iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Глава пятьдесят девятая. Сапфировый Путь

Если бы ты знал, великий Максимилиан Корвус, судьбу и роль этого письма, попавшегося адресату в «нужный» момент!.. Так, легкий толчок в спину безвреден для того, кто твердо стоит на ногах, и смертелен для того, кто пошатнулся на краю пропасти.

В момент, когда Кангасск прочел это письмо, слова «не нужен» и «свободен» слились воедино и лишили жизнь всякого смысла.

Да, где-то далеко недавно обретенного отца ждет тринадцатилетняя дочь. Но что он за отец, не сумевший дать ей ничего, кроме жизни, и не имеющий ничего, кроме права зваться Учеником миродержцев? Кто он без этого титула? Недоученный оружейник, напросившийся когда-то в спутники к Владиславе. Любопытная диковинка для драконов. Великая роль — гарантии стабильности магии для всего Омниса, — и та лишь миф. Похоже, все друзья Кана узнали это куда как раньше него самого…

Друзья… Да, где-то далеко у него есть друзья. И пока Ученик блуждал в иных мирах тринадцать лет, они нашли свои места в этом мире. У каждого своя жизнь, и Дэлэмэр в ней — лишь бесполезное напоминание о юности.

Вернуться? Куда?! Единственный дом, который у Кангасска был — полупустая каморка в Арен-Кастеле, где он жил с матерью. Но без нее это лишь четыре ветхие стены и крыша; о самом же городе и речи вести не стоит…

Не подобные ли мысли заставили Зигу-Зигу три тысячелетия назад отправиться в чужой океан в поисках неизвестно чего.

«Где твое королевство?»

«Где твоя королева?..»

Судьба сама подсказала направление… Встретив в попутном караване пожилую Стражницу и разговорившись с ней, Кангасск узнал, что та владеет трансволо… Цепочка ассоциаций вышла короткая: вспомнил свое последнее трансволо, вспомнил Фрила, списки, Табириум — городок на окраине обитаемого Севера.

Не долго думая, Кангасск заказал трансволо туда, расплатившись со Стражницей золотом. Полтора часа — и он стоит у дверей таверны «Сорок Злых Сальваторов».

Весна еще не добралась до тихого Табириума; мороз хватает за щеки, превращает дыхание в пар; пушистые сугробы расчерчены хитрой сетью тропинок; и возле таверны их по-прежнему больше, чем у церкви Единого. В общем, все как в прошлый раз. Правда, погода ясная и солнечная, и в прозрачном воздухе голубеет на горизонте полоса гор.

Горы Фумо. А за ними — неизведанные земли, тайны, опасности; другие люди, быть может… Эта мысль воодушевила Кангасска, как ни странно. И судьба подыграла ему: в тот же день, угостив компанию наемников элем за свой счет, Ученик узнал о городках и тавернах близ полосы гор. Да и о самих горах немного — что если пытаться перейти их, то лучше идти на восток отсюда, в сторону развалин Города Еретиков, и, не доходя до него, свернуть на север: там горы ниже, да и городок с таверной недалеко, зовется Малый Эрх, — там запастись продовольствием в дорогу. Или, как добавил один наемник лет тринадцати от роду, выспаться в таверне и передумать.

Серебро купило Кану послушного молодого тарандра и запас еды в дорогу.

Свободен. В жизни и смерти. С этой мыслью он покинул Табириум. И дням пути начался неспешный счет…

«Какая дикая вьюга…» — Мая, хозяйка таверны «Очаг Малого Эрха», зябко повела плечами, бросив взгляд за окно: в ночи, подсвеченный мертвенно-бледной луной, метался беспокойный снег. Ветер выл, трепал старенькую вывеску, чем-то стучал во дворе.

В такую погоду особенно теплым и уютным кажется очаг, и счастлив путник, успевший найти пристанище до того, как холодный ветрище вошел в полную силу.

Посетителей было четверо; для «Очага Малого Эрха», в зале которого всего четыре стола, а на втором этаже — всего две гостевые комнаты, это много.

Двое угрюмых парней, распивающих вино за столом в углу и говорящих вполголоса… «гробокопатели» — их Мая могла бы узнать, где угодно. Молодые, одеты, как бродяги, но — при добротных мечах; вкрадчивым голосом спрашивают об Эрхабене и дороге к нему. Да, о сокровищах Города Еретиков до сих пор ходят легенды, и нет-нет, а сорвется кто-нибудь молодой и горячий с родных мест и отправится на край света за легендарным богатством. Возвращаются далеко не все. А те, кто вернулся… они молчат обо всем, что видели, и никогда не посещают проклятые руины вновь.

Разбойничьего вида наемник с отметиной панацеи на всю левую щеку; пьет у стойки; то и дело бросает косые взгляды на женщину-воительницу, сидящую за столом поодаль. Красивая… И вежливая: мечи оставила на подставке у входа. Странные мечи — оба без гарды, и маленький, и большой.

Мая только-только отнесла гостье ее заказ — мясо, запеченное с луком и сыром, — когда скрипнула входная дверь и в зал, напустив за порог снегу, ввалился очередной незнакомец.

На «гробокопателя» он не походил, на разбойника или наемника (Мая часто ставила тех и других в один ряд) — тоже. Одежда, потрепанная, но хранящая следы дорогого покроя и отделки, блестящая под плащом пластинчатая куртка, сабля на поясе — все выдавало в нем богатого воина.

Это вполне мог быть торговец, потерявший свой караван при нападении разбойников, детей тьмы или просто в эту сумасшедшую вьюгу.

Вьюга потрепала и его самого: воин дрожал крупной дрожью и то и дело заходился глухим кашлем.

Что порадовало Маю, так это то, что этот гость, даже с трудом передвигая ноги от усталости, все же не забыл оставить оружие у входа и только затем направился к стойке.

— Здравствуй, бедолага, — с материнским сочувствием произнесла Мая.

Гость пробормотал в ответ что-то невнятное: зубы у него стучали так, что ничего было не разобрать, но, похоже, сказанное означало «Здравствуй».

Отдышавшись немного, он откинул капюшон. Мая привыкла оценивать людей с первого взгляда, однако этот гость оказался не так прост. Молодой лицом, он был белоснежно седым, точно глубокий старик. И еще одна деталь: шрам, рассекавший левую бровь и скулу, выглядел на удивление четким и ровным: панацея такого никогда не оставит, но где это видано в наше время, чтобы ранам на лице давали зажить самим, создавая риск заражения? В войну такие заливали аноком меллеосом без всяких вопросов. Да и сейчас…

Странный, странный гость.

— К-комнаты есть? — совладав с клацающими зубами, произнес воин.

— Нет комнат, сынок, — пожала плечами Мая. — Будешь чего-нибудь есть или пить?

— Да, — отрывисто кивнул гость. — Супу. Горячего. С мясом.

— Супу, — с улыбкой протянула хозяйка. — Хорошо, скажу девчонкам на кухне, будет тебе суп. Выпей чего-нибудь, пока готовится. Вина?

— Да.

— Остался только «Лунный зуб», белое.

— Хорошо…

За странным воином, что, морщась, глотал дешевое кислое вино у стойки, уже с любопытством наблюдали все остальные посетители. Красавице, похоже, приглянулся собственно седовласый незнакомец; мыслей «гробокопателей» было по их угрюмым лицам не прочесть; а вот наемник, судя по хищному взгляду, напряженно подсчитывал в уме стоимость сабли и драконьей брони да прикидывал, сколько может быть денег в дорожной сумке у этого богача.

Стоило хозяйке отлучиться на кухне, как наемник перешел от расчетов к действию.

— Подкинь золотишка, торгаш, — с довольной ухмылкой начал он. Ответа не последовало, однако незнакомец сделал последний глоток и отодвинул кружку. — По-хорошему прошу, — уже с угрозой произнес наемник и потянул короткий меч из ножен.

«Торгаш», встав в полоборота к нему, молча раскрыл ладонь и сотворил над ней одну за другой три огненные сферы.

— Меч верни в ножны, — с хрипотцой проговорил он, — а то второй раз будешь физиономию свою аноком поливать.

— Так и сказал бы сразу, что маг, — простодушно отозвался наемник и, вернув меч в ножны, как ни в чем не бывало вернулся к поглощению эля.

Напряженную тишину нарушил нервный смех «гробокопателей». Сферы незнакомец свернул, и к возвращению Маи о конфликте уже ничего не напоминало. Через полчаса был готов суп, и седой гость, устроившись за свободным столом, приступил к ужину.

— Я присяду? — поинтересовалась воительница.

— Пожалуйста… Чем обязан? — сухо осведомился воин (или вернее — маг?)

— Как мне тебя называть? — уклончиво спросила женщина, не торопясь отвечать на вопрос.

— Гасс.

— А я Гиледа. Как река. Кратко — Гиль.

Кивок.

— Ты, должно быть, сильный маг, — предположила Гиль с улыбкой. — Я слышала, как ты кашляешь, но, смотрю, колдовать болезнь тебе не мешает.

— Я не болен, — возразил Гасс. — Это старый кашель; вернулся от холода.

— Понятно, — задумчиво протянула Гиль. — Тебе, я смотрю, не так много лет, даром что седой.

— Какая разница…

— И все же…

Гасс усмехнулся и, не спеша, допил остатки супа через край миски.

— Мне двадцать один, — негромко, но с вызовом произнес он.

— Двадцать один? — Гиледа удивленно подняла бровь. — Прости, но не выглядишь ты на двадцать один год. Не думаю, что ты намного младше меня, а мне тридцать шесть.

— Угу, — рассмеялся Гасс. — Моему телу тридцать четыре, но мне двадцать один, — в глазах его мелькнул безумный и отчаянный огонек. — Мне двадцать один, и у меня тринадцатилетняя дочь. Вот ведь бред, правда?

Он и сам не знал, что толкнуло его на подобную откровенность, но, видимо, наболело, а с незнакомым человеком говорить всегда проще… да и вино с непривычки здорово развязало язык.

— Не понимаю… — озадаченно покачала головой собеседница. Надо было отдать должное ее терпению: другая бы давно махнула рукой на подобные бредни.

— Человеку столько лет, сколько он помнит, — пространно пояснил Гасс. — У меня тринадцать лет выпали из жизни. Я остался таким, каким был, а был я юнцом двадцати одного года от роду. Вот такой бред. Если считаешь меня буйнопомешанным магом, просто пересядь за другой стол.

— Ты не похож на буйного мага, — покачала головой Гиль. — Ты выглядишь так, будто потерялся…

— В этом есть своя правда.

— Слушай, тебе ведь нужна комната?

Гасс прищурился и бесцеремонно выдал:

— Предлагаешь провести с тобой ночь?

— Ха! — задорно хохотнула воительница. — Если тебя что-то смущает, ночуй на улице. Или пей тут до утра с разбойником и гробокопателями.

— В общем, ответ твой — да, — подытожил Гасс. — И я согласен.

«Ну вот и приехали, — мысленно посмеялся он над собой. — Совсем, как отец…»

Печальные серые глаза в обрамлении пушистых ресниц… Темные волосы, мягкие, послушные, медным блеском отливающие на свету… Ласковые руки — даже не верится, что они могут держать меч и рубить насмерть… Голос, напоенный внутренним покоем, что бы она ни говорила…

Такая красивая, желанная, но такая чужая!.. Уж что-что, а безграничную влюбчивость и ветреный характер отца Кангасскнемершгхан не унаследовал. Ночь с Гиледой прошла сказочно; любой мужчина позавидует, сказав с досадой «Везучий, мерзавец! И что она в тебе нашла?..» Но просыпаться рядом с чужим человеком Ученику было тоскливо до боли, и уйти хотелось как можно скорее.

К сожалению, Гиледа проснулась раньше него, и Кангасску, стоя босиком на холодном полу и одеваясь (одежда, кажется, была еще холоднее), приходилось отвечать на ее попытки завязать разговор. Отвечал он односложно, хмуро и все гадал, хватит ли у него терпения на все это. Вопросы казались бессмысленными и вполне обычными (редкая женщина не поинтересуется, к примеру, что за бой наградил воина такими шрамами), но в глупость и наивность Сохраняющей Жизнь Кангасск верил слабо, начиная приходить к мысли, что и Гассом-то он ей назвался зря: взял бы лучше одно из неприметных провинциальных имен, чтобы даже намека на легендарную личность не осталось.

— …Все-таки, почему ты седой, Гасс? Что-то случилось или ты всегда был таким? — спросила Гиледа.

На этом терпение Кана закончилось. Так уж вышло, что вся его злость на мир, на Занну и на самого себя досталась невиновному человеку. Впрочем, так бывает почти всегда…

— А почему ты затащила в постель первого встречного? — огрызнулся Ученик, передразнив ее вопрос. — Что-то случилось или… — однако, стоило ему встретиться глазами с Гиледой, как он осекся и ощутил болезненный укол совести.

Вздохнув, Ученик виновато уронил голову на грудь. Воистину, если бы Гиль сейчас наорала на него, обозвав всеми известными ругательствами Омниса, ему было бы легче. Но она молчала.

— Извини… — коротко бросил Кан и присел на край кровати.

— И давно ты такой злой? — спустя минуту спокойно спросила Гиледа.

— Не очень… — Кангасск пожал плечами. — Недели три назад я был куда лучше.

— Тебя бросила женщина, — закивала Гиль с пониманием.

— Не совсем… — с горькой усмешкой возразил он. — Если бы бросила!.. Она просто никогда не была моей.

— О Небеса… я скоро поверю, что тебе действительно двадцать один! — тихий смех Гиледы заставил улыбнуться и Кангасска. — В тридцать четыре ты не стал бы так переживать; с возрастом большинство людей становятся равнодушны к таким вещам, как это ни печально.

— Ты уж прости малолетнего идиота, — грустно пошутил Кан, — за все, что наговорил… Кстати, седой я потому, что магии хлебнул через край, вот и все.

— Тогда и я отвечу…

— Не надо…

— …Я позвала тебя потому, что мне было одиноко. В тебе есть что-то особенное, родное, что ли; просто удивительно встретить такого человека в дикой глуши на краю мира… Я ухожу туда, где вообще никого нет, Гасс. И ты последний, с кем мне было хорошо и спокойно. Мне будет что вспомнить.

— Погоди; куда-куда ты уходишь? — переспросил Ученик.

— За горы Фумо. Это мой Сапфировый Путь.

— Знать бы еще, что такое Сапфировый Путь…

— Я думала, ты знаешь… — кажется, Гиледу фраза Кангасска несколько удивила. — Ты ведь Сохраняющий Жизнь, как и я.

— Когда я успел тебе это сказать? Убей — не помню… — с досадой сказал Кан.

— Не говорил, — кивнула Гиледа. — Но нашу братию я везде узнаю, даром что ты носишь саблю вместо меча без гарды… Ты, должно быть, из тех, кто принял путь Сохраняющего Жизнь поздно, а не вырос при храме. Это не плохо, просто многих обычаев ты не знаешь. Сапфировый Путь — это поход туда, откуда нет возврата. В него отправляются не от хорошей жизни и без радости. В последний раз, я слышала, этим путем шел Сайнарнемершгхан со своей дочерью; они выбрали файзульские степи. Ну а я — дикие земли за горами Фумо.

— Так это что-то вроде ссылки? — нахмурился Кангасск.

— Похоже, — подумав, согласилась Гиль. — Разве что Сапфировый Путь — дело добровольное. Хотя… я иду потому, что не могу иначе. Не спрашивай меня о причине.

— Я первый раз слышу о «Сапфировом Пути», — ответил на это Кан, — но, похоже, я в него уже отправился: я тоже иду за горы Фумо. Почему, не спрашивай.

— Забавная превратность судьбы! — вскинув голову, хмыкнула Гиледа и добавила полушутя: — Ты уже согласился разделить со мной ложе, Гасс. Согласен ли разделить изгнание?

— Согласен.

Странное чувство охватило Кангасска, когда он это сказал. Оно было подобно прикосновению сырого сквозняка, вечно блуждающего в водяных тоннелях Пятой Горы, где наследник миродержцев беспробудно спал долгие тринадцать лет.

Чувство, треплющее за душу, холодящее сердце, то щемящее, то колыхающееся, как вода… во всей своей переменчивости, оно, несомненно, оставалось голосом Нарры, Дымчатого обсидиана, самого немногословного из всех трех.

Не обладая жаром Горящего, равнодушным прозрением Холодного, молчащий большую часть времени, — Нарра имел главное преимущество: этот обсидиан нельзя было снять, как два других (что Кан и сделал не так давно), и потому ничто не мешало ему говорить в полный голос.

Путь, на который согласился Кангасск, ведет в никуда; теперь он это знал. Он смотрел на Гиледу, красивую и чужую, пытался представить путь с ней, жизнь с ней, далекий мир за полосой гор, где все можно начать с чистого листа… но взор наррата проваливался во тьму, холодную и густую, как вода в глубинах океана, а воображение, непобедимое в своем упрямстве, рисовало яркие, но неживые картины.

Однако, когда зов Нарры оставил Кангасска, он лишь с большей уверенностью повторил:

— Согласен.

…потому что не мог иначе.