— Я должен был догадаться, — корил себя Теодор, пока они с Ди увлеченно вскрывали дверцу второго металлического шкафа. — Иначе откуда бы взялись все эти люди, которых мы видели на сканере?
Я просматривала страницы ежедневника, пытаясь найти хоть что-нибудь полезное или хотя бы понятное.
— Тогда для чего, — Ди поднажал, и дверца почти поддалась, — они утилизировали этих?
— Видимо, сочли безнадежными, — Теодор пожал плечами. — Или это было ради Северного союза. Понимали же, что после речи Фогараши надо делать вид, мол, мы ни при чем. Наверняка после войны они выждали и все же решили проблему с…
— Есть! — воскликнул Ди, и я подняла взгляд от ежедневника.
Они с Теодором наконец открыли шкаф и теперь смотрели на полки.
Совершенно пустые полки.
— А где все? — разочарованно протянул Ди.
Теодор засунул голову в шкаф, проверил руками углы.
— Тут не было бумаг, — сказал он. — Или были не только бумаги. Еще оборудование. Остались следы, где его прикручивали к стене.
Мы помолчали.
— Значит, кто-то сюда все-таки приходил, — озвучила я очевидное.
— Ага, — согласился Ди. — А знаете, что еще это значит? Что это оборудование кому-то понадобилось, чтобы продолжать эксперименты.
— Не обязательно, — быстро возразил Теодор. — Может, его просто сняли после аварии и утилизировали вместе со всем остальным.
— С чем остальным? — спросил Ди с насмешкой. — Вот с этим?
Он пнул сваленные на полу папки, листы разлетелись по кабинету.
— Ну ладно, не все утилизировали. Но это не значит, что эксперименты продолжили после взрыва.
— Скорее, вынесли все важное, все, что можно использовать, — сказала я. — Что мы тут видели? Какое-то сломанное барахло и бумажки. Эта Амелия Лукаш была чокнутая, все записывала, каждое свое шевеление. Вот хотя бы на ее ежедневник посмотри. Она тут год за годом всю свою жизнь описала, эти все протоколы хранила у себя распечатанными. Даже странно, если так подумать — она занималась имплантами, а технике не доверяла. Но все это совершенно точно было и на электронных носителях, поэтому эту тонну бумаги тут бросили — зачем тащить папки, когда все есть на жестком диске, положил в карман и понес. На наше счастье.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Теодор.
— Алло, она все записывала! Что бы ни происходило после войны, она наверняка это записала. Хоть в каком-то виде. Вот эти все штуки, — я заглянула в ежедневник, — «Голос» какой-то, эф-икс сто шестнадцать, все эти номера — это же наверняка люди, которых тут оперировали. Она не могла это не записать, надо только найти.
— Что еще за голос и викс… как ты сказала?
— Не знаю, это у нее тут, видишь?
Я открыла первую попавшуюся страницу ближе к концу.
«15 авг. 65 — поставка FX-116 и NGSX. «Голос» для № 131», — было написано среди завитушек, сердечек, инициалов В.Д. и прочей мути.
— «Голос», значит, — прищурился Ди. — Похоже на «Эхо», вам не кажется?
Теодор кивнул, отобрал у меня ежедневник и стал просматривать его сам.
— Если мы все правильно поняли, то до войны у них был проект «Эхо» — не слишком удачный, так что его без лишних сантиментов свернули, — сказал он. — А вскоре после войны появляется проект «Голос» — видимо, технологию они усовершенствовали. Мне бы карандаш… Ладно, подождите, я попробую восстановить ход процесса. Вот этот номер сто тридцать один. Первый раз он появляется… в конце мая. Сначала его тестируют. Снимают кучу физиологических показателей, потом, через несколько дней, еще энцефалограмму… наверное, это была энцефалограмма, да. Вшивают ему что-то под названием SYL-4, я так понимаю, это медицинский чип. И вставляют какой-то нейроимплант. Дальше они просто наблюдают. Наблюдают, наблюдают… До шестнадцатого июня. Лукаш каждый день проверяет его состояние. Что-то ему вводят, какие-то транквилизаторы, кажется. А на первое июля у него назначена операция. И была она… на позвоночнике. В середине июля он снова возвращается в операционную и ставит фильтры в легкие. Они смотрят, как он реагирует на импланты, нет ли аллергии на сплав, и, видимо, все с ним хорошо. Потом его, судя по всему, отпустили аж до августа, когда ему вводят эф-икс и начинают модифицировать по полной.
— Как ты вообще это разбираешь? — поразилась я. — Там же сплошные буквы, цифры, сокращения эти, ничего же не понятно!
— Да нет, — Теодор взглянул на меня с насмешкой, — тут довольно подробно расписано. Видишь: запустить протокол один — тестирование жизненных показателей. Тут даже написано, что получили, неплохие, видимо, показатели, хотя эти обозначения мне не знакомы. Потом протокол два — импланты, вот, так и написано. Тут она каждый день пишет про свои наблюдения, что они ему ставят и прочее. Вот тут он должен был прийти в себя…
— Да не могу же я быть такой тупой, — пробормотала я, забирая у него ежедневник. — Ну да, просто раньше, про всех остальных, она этого всего не писала, видишь?
— Ну, не писала так не писала, — усмехнулся Теодор.
— Да смотри сам! — возмутилась я.
Теодор забрал у меня тетрадку, но смотреть предыдущие записи не стал.
— Клад, а не ежедневник, — заявил он. — Еще бы остальные ее бумаги найти.
— Ну так ищи, — насмешливо бросил Ди и кивнул мне, указывая на дверь.
Я кивнула в ответ, и мы пошли к выходу. Хватит с меня этой лаборатории.
— Вы куда? — не понял Теодор.
— Да есть у меня тут одно дело небольшое, — хмыкнула я.
— Встречаемся вечером в доме Нортов, — добавил Ди, давая понять, что на этом мы расстаемся.
Теодор на этот раз возражать не стал — то ли гордость не позволила, то ли решил, что и один отлично управится.
Коридор был все такой же длинный и темный. Мы вышли в одно из круглых общих помещений, посреди которого стояли обгорелые диванчики и кадки с чем-то давно засохшим. Я достала сканер — Теодор оставался в кабинете доктора Лукаш, ну и молодец. А вот прямо по курсу был кто-то еще.
— Впереди трупак, — заметила я.
— Да нет, — возразил Ди. — Мы же тут уже ходили, нет там никого.
— Да сам посмотри, — пожала я плечами. — Может, не заметили. Тут же темно, как… Свети под ноги, короче, не хватало еще вляпаться.
Мы пошли дальше, время от времени посматривая на сканер. Наконец я остановилась. Ди тоже стал.
— Ну? — спросил он. — Где труп?
— Да вот прямо здесь, — развела я руками.
Мы стояли у дверного проема — за ним начинался коридор, который должен был привести нас к выходу на улицу. Справа был еще один темный тоннель, чуть дальше — бронированная дверь. Я опустила сканер сенсором к полу и смотрела на светящуюся зеленую точку.
Настройки, которые ввел Теодор, еще сохранялись, и, судя по ним, здесь должен был находиться некто по имени Тимо Балла.
Но его не было.
— Или сканер все-таки сломан, — сказал Ди, — или тут есть еще один этаж. Для всех нас лучше, чтобы правильным был второй вариант.
— Но если первый, то Коди мы будем искать долго. Знаешь, что? Ты иди, а я посмотрю, есть там кто-то или нет. Если есть — отлично, пусть лежит.
— Я с тобой.
— Нет, — сказала я решительно. — Ди, послушай. Этот нейротоксин где-то здесь. Один подземный толчок или даже упавший камень, и нас накроет. Я уже надышалась, мне все равно, но…
— Мне не все равно, — перебил меня Ди. — Я тебя тут одну не брошу.
— Мы знакомы две недели, тебе совершенно не обязательно умирать вместе со мной, — проворчала я.
— У меня есть респиратор.
— А чего ты его раньше не надел?
— А я его тут подобрал, — ухмыльнулся Ди и достал из кармана непривычного вида маску ярко-желтого цвета. — Хорошая же вещь, чего добру пропадать.
— Странный он какой-то. И наверняка уже пропитался каким-нибудь дерьмом. К тому же респираторы от этого не помогают. Эта хреновина вообще, наверное, через кожу всасывается.
Мы помолчали.
— Неприятно это признавать, но ты права, — мрачно сказал Ди. — Только не думай, будто мне это нравится. Как я узнаю, что ты в порядке? Что ты не выходишь, потому что еще ищешь, а не потому, что тебя уже сожрали мутанты?
Я прыснула.
— Если меня буду жрать, обещаю подать условный сигнал.
— Какой?
— Ну, не знаю. Покричу совой.
— Давай так. Я жду тебя у входа тридцать минут. Если ты не выходишь — я иду искать тебя. И тогда моя смерть будет на твоей совести, — добавил он, сделав мученическое выражение лица.
Я снова засмеялась.
— Договорились.
Он быстро сжал мое плечо и, подхватив свой рюкзак, направился в темноту коридора. Я немного постояла, глядя, как удаляется свет его фонарика и все еще ощущая тепло в том месте, где он прикоснулся ко мне, а потом развернулась и потопала ко второму темному проему.
Если там нет никакой лестницы, сказала я себе, то далеко я не пойду. И если есть лестница, то тоже не пойду. Просто проверю, есть ли тут еще один этаж, и все. Ну, скажу Теодору, пусть посмотрит, что там. И сразу назад.
Одной в темноте было очень неуютно. Я даже пожалела Теодора, который остался в кабинете доктора Лукаш. И заодно Марко, которого я семь месяцев назад пугала дурацкой страшилкой.
Я старалась ступать как можно тише, но в пустом коридоре звук шагов все равно был слишком громким, на стенах метались тени — казалось, их отбрасывает кто-то живой. Я шла все медленнее и наконец остановилась вовсе. Очень хотелось обернуться, но я понимала, что если там будет хоть какая-нибудь подозрительная тень, то Ди меня не дождется, потому что я тут же умру на месте.
— Привет, Нико, — позвала я шепотом, сунув в ухо бусинку наушника, — ты здесь?
— Привет, Рета, — отозвался он, и страх немного отступил. — Нужна помощь?
— Есть такое, — ответила я. — Я в лаборатории, одна в пустом темном коридоре, и я боюсь.
— Ты заблудилась? — спросил Нико.
— Нет… пока.
— Ты от кого-то прячешься?
— Нет.
— У меня мало информации о текущих событиях, Рета, — сказал Нико с сожалением. — Какого рода помощь тебе нужна?
— Поговорить. Чтоб у меня тут крыша не съехала от страха.
Я сделала шаг, под ногой что-то хрустнуло, и я метнулась в сторону. Прислонившись к стене, я несколько раз глубоко вдохнула.
— Ты никогда не боялась темноты, — заметил Нико, и я приободрилась.
Здорово, что он так думает. Или думал.
На самом деле темноты я боялась, и еще как, лет до четырнадцати. Но все равно всегда первая лезла в темные комнаты в заброшках — иначе первым пришлось бы идти Коди, Нико или Эме, а кто знает, что их там ждало? Я не могла допустить, чтобы они пострадали. На Тенну мне было в целом плевать, но она бы первая и не пошла.
— Я просто была слишком тупая, чтобы бояться.
— Нет. Ты просто была самым смелым человеком из всех, кого я знал.
— Да уж, — протянула я, снова начиная движение. — Ну и компания у нас была, если я самая смелая. Но тут ты, кстати, не прав. Самая крутая из наших знакомых — Эме. Сама кого хочешь напугает. Потом Коди. А потом уже я. И это я еще Акселя не беру в расчет. У этого в принципе отсутствует тот орган, которым боятся.
Наконец мне попалась дверь. Она была закрыта, но не заперта. Я с надеждой заглянула, но за ней оказалась просто кухня — столы, стулья, диванчики, техника вроде микроволновок и кофе-машин. В дальнем конце была еще одна дверь. Я без особой надежды толкнула ее и обнаружила стоянку роботов-уборщиков и бутылки с какой-то химией. Пожав плечами, я вернулась в коридор.
— Этот орган — миндалевидное тело в мозгу, — тем временем сообщил Нико.
— Ну вот мозгов у него точно нет, — кивнула я. — Максимум — нервный узел, как у моллюска.
Коридор закончился приоткрытой дверью. Я заглянула — туалет. М-да.
Я развернулась и пошла в обратную сторону.
— И ты ошибаешься, — продолжил Нико. — Эме очень боится, почти все время. Потому и защищаться начинает раньше, чем на нее нападают. Коди не боялся, потому что ты была рядом. Помнишь, как мы собирались в Вессем первый раз? Все скрывали, что им страшно. Эме говорила, что это дурацкая затея, что мы просто потеряемся по дороге. Коди соврал, что занят. Тенна сказала, что ей нет дела до Вессема. Но на самом деле им просто было страшно идти и страшно показать свой страх. Не боялась только ты и убедила всех остальных.
Вернувшись обратно в круглый зал, я подошла к бронированной двери. Когда-то она закрывалась на кодовый замок, но это когда было. Я подналегла — дверь издала протяжный звук, от которого у Теодора, наверное, прибавилось седых волос, но приоткрылась.
— А я просто всегда очень верила в тебя. Думала, если ты рядом, то ничего плохого не может случиться. А если даже случится, ты что-нибудь придумаешь.
Почему такие разговоры проще вести в темноте?
— Я все еще рядом, — сказал Нико. — С тобой не случится ничего плохого.
— Я знаю, и… И я нашла лестницу!
Я остановилась у ступенек и посветила фонариком вниз.
Лестница закручивалась вокруг столба и спускалась вниз на несколько метров. Рядом была подъемная платформа — точнее, то, что от нее осталось, нечего было и думать о том, чтобы ею воспользоваться.
— Это хорошая новость? — уточнил Нико.
— Да. На самом деле, все это время я пыталась понять, есть ли в лаборатории еще один этаж.
— Он есть.
— Да, я и сама уже догадалась. — Я сделала несколько шагов. Лестница жалобно поскрипывала под моими ногами. — Тут все держится на честном слове. Вниз я точно не полезу.
Я сделала еще несколько шагов.
— Ну только посмотрю, что там. Тут вообще куска не хватает.
Присев, я скинула рюкзак, чтоб не мешал, спустила ноги и перебралась через дыру, которая образовалась на месте двух или трех ступенек.
— И у меня кончается время. Ди ждет на улице, и, если я не выйду через полчаса, он пойдет искать меня.
Лестница внезапно кончилась, и я едва не потеряла равновесие. У ног был темный провал. Я опустилась на корточки и посветила вниз.
— Высоковато. Слезть можно, вылезти — нет, — определила я, глядя на обломки, в которые превратился конец лестницы.
Я достала комм и повернула камерой вниз.
— Нико, смотри, что там.
— Внизу монорельс, уходящий в тоннель, рядом грузовая платформа. Перевернутая.
— Серьезно? — я прищурилась, пытаясь разглядеть то, о чем говорил Нико. — Здорово. Теперь понятно, как им сюда доставляли всякое. Значит, внизу у них не этаж, а что-то типа транспортного узла.
Я нагнулась еще ниже, ухватившись за ступеньку позади себя и держа фонарик в зубах. Теперь я видела отблески света на монорельсе, но вот платформу разглядеть не могла. Продолжая вглядываться в темноту, я подалась вперед, когда лестница качнулась. Неловко взмахнув рукой, я вцепилась в металлический столб, вокруг которого закручивался спуск.
Землетрясение? Надо валить, пока меня саму не завалило.
Но, не успела я подняться, лестница просела, ступенька, на которой я сидела, накренилась и провисла с одной стороны. Вскрикнув от неожиданности, я выпустила фонарик и тут же услышала звон бьющегося стекла и оказалась в полной темноте.
Нет, это не землетрясение. Чертова лестница рушится!
Не вставая, я развернулась и наощупь поползла наверх, ругая себя на чем свет стоит. Вот не хотела я сюда лезть — и не надо было!
Левая нога внезапно потеряла опору, и я снова вскрикнула. Ступенька улетела вниз, и я услышала звук падения металла на бетонный пол. Да из чего они все тут сделали, мысленно возмутилась я, из сплава алюминия с дерьмом?! В этот проект же денег вбухали немеряно, а лестницу нормальную сделать не могли?!
Я попыталась нащупать ногой новую опору, когда поняла, что заваливаюсь вбок. Целая секция, на которой я стояла, отделилась от столба и теперь медленно кренилась вправо.
В одной руке у меня все еще был зажат комм, а второй я отчаянно цеплялась за ступеньку, уже понимая, что это бесполезно. Если бы я бросила комм, то еще могла бы выбраться, но разжать пальцы не хватало решимости. Секунда — острый край больно резанул ладонь, и я полетела вниз. Следом соскользнул со ступенек и мой рюкзак.
Приземлившись на спину, я несколько секунд не могла ни пошевелиться, ни хотя бы вдохнуть, и только беспомощно разевала рот. Потом боль в рассеченной ладони привела меня в чувство. Я сосредоточилась на этом ощущении, и паника понемногу отступила. Раз я чувствую боль — я как минимум жива. Я в темноте, не могу выбраться, возможно, что-нибудь сломала, комм улетел неизвестно куда, но я жива.
— Нико, — позвала я, едва голос вернулся, — ты меня слышишь?
— Я тебя слышу, Рета, — ответил спокойный голос в моем наушнике, и я вздохнула с облегчением.
— Ты можешь отключить наушник и говорить через динамик комма? — спросила я.
— Могу, — послышался голос справа от меня.
Я принялась шарить левой рукой вокруг себя, прижимая правую к груди, и вскоре наткнулась на комм. Правда, экран не отозвался на мое касание. Судя по тому, что ощущали мои пальцы, от экрана вообще осталось немного.
Я сделала несколько медленных вдохов, чтобы не расклеиться и не впасть в истерику. Выход найдется. Я не одна.
— Нико, ты можешь включить фонарик на комме?
— Могу, — ответил Нико, и через секунду в моих руках загорелся тусклый свет.
Первым делом я посветила на свою правую руку. Кровь уже залила ее до локтя и останавливаться не собиралась — порезалась я будь здоров. Я прислушалась к ощущениям в остальном теле. Локоть пульсировал и, казалось, увеличивался в размере. Каждый вдох отдавался болью в ребрах.
Я стянула футболку, обмотала ею кисть и попыталась встать. Со второй попытки у меня получилось.
Я почти с нежностью вспомнила, как Теодор и Марко поднимали меня после падения с их лестницы — теперь-то рассчитывать я могла лишь на себя.
Держа правую руку навесу и стараясь не шевелить ею без лишней необходимости, я первым делом подняла взгляд на лестницу и на секунду даже забыла о боли во всем теле. Это ж с какой высоты я свалилась?! Ступеньки теперь начинались метрах в четырех или пяти от пола — свет едва доставал. Я почувствовала, как снова надвигается паника. Даже если Ди придет меня искать, как обещал, вытащить меня вряд ли получится. Я умру в этом чертовом подвале!
Спокойно, одернула я себя. Это не подвал. Это тоннель. У тоннеля всегда есть как минимум два выхода.
Успокоиться не получалось. От холода меня уже начал бить озноб, температура в этом подземелье была градусов пятнадцать, в рубашке — даже с длинным рукавом — я замерзала. Надо было двигаться. Через боль, через страх, через панику — я должна идти.
Это ради Коди, сказала я себе и поднялась.
Теперь я видела все, о чем говорил Нико: уходящий в темноту монорельс, транспортную платформу, развалившийся контейнер и раскатившиеся из него баллоны. Большая часть их взорвалась, но некоторые были еще целые и даже могли похвастаться черными надписями на оранжевом фоне: вверху — «FX-116» и ниже — «Т+».