую вошла в сопровождении Провинциала Обутых, брата Анхеля де Салазар; его товарища по имени Ледесма; коррехидора Авилы, Матео Аревало Седено и некоторых альгвазилов. Сверх того, находились там и несколько любопытных, среди которых бенефициант церкви Святого Винцента, который спустился из города, осведомлённый о событии, без сомнения, теми самыми мирскими, изгнанными из монастыря, из-за мятежной позиции монашек, решительно расположенных препятствовать вступлению новой Приоры.

Когда Провинциал позвал в дверь затвора, монашки, изнутри, разразились криками протеста. Оскорбляли Провинциала и Мать, и отказывались открывать. Крики слышны были даже у городских стен. Прежде чем это поведение прекратилось, Провинциал пытался открыть дверь, которая в церкви выходила на нижние хоры. Между тем, Мать оставалась снаружи, у внешних ворот церкви, сидя на каменной скамье. Она накинула на себя свой белый плащ. Монашки, обнаружив, что брат Анхель де Салазар намеревается штурмовать дверь нижних хоров, побежали туда из привратницкой, с криками, оскорблениями и протестами. Провинциал сказал, как побеждённый: "Стало быть они не хотят мать Терезу Иисусову", и сделал жест ретирады. Одна монахиня, донья Каталина де Кастро, отреагировала живо и воскликнула: "Хотим и любим!", и воспела Te Deum, подхваченное многими другими. Дверца отворилась, и Мать вошла на хоры. Когда сопровождавшие мать Терезу удалились, то даже издалека слышали крик ста тридцати монашек, которые, одни в одобрение, другие в противность, должны были оглушать новую Приору протестами, контрпротестами, спорами и взаимными обвинениями.

Такт Матери быстро успокоил возбуждённых. Но она стремилась к чему-то большему, чем мирное управление этим монастырём, который был так желанен ей; в нём она поменяла оранжевую юбку с чёрными кромками на бурую рясу и белый плащ; прожила двадцать пять лет, принимая наибольшие благосклонности неба; там зачала свою великую реформу Кармен, и оттуда вышла, ради первого основания обители Сан-Хосе. Множество её первых и лучших сотрудников вышли из Воплощения. Матери Терезе было от чего чувствовать боль: монастырь нуждался материально и был дезорганизован духовно.

Монашки не ели в общей трапезной, потому что в монастыре не было хлеба, чтобы подать им. Каждая ела в своей келье то, что смогла раздобыть за стенами обители. Многие постоянно выходили из затвора, чтобы убить голод в домах знакомых и друзей. Под этим предлогом многие проводили долгое время вне обители. Сама мать Тереза, за полгода, что провела там, не могла вкусить дома большего, чем хлеб, и даже того ей было жалко. Такова была плата за недостаток порядка и собранности. Монастырские приёмные их было три или четыре — были многолюдны. Туда постоянно сходились из города друзья и родители, которые находились в изобилии, так как монашки, в большинстве, были уроженками Авилы.

Много трудилась Мать с первого дня во излечение этой нищеты монастыря. Предварительно хорошо введённая в ситуацию общины, ещё до своего вступления просила пожертвований у своих благодетелей. А после взваливания на себя ноши она удвоила свои мольбы к донье Марии де Мендоса, к донье Магдалене де Ульоа и к герцогине Альбе, которая даровала ей однажды сто дукатов. И даже у своей сестры Хуаны де Аюмады просила она индюков для своих бедных монашек.

Но ещё больше занимало её духовное улучшение монашек. То была долгая работа. Мать намекает на неё в одном письме, написанном после месяца пребывания в Воплощении. "О, сеньора! — пишет она донье Луизе де ла Серда, — тот, кто видел себя в покое наших домов и теперь видящий себя в этом беспорядке, не ведает, как он сможет пережить его… Вместе с тем, слава Богу, имею мир, что не мало, ведя их к тому, чтобы оставить развлечения и вольности; которым, хотя суть так добры (монашки)…, изменить привычке пуще смерти, как говорят. Переносят это неплохо; оказывают мне многое уважение; но уже по тому, что их сто тридцать, ваше благородие поймёт заботу, которая потребна, чтобы вернуться к разумному порядку вещей". Тем не менее, это возвращение последовало. Через шесть месяцев Мать уже смогла написать донье Марии де Мендоса: "Хвала нашему Господу за те перемены, что Он произвёл в них. Наиболее упрямые стали теперь наиболее довольными и милыми со мной. В этот великий пост не посещали нас ни женщины, ни мужчины, если только не были священниками, что явилось полным новшеством для этого дома. Через всё прошли с великим миром. Воистину здесь есть великие Богу слугини, и почти все выздоравливают".

Встретилась, всё же, одна трудная задача. Ко всему прочему, Мать заболела. За месяц с половиной пребывания в обители Воплощение понесла на себе целый ворох недугов: ангины, сильное колотьё в боку, постоянные горячки, которые не давали ей выйти из угла, если только не для слушания мессы. "Испытала меня земля (Авилы) способом, какого не прилагала к уроженцам её", писала она 7-го марта донье Марии де Мендоса. Нуждаясь в помощи, Мать вспомнила о брате Хуане де ла Крус, великом Реформаторе; и она решилась просить его стать духовным руководителем своих монашек.

Апостолический комиссар, брат Педро Фернандес, находился в Саламанке. Мать Тереза, от которой не укрылись трудности, могущие помешать её желанию, послала в Саламанку капеллана монастыря Сан-Хосе, Хулиана де Авила, чтобы он персонально переговорил с комиссаром о нужном разрешении. Капеллан должен был как очевидец представить ту нужду, которую имел монастырь в помощи брата Хуана де ла Крус. И он сделал это. Комиссар выдвинул возражения: затруднения со стороны монашек, которые, зная обутых и приученные к направлению Отцов Созерцания, не станут смотреть одобрительно на навязывание им босого. Должно помнить, что случилось с отцом Фернандесом, когда пришла Мать приорисса. А также затруднения со стороны самих Отцов Обутых, управляющих общиной со дня основания обители. Но тяжелее оказались доводы Матери, точно отражавшие неотложную нужду, и комиссар составил назначение, которое и вручили Хулиану де Авила. Он вернулся в Воплощение и отдал его матери Терезе.

Как только получилась уверенность в приезде брата Хуана де ла Крус, об этом сообщили монахиням: "Вам, сеньоры, доставляют святого исповедника". Не знаем, ни когда, ни как уведомили брата Хуана, бывшего ректором в Алькале де Энарес, о его назначении. Не знаем также даты его прибытия в обитель Воплощение. Но знаем, что в сентябре 1572 начали ощущаться результаты его духовного магистрата в Воплощении. Об этом писала мать своей кровной сестре донье Хуане де Аюмада: "Великую пользу приносит этот босой, который исповедует здесь: это брат Хуан де ла Крус".

Святой обитал в монастыре Кармен, который примыкал, изнутри, к северной стене города, почти что напротив Воплощения, которая находилась ниже, и откуда была видна грациозная кирпичная колокольня, которая возвышалась над стенами. Но он был там не единственным босым. Восьмеро таковых пребывало в те дни в монастыре Кармен, среди них приор, ризничий, прокуратор и привратник. Не знаем большего, чем имена этих четверых: Бальтасар Иисусов, приор; Франсиско Апостолов, привратник, который в этой ситуации жил вместе с братом Хуан де ла Крус на протяжении двух лет; отец брат Педро Очищения и отец Габриэль Крестителев, сын врача императора Карла V, которого мы уже знаем по Пастране. Все они находились здесь по приказу апостолического комиссара брата Педро Фернандеса, который искал посредством этого реформы монастыря. Положение брата Хуана де ла Крус не было в это первое время, стало быть, столь уж насильственным по отношению к монастырю Кармен, как дают понять его прежние биографы.

Монахини также не оказали сопротивления его правлению. Здесь, конечно, не было повторения того, что случилось по приезде матери Терезы. Тем не менее, не все начали исповедоваться у него. Брат Хуан не был единственным исповедником. Святая Приора благоразумно предостерегла, чтобы двери обители не закрывались перед Обутыми, которые до сего времени были исповедниками монахинь. Выходили, стало быть, из одного монастыря Кармен, безразлично, обутые и босые.

К этой начальной эпохе относится следующий эпизод. Брат Хуан восседал на монашеском стуле в своей исповедальне, ожидая прибытия кающихся. Вошла одна монашка. Брат Хуан оставался неподвижным и молчаливым. Монахиня, одна из тех, что предпочитали своих прежних исповедников в широких плащах, вопросила: "Обутый или Босой?" Брат Хуан, которому открылось намерение и смысл вопроса, быстро прикрыл ступни опушкой рясы и отвечал: "Обутый, дочь моя". И начал исповедь.

Недолго, однако, длилось это недоверие. Брат Хуан де ла Крус, молодой, ко всему прочему, — ему не было и тридцати, — обладал талантом и зрелостью святости и рассудка, для того чтобы завоевать для Бога всех монахинь. С мягкой прямотой, без резкости и спешки, но также и не безвольно, без рискованных снисхождений, вёл их отсель так, что они почти никогда не преступали. Мало помалу сократил посещения обители, несущие в себе опасность рассеяния и угрозу превосходствам добродетели, подчинил их распорядку, которого требовало призвание кармелитанское. Поначалу присутствовало естественное сопротивление. Больше всего в части продолжительных и частых посещений обители. Для этого не довольно было любовных обличений святого исповедника. Но когда над монастырём раскрывался мучительный ужас громов и молний, монашки выбегали испуганные на паперть и бежали в молельню, чтобы вверить себя Богу. Брат Хуан отмечал это и торжествовал.

Наконец, они мало по малу покорились его увещаниям и весь дом преобразился, претворивши монахинь в души интенсивной внутренней жизни, с томленьями быть с каждым днём более совершенными. Перемена начала проявляться поначалу в более юных. С каждым днём становилось всё больше тех, кто сближался со своим исповедником. Не планируя этого, брат Хуан вытеснил старых исповедников. Вплоть до того, что остался единственным наставником, сколь бы постоянно не сопровождал его другой босой, помогая ему в духовном управлении. Он был назначен, как и брат Хуан, апостолическим комиссаром. Несмотря на то, что нам известно, как было сказано, что было восемь босых в Кармене Авильском, не можем уточнить, кто был поначалу компаньоном брата Хуана в его должности, касающейся монахинь Воплощения. Конечно, то не был отец Герман Святого Матфея, как это утверждается с лёгкостью. Знаем, что были то разные лица в определённые эпохи, и иной раз включали в себя Отцов Обутых. Брат Габриель Баутиста и брат Педро Очищения исполняли эту роль в первые времена. Последним, кто мог бы сопровождать его, был бы брат Герман Святого Матфея, как увидим.

Однажды, хотя нам неизвестна дата, брат Хуан и его компаньон переместились из своей резиденции в монастыре Кармен в одну хатку, поблизости от Воплощения, в юго-восточной части сада. Её приготовила мать Тереза. Возможно, она взяла это средство, чтобы избежать беспокойств, которые Обутые, по случаю возникших раздоров между ними и Босыми, начали причинять брату Хуану де ла Крус; возможно она воспользовалась моментом, когда отец брат Бальтасар Иисусов, оставил должность приора Кармен и Обутые вошли в правление дома; возможно, в тех видах, чтобы исповедники пребывали бы в наибольшей близости к Воплощению; возможно, под влиянием всех этих причин зараз.

То была хатка бедная и не меблированная. Имела дворик. В келье брата Хуана не было ничего, кроме помостей и одеяла, которые служили ему постелью. Но не была та хатка уединённой: сзади, отделённое от неё пограничным забором, располагалось другое жилище. Келья брата Хуана смотрела во дворик домика Босых. Здесь он жил в полном умерщвлении плоти. Носил рясу из "сайяля", весьма худую, и почти не ел. Он был доволен всем, что подавали монашкам — столь бедным; а если ему подавали кушанья тонкие, он возвращал их в обитель, приказывая, чтобы их отдали больным.

Однажды вечером брат Хуан откушивал в своей комнате скромный лёгкий ужин, приготовленный для монахинь. Был один. Дверь кельи, которая выходила во дворик дома, была ещё отперта. Когда он поднял глаза, то с изумлением увидел перед собой одну юницу. Брат Хуан узнал её. Уже давно она преследовала его, влюблённая. Теперь, осведомлённая без сомнения об отсутствии компаньона, перепрыгнула глинобитную изгородь дворика, и оттуда, через открытую дверь проникла в комнату. Была красивой, из знатной семьи, и обладала другими превосходными качествами. Босой, тридцатилетний молодец ощутил силу соблазна. Но мгновенно отреагировал, и обличил её с энергией и, вместе, с кротостью. Юница осознала свою вину, вышла из комнаты пристыженной, вновь перелезла через изгородь двора и вернулась в свой дом.

Была в одном монастыре — может быть в том же Воплощении? — привлекательная монашка. Один богатый кавалер, увлечённый ею, постоянно навещал её и ласкал, тратя на это крупные суммы денег. Дело открылось. Их во все дни наблюдали как монахини, так и лица, приходящие из города. По сему случаю обеспокоились в доме этого кавалера, и так же в монастыре. Монахиня начала исповедоваться брату Хуану де ла Крус, и вскорости решила более не видеться с этим человеком. Тот, проведавши, кто вырвал у него добычу, решил, разъярённый, взять реванш и встретить исповедника монахинь. Он устроил засаду и, когда брат Хуан вышел в поздний час, уже в сумерках, из церкви Воплощения, чтобы направиться в свой домишко, человек этот набросился на него и избил, оставивши потерпевшего лежать на земле. Брат Хуан опознал злодея, но промолчал. Когда, много после, он припомнит незадачу, скажет, что поскольку дело шло об освобождении души, "это сделало палки сладкими для него, как для Святого Стефана камни".

Слава юного Викария и исповедника обители Воплощение распространилась по городу. Однако, не все сформировали суждение точно отвечающее тому, что означает святость босого. Верили, что он суров и непреклонен. Его тяжелая ноша, грубая ряса, строгость, обнаруживаемая в жизни, отпугивали многих. Среди них одна юница, красивая и богатая, отданная своим суетностям. Были люди, которые хотели ей добра, и советовали ей исповедаться брату Хуану де ла Крус. Но она боялась. Облик исповедника Воплощения, суровый и аскетичный, сам по себе убеждал в его святости. И отклонял от приближения к нему. Наконец, настойчиво убеждаемая, пришла однажды в исповедальню брата Хуана и открыла ему, смущённая, свои страхи и свои прегрешения. Брат Хуан утешил её. Не следует бояться святого исповедника. "Аз — сказал он юнице, у которой тряслись поджилки, — не святой; но чем более свят исповедник, тем более он мягок и тем менее скандализируют его чужие ошибки, потому что лучше познаёт слабость человеческую". Юница поднялась успокоенной и изменила жизнь. Стала одной из его постоянных кающихся. Многими годами позже, припоминая сладостное руководительство сурового босого, оценила святую умиротворённость, с которой брат Хуан убеждал её вернуться к добродетели.

Но плод трудов брата Хуана виднелся, сверх всего, в монахинях. Они хорошо поддавались убеждению, благодаря интересу к ним, который они ощущали: заинтере6сованности в их духовном продвижении и заинтересованность в их материальном благополучии. Святому исповеднику доставляла боль та нищета, в которой они жили, и он проявлял внимание и деликатную заботу об их нуждах. Искал сиделок для больных, волновался об их здоровье; вплоть до того, что просил милостыню, ради снабжения их необходимым. Однажды, войдя в монастырь для исполнения своей должности, и увидел, что одна монашка, которая мела пол в затворе, была разутой. То не было покаяние, просто у неё не было обуви. Брат Хуан вышел из монастыря, поднялся в город и просил у милосердных людей несколько денег, которые вручил после сего монахине, что та смогла купить себе обувь. Если они печалились, он утешал их словами, а также записками. Имел обыкновение заполнять записки максимами и увещаниями, каковые и оставлял монашкам ради их утешения и поощрения. Анна Мария Иисусова, одна из них, многие годы спустя, жалела, что не сохранила записок, которые тогда получала от святого босого.

Монахини кончили тем, что стали слепо следовать его указаниям. Мы не знаем слов, которые он износил, не знаем тембра его голоса, но мы также не знаем никого, кто устоял бы перед ним. Был случай, когда одна восхищённая монашка вопросила его: "кто сотворил сие с монашками, что тотчас бросаются исполнять то, чего хочет от них?" "Сотворил сие Бог — отвечал, — и ради этого велит мне хотеть добра". Некоторые деяния, которые монахини подают, как чудесные, переполняют их обожание. Одна монахиня, донья Мария де Йера, тяжко заболела. Монастырские применяли к ней лекарства, какие только могли, но безрезультатно. Её переместили в другое помещение, более удобное, и по дороге, на тюфяке, на котором её переносили, она лишилась чувств. Это тут же сообщилось брату Хуану, который вошёл со своим компаньоном в затвор. Когда он приблизился к ногам больной, Анна Мария сказала ему: "Отче, как ты здесь оказался? Благая участь дарована дочери его, ибо должна теперь умереть без покаяния и соборования". Брат Хуан не отвечал. Под хорами он преклонил колени и оставался в молитве. В этот момент прибежали несколько весёлых монахинь, говоря ему, яко умершая пришла в себя. Он поднялся в комнату к больной и сказал, улыбаясь, Анне Марии: "Дочь моя, довольна ли ты?" Тут же исповедовал представленную воскресшей, совершил над ней соборование, помог ей в горячей молитве и приготовил к доброй смерти. Мария де Йера проявила себя ангелом. Монахини остались в убеждении, что содействовали чуду своего святого исповедника.

Другой раз он обслуживал Леонору де Сепеда. Монахини ничего не заметили. Но брат Хуан видел, как в момент последнего вздоха душа святой затворницы поднялась к небу. А когда на следующий день проходила церемония захоронения, ангелы, смешавшись с монахинями в белых плащах, сопровождали тело покойной до могилы.

Их обожательное почтение к своему исповеднику было так велико, что им казалось, будто в лице его являются ангельские блистания, когда он подносил им Святое Причастие.

Некоторым из них он доверял получаемое им с небес, скрываемое ото всех за непроницаемой сдержанностью. Так было с Анной Марией, монахиней великой добродетели, которое знала всё о своём исповеднике. И однажды брат Хуан передал ей маленький клочок бумаги, на котором он сам нарисовал Христа распятого, объяснив при вручении, откуда взялся этот рисунок. Оказывается, он отражал одно видение, которое он имел в те дни. Так он видел Христа, умершего на древе, с вывихнутыми членами, головой, упавшей на пронзённую грудь, с руками, разорванными в отверстиях от гвоздей из-за тяжести безвольного тела, которое вдвое согнуло ноги, неспособные поддерживать его… после этого видения, впечатленный им, взял перо и изобразил Христа на бумаге. Этот рисунок не был продуктом чуда, как думали первые биографы, не знавшие, что брат Хуан ещё ребёнком упражнялся в живописи; то было доказательство, что иные из попыток его отрочества не были совсем уж бесплодными. Анна Мария получила и хранила, как реликвию, маленький рисунок-впечатление. Однажды она отдала его отцу Хуану де Сан-Хосе, кармелиту обутому, своему исповеднику; однако затем тот вернул его по просьбе, и рисунок остался в обители Воплощение до наших дней.

* * *

Каковы, меж тем, были отношения брата Хуана де ла Крус с матерью Терезой, приориссой Воплощения? Во-первых, то были две руки, гармонично возложенных на общее дело. Мы не имеем оснований приписывать брату Хуану всю работу материальную и, главным образом, духовную, которую проводила община Воплощения. В таком случае мы были бы исторически несправедливы по отношению к матери Терезе. Если имеем изобилие документов, свидетельствующих о тщательной работе, которую совершал первый босой, то имеем также не меньшее изобилие тех, которые удостоверяют и детализируют работу святой Приориссы. Она, бывшая первой в инициации трудов, поддерживала, воодушевляла и давала энергию тому, что делал брат Хуан, как изнутри, своим направлением, так и извне. Кроме того, многое уже было сделано матерью Терезой, когда прибыл босой исповедник.

В порядке более интимном, взаимные отношения двух выдающихся реформаторов, достигли здесь в ту эпоху своей высшей и лучшей степени. Раньше, они общались в течение не более чем дня: в Медине, Вальядолиде, Дуруэлло… Теперь, напротив, не считая некоторых исключений, связанных с обязанностями и поездками Матери, они пребывали около двух лет в постоянных духовных сношениях. И прославленная Реформаторша указала на эффективность управления брата Хуана. Между тем как в другие эпохи, она, подруга учёных, искала и находила разом множество управляющих, с которыми советовалась, в те дни пребывания брата Хуана в Авиле не можем сказать о нём большего, чем то, что он был рядом с Матерью. Она говорила, относясь к тем дням, и когда брат Хуан отъезжал в Андалусию: "После того, как он уехал туда, не нашла никого во всей Кастильи другого, подобного ему".

Также и брат Хуан не столкнулся с другим духом, столь же богатым аскетико-мистическими опытами, как мать Тереза. Именно в эти дни Воплощения, когда великая Реформаторша, взошедшая на вершину мистической горы, жила в полноте своей сверкающей духовности. Пребывала в мистическом браке, который осуществился, можем сказать, в присутствии брата Хуана де ла Крус. 18 ноября 1572, тем самым через малое время, после прибытия брата Хуана в Воплощение, приблизилось причащение матери Терезы. Святой исповедник слушал, что молвит она, вкушая общение с великими дарами. Это родило идею, чтобы Господь оставался дольшее время священное в груди её. Брат Хуан, безжалостный уничтожитель всякого возможного похотения чувственного, хотя имел наружность благочестия, не дал Матери большего, чем половинку одной гостии. Тереза заметила это и почувствовала. Но внутренний голос посоветовал ей: "Не бойся, дочь, ибо никто не отважится лишить тебя меня". И явился Господь во внутреннем души, подал Матери правую руку и сказал: "Смотри на этот гвоздь, который есть знак того, что будешь супругой моей с этого дня. Доселе не имела заслуги. Отселе же впредь, не только как Творца и Царя, и твоего Бога увидишь честь мою, но как супруга истинная моя. Моя честь — твоя, а твоя — Моя".

Известен нам и другой эпизод. Был день Святой Троицы. Наверное 1573 года, уникальный год, в который на этом празднике встретились мать Тереза и брат Хуан де ла Крус. В одной из приемных Воплощения, которая даже сохранилась — комнате маленькой и уединённой, обычно из тёмно-красного кирпича, с оштукатуренными стенами, потолком из почерневшего дерева, — беседовали о великой мистерии два выдающихся реформатора: мать Тереза за решёткой, брат Хуан де ла Крус вовне. Юный босой чувствовал пристрастие к этому таинству. Когда годами позже, сделалась уже общеизвестной его приверженность трём божественным Лицам, и его спросили, почему он так привержен Святой Троице, сказал, потому что считает её "главным чудодеянием небесным". Брат Хуан, великий теолог Саламанки, говорил Матери о великом божественном таинстве. Наверняка, то не было рыхлое рассуждение. Вначале молчаливый он, будто подвигнутый неукротимым импульсом, начал ходить. В этот момент вошла одна монашка, Беатрис де Сепеда и Окампо, захватившая эту сцену. Мать Тереза спрашивала брата Хуана, является ли это резкое движение частью молитвы, и брат Хуан отвечал простодушно: "Верю, что да".

* * *

В то самое время, в кое Мать была ещё приориссой Воплощения, прежде, чем исполнились два года с момента прибытия брата Хуана в Авилу, свершилось чудо, нашедшее отклик во всём городе. Произошло это в монастыре Нашей Милостивой Госпожи, здании маленьком, скромного вида, перестроенная из мавританской мечети, прислонённом к городу извне, с юго-востока, хотя и недалеко от стен, вблизи крепких воротных башен Алькасара. Обитали там монахи августинцы. Здесь пребывала Тереза, девочкой шестнадцати лет, как воспитанница.

Теперь там имелась одна необыкновенная монашка. Юная. Введённая в обитель, когда насчитывала пять лет, несомненно в качестве воспитанницы, чудесным образом изъясняла священные Писания. И не имела учителя, не проходила курса обучения. Её товарки были в изумлении. Многие слушали её. Верхи начали беспокоиться. Нужно было испытать, какого духа дар сей. И через приёмную монастыря Милости Божьей начали дефилировать самые именитые теологи, коих имела Испания в Университете Саламанки: Мансио Тела Христова, Бартоломе из Медины, Хуан де Гвевара, учитель брат Луис де Леон… мы не знаем предписания, которое они издали. Кажется, что все сочли того духа за доброго, а чудесное научение сочли за внушённое свыше. Однако настоятели не успокоились, и, в конце концов, потребовали вмешательства брата Хуана де ла Крус, бывшего студента Саламанского Университета, ученика тех самых достойных мужей, что проводили испытание необычайной монашки. Юный босой сопротивлялся. Вмешался генерал Ордена августинцев, проезжавший тогда Авилу, и вмешалась также мать Тереза, и добились того, что исповедник Воплощения, решился достичь монастыря Милости Божьей.

Однако, прежде похлопотал в Инквизиции Авилы. Довёл случай до сведения инквизиторов и попросил разрешения вмешаться в вопрос. И только когда инквизиторы уполномочили его, взвалил на себя ответственность за монашку, вещавшую такие чудные вещи.

Брат Хуан не пришёл в обитель августинцев в одиночку, но привёл, как обычно, сотоварища. Таковым иной раз выступал его мирской брат, Франсиско Апостольский, который вот уже несколько месяцев работал привратником в монастыре Кармен; другой раз — отец Габриэель Баутиста; ещё другой раз — отец, брат Педро Очищения. Они сопровождали его, поочерёдно, в повторяющихся визитах, которые он наносил по сказанному поводу в Коллегию Нашей Госпожи Милостивой. Путь не был коротким. Должны были идти с севера на юг, проходя через город. Поднимались на северный склон и, вероятно, шли вдоль стен до арки Святого Винсента, оставляя за спиной апсиду кафедрального собора, и проходя у подножия ворот Алькасара. Затем быстрый, но короткий спуск, и они у монастыря августинцев.

Брат Хуан вошёл в исповедальню. Между тем, отец генерал и монахини ожидали результата испытания. Босой провёл с монашкой один час. На выходе без обиняков сказал ожидавшим: "Сеньоры, эта монашка одержима бесом". Отец генерал попросил его, чтобы он взялся за изгнание беса из монашки. Предоставил ему для этого все полномочия: возможность входить и выходить, создавать и уничтожать с полной свободой в этом случае. Брат Хуан согласился и приступил к изгнанию беса. То был процесс длительный и досадный. Располагаем любопытными деталями, сообщенными очевидцами в отчётливых сведениях, которые позволяют нам воссоздать дело.

Заклинания беса длились несколько месяцев. Брат Хуан поднимался в монастырь раз или два в неделю. Приходил пораньше, чтобы прочитать мессу. Несколько раз экзорцировал обесовлённую до праздничной службы, и в таком случае одевал епитрахиль поверх белого плаща. Другой раз заклинал после мессы, и тогда снимал ризу и оставался в белом и епитрахили. Мнахини не спускали с него глаз. Почитали и любили его, словно святого, бежали за ним до самого входа в ризницу. Однако, брату Хуану не нравилось, чтобы его видели без накидки: ни снятие её, ни раздетость; и он делал это, как мог, скрытно, быстренько одевая священное облачение, чтобы когда монашки настигнут его, встретить их уже облачённым. Возможно оттого, что видели его часто и часто общались с ним, монашки заканчивали тем, что приближались к нему "с великой фамильярностью". Присутствовали они в изрядном числе. Но брат Хуан — как говорил он о том Беатриссе де Сепеда, монахине Воплощения — не чувствовал никакого изменения рядом с собой. Не выглядел человеком.

На первых заклинаниях бесноватая поведала брату Хуану, что бес вошёл в неё в возрасте шести лет, в год её поступления в монастырь. Вселение беса было торжественным: девочка извлекла кровь из руки и ею написала расписку, в которой констатировала, что она отдаётся на вхождение дьявола. Экзорцизмы сопровождались ужасными конвульсиями бедной обесовлённой: она бешено оскорбляла брата Хуана, изо рта у неё летела пена, возгласы протеста, неистово извивалась на полу, пока не начинала бросаться на босого и его сопровождающих. Монашки пугались насмерть, и даже компаньон брата Хуана хотел уйти, напуганный. На сей раз то должен был быть отец Педро Очищения или отец брат Габриэль Баутиста, потому что экзорцист говорил ему, чтобы тот не боялся, так как является священником. Между тем, монашка отчаянно бранила брата Хуана: "Меня, меня, братишка? Не удерживаю твоих рабов?". Святой положил на неё крест и продолжал изгнание. Обесовлённая сбросила крест на пол; но брат Хуан приказал ей подобрать и поцеловать его, и она послушалась, хотя и рыча от ярости. В другой раз он сказал ей, чтобы она истолковала слова Евангелия от Иоанна: Слово сделалось плотью и обитает в нас. "Сын Божий сделался человеком и живёт с вами", быстро объяснила монашка. "Лжёшь! — отвечал брат Хуан — слова не говорят "с вами", но "с нами". "Есть так, как говорю, — возражала монашка, — так как не сделался человеком, чтобы жить с нами, но чтобы жить с вами". Сомнений не было; то Люцифер вещал через уста юной и несчастной монашки. Эта работа заклинаний беса сопровождалась другой, менее зрелищной, но более необходимой, наставлением и убеждением обесовлённой. Застарелое владение, за плащом изумительной мудрости, было исполнено духа тяжких ошибок морального порядка, которые брат Хуан де ла Крус последовательно разрушал.

такова была степень овладения дьяволом, с которой столкнулась несчастная, что плакала, потому что любима была Богом.

Святой Викарий Воплощения не уставал. Неделя за неделей, силою постов и молитв, возвышенных и низших, добился умиротворения этой бедной твари. Однако бес намеревался отыграться. Однажды в притворе представились два босых, которые сказались братом Хуаном де ла Крус и его компаньоном; одетые в такое же платье, того же облика, с их голосами. Вошли, как обычно, поговорить с одержимой. Привратница известила монашку, и та пошла в исповедальню. Когда вышла, казалось, была в отчаянии. Мать настоятельница заметила это и спросила её, как прошло. "Брат Хуан сказал мне противное тому, что говорил прежде", отвечала несчастная. Приорисса взяла перо и написала записку исповеднику Воплощения и отправила его. Брат Хуан, прочтя письмо, сказал брату Франсиско Апостолов: "Пошли к монахиням"; и они поднялись вдвоём к монастырю Милости Божьей. Августинцы перевели дух, увидев их. Так брат Хуан разрушил этот обман беса, взявшего его облик и фигуру, и вернулся к заклинаниям и к одержимой. Наконец, после месяцев экзорцизмов, ему удалось вырвать с конем дьявола письма, и освободить монашку, которая была изнурена, как вышедшая из долгого кошмарного и мучительного сна. Монахини обители Милости в течение многих лет хранили память о святом и благотворном вмешательстве юного босого в их общину.

Брат Хуан воротился к своей затворнической жизни в домике около Воплощения, но необычное дело, совершённое им, наполнило все окрестности города, и его обсуждали во всех концах. Больше всего говорили о нём в монастыре Воплощения. Кармелиты должны были возгордиться о чуде, которое совершил их исповедник. Вплоть до матери Терезы, которая была там, и ей не хватало времени, чтобы опубликовать необычное свершение, и она писала приориссе Мединской: "Мы послали туда святого брата Хуана де ла Крус, который удостоился милости Бога, даровавшего ему изгонять бесов из тех, кем они овладели. Теперь он извлёк здесь, в Авиле, из одной личности три легиона бесов, и каждому велел он, в доблести Божьей, чтобы сказали ему имя своё, и тотчас подчинялись".

То не был, однако, единственный случай. Знаем ещё об одном, также весьма необычном, рассказанном очевидцем, отцом Педро Очищения, который сопровождал брата Хуана в момент осуществления этого дела. Была другая одержимая монашка. Неизвестны Орден и обитель, к которым принадлежала. Вместо этого знаем, что дело происходило накануне дня Святой Троицы.

Было время около полудня, когда прибыли брат Хуан и его компаньон. Экзорцизмы начались в час, но бес сопротивлялся, и подошёл уже час кануна, а они всё ещё не могли изгнать беса. Монахини объявили, что время уже идти на хоры. Свято приостановил заклинание и помогал со своим компаньоном и сёстрами обители божественной литургии. Там же находилась и обесовлённая. Распевая торжественно Deus in adiutorium meum intende, гимн кануна Троицы, когда хор пел Gloria Patri et Filio et Spiritui Sancto, одержимая, которая занимала своё место, совершила воздушное полусальто и осталась подвешенной в положении перевёрнутом, с головой вниз и ногами вверх. Устрашённые монашки прекратили пение. Брат Хуан встал посредине перед хором и произнёс высоким тоном: "Доблестью Святой Троицы, Отца, Сына и Духа Свята, чей день празднуем сегодня, повелеваю тебе, переверни сию монашку тотчас же". Монашка перевернулась, заняла позицию нормальную и вернулась на хоральный стул, который ей предназначался. По окончании службы кануна, они продолжали Экзорцизмы до тех пор, пока монашка не освободилась от беса.

Бес, как мог, искал возмещения. Вознамерился разрушить её добродетель искушениями и атаками на её чистоту. Когда ни в чём другом не преуспел, начал мучить её физически. Брат Франсиско Апостолов, его сопутник в этот период, встретил её однажды в дворике домика, где они обитали возле Воплощения. Брат Хуан побледнел сильнее обычного, и спросил её о причине. "Бесы причинили мне такое зло, — искушала она его, — что не знаю, жива ли". Брат Хуан не удивился. Он знал, что в иные ночи с неё снимали верхнее облачение, когда брат Хуан был уже в постели, и оставляли в нижней сорочке на ужасном морозе зимних ночей Авилы; что с ней дурно обращались и мучили без жалости. Всё напрасно. Брат Хуан упорно хотел вырвать её из когтистых лап и зубастых пастей. Много раз случалось даже, что Люцифер ревел бессильно в присутствии братишки. Сразу после этих происшествий брат Хуан совершил поездку в Медину Кампанскую. Там была одна монашка из босых. Изабель Святого Иеронима, поражённая странной болезнью. Никто не разумел её. Монахини перестали приписывать её чудачества злому духу и посчитали её обесовлённой. Так написала об этом Инесс Иисусова, Приорисса монастыря, матери Терезе, приориссе Воплощения. Реформаторша имела хорошее мнение о монашках Медины и послала к ним брата Хуана, в то самое время, как писала матери Инессе: "Дочь моя, удручает меня болезнь сестры Изабель святого Иеронима. Посылаю теперь святого брата Хуана де ла Крус, который сподобился Божьей милостью дара изгнания бесов из личностей, которые их имеют в себе". И туда отправился брат Хуан, чтобы осуществить заклинание беса. Но скоро убедился, что бес не столь уж овладел ею. Исповедница, прочитала ей Евангелия и окончила, сказав монахиням: "эта сестра не имеет беса, но ошибается в суждениях". Она была просто неврастеничкой.

У нас нет ни одного документа, который говорил бы нам, что в эту поездку в Медину брат Хуан виделся со своей матерью, Каталиной Альварес, которая жила единой жизнью с монастырём Босых. В истории не должно допускать предположений. Существуют, однако, документы, которые позволяют нам увериться, что они разговаривали, пользуясь этой оказией. Мать Франциска де Хесус (Иисусова), монахиня Мединская, рассказывала, что, в беседе с Каталиной Альварес, пришедшей в обитель, чтобы научить её ткать, та рассказывала ей, как её сын Хуан "по своей многой доблести, будучи таким молодым, сподобился быть исповедником и викарием монахинь Воплощения города Авилы. В каковой должности Бог оказал ему великие милости и милосердие, среди коих та, что в бытность его исповедником умерла одна монахиня сказанной обители; и видел раб Божий брат Хуан де ла Крус, что душа названной монашки поднялась на небо". Очевидно здесь намекалось на случай, происшедший с Леонорой де Сепеда, рассказанный ранее. Когда о нём узнала Каталина Альварес? Происшествие то имело место много раньше сего визита брата Хуана в Медину; не сам ли он рассказал своей матери об этом случае, чтобы утешить её? Имеется, с другой стороны, один документ, относящийся к делу. Можем думать, что никто не знал об этом больше Каталины Альварес, которая слушала эту историю из уст своего сына.

Ещё одну поездку предпринял брат Хуан де ла Крус, прежде чем оставил свою должность исповедника обители Воплощения. Она состоялась в середине марта 1574 года. Он поехал вместе с матерью Терезой на основание обители Босых в Сеговии. Помимо монашек, которые ехали основать новую общину, их сопровождали Хулиан де Авила и один кабальеро де Альба Тормез, по прозвищу Гайтан. То был первый раз, когда брат Хуан ступил на землю, так тесно связанную потом с его именем.

Как почти все основанные матерью Терезой монастыри, этот тоже имел привратную церковь. В ней размещался алтарь, и над алтарем крест. Это было всё убранство. Основатели прибыли в день 18 марта, а на следующий день, праздник Святого Иосифа, с раннего утра освятили дом, поместив Пресвятую в прибранном притворе. Первую мессу торжествовал Хулиан де Авила; вторую прочитал брат Хуан де ла Крус.

Обо всём этом ничего не знал судья диоцеза, замещавший епископа. Мать с известного времени имела устное разрешение прелата; но боялась, и чтобы избежать препятствий, поставила в известность церковного судью, который определённо потребовал бы письменных полномочий. Плохо будет, думала мать Основательница, однажды поставив Пресвятую, отважиться разрушить основание. С этой мыслью она устроила освящение в такую рань. Так оно могло пройти незамеченным.

Вскоре после освящения монастыря, один каноник, дон Хуан Ороско и Коваррубиас, проходил перед вратами. Увидел над ними крест и спросил, что это такое. Ему сказали, что это монастырь Босых, только что освященный, и он вошёл в часовню; поклонился кресту, стоявшему в алтаре, чуток помолился и прислал затем пажа, чтобы спросить, может ли он отслужить там мессу. Ему сказали: милости просим, — и каноник торжествовал священную литургию. Не отошёл он ещё от алтаря, когда прибыл возмущенный судья и яростно сказал служителю мессы: "Я бы предпочёл, чтобы мне сказали!". Дон Хуан Ороско оставался невозмутимым. Судья яростно вертелся, разыскивая, кто установил Пресвятую Деву. Монашки оставались во временном затворе. Хулиан де Авила спрятался, испуганный, под лестницей, а судья столкнулся с братом Хуаном де ла Крус. "Кто поставил это здесь?" — вопрошал он его, выходя из себя. Брат Хуан отвечал кротко, но судья нападал гневно: "немедленно убрать всё; точно следует направить вас в тюрьму!". И перед остолбенелыми взорами Матери и монахинь, которые видели это из затвора, судья начал разрушать то, что они так миловидно и любовно готовили всю ночь напролёт. Альгвазил некоторое время охранял ворота, чтобы воспрепятствовать продолжению мессы, а священник, также присланный судьёй, прибыл, чтобы убрать Пресвятую. Между тем, там находился брат Хуан, скромный и собранный, в невозмутимой ясности духа, со своим досточтимым обликом святого отшельника, как описывала его Мария Воплощения, присутствовавшая при том.

Лучше или хуже, но конфликт с судьёй разрешился силою свидетельств и писаний, между тем как мать Тереза распорядилась о монастыре, и Хулиан де Авила выехал вместе с Гайтаном в Пастрану, чтобы отвезти монашек этого основания, которое Мать, сытая капризами принцессы Эболи, отменила. Брат Хуан де ла Крус возвратился в Авилу в одиночестве. То были последние дни марта 1574 г.