iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15005 от п.м.

сентябрь, 12, Цитадель Владиславы

Есть одно давнее сказание, сложенное еще в эпоху покорения Севера… Сам понимаешь, Кан, тогда людям несладко пришлось, каждый клочок земли приходилось отвоевывать у детей тьмы, дисциплина была железная, нравы жестокие… Так вот, сказание это о парне, который заснул на посту и прозевал атаку. Но потом он сражался так отчаянно, что сумел переломить ход битвы и обратить детей тьмы в бегство. Маг он был талантливый и увел свои силы почти в ноль, но исправил то, что натворил. Много воинов, которых нападение застало врасплох, полегло по вине этого парня, но те, кто выжил, смотрели на него как на героя, потому что никогда еще не видели, чтобы столь юный маг сражался так отважно.

Тогда к любимцу толпы вышел Инквизитор. И сказал так: „Ты герой, ты сражался превосходно и спас всех нас, за это я тебя награжу“. Воины возликовали. Под радостные крики толпы Инквизитор вручил ошеломленному парню свой посох и повысил его в звании. А потом жестом заставил всех вокруг умолкнуть и продолжил: „Но ты уснул на посту, и пятидесяти жизней стоил нам твой сон. За это я приговариваю тебя к смерти“. И испепелил героя на месте. Многие плакали о нем.

…А теперь вернемся в наши дни… и я скажу: ныне, как и в древности, подвиг не отменяет кары…

Не так давно я призывал к смещению Советов. И дождался этого дня.

Не было суда, не было показательных речей. Судьба шести человек решалась под багровым закатным небом на Восьмом Холме Назаринов, где шел разговор между мной и моими родителями. Им непросто смотреть на меня как на равного, я чувствую это каждый раз. Но они не выдают этого ни единым словом. Правда, меня и Горящего не обманешь… сегодня отцу не раз хотелось проорать мне в лицо: „Заткнись, щенок!!!“

Да, разговор был непрост.

„Смертная казнь!“ — сказал отец, и тон его не подразумевал возражений. В отличие от мамы, которая решила судьбу своего Совета, Южного, куда как мягче, он избрал высшую меру.

Мама хотела возразить, но я опередил ее… я не позволю родителям ссориться сейчас, и если кто-то должен получить сполна за то, чтобы советники остались живы, пусть это буду я.

„Я виновен в случившемся не меньше их, — сказал я. — И должен быть осужден вместе с ними. Но я прощен мамой и тобой, толпа носит меня на руках, воины идут в бой с моим именем… Как бы истинный Инквизитор поступил на твоем месте, отец? Подвиг не отменяет кары…“

Этой фразой я привел его в тихое бешенство… Гнев Инквизитора подобен пламени, в которое вылили кувшин масла. Он страшен… Но чего бояться мне? Я уже отбоялся свое, и терять мне нечего. Так что я был холоден под гневом отца. Холоден и спокоен. И улыбка моя, которая казалась ему наглой, на самом деле вмещала лишь усталость.

Пусть я негодяй, да и мои подзащитные далеко не невинные жертвы, я не мог отправить на смерть тех, кто учил меня. Предавший учителя — навеки проклят; всем миром и самим собой.

„Ты хочешь казнить заговорщиков, отец, — сказал я тихо, но твердо. — Но ты даже речи не ведешь о Сайнарнемершгхане Сайдонатгарлыне, главе моего Ордена, ибо он отец Кана, так ведь? — я не удержался от легкой усмешки. — И брат его Гердон Лориан, виновный куда больше, тоже вне твоей кары. В чем причина? Если в том, что он работает на благо Севера, тогда и Совет свою вину искупил: Зонар, Мадвид, Андроник… они не скрылись от тебя, хотя могли… вместо того, чтобы спасать свои жизни, эти люди занимались делами Омниса все эти годы. И вряд ли их вклад в войну меньше, чем вклад Гердона… Или, быть может, все дело в том, что мама замолвила за Гердона слово и с тех пор он под ее защитой?“

Отец молча взирал на меня с высоты своего роста. Глаза пылали синим. Значит, дьявольски зол… но держится. Настало время завершать речь:

„…Тогда я беру этих троих под свою защиту. Если решишь казнить их, казни и меня…“

Мама собиралась сказать что-то: я почувствовал. Стыдно использовать Горящий против собственных родителей, но я уже настолько сжился с этим, что не останавливаю себя порой… „Не надо, мама, не вступайся, — сказал я прежде, чем с ее губ слетело хотя бы слово. И добавил: — Пока этот треклятый обсидиан собирал по кускам мою душу, я умер девять раз. Если будет десятый, я не расстроюсь. Омнису придется чуть тяжелее без меня, чем со мной; мне же — все равно…“

Страшные слова. Жестоко было произносить их при матери. Но я такой.

…А смерть… я давно живу так, будто уже умер. И порой… даже желаю смерти, когда все будет забыто, смыто, начато заново…

Ход мой сработал: отец уступил и заменил смертную казнь для Серого Совета на каторгу. Такая же участь предназначалась и для Айрин, Киаф и Галана — советников Юга. Что до браслетов, то они были наложены на всех шестерых еще два с лишним года назад

А теперь подведу итог. Отец был прав, желая им смерти. Ибо даже без магии эти люди способны на многое. Я знаю. Но я пошел на этот риск. Счел, что так будет справедливо. Прав ли я был, решит время. И ты, Кангасск.

Не удивляйся, если однажды те из осужденных советников, что пройдут живыми войну и каторгу, будут искать твоего доброго расположения. Новый бессмертный, ты для многих будешь предметом раздора, как золотая жила или не поделенная территория. И кто-то преуспеет. С этого момента их судьба окажется в твоих руках.

Я спокоен за тебя. Да, Галан и Андроник умудрялись танцевать на лезвии бритвы, заменяя ложь иносказаниями и недомолвками, так что не замечал Горящий. Но против трех обсидианов такая тактика не пройдет, уж поверь.

Макс М.»

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15007 от п.м.

май, 24, Гуррон

В этом городе любят изумрудный цвет. Особенно если дело касается куполов храмов и фонтанных статуй… Милия в восторге… дракошка. Я — не очень. Впрочем, когда я в последний раз был от чего-то в восторге? Не помню. Я устал…

Итак, Гуррон, „младший брат“ Лура всегда и во всем. И сейчас, когда в Луре чуть ли не ежедневно меняются теневые короли, а лязг стали по ночам не дает спать спокойно, Гуррон — столица теней. В Луре своя война. И я заставлю его вспомнить о том, что настоящая угроза не миновала. Гуррон поможет мне в этом.

Сегодня у меня был гость. Вор вором с виду, а манеры все равно фрументарские, как ни крути! Галан Браил, учитель мой и обманщик. Всегда был хитер и красноречив, как Андроник, только куда тоньше и изобретательнее. Когда я был мал, я очень доверял Галану, а тот рулил мной как хотел. Помню, как мастерски, буквально парой фраз он настроил меня против отца. Обычно такое не прощают. Я же слишком устал для долгих обид, потому еще в начале войны простил всех и сразу. Мне уже все равно.

И… знаешь, в какой-то момент я даже подумал, что рад Галану. Не знаю, как это объяснить… Детские воспоминания. В те времена Галан был молодым и талантливым магом, на которого мне невольно хотелось равняться. Я и сам был светлее. Мечтал о чем-то… о чем, не помню. Правда, туман уже тогда периодически на меня накатывал…

Да… пожалуй, я был действительно рад видеть этого пройдоху. До его прихода я жил как в дурном сне, а теперь проснулся немного… интересно, надолго меня хватит?..

Незваного гостя я принял почти дружески, хотя, если верить Горящему, Галан (или Фрил, как он теперь себя называет) — беглый каторжник и гурронский теневой „осведомитель“… плохо, очень плохо: с такой историей, наверное, каждую минуту приходится оглядываться… А придя ко мне, он рисковал жизнью; и его улыбка меня не обманет.

За беседой мы пили вино. В свой стакан я доливал красную сальвию и назариновое масло — по привычке: эти вещи помогают смягчить извечный кашель. Галан долго смотрел на меня, потом сказал:

„Я бы помог тебе… если бы был свободен…“

Искренне так сказал, с горечью. Понимаю, об этом он и хотел просить меня с самого начала — чтобы я, по старой дружбе, снял ему браслеты, — но та фраза сама вырвалась и не была запланирована… Воистину, вернейший шаг: если бы Галан попытался крутить мной, как в детстве, я бы сделал нечто страшное, наверно, ибо порой я на расправу более скор, чем мой отец… „спасибо“ туману.

„Я сниму с тебя браслеты, — сказал я. Он, видимо, не ожидал, что я соглашусь так просто; в глазах его страх отразился. Что он там себе подумал, даже и не знаю. Я же продолжал: — У меня есть предчувствие, что снять их действительно стоит. Но я тебя знаю, Галан. Маг ты — сильный; обещания с тебя брать — бессмысленно: как только меня не станет, они рассыплются прахом…“

И я выдал ему свои условия. Хочет помочь? Пожалуйста; от личного теневого „осведомителя“ не откажусь. Особенно в данной ситуации с Луром и Гурроном. Но, когда Омнис останется без миродержцев… тут я Галана предупредил сразу: в случае чего даже тогда браслеты его не минуют.

Я тебе их оставил, Кан. Право накладывать браслеты, запрещающие магию, можно лишь передать, лишившись его. На том свете мне оно будет не нужно. А тебе — пригодится, пожалуй.

Заклинание браслетов очень простое. Столь же простое, как знаменитый Дрейн без согласия донора, доступный лишь миродержцам (о, я помню, как именно им Пай спас весь отряд; вечная память парню… до сих пор не очень-то верю, что он — это тоже я)… и как вход в Провал из любого места Омниса. Дело лишь в праве творить его. Я даю тебе это право. И на браслеты, и на этот Дрейн, и на Провальное заклинание. Если самих заклинаний еще не видел, нарушь правило случайности и просто открой последнюю страницу моего дневника. Первое произносится в шесть слов, второе — в девять, третье — уже не помню, столько раз творил его безмолвно, но оно тоже короткое.

Вернемся к Галану. Как ты понял, браслеты я с него снял…

Знай, Кан, ненавидит ли тебя этот человек, как лютого врага, или любит, как брата, а страх вновь потерять магию сделает его самым верным твоим союзником. А значит, и союзником Омниса. Отныне и навсегда. Вряд ли он осмелится врать тебе или откажется помочь. Более того, он все сделает, чтобы ты был о нем хорошего мнения.

Кажется, я невольно отомстил ему. Что-то не чувствую сладости мести… скорее, сожалею. Я бы выбрал свободу. Но… я никогда не любил магию так, как любили ее Пай и Галан. А она порабощает тех, кто в нее влюблен. Иногда — становится смыслом жизни. И, возвращенная после нескольких лет запрета, становится для обладателя ценнее во сто крат.

Я же всегда относился к ней как к средству, а не как к цели. Гердон Лориан мне в этом плане близок. Кстати, этот омоложенный негодяй даже с браслетами и в самом центре войны счастливее всех на свете. Не думаю, что он хоть сколько-нибудь жалеет о потере магии. Он свободен.

Галан же поработил себя сам. Без браслетов он еще больший раб, чем с ними… Ну да Небо ему судья, он сам этого хотел.

Мне кажется, он еще здорово поможет тебе, друг мой. Об этом я просил его особо.

А если нет… что ж, не думай долго: вешай на него браслеты и всё. Впрочем… тут даже просто пригрозить будет достаточно. Я понимаю теперь: того Галана, которого я знал, больше нет…

Макс М.»

«Список лиц, не попавших под амнистию 15003 г. от п.м., объявленную миродержцем Максом Милианом Корвусом для магов, осужденных на ношение запрещающих браслетов:

1. Айрин Уар

2. Киаф Нанше

3. Галан Браил

4. Зонар Йарих

5. Андроник Руф

6. Мадвид Изодельфос

1–6 — бывшие советники Юга и Севера. В амнистии отказано ввиду чрезвычайной тяжести преступления

7. Ториа Бердези

8. Нитгор Равен

9. Зар Хлит

7–9 — В амнистии отказано ввиду непригодности к последующей службе в вооруженных частях Омниса по состоянию здоровья

10. Гердон Лориан

Вопрос об амнистии для этого гражданина миродержцами не поднимался

11. Немаан Ренн

Добровольный отказ от амнистии

Список составлен архивариусом второй ступени — Зилией Отиханн»