Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь тюль, ласково освещали кресло-качалку, где, укутанная в плед и согнутая над работой, сидела Хельга. Переступив порог комнаты, Ана, к своему изумлению, увидела в ее руках не очередную салфетку, а знакомое платье из темно-зеленого атласа. Точную копию того, которое ей так и не удалось надеть.
Его изящные линии, юбки, словно волны ушедшего моря, безмолвствовали о несбывшемся. На корсете мерцала вышитая серебром луна, искусно переплетенная с полевыми цветами. Платье, которое должно было стать символом освобождения, теперь готово украсить хозяйку на аукционе. Круг замыкался. В тот раз Ана была бессильна, беззащитна… обнажена, а в этот — в броне, обманчиво прекрасной. Она завершит цикл, начатый не ею.
В воздухе витал еле уловимый аромат старинного дерева, лаванды и давно остывшего печенья. Ана с нежностью смотрела на Хельгу, излучающую тепло и заботу.
— Птенчик мой! — воскликнула она, оторвавшись от вышивки.
Ана заглянула ей через плечо. Золотыми нитями в небе проступало солнце. Она улыбнулась. Солнце совсем ей не подходило.
— Почему? — спросила она, указывая на узор.
— Чтобы луне было не так одиноко.
Хельга улыбалась, а ее пальцы порхали над полотном. Ана, очарованная, присела рядом. Она изменилась со дня, когда в тишине своей кельи примеряла это платье. Не будет ли правильным преобразить его вместе с ней?
Ана не стала солнцем, но нашла его рядом.
— Бабусь, нет ли свежих сплетен из города? — спросила Ана вкрадчиво, желая узнать только одно: что люди говорят о первосвященнике.
— Урожай груш жуки поели, и цены взлетели! Жиляна, купца дочь, за дворянина замуж собралась. — Хельга лукаво покосилась на Ану. — Неужто не об этом спрашиваешь?
— Как всегда проницательны, — рассмеялась Ана.
— А то! Глаза мои все видят: видимое и невидимое, явное и тайное. Ну, слушай: костерят твоего первосвященника на чем свет стоит. Еще поговаривают, что или помрет скоро, или уже помер. Но многим и жаль его. Знаешь же, как люди думают о Святых: непогрешимы они. Только им верить можно, только они зла не причинят.
— Почему жаль, когда такое открылось?
— Отрекся он от мирских утех, чтобы Богу служить, так может Бог и посчитал, что дети, да семья этому не помешают. А то, что дочь незаконная, так у него и выбора другого не было.
На мгновение тень скользнула по лицу Аны, но быстро растаяла. Что говорят не имело значения. Не сегодня, скоро он потеряет все. А потом… Ана сжала кулаки. Она придет за ним.
Она много думала об убийстве, о том, что оно значило для нее, о том, каково это — лишить жизни человека по своей воле, хладнокровно и обдуманно. И можно ли такого, как он, назвать человеком.
Старушка закончила вышивку и с трепетом вручила ей платье. Ана волнительно представила, как выйдет на сцену аукциона под своим именем. Внутрь пускали только по спискам, утвержденным самим герцогом Циллером, значит, она — приглашенная гостья, звезда грядущего представления. Они будут пытаться сломить ее, а она позволит им ощутить на себе, каково это — быть сломленной.
Ответ Яна не заставил себя ждать. В конце письма красовалась лаконичная фраза: «Будь осторожна и беспощадна». Слова пришлись Ане по душе.
Она нашла Кеннета прогуливающимся по саду, что было для него несвойственно. Должно быть, его тревожила неизвестность будущей ночи.
— Граф, — спросила Ана, переплетая свои пальцы с его, — ничего, если на аукционе кто-нибудь умрет… от моих рук?
— Какая кровожадность, — усмехнулся он. — Слушай себя. Смерть дается легко, но будешь ли ты в порядке после?
— Я была не в порядке и до.
— Какой бы выбор ты не сделала, я останусь рядом. Обещаю.
— Спасибо.
— Меня беспокоит поведение Николь, — произнес Кеннет, хмурясь.
— Удивлены ее яростной безрассудности?
— Нет, — покачал головой он. — Меня поразила ее сила. В прошлый раз ее Свет был значительно слабее, да и пользовалась она им неумело. Откуда вопрос: то ли я стал невнимателен, то ли… у нее каким-то образом стало больше силы?
— Это возможно? — Ана по привычке закусила щеку.
— Нет, такого быть не должно.
— Но я же сама недавно увеличила свой запас Тьмы? — возразила она.
— Ты — особый случай, — пояснил он. — А Николь — нет.
Карета, словно колыбель, покачивалась на неровной дороге, но она не могла убаюкать сердце Аны. Она сидела напряженно, стискивая юбку, казавшуюся черной в ночи. Кеннет сидел напротив, рядом с ним лежали две маски: ворона и лани. Их окружал лес, величественный и зеленый днем, теперь же превратившийся в зловещее царство теней.
Ана думала о том, что ее ждало. Граф предупредил, что все место будет под защитой Святых, кроме того, Дом Рассвета, где располагалась Инквизиция, находился неподалеку.
Гости аукциона знают друг друга, им не нужно таиться и скрываться. Но все будут в масках — это часть игры. Что может быть пикантнее, чем маскарад на тайном собрании?
Личины животных так подходят тем, кто отверг человечность.
Ана ступит на порог их логова, как равная. Кто она на самом деле, неужели одна из них? Нет, лишь та, кто посмела встать на один уровень с высшим, избранным обществом. Выскочка, возомнившая, что имеет те же права. Никто не собирался считаться с ней, но все ждали и предвкушали то мгновение, когда жертва, преданная и поверженная, рухнет в пропасть унижений и боли. И его предвкушала Ана, потому что упадет не она.
Шумели кроны деревьев, скрипели стволы. Ветер завывал раненым зверем. Это будет беспокойная ночь.
Приехав, они вышли из кареты и направились к часовне, стоявшей на окраине города и скрытой за бушующей природой. Ступив на зыбкую землю, они прошли вдоль покосившегося забора и шагнули на кладбище. Море надгробий раскинулось перед ними волнами скорби. Оно простиралось далеко вперед.
Пройдя между могильных плит, омытых перламутром луны, Кеннет остановился. Ана обернулась, в ее глазах застыл немой вопрос.
— Ты уверена, что хочешь войти внутрь? — его хриплый голос прорезал гулкую тишину. — Еще можешь вернуться, я справлюсь один.
— Хочу! Я должна… — выпалила она и сжала губы.
— Ты не должна, — взмолился Кеннет, — рисковать собой ради никчемных людей. Я убью их всех, стоит тебе лишь попросить. Но ты обязана жить!
— Я хочу увидеть их зверства во всем величии, чтобы наконец себе спокойно сказать — те сорок человек, они заслужили смерть. Я хочу вернуться в тот день и пережить его на своих условиях, исправить, переиграть… — Ана, сжав руку Кеннета, уверенно повела его вперед, сквозь мрак, прошлое и мертвецов.
Ветер набирал силу, поднимая в воздух опавшие листья, как будто хотел вернуть их деревьям. Он бил Ану то в спину, торопя и подгоняя, то в лицо, грозя остановить.
Остроконечный шпиль часовни вонзался в небо, а ее стены, потемневшие от времени, несли на себе печать забытой истории. Резная арка приглашала внутрь, но не обещала ни спасения, ни покоя. Эта маленькая церковь была выстроена не для Святца, она досталась ему силой, когда он вытеснил старую веру из людских сердец.
У входа в часовню стоял Юлиан Циллер, скрестив руки в тщетной попытке согреться. Рядом с ним переминался с ноги на ногу человек в белом, чье лицо скрывала маска того же цвета.
Вежливое приветствие, ледяной поцелуй руки, проверка Светом — и вот Ана и Кеннет уже внутри. Их приняли в логово монстров, и им пришлось стать такими же, скрыв лица. Первый шаг — поворот в узкий, темный коридор, где вместо привычного огня в факелах горело холодное сияние Света. Затем — винтовая лестница, уводящая все дальше в мрачные глубины церкви. Ана чувствовала, как на нее давили стены и как воспоминания царапали края ее сознания.
С каждым витком лестницы становилось ясно, что отсюда так просто не сбежать.