iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Глава тридцать пятая. Побежденный побеждает победителя

Резкая смена непроходимых диких лесов на строгую геометрию городских улиц; туманной дымки — на высокое чистое небо; переклички диких птиц — на переливчатые песни халенов в Рунном Парке… Это казалось нереальным… Еще вчера — довольствоваться походной похлебкой и радоваться плошке цветочного меду, а сегодня — пить кофе с корицей и есть жаркое по-домашнему… И — сменить откровенно грязную дорожную одежду на легкую шелковую рубашку и штаны из модной после войны файзульской ткани, именуемой «индижи», а тяжелые походные сапоги — на ботинки для мягкого шага, городские, едва доходящие до лодыжек.

…Глядя в зеркало на себя, чистого, приодевшегося по местной моде и аккуратно подстриженного, Кангасск чувствовал нереальность происходящего еще острее.

Его ждало нечто важное, а он никак не мог собраться и настроиться на нужный лад. И мысли, словно отпущенные на волю птицы, летели в разных направлениях, пытаясь охватить все и сразу. А караван, оставленный в Нави, отчего-то казался теперь родным… вопреки всему, было желание туда вернуться… глупое желание…

— Он идет… — мягко, чуть улыбнувшись, произнес Айгир.

— О Единый! — шумно вздохнул Орестес и рассмеялся: — Я никогда к этому не привыкну…

— Я, наверное, тоже, — с легкой грустью ответил Старший Советник. — Слух, даже такой острый, никогда не заменит мне глаза…

Опираясь на посох, он поднялся с кресла и, осторожно ступая, подошел к окну, выходящему на Рунный Парк. Младшие Советники — Ваннах и Орестес — встали рядом, по правую и по левую руки от Айгира.

Над городом раскинул крылья роскошный, прямо-таки бархатный вечер. Деревья на другой стороне парка, подсвеченные окнами резиденции Главы Совета, были полны жизни… Издавна в их кронах жили халены. Крохи в птичьем мире, тихие и сонные днем, сейчас, с наступлением сумерек, они выводили такие протяжные и громкие трели, что Ваннаху с Орестесом оставалось лишь недоумевать, как Айгир способен услышать сквозь все это птичье торжество чьи-то шаги.

Сами Младшие Советники наблюдали лишь одинокую фигурку человека, который, засветив белый Лихт, неспешно шел через парк.

— Какой у него неуверенный шаг! — вслушавшись, отметил Айгир. — И, не будь у него мягких ботинок, он бы топал… Но, думаю… судя по ритму… боец он неплохой и в бою ступает куда легче. Наверное, сейчас он просто сильно задумался. Или его гнетет что-то.

— Вполне возможно, — Ваннах прокашлялся. — Видно, что он не торопится. Гадает о причине нашего к нему интереса, наверное. Или додумывает по пути запасные варианты на всякий случай…

— Знаете… — вступил Орестес, даже не дослушав сухих изречений Ваннаха. — А я просто рад его видеть…

Ваннах и Айгир обернулись к нему; Айгир до сих пор не потерял привычки оборачиваться, точно зрячий.

— Да… — Орестес Роум кивнул в сторону окна, за которым мерцал, точно светлячок, приближающийся белых Лихт. — Наш Хален звал Кангасска Дэлэмэра другом… помните, как он все время говорил о нем?.. как на него надеялся?.. Не знаю, как вы, а я просто рад… точно письмо получил от нашего парня.

Тишина была ему ответом. Каждый молчал о чем-то своем. Молчал, предаваясь воспоминаниям и невеселым мыслям. Вспоминать Макса Милиана этим троим всегда было больно. Ибо есть раны, которые не заживают…

— …Victrem a victo superri saepe vidimus, — с тенью иронии произнес Макс.

…Любовь к древним языкам мира-первоисточника досталась ему от последнего из девяти — Милиана Корвуса, — как и стихи. Произносить со вкусом и чувством каждое слово, вслушиваться в него, точно в музыку; ощущать в нем дыхание вечности… это он умел. И порой фраза, произнесенная на древнем языке, звучала в его устах гораздо весомее и притягательнее, чем если бы она была переложена на привычный лад…

«Мы часто видим, как побежденный побеждает победителя»

— …Я мог бы выйти против него тысячи раз. С мечом. С магией. Безоружным. Армией против армии. И победить. Но настоящая победа не в этом! — он вздохнул; закашлялся. Как Марнс, он уже давно не обращал внимания на подобные вещи… даже если от кашля срывался голос. Продолжил Макс уже почти шепотом: — Побеждает тот, кто в нужный момент сумел затронуть главные струны чужой души. Как Кангасск Дэлэмэр. Несколько его слов — и все мое «могущество» стало ничем. И все то, что обычно называют победой, стало бесполезно. И все вернулось на свои места… Смертельно раненный, беспомощный на полу обсидиановой пещеры — он был победителем. И я этого никогда не забуду.

— Тебя это злит, Хален? — с беззлобной усмешкой спросил Айгир. Увечье не сломило его воли и не изменило характера: он все так же был молод душой и остер на язык.

— Не-е-ет, — Макс Милиан засмеялся. Смех вышел хрипловатый: смех Марнса, слишком много сил отдающего охоте. Больные легкие… — Меня может злить что угодно, только не это.

Он обернулся к окну и со скрипом протер рукавом запотевшее стекло. С той стороны в него колотил град, мелкий и сыпучий, точно крупа.

— Теперь я понимаю, почему Нирк Мисаль просил у меня ученичества… И почему Орион, сын звезд в свое время пошел за Зигой — пиратом, убийцей… простым смертным, проще говоря… Бросил все — и пошел… А вообще, — Максимилиан хмыкнул, — я тут ерунду горожу тебе, Айгир! Все, что я пытаюсь сейчас объяснить, любой изумрудный дракон скажет одним словом.

— Это каким же? — полюбопытствовал слепой Охотник.

И Макс Милиан, разведя руками, с пронзительной грустью в голосе произнес:

— Ффар…

«Добрый вечер!» — прозвучало в слепой тьме…

Айгир вскинул голову; призраки воспоминаний рассеялись, как дым, потревоженный сквозняком. Всё возвратилось на круги своя. И Хален, чей голос только что звучал в памяти так живо и ясно, — давно мертв; война, которую начал этот мальчишка, — давно окончена; былого мира, в котором для старого Охотника были свет и краски, — нет больше… и Ученик миродержцев, гость из эпохи, когда все было иначе, стоит на пороге зала и говорит «Добрый вечер»… Что ж, а у него приятный голос. Голос человека, в чьем характере мягкость и сила сочетаются в равных пропорциях. Прекрасное равновесие!..

…Пожалуй, Максимилиан немного недооценил осведомленность Кангасска: быть может, он и не разбирался в политике, но он знал и помнил прежний Серый Совет. Те трое смотрели на него едва ли с большим интересом, чем на один из старых, намозоливших глаза гобеленов, что до сих пор висят в этом зале: простой смертный (читай, пустое место). Потому новый Серый Совет Кана приятно удивил: приветствовали его очень просто и искренне. Как равного… Серег был прав: эти трое не Инквизиторы по своей натуре и никогда не будут ими. Даже сейчас, во главе Севера, они остаются настоящими Сальваторами, которых связывают боевая дружба и доверие и которым чужды ложь и политические интриги. Таково было первое впечатление… Наверное, Максимилиан знал, что делал, когда утверждал такой состав Совета. И пережившему столь разрушительный заговор Омнису, возможно, нужны сейчас именно такие люди…

«Ваннах Лоэн,» — представился первый Советник. Высокий, широкоплечий, он казался рядом с Кангасском, уступавшем в росте даже пятнадцатилетнему Максу, настоящим великаном.

«Орестес Роум,» — представился второй, с легкой грустью в голосе. Он улыбался, не в пример невозмутимому Ваннаху, и, наверное, оттого казался живее и моложе.

«Айгир Рет,» — представился Глава Совета…

Самый молодой из всех троих — это даже в голосе слышалось — он выглядел куда старше и Ваннаха, и Орестеса… Война навеки оставила свои следы на лице этого человека. Таких страшных шрамов Кангасск еще никогда не видел…

Айгир был слеп, и слепые глаза закрывала широкая повязка из мягкого черного фарха. Однако, вопреки всему, беспомощным калекой Глава Совета не выглядел. Что-то подсказывало, что даже в бою — и магическом, и обычном — он до сих пор очень и очень опасен, и что слепота нисколько не умаляет его способностей как правителя…

— Нам о многом нужно поговорить с тобой, Кангасск, — мягко, но решительно произнес Айгир. — Думаю, раз уж время вечер, лучше нам всем пойти выпить кофе. Разговор будет долгий… И прошу меня извинить, но Зал Совета я недолюбливаю, — слепой Охотник зябко повел плечами и пространно произнес: — Вечный сквозняк и эхо… В моем кабинете гораздо спокойнее. А пока мы туда дойдем, будет готов кофе.

Кангасск почувствовал мягкий толчок в сердце — харуспекс дал о себе знать. Нет, Старший Советник не соврал (сквозняк и эхо в зале действительно были), потому сказанное им было не ложью, а скорее, «подменой причины», когда истинная мысль замалчивается и взамен говорится какой-нибудь правдоподобный пустяк. В данном случае Кан предположил, что этот зал отчего-то кажется Айгиру ненадежным местом для тайных разговоров. Иногда и у стен бывают уши, сколь бы нелепо это ни звучало.

— Что стоим? — с веселой усмешкой окликнул всех Айгир. — За мной!..

…Когда-то Здание Совета было крепостью… Задуманное как крепость, построенное как крепость, с потерей своего боевого статуса оно обзавелось большими окнами лишь в нескольких залах. В коридорах же древние узкие бойницы по-прежнему скупо резали на полосы свет луны и солнца. Мрачные даже днем, по ночам эти коридоры и вовсе погружались в непроглядную тьму.

Для Айгира, который, ступая четко и осторожно, обходился без помощи сопровождающего, не было никакой разницы — светлы или темны эти коридоры, ибо весь мир для него теперь лежал во мраке, но, помня о своих зрячих спутниках, слепой маг засветил Лихт… Неся светящуюся сферу на вытянутой руке, он шел впереди всех; и тени испуганно шарахались от чистого света, и дальние очертания стен открывались взорам идущих, а ночь за просветами бойниц чернела так, что невозможно было разглядеть в ней ничего.

Слепой, несущий свет… От подобной мысли Кангасску стало немного не по себе. Было в этом что-то символичное, прискорбно-правдивое и — необъяснимым образом — знакомое…

…За круглым столом Главы Совета четыре человека разместились совершенно свободно. Айгир сел напротив Кангасска.

Похоже, комнату недавно проветрили; и теперь в прохладном воздухе белёсый пар, поднимавшийся над кофейными чашками, извиваясь, создавал причудливые фигуры, плавно перетекающие одна в другую… дракон, птица, роза, женский силуэт… воображение выхватывало один образ за другим из завихрений простого пара. Аромат крепкого кофе дразнил ноздри; и сам южный напиток отлично оживлял затуманенное дремотой сознание. Пара минут сосредоточенной тишины — и Айгир начал обещанную беседу…

— Посмотри сюда… — сказал Охотник и положил на середину стола заполненный кристалл изображения. Одно безмолвное заклинание — и над ним объемной, цветистой иллюзией развернулась карта Омниса. Кангасск с удивлением отметил, что на ней все еще обозначены границы действия стабилизаторов: пересекающиеся серебряный и золотой круги. — Старая карта, — словно угадав его мысли, произнес Айгир. — Но в ней еще осталось порядочно смысла… Насколько я знаю, ты путешествовал по Ничейной Земле со своими Учителями.

— Да, — подтвердил Кангасск.

— И, более того, ты там вырос, — с улыбкой заметил Старший Советник.

— Да… Но… в чем дело? — не вытерпев, осторожно поинтересовался Кан.

— С давних времен мир был разделен на три части… — неспешно начал Айгир. Ваннах и Орестес дружно отхлебнули кофе; Ученик последовал их примеру. Горячий пар нетронутой чашки Старшего Советника поднимался к потолку прямо сквозь иллюзорную карту, наводя на ее красочные земли туман. — Юг, где заклинания действовали одним образом; Север — где те же заклинания действовали по-другому; и — Ничейную Землю, где магию не использовали вообще. Естественные границы — и никаких сомнений. Магам нечего было делать на Ничейной Земле; воинам Ничейной Земли — на Севере и Юге. Мир. И своего рода равновесие. Сейчас все несколько иначе…

Сейчас все жители Омниса равны в своих возможностях, но о равновесии не может быть и речи. Власть над Ничейной Землей после войны пытались установить и Юг, и Север. Твой брат, Кангасск Абадар… он пытается до сих пор. Уважаемый амбасиат, герой войны, глава Сальватории Омниса… герой, легенда — слов нет, конечно. Но, мое мнение, все эти разрозненные города, мелкие поселения, крохотные страны — вроде полисов Кулдагана — ему под свою руку не собрать. Даже войной не подчинить. Не тот человек. Наш Хален именно так и говорил: «Не тот человек»…

— Он об этом просил вас поговорить со мной? — с недоумением произнес Кан, отстранившись.

— Он очень верил в тебя, — сухо сказал Ваннах.

— И я еще не помню случая, когда наш парень в ком-то ошибался, — кивнул Орестес.

Кангасск пожал плечами и, задумчиво постучав ногтем по краю своей чашки, вновь перевел взгляд на Айгира.

— Это твоя земля, Кангасск Дэлэмэр, — только и сказал тот.

— Что…

— Прислушайся к моим словам. Прислушайся к своим харуспексам. Прислушайся к самому себе, — тихо и спокойно проговорил Старший Советник. — Это твоя земля… Вспомни, как тебя встречали в каждом городе, что ты посетил. И Лур… Абадар бьется за влияние на Лур лет десять уже… тебе же обязан жизнью лурианский теневой король. Ты просто пришел и получил такую власть, какой твой брат не будет иметь никогда. И если его просто уважают, то ты для многих — как свет в окошке…

— Хален говорил, ты властвуешь над чужими душами, — вмешался Ваннах. Глядел он хмуро и недоверчиво; на то у него были свои причины. — Опасный дар для амбасиата.

— Ван… — пытался прервать его Орестес, но Лоэн не слушал.

— Я был против того, чтобы сразу затевать этот разговор, честно скажу, — продолжал он. — Я не знаю тебя как человека. Я не видел тебя ни в бою, ни в мирной жизни и понятия не имею, отчего Хален так тебе верил. Мне остается лишь надеяться, что он в тебе не ошибся…

— Он тоже меня совсем не знал. Мы и разговаривали-то от силы минуты две, — с горечью ответил Кангасск. — Я не тиран и не великий правитель… — он мотнул головой и категорично заявил: — И я не рискну браться за подобное дело.

— Прошу тишины… — тихий, ровный голос Айгира заставил затихнуть назревающий спор. Все взгляды устремились на него. Выждав небольшую паузу, Старший Советник сказал: — Кангасск… ты врешь сам себе в данный момент: я слышу, как дрожит твой голос. Ты не уверен в своих силах: это я понял, слушая твои шаги, еще когда ты шел через парк. Ты взволнован, ты одновременно рад и несчастен сейчас: это выдает частый стук твоего сердца… Я не гадальщик — я просто слепой человек, что мне остается, как только слушать…

Кангасск открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова так и не слетели с его губ… Слушая Айгира, Ученик чувствовал, как в груди становится жарко и больно от стыда за себя, а лицо заливает краска.

— …Ты более зряч, чем любой из нас, — мягко сказал Айгир. — Даже чем Ваннах и Орестес. Мы, Охотники, слишком привыкли полагаться на простые, понятные вещи — вроде меча и логики… Ты способен размышлять в ином ключе. Ты гадальщик… Ты бессмертный, наследник Владиславы и Серега. Это многое значит. Потому не беги от себя, Кангасск, — он подался вперед и повторил ясно и четко, выделяя каждое слово: — Это. Твоя. Земля.

…Город сиял далекими мерцающими огоньками белых Лихтов. Лунный лик глядел с чистого неба. И Рунный Парк объяла полная тишина: птицы закончили вечернюю песнь. Будто они сверяют время пения с появлением на небе вестников истинной ночи — Жисмондина и Иринарха.

Серый Совет в полном составе собрался у окна зала и провожал взглядом уходящего Ученика миродержцев. Тот шел через парк без Лихта; одежда из индижи сливалась с темнотой, лишь седые волосы Кана выглядели во тьме белым пятном.

— Зря… — коротко произнес Ваннах.

— Не скажи… — возразил Орестес, уловив мысль друга.

— Ты недолюбливаешь его за то, что он не похож на нашего Халена, Ван… — посмеиваясь, произнес Айгир.

— Хален в свои четырнадцать уже был куда более умен и решителен, это верно, — резко отозвался младший Советник.

— А ведь он до самого последнего своего дня считал Кангасска другом и учителем, — ехидно заметил Глава Совета. Ваннах ответил угрюмым молчанием. И тогда, оценив победу собственного утверждения, Айгир произнес: — Думаю, его время придет… Вы только вслушайтесь, какой у него теперь уверенный шаг…