Голос Вессема

Глава 18

Вход густо порос вьюнком, и, не рассматривай его обидевшийся Теодор так тщательно, мы бы точно прошли мимо. Дверь была заперта изнутри. Но когда-то — может, во время очередного подземного толчка, — ее перекосило, и образовалась щель, через которую теперь можно было попасть внутрь.

— Ты у нас самый щуплый, — сказал Ди Теодору, — давай вперед, на разведку.

Тот, может, и хотел что-то возразить, но не стал — понял, что Ди прав. Бросив свои вещи, он достал фонарик, посветил внутрь и принялся протискиваться в щель.

— Я на месте, — сказал он вскоре. Голос звучал глухо, приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова. — Дверь толстенная, но, думаю, вы пройдете.

— Что там внутри? — спросил Ди, подхватывая и свой, и его рюкзак.

— Пока не пойму. Тут был пожар, все черное.

— Ладно, сейчас сами посмотрим. Давай вперед, я за тобой.

Я не стала спорить и полезла, вспотев от волнения. Мы нашли ее! Секретную лабораторию Вессема! Это даже круче, чем обыскивать заброшки, круче наших поисков на свалке! Только бы там не все сгорело.

Через минуту мы с Ди стояли рядом с Теодором и оглядывались, подсвечивая себе фонариками.

Да, пожар тут был знатный. И, кажется, не только пожар.

— Тут что-то взорвалось, я думаю, — сказал Теодор. — Это многое объясняет.

Он посмотрел на нас и решил развить свою мысль:

— Если тут был взрыв, то понятно, как это вещество, то, что Борген называет «фактор В», попало в воздух. Скорее всего, тут была система вентиляции, выходившая прямо…

— Да поняли мы, — перебил его Ди. — Рета, проверь сканером, что тут есть.

Я достала сканер и поводила из стороны в сторону.

— Все те же мертвецы.

— Тогда осматриваемся. Тут, наверное, была входная зона, — он указал на остатки рамки металлодетектора, пульт охраны, какие-то стойки, — вряд ли будет что-то интересное. Давайте дальше. День не резиновый.

Теодор, будто только этой команды и ждал, бодрым шагом двинулся к дальней стене.

— Тут коридор, — сказал он, посветив фонариком. — И много комнат. Настоящий лабиринт.

— Может, тебе не стоит идти? — предложила я Ди, когда Теодор уже не мог нас слышать. — Тут слишком темно. Если нас снова накроет…

— Нет. Я тебя тут одну не брошу. Давай, быстро осмотримся и уйдем искать твоего брата.

Я покачала головой, но послушно двинулась вглубь лаборатории, догоняя Теодора. Вскоре мы оказались в довольно большом помещении. Через трещину в потолке проникал свет, и можно было рассмотреть осколки стекла на полу, кучу оборудования, по которому уже сложно было сказать, для чего его использовали, несколько столов — все покрыто толстым слоем сажи и пыли и щедро присыпано осколками стекла и камней.

— Надеюсь, то, что мы ищем, было не здесь, — протянул Ди.

Он остановился прямо под падающим светом и задрал голову. Я стала рядом и тоже посмотрела вверх. В трещине виднелось небо и больше ничего. Теодор ковырялся в останках компьютера под столом. Ди посмотрел на него, перевел взгляд на меня и покрутил пальцем у виска.

— Так, ну все. Эй, медик, мы идем дальше. Вылезай оттуда и давай с нами.

Теодор уже и сам понял, что смысла в его поисках мало. Мы втроем вышли из комнаты и заглянули в следующую. Часть перегородок обвалилась, сделав из нескольких помещений одно большое. Правда, все было завалено камнями, да и огонь сделал свое дело.

Постояв на пороге, мы даже заходить не стали.

— Не все же тут сгорело, — сказал Теодор неуверенно. — Может, где-то во внутренних помещениях…

— Зато ясно, что за мертвецы тут лежат, — сказала я. — Если тут так рвануло, что стены бункера осыпались, кого-то точно завалило.

— Кстати, а в каком направлении они лежат? — спросил Ди.

Я нова достала сканер.

— Ну, один за нашими спинами, наверное, в тех завалах остался, — определила я. — Еще двое будут прямо по курсу. Остальные где-то в недрах.

Но прямо по курсу обнаружился только завал, перегораживающий вход. Разбирать его мы не стали — слишком много времени пришлось бы потратить, а есть ли там что-то важное, мы не знали. Вот если больше нигде ничего не найдем… Напоследок я проверила сканером — медицинские чипы находились метрах в ста от нас. Нормальную, конечно, эта лаборатория занимала площадь.

Теперь начались офисные помещения, с диванами, кофейными автоматами, экранами на стенах, рабочими зонами и всем таким. И никаких скелетов, что меня вполне устраивало.

Тут следов огня было меньше, но искать что-то важное было бессмысленно. Теодор заявил, что тут работал обычный персонал, скорее всего, без допуска к чему-то по-настоящему интересному. Я не знала, как он это определил, но поверила. Потом мы нашли чей-то отдельный кабинет — Теодор сказал, что вот в таком мог сидеть кто-то из начальства. Никаких надписей на двери не было, внутри обнаружились три стола с мониторами, стулья и лохмотья, когда-то бывшие одеждой. Но силы взрыва хватило, чтобы превратить все это в кашу. Вся техника была разбита, и Теодор явно поутратил свой оптимизм, так что и копаться не стал.

А вот в следующем кабинете нам повезло.

Он от взрыва пострадал не так сильно. Все было засыпано каменной крошкой, но и только. Даже замки на двух металлических шкафах были целехонькими, в чем я убедилась, подергав дверцы. На столе, прикрученном к стене, догнивал монитор, рядом лежали осколки чашки, несколько ручек, ежедневник, помада и магнитный ключ на длинном шнурке на имя доктора Амелии Лукаш. Над этим натюрмортом были пришпилены пожелтевшие листочки с напоминаниями и фотография. Я сняла ее со стены и смахнула пыль.

Снимок был сделан у входа в лабораторию — не в эту, а в какую-то другую. В центре, видимо, стояла сама Амелия Лукаш, кто бы она такая ни была. По крайней мере, других женщин в этой группе не наблюдалось. Было ей, наверное, лет сорок или около того, и она единственная была одета в лабораторный халат. Открытая улыбка делала ее некрасивое лицо — слишком высокий лоб, слишком длинный нос, слишком гладко зачесанные волосы — почти привлекательным. Слева и справа от нее расположились шестеро мужчин в военной форме. Они, хоть и не улыбались, тоже выглядели вполне довольными жизнью, даже те трое, у которых были протезы конечностей. Я поднесла фотографию к самым глазам, стараясь рассмотреть на форме знаки отличий, но не преуспела. Да и что бы мне это дало? Можно подумать, я разбираюсь в военных званиях столетней давности.

Большим пальцем я погладила их лица. Меня накрыло странное ощущение, будто еще немного — и я смогу понять, о чем они думали, когда фотографировались, что чувствовали, на что надеялись. Меня захлестнуло целым коктейлем разных эмоций, и я с трудом отвела взгляд и помотала головой.

Пока я медитировала над фотографией, Ди и Теодор раскурочили дверцу ближайшего шкафа, и я обернулась к ним, услышав сдавленное восклицание. Шкаф был от пола до потолка заполнен старомодными бумажными папками.

— Кажется, мы сорвали джекпот, — прокомментировал Теодор, наугад вытаскивая пачку документов с верхней полки.

— Если только это не акты списания перегоревших лампочек.

— Очень надеюсь, что в кабинете доктора Амелии Лукаш хранилось что-нибудь поинтереснее, — сказала я, запустив в них докторской ключ-картой.

Ди поймал ее на лету и тоже достал себе пачку документов и принялся пролистывать страницы, прислонившись к стене. Некоторое время я молча смотрела на него — как он переворачивает пожелтевшие листы бумаги, сдувая падающие на глаза волосы, — потом смутилась и перевела взгляд на Теодора:

— Ну что там? Твои норотопы?

— Ноотропы, — рассеянно поправил Теодор, быстро просматривая страницы. — И это не они.

— Тогда Вентра? Кару все-таки был прав?

— И не Вентра. Знаете, ребята, — он оторвался от папки и теперь переводил взгляд с меня на Ди и обратно, — я, кажется, понял, что это такое.

В два шага приблизившись ко мне, он сунул мне под нос папку.

— Вот, смотри. Если верить первой странице, это Петер Варга.

Я посмотрела на то, что он мне показывал. Помимо фотографии, страница содержала заголовок «Проект «Эхо»», ниже — подпись доктора Амелии Лукаш и еще каких-то людей и информированное согласие на участие, подписанное Петером Варгой. В самом низу стояла дата — незадолго до Гражданской.

Ди, заглянув мне через плечо, тоже посмотрел на фото и не впечатлился:

— И что? Мужик как мужик. С искусственной рукой. А у меня отчеты о поездках на какой-то полигон. Только ничего не понятно.

— Ага. А вот тут дальше протоколы того, что с ним делали.

Он быстро переворачивал одну страницу за другой. Мелькали даты и фотографии Петера.

— Вот тут ему заменили руку, потом еще меняли плечевые суставы и ключицы, — он перевернул еще несколько страниц, — вот тут усилили позвоночник…

— Зачем?

— Видимо, новая рука оказалась тяжеловата. Там в начале были параметры этой руки — такой можно тоннели в горах прорубать. И, — Теодор перелистнул еще полсотни страниц, — вот у него появляются новые мышцы из углеродных нанотрубок, где-то вот тут, — он провел ладонью по своему плечу и груди. — А потом у него пошло отторжение, и ему что-то сделали с иммунной системой.

— Со всей иммунной системой? — с каким-то странным выражением уточнил Ди.

— Вот, ты понял, — кивнул Теодор.

Повезло ему. Я вот ничего не понимала.

— И чем закончилось? — спросил Ди с теми же непонятными мне эмоциями в голосе.

— Не знаю, чем закончилось, но в какой-то момент выглядеть он стал вот так, — ответил Теодор, разом перевернув оставшиеся страницы и показав нам фото в конце.

Я наклонилась, чтобы рассмотреть внимательнее, и вздрогнула. Стараясь не смотреть на тело мужчины, я перевела взгляд на его лицо — оно было хоть и деформировано, но все же более привычно для глаз. И вдруг я поняла, что уже его видела.

— Эй, вот же он, смотрите, — я положила поверх фотографию, только что содранную со стены, с облегчением прикрыв изображение Петера. — Вот он, справа от этой тетки-доктора.

— Отличная компания, — с нервным смешком сказал Ди. — Готов поспорить, все остальные тоже в этом шкафу. Думаю, мы с вами нашли одну из лабораторий, где ученые Галаша работали над своими солдатами. Привет тебе из Радостока, тварь, — добавил он, ткнув пальцем в изображение Амелии Лукаш.

— Да если бы, — с тоской проговорил Теодор и, закрыв папку, показал нам обложку.

На ней, помимо того же заголовка «Проект «Эхо»» и длинного номера, переливалась серебром наклейка с распахнувшей крылья птицей — символом Альянса Свободы.

Ди забрал у Теодора папку, подцепил наклейку ногтем и рванул. Оторвался только маленький кусочек, но все равно было видно, что ее наклеили поверх другого символа — силуэт пламени и слова «Возрождение Нации» на его фоне.

Теперь Теодор и Ди доставали папки одну за другой. На полу уже скопилась целая груда документов и фотографий. Доктор Лукаш была, судя по всему, очень старомодным и очень педантичным человеком. Фиксировала она каждое движение, и все — на бумажных носителях.

В ее протоколах я ничего не могла разобрать — в отличие от Ди, которому, кажется, почерпнутых у Ворона знаний хватало на то, чтобы хоть приблизительно понимать, что тут происходило. На фотографии я тоже старалась не смотреть. Даже на фото доктора Лукаш, снятое со стены — теперь и от ее улыбки мне было не по себе.

Я прошлась по кабинету, подергала ручку второго шкафа у дальней стены — тоже заперт. Проверила сканером окружающее пространство. Осторожно открыла лежащий на столе ежедневник — мало ли, что у нее там, может, тоже фотографии. Но страницы оказались заполнены убористым, чуть угловатым почерком. Верная себе, она и списки дел хранила на бумаге.

«12 мар 62, — прочитала я, — утро — дать протокол 11 для № 26, протокол 34-а для № 4. 14.30 — отчет у д-ра Б. 16.00 — общая встреча для операторов, послушать, что скажет Л. 19.00 — концерт в Фекет-холле, купить цветы для М.». Слово «цветы» было несколько раз обведено, рядом пририсованы какие-то завитушки.

Я покосилась на Ди и Теодора. Они, кажется, забыли, что терпеть друг друга не могут, и теперь тихо переговаривались.

Я снова наугад открыла ежедневник.

«30 дек 63, 8.00 — запросить отчеты по протоколу 4-vc. 11.00 — «Неотекс» для № 97 и 98, надо наблюдать? Сказать Т.Т. пров. подкл. имп. С-verte-3 для № 93. 14.20 — доставка FX-116. Вечер — пров. сост. № 87».

Я снова пролистала вперед.

«15 мая 65. 8.00 — уст. импл. Int-10/4 для № 117 и 118, пров. п/д уст. № 115 — узнать у Л. сост., R40 — если б/изм, неудачно. 9.00 — полигон. 19.30 — встреча с В.Д., Скай-бар».

Слова «п/д уст» и «неудачно» снова были исчерканы — видно, что-то тут доктора Лукаш сильно волновало.

«10 мая 65. Утро — сказать К., чтобы след. за показ. № 128. 11.00 — кофе с В.Д. 12.00 — полигон».

Видимо, этот полигон занял у нее весь оставшийся день, потому что больше ничего на двадцатое мая запланировано не было.

Двадцать первого мая было написано «NGSX, лаб.» и больше ничего — вероятно, этим все было сказано. Я перевернула страницу.

«12 мая 65. 9.00 — уст. стан. имп. для № 127, 10.00 — «Голос» для № 128. 14.00 — встреча с п-ком К. 20.00 — ужин с В.Д.»

Интересно, кто такой этот В.Д., подумала я. Ее парень? Каждый день она с ним встречалась. Я пробежала глазами страницы ежедневника. Через несколько дней инициалы уже были обведены в сердечко. Да ладно! Ей что, двенадцать лет? И как этот В.Д. на нее купился? С ее-то носом…

Я отложила ежедневник — скучно и ничего не понятно — и подошла к Ди.

— Что-нибудь новое? — спросила я. — Или их всех просто делали очень сильными?

— Нет, — ответил Теодор вместо Ди, бегло просматривая документы, — тут не только сила. Еще скорость реакции, устойчивость к перегрузкам, рефлексы, регенерация, какие-то фильтры в легких. Целая куча всего.

— А вот нечувствительность к боли им не сделали, — заметил Ди. — Поэтому тут указаны какие-то запредельные дозы наркоты…

— А чего у них такая высокая температура? — спросила я, сунув нос в его бумаги. — Болели, что ли?

— Нет, это из-за ускоренного обмена веществ, как я понимаю. Метаболизм у них, конечно, нечеловеческий.

— Представь, сколько они ели, — заметил Теодор.

— В каком смысле? — не поняла я.

— В прямом. С таким метаболизмом, с такой скоростью действий — им надо было постоянно есть.

— Что… есть? — спросила я, хотя в целом уже представляла ответ.

Об этом нам не рассказывали на расширенном курсе в заочной школе, но историй ходило много.

— Еще какая-то трансэмпатия, операторы… Но это я пока не очень понимаю, — сказал Ди, помолчав.

— Они начинали с простых имплантов солдатам. Самые ранние записи, вот эти тонкие папки — это пятидесятые. Обычные модификации тела, такие и сейчас разрешены. Они не слишком эффективные, и поэтому им добавляли все новые и новые. Вот этот Петер Варга, которого мы смотрели, это уже следующий этап. — Теодор посмотрел на меня. — Потом еще больше. Ты же понимаешь, к чему они в итоге пришли, да? — Он помолчал. — Одно тянуло за собой другое. Меняли что-то, и оказывалось, что остальное тело для этого не приспособлено. Посмотри на их глаза.

Вот чего мне не хотелось — так это смотреть на их глаза.

— Это чтобы не повредить сетчатку на высокой скорости. Приходилось вносить новые и новые изменения, и на все — свои импланты, для оперирования которыми мозг должен наизнанку вывернуться.

— А им… нормально было? — спросила я.

— Не было, — ответил Теодор. — Тут половина страниц — отчеты психиатров. И у всех по одной схеме. Сначала депрессивные состояния, потом сверхвозбудимость, потом дезиориентация, потом вообще хрен пойми что… Они тут пишут — мозг физически не приспособлен для управления таким количеством железа, да еще на таких скоростях, да с совершением таких действий, рекомендации — снять импланты. А как их снимешь, у них половина тела… Нет, порядком тут и не пахнет, психика у них поплыла быстро и основательно…

«Как у Анне?» — хотела я спросить, но вместо этого сказала:

— И как же они дальше? Когда кукуха поехала?

— Видимо, решили проблему, — ответил Теодор сдержанно и стал еще яростнее перелистывать страницы.

— Да уж, решили, — неожиданно подал голос Ди. — Вот, смотрите.

— Что это?

— Акты списания.

— Лампочек? — попыталась я пошутить, борясь с нехорошим ощущением.

— Всех этих людей.

Воцарилась пауза.

— В каком смысле — списания? — уточнила я.

— Тут внизу поздние документы, самый конец войны. Сперва они пытались решить… проблему. То, что здесь называется «трансэмпатия» — я не совсем понял, но у каждого такого… ну, у каждого вот этого был оператор, который его контролировал. То ли специальные импланты были у обоих, то ли что-то еще. Но их эмоции связывались, и оператор не давал совсем уж сорваться во что-то нечеловеческое, пока этот, ну, работает, — Ди упорно называл их «эти», потому что непонятно было, как их, в самом деле, можно назвать. Не хотелось вспоминать термины времен Сражения при Караге. — А остальное время их держали вроде как в отключке.

— И? — спросил Теодор.

— И, — нехотя продолжил Ди, — тут внизу протоколы от пятнадцатого мая шестьдесят третьего. А вот последняя папка в этом шкафу — от двадцатого июня.

— Ну и? — поторопил его Теодор.

— Радостокское соглашение, — ответила я вместо Ди.

Теодор все еще молчал, и я прикрыла глаза и зачитала по памяти отрывок расширенного курса по истории Гражданской войны:

— Двадцатого июня шестьдесят третьего в Радостоке лидер Альянса Свободы Феникс Фогараши и глава Северного союза Микаэль Виртанен подписали соглашение о запрете на радикальные модификации тела. Фогараши выступил с речью, впоследствии известной как Манифест Феникса. Военные врачи и ученые Правительства Станислава Галаша, в частности, Денеш Ковач, Лео Вук, Драгослава Вранич, Эва Катона и Александр Местер, были осуждены и признаны виновными в бесчеловечных экспериментах над военнопленными и мирными гражданами. Северный союз поддержал Альянс, и исход войны был предрешен. Через три месяца состоялся суд над лидерами…

— Да чтоб мне сдохнуть, — перебил меня Теодор.

— Короче, пока Фогараши толкал речугу, доктор Амелия Лукаш вовсю сворачивала проект «Эхо», — резюмировал Ди. — Свернули всех, и операторов, и этих. Чего тянули-то, непонятно.

— Они ждали, — поняла я. — Смотрели, наверное, прямой эфир. Я не знаю, там был прямой эфир? Или ждали звонка. Чтобы убедиться, что Северный союз точно за нас впишется и они… вот эти… Измененные… не понадобятся. Я хочу на воздух.

Оттолкнув Теодора, я кинулась к выходу из лаборатории, опасаясь, что меня стошнит. Пробежав по коридорам и каким-то чудом не заплутав, я протиснулась через щель в стене, ободрала локти, наконец оказалась снаружи и села прямо на землю.

Солнце было еще высоко — мы провели в лаборатории часа три, не больше. А казалось, что месяц. Я включила сканер, поводила из стороны в сторону — бессмысленные действия вообще успокаивают — и тупо уставилась на пустой экран.

— Не хочу обратно, — сказала я.

И совсем не удивилась, что из-за спины раздался голос Ди:

— И не надо. Теодор там дальше один разберется.

— Ди, что здесь происходило? — спросила я, не оборачиваясь. — Что они сделали с этими людьми? Для чего они использовали этот нейротоксин, а?

Ди покачал головой.

— Я не знаю. Но мы во всем разберемся, обещаю.

— А операторы? Если кто-то контролировал их… Значит, вот это все в Караге… Нам говорили, что Измененными невозможно было управлять, что они никому не подчинялись, что Галаш создал оружие, с которым сам не смог справиться, но на самом деле это сделали обычные люди, да? Не какие-то ненормальные Измененные? И почему там поверх наклейка Альянса Свободы? У Альянса ведь не было Измененных? Значит, после Караги они их… забрали себе? А потом просто убили, когда они стали не нужны?

За спиной раздалось сопение, и к нам присоединился Теодор, который явно не собирался ничего делать один.

— Знаете, вообще-то мне тоже от всего этого не по себе, — заявил он возмущенно и повернулся к Ди, полагая, что совместные разбор документов Амелии Лукаш их сильно сблизил. — Нельзя все бросать на полпути. В этом кабинете еще много важного. Может, вскроем второй шкаф, а Рита пока тут посидит?

Я сжала кулаки и обернулась. Я ему сейчас череп вскрою!

— Самое главное ты уже сделала, — заявил Теодор, не успела я рот открыть, — привела нас сюда. Теперь можешь отдохнуть, пока мы сделаем остальное. Это важнейшие данные, мы должны собрать все, что только возможно.

— Ты бы притормозил, — посоветовала я, снова отворачиваясь к экрану сканера.

— А в чем я не прав? — вдруг завелся Теодор. — Время перед Гражданской — это невероятное время, хоть ты это вряд ли понимаешь. Потом медицина изрядно просела. Если мы достанем довоенные данные, то сможем вылечить что угодно, сможем сконструировать новые импланты… Нет сейчас ничего более важного, чем эта лаборатория!

Кару тоже так говорил. Про Гражданскую, про науку и все такое. Только звучало это как-то иначе.

Я встала и повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ди сгребает Теодора за грудки.

— Довоенные данные тебе? — процедил он. — Лабораторию?

— Ты что творишь? — возмутился Теодор, пытаясь разжать его пальцы.

— Они конструировали долбанных киборгов! Ты вообще смотрел на эти фотографии? А на подписи ты смотрел?! Это лаборатория Альянса, а половина документов в ней почему-то подписаны «Э. Катона» — ничего тебе не подозрительно? Какие, твою мать, ты хочешь отсюда импланты?!

— Наука не является злом сама по себе! — заорал в ответ Теодор, вцепившись в Ди обеими руками. Интересно, не заявит ли он на него в полицию за нападение? — Да, Альянс забрал все документы по этим экспериментам — ну так глупо было закрывать глаза на результаты исследований и не попытаться их использовать! Ты хоть понимаешь, как нам сейчас нужна эта информация?!

— Да? Расскажи это тем, кого Измененные сожрали в Караге!

Как по команде у меня в голове всплыл еще один кусок лекции из курса истории. Сражение при Караге, оно же Сражение Измененных, весной шестьдесят третьего, после которого Альянс и обратился к Северному союзу. Измененные солдаты тогда были только у Галаша, и Альянс ту битву проиграл, но потом большую часть Изменённых всё равно накрыло, когда бомбили Мышанку, там союзники специально так бомбили, чтобы остались только пустоши, понимали, что людям в любом случае конец — раз уж там Измененные. Фото нам тоже показывали, к счастью, нечеткие, лучше бы я и сейчас четких не видела…

Стоп.

Весной шестьдесят третьего?!

— Ди, Теодор! — отчаянно закричала я. — Прекратите! Это все неважно!

— Это просто дохрена важно, — ответил Ди, не разжимая рук.

— Ди, пожалуйста, отпусти его! Это не довоенные данные! Нам нужны не довоенные!

— Ты о чем вообще? — спросил Ди, отпуская наконец Теодора.

— Пойдем.

— Рита, что ты делаешь? — спросил Теодор, которого я волокла за собой на буксире.

Он попытался вырвать руку, но Ди, который явно доверял моему мнению больше, подтолкнул его в спину и заставил протиснуться внутрь вслед за мной.

— Сейчас я покажу, — пообещала я. — Сейчас вы сами увидите. Это не довоенные.

— Рита, я тебя уверяю. Все документы, которые там есть, были написаны до или во время войны. Я, в отличие от тебя, кстати, проверил даты, — оглянувшись на Ди, который продолжал подталкивать его в спину, Теодор пожал плечами. — Но ладно, раз вы так настаиваете, я, конечно, посмотрю еще раз.

— Я не про документы, — сказала я, наконец оказавшись в кабинете Амелии Лукаш. — Вот.

Я взяла со стола ежедневник.

— В каком году закончилась Гражданская?

— В шестьдесят третьем, — пожал плечами Теодор. — Официально — пятнадцатого июля. На самом деле раньше, с подписанием Радостокского соглашения.

— А когда Вессем стал городом-призраком? — спросила я, перелистывая страницы.

Где же, где же?

— Август шестьдесят пятого, если мы правильно вычислили. Ну, может, июль или сентябрь. Рита, это ничего не доказывает. Они свернули эксперимент и, хм, утилизировали все… всех, кто мог доказать их причастность. Но после Гражданской тут был страшный бардак — голод, банды, радиация, оружие у каждого ребенка, тектоническое оружие, которое эту землю наизнанку выворачивало. Лабораторию просто бросили, было не до нее, оборудование осталось, и, естественно, рано или поздно должна была произойти авария. После войны тут уже часто случались подземные толчки, и…

— А вот это доказывает? — я протянула ему ежедневник, открытый ближе к концу.

«4 авг 65, — было написано убористым почерком Амелии Лукаш, — 8.00 — полигон, 15.00 — обед с п-ком Б.О. в Фекет-холле, 19.00 — пров. показ. № 131, скорректировать протокол изменений». И обведенные в сердечко инициалы В.Д.