И Всюду Тьма

Глава 20. Персональный ночной кошмар

— Ты. Подслушиваешь значит? — полушепотом спросил Джеймс, наклонившись над Аной.

Она попыталась отстраниться, но только сильнее вжалась в стену.

— Нет, я просто… — довольно громко начала говорить Ана, но он резко закрыл ей рот ладонью.

— Тише ты, хочешь шпионить — шпионь до конца.

Ана замерла, смотря в лицо Джеймсу и ожидая, когда он уберет руку. На его щеке красовалось грязное пятно, золотые кудри спутались, а под глазами залегли синяки. Ей захотелось коснуться его лица, прочесать пальцами волосы, уткнуться в широкую грудь. И грусть все еще наполняла ее.

— Эй, ты что, — опять зашептал Джеймс, — плачешь что ли?

В его взгляде промелькнула растерянность. Он убрал руку и немного отстранился, но недостаточно, чтобы дать Ане расслабиться.

— И правда плачу, — Ана снова промокнула лицо. И вдруг догадалась, что это были не ее слезы, не ее чувства и не ее желания. Не она огорчена из-за поддразнивания слуг, не она была влюблена в Джеймса. «Проклятье… Тьма где-то в сознании Лиззи», — Ана отвлеклась, пытаясь разорвать связь. Проблема была в том, что самой связи-то она и не чувствовала.

— Расстроилась из-за того, что эти о тебе говорят? — Он кивнул в сторону кухни, — не обращай внимания, ты странная, конечно, но и они любят почесать языками.

Пока говорил, Джеймс снова приблизился, чтобы его было слышно. Ане стала неприятна его близость. Кроме того, что он бесцеремонно зажал ее у стены, от него удушающе пахло потом и землей. Но ее к щекам прилил жар, взгляд помутился — тело продолжало откликаться на него.

— Отойди, — она надавила рукой на его грудную клетку. Но Джеймс в ответ только придвинулся ближе. У Аны заскребло в горле, захотелось откашляться.

— Нас так заметят, — его дыхание продолжало щекотать ей шею.

— Мне без разницы. — Ана дернулась в сторону, пытаясь выбраться.

— Не рыпайся, поговорить надо, — тон Джеймса стал грубее.

— Имей уважение! — Грудь разрывало колотящееся сердце.

— К кому? К тебе? — Он ухмыльнулся, уголок рта задергался.

У Аны по спине побежали мурашки, в ногах появилась слабость. Чувства Лиззи к Джеймсу все сильнее конфликтовали со страхом и отвращением к нему Аны. Ей становилось тяжелее осознавать происходящее вокруг.

— Чего ты от меня хочешь?.. — Она схватилась за голову, закрыла глаза, умоляя Тьму вернуться к ней, спрятаться.

И тут со стороны кухни раздался грохот, Ана и Джеймс одновременно повернулись. Прямо перед ними из-за угла появилась Лиззи, практически врезавшись в них. Она резко остановилась и только и смогла произнести: «Джеймс, как ты…», а потом рухнула, как сломанная кукла.

Ана с силой оттолкнула Джеймса, который в этот раз не стал сопротивляться, и бросилась к Лиззи. Первым делом проверила пульс девушки, он был слабым, но был. «Слава Святцу!» — выдохнула она, затем осторожно потрясла ее за плечи, пытаясь привести в чувства. Лиззи не реагировала, на Ану начал накатывать страх, она не отрываясь продолжала смотреть на служанку, надеясь, что та вот-вот пошевелится. Спустя несколько мгновений их обступило множество ног. Посыпались недоуменные вопросы и громкие причитания. Кожа Лиззи горела, выступила испарина, Ана подняла взгляд и попросила позвать доктора. Кто-то сорвался и побежал.

Сквозь столпившихся слуг протиснулась Хельга и наклонилась над Лиззи рядом с Аной.

— Батюшки, девочка моя…

— Она дышит. Похоже, что просто без сознания. — Руки Аны дрожали, а скользкий, обволакивающий страх занимал в груди все больше и больше места.

— Надо ее отнести в комнату, пол леденющий! — выкрикнула Хельга, и шепотом, на ухо Ане, добавила: — Что ты наделала?

— Я?.. Ничего… — Она надеялась, что это правда. О, этот скользкий и липкий страх. Или совесть? Ана не могла отрицать, что в тот момент, как Лиззи потеряла сознание, разум Аны вновь стал принадлежать только ей.

Чьи-то руки подняли обмякшее тело Лиззи, вопреки ожиданиям, это был не Джеймс. Ана огляделась, он исчез.

Лиззи унесли. Слуги разошлись, перешептываясь. Ане ничего не оставалось, кроме как вернуться к себе в покои.

Она сидела на кровати в тревожных раздумьях. Очень хотелось верить, что не она — причина внезапного обморока горничной. Ана говорила себе, что использовала Тьму поверхностно, аккуратно, но ей не давали покоя чувства Лиззи, смешавшиеся на некоторое время с ее собственными. «Но это же ничего не значит? Кеннет сказал, что я хорошо управляю силой…».

Ее наполнила тянущая, тягучая усталость. Почему в этом мире ничего не могло быть просто? Ане подумалось, что каждое ее движение поднимает цунами бессмысленных последствий, каждый вопрос вскрывает болезненные раны, а каждое желание грозит убить кого-то или ее саму.

«У меня не осталось ничего и никого, — Ана откинулась на кровать, — нет, у меня никого никогда и не было». Она представила себя в подвале, откуда ее забрал Кеннет. Подвал хранил все ее чаяния, все надежды, всю грусть, все разочарования. Она пряталась в нем, когда терпеть больше не было сил. «Если я туда сбегу, он будет там? Как раньше…».

Ана с детства привыкла убегать из монастыря в город: она носилась по рынку, гуляла по центральной площади, заглядывала в витрины магазинов и представляла свою жизнь среди всей этой суеты. Тогда-то она и нашла дом, что все обходили стороной. Ей нравилось забираться в него и представлять, что она там хозяйка. А с началом обучения в Академии, когда ее повседневность все больше стала наполняться запретами и унижениями, дом, в который она сбегала, сузился до размеров подвала. Там Ана отсиживалась, когда спина болела от побоев, когда все учебники оказывались измочены и разодраны и когда ей хотелось дать сдачи.

Темное, гложущее чувство несправедливости тисками сдавило грудь. Все те, кто годами издевались над ней, сейчас счастливо жили своей жизнью. А ей от этого мира продолжали доставаться только пинки, тычки и проблемы. Даже здесь, в доме ее спасителя, где люди вокруг, казалось бы, добры и приветливы, она оставалась презренной чужачкой, мешающей остальным просто фактом своего существования. Ана сжала кулаки, вспомнив обидное обвинение Хельги.

Сначала она хотела справедливости для себя, для тех, кто также пострадал от рук работорговцев. Но сейчас этого было недостаточно. Все это время внутри нее продолжал тлеть тихий уголек бесконечной злобы, а теперь он начал разгораться. «Поэтому во мне Тьма?».

Она вспомнила, что ее сила впервые проявила себя в порыве дикой, бесконтрольной ненависти. «Все же Кеннет был неправ, когда рассказывал, что Тьма не связана с тем, хороший человек или плохой. Похоже, я — все же плохой. И, думаю, меня это устраивает». Шрамы на спине Аны заныли.

«Я слишком долго была игрушкой для битья, пора стать монстром, их персональным ночным кошмаром».