iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Ольга Андреевна Макарова (Глава пятьдесят пятая. Серое с серебром) #55

Глава пятьдесят пятая. Серое с серебром

Россыпь стальных чешуек поблескивала на ладони. Одна большая, две средних и две малых. Работа тонкая, но Кангасск справился с ней ничуть не хуже, чем Двэм; не поленился даже потратить лишний день на то, чтобы вытравить кислотой тонкий извилистый узор по краю каждой. А уж с какой радостью он провел день в ивенской кузне, пока ковал и полировал эти пять чешуй да помогал потом местному мастеру в его работе! Он ничего, ничего не забыл за прошедшие годы; и левой руке молот был столь же послушен, сколь раньше — руке правой… Смешно сказать, а ведь было время, когда Кан почти ненавидел свое ремесло…

Пекло кузни, как ни странно, прекрасно остужает пыл. Горе, гнев… они буквально растворились в пламени и звонких, мерных ударах молота. Конечно, мучаясь с кислотой и узором, Дэлэмэр злился будь здоров, но… уже профессионально, а не так — разрушительно и жутко, как два дня назад. От такой злости руки не опускаются — напротив, тянет работать усерднее.

Двухдневное погружение в работу подействовало на Кангасска волшебным образом. Для начала — он вновь стал похож на самого себя… спокойный, немного задумчивый, терпеливо ждущий — как истинный Ученик миродержцев.

…Расположившись на кухне, Кангасск взялся чинить «трофейную» броню. Поврежденные чешуйки он снял, а дыру в самой куртке заровнял заклинанием ресторации. Чешуйки теперь можно было нашивать новые, чем Кан и занялся без всякой спешки, то и дело вытягивая шею и бросая взгляд на плиту, где на медленном огня тихонько булькал файзульский чай.

Флавус, заглянувший на кухню в поисках завтрака, с удивлением услышал:

— Доброе утро!

Взгляды старых друзей встретились. В молчании прошла добрая четверть минуты. Затем Кангасск отложил работу и, не глядя протянув руку, снял с огня ковшик с чаем.

— Доброе утро, Кан… — запоздало отозвался Флавус, присаживаясь за стол. — Больше не в обиде на меня, я смотрю…

— «Обида» — неверное слово, — возразил Кангасск и, разлив молочно-белый, источающий аромат пряностей файзульский напиток по кружкам, продолжил: — Я тебе благодарен, Флавус, правда. Просто я… как бы это сказать… выпал из реальности на пару дней.

— Понимаю… — Флавус кивнул. — Ты искренне считал Немаана другом. Не говоря уже о том, что раньше вообще не сталкивался со стигами… Впрочем, тут даже мы, ветераны, были в шоке. Это необычный стиг, более чем… Я сотни раз видел, чтобы эти твари принимали облик людей, любимых кем-то, и использовали эффект узнавания. Но чтобы они завоевывали доверие вот так, практически с нуля — это я впервые вижу. Да и умирал он… почти как человек…

— Значит, они изменились, — холодным тоном заметил Кангасск.

Флавус нахмурился, но вслух не сказал ничего, лишь шумно вздохнул и осторожно пригубил горячего чаю.

— Я думал об этом, — продолжил Ученик. — Чем их меньше, тем они умнее, как ты говорил… Возможно, то, что мы видим сейчас… — он помедлил. — …еще один этап их развития. Они становятся слишкм похожи на людей, если, конечно, Немаан не единичный случай. Но, как бы там ни было, сдается мне, он — как березовый драк — первый признак чего-то.

— Боюсь, это вопрос не ко мне, Кан, — покачал головой Флавус. — Ты бы лучше с Сильвией поговорил об этом.

— Я говорил с ней, — Кангасск тихо усмехнулся и развел руками. — Она ответила то же самое: что вопрос не к ней. Флавус…

— Да?

— Ты упоминал как-то, что Гердон Лориан в свое время серьезно занимался проблемой стигов…

— Да, — с некоторым удивлением отозвался Бриан; похоже, он успел забыть, что говорил это Кангасску.

— Где я могу найти его? — подавшись вперед, задумчиво произнес Ученик.

— В пригороде Столицы, — отозвался ивенский командир с плохо скрываемым пренебрежением. — У него там так называемая Академиа Палюстрис. Здоровенное такое здание со стеной и рвом, страшное, как моя жизнь… в общем, мимо не пройдешь.

— Эхе… — весело ухмыльнулся Кангасск. — Похоже, ты не очень-то любишь старину Гердона!

— Да ну его, старого пройдоху… — отмахнулся Флавус. — Давай лучше чай пить.

Прихлебывая сытный степной чай, каждый погрузился в собственные мысли. Что до Кангасска, то в своих размышлениях он все чаще возвращался к событиям двухдневной давности. Во всем безумии, произошедшем близ старой Дэнки, был момент… который не давал Ученику покоя до сих пор…

«У тебя… такая сила, такая власть… а ты… эх…» — голос умирающего лже-Немаана звучал в сознании Кангасска вновь и вновь. И каждый раз Дэлэмэр пытался ухватить за хвост ускользающий смысл этих слов, с завидным упорством видя в них больше чем пустое сожаление. Впрочем, все было бесполезно. Слова оставались просто словами…

Сдавшись, он отпустил беспокойное воспоминание, и, наверное, оттого невольно взглянул на все случившееся шире… Догадка пришла из ниоткуда, безжалостная и суровая…

— …А ведь они испугались меня, Флавус, — произнес Кан с болью и горечью.

— Кто? Ты о чем? — вскинул голову Бриан; видно было, что столь резкая перемена в настроении друга нешуточно насторожила его.

— Я о боевой семерке, — пояснил Кангасск.

— Это да, — ледяным тоном отозвался Флавус, в упор поглядев на него. — Мне тоже не по себе тогда стало, честно скажу… Ты мне как брат, Кан… но тогда я впервые осознал, кто ты есть и что ты можешь… Когда ты взял под защиту этого стига, я представил, что он мог натворить… Ты — наследник миродержцев. Знай: прикрываясь твоим доверием, дружбой с тобой, можно весь мир залить кровью. Не позволяй этого никому. И я не только о стигах говорю… Вообще никому.

— Не позволю, — клятвенно пообещал Кангасск.

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15004 от п.м.

апрель, 16, Дойр-Кандил, город Странников, Кулдаган

Мир, в котором ты родился, друг мой, — это удивительный мир. Можно потратить жизнь на то, чтобы попытаться проникнуть в его тайны. Я бы не пожалел…

Я здесь, среди людей, которые считают тебя своим, Кангасск, несмотря на то, что ты горожанин. Нарраты, Странники… Война мало коснулась их: раз отведав магии арена, Эльм и его армия с тех пор носу не казали за пределы Горного Кольца. Так что Локи, три тысячи лет назад забравший себе кусок Омниса вместе с ордой стигийских пауков, имел полное право смеяться над всеми опасениями моего отца.

Но смена эпох и для Кулдагана не прошла даром. Самое безопасное место в мире, он принял на себя совершенно особую роль теперь, когда Омнис вновь отведал стабильной магии…

Нарраты и Странники никогда раньше не строили городов. Воздвигая монолитный дом, чтобы отдохнуть в своих странствиях, они всегда возвращали его арену и шли дальше, оставляя за собой лишь следы на песке. Теперь есть город Странников, Дойр-Кандил. Ты жил в нем незадолго до нашей с тобой встречи, друг, и при тебе он, обреченный на возвращение в арен, еще не имел названия. С тех пор город обрел иное предназначение и не просто не обратился в первый аспект — он здорово вырос вширь и ввысь. Те, кто ходил в боевых семерках еще в эпоху хоровой магии, учат здесь, под защитой Странников, новое поколение Сальваторов.

Да, человека не научишь магии за месяц-другой. Взяв на обучение толпу новичков сейчас, мы получим боевых магов лишь через несколько лет, тогда как они нужны всегда…

Пусть учатся. Подождем. Эти два-три года, пока магия обретет прежние стабильность и силу, продержаться нам поможет старый резерв. Первой волной стали маги, освобожденные по моей амнистии. Они полегли в бою почти все. Я знал, что так будет, и они знали, но любовь к магии — безумная штука… Вторая волна идет сейчас — „переученные“. Не-боевых магов в довоенное время в Омнисе была тьма. И обучить их боевым заклинаниям и работе в семерках стало делом нескольких месяцев.

Усмехаюсь… то ли грустно, то ли весело… Знаешь, как выглядит теперь боевая семерка? Пять амбасиатов и два мага. Раньше магов было семь — и каких!.. Само предельное число человек в боевой единице — семь — раньше определялось иначе: уж таковы особенности человеческой психики, что больше семи человек не способны слаженно плести общий узор заклинаний и действовать как один. Сейчас же собственно магией из всех семерых пользуются лишь двое. Что до амбасиатов, то каждый из них — живой стабилизатор, и пять — критическое число для того, чтобы создать стабильное поле. Меньше — единого поля не будет. Больше — уже нет смысла: радиус поля все равно останется таким же — не может оно, естественное, быть радиусом больше десяти метров. А маги… Двое — минимум, который необходим (один атакует, другой защищает), и максимум, который сейчас можно выделить на каждую боевую единицу… слишком уж мало их осталось…

Новые семерки слабы, скажу сразу. Даже с учетом того, что многие амбасиаты взялись за изучение магии или соглашаются на магическое донорство (а оно теперь, как и любые другие заклинания, стабилизатору не вредит). Так что, как правило, начав бой парой разрушительных заклятий, все семеро хватаются за мечи и огнестрелки и превращаются в обычных солдат. Не хватает опыта. Не хватает сил. Да и два адских года с начала войны приучили людей доверять оружию и знахарским эликсирам больше, чем прочим средствам.

Скажешь, люди не знают всего этого? Знают. Но ни жалоб, ни возмущения я ни от кого еще не слышал. Напротив…

При всей немощности нынешних семерок, уже само возвращение стабильной магии оказало эффект взорвавшегося Зирорна: такого подъема боевого духа я никогда еще не видел. Одно это обстоятельство уже стоит того, чтобы дело, начатое в Дойр-Кандиле, было продолжено и доведено до конца. Каждый маг ныне — герой, будь он даже сопляк, умеющий лишь зажигать Лихты и огненные сферы, — все равно его чуть ли не на руках носят. Каждый ветеран, служивший Алой Страже или Инквизиции еще до войны — вообще легенда. А Дойр-Кандил… это сердце омнисийской надежды; что-то вроде несуществующего рая на земле. Посмеюсь еще раз: не знаю, кто пустил такой слух, но я то и дело слышу от своих солдат, что в Дойр-Кандиле спишь ты.

Я их не разубеждаю. Ни в чем. Даже в том, что победа не за горами. Вера нужна им, как воздух. Пусть верят, вопреки всему.

Жаль, я не могу так. Я предчувствую тяжелые и суровые времена. Да, мы находим новые силы и новые решения, но наш враг тоже не стоит на месте и, чувствую, ответ будет более чем достойный. Даже Дойр-Кандил не минует чаша сия… Потому любые попытки уговорить меня оставить в городе Странников Милию я пресекаю сразу.

Что-то грядет…

Макс М.»

«Не уезжай так сразу, Кан, — попросила его Гравианна, — останься на нашу с Флавусом свадьбу…»

Конечно, Кангасск остался. Остался, еще не подозревая о том, какая роль выпала ему на этом празднике…

«В Ивене нет церкви, — рассказывала Сильвия, перекладывая вещи в огромном шкафу: искала что-то. — Мы военный город. Командир ополчения у нас за всех: и за полководца, и за главного судью, и за священника… Да, Флавусу случалось благословлять брак. А теперь он сам собрался жениться, так что… — Сильвия Бриан закрыла шкаф и обернулась к Кангасску, зажав под мышкой серый сверток. — Так что я прошу тебя: благослови их с Гравианной… наследник миродержцев. Сам брат не решился попросить, но я знаю, что он будет рад…» — сказала девушка, протягивая сверток Дэлэмэру.

Ученик развернул его… Это был плащ, серый с серебром, какой носят жрецы Единого…

…Блики ффара смешались с бликами моря за бортом. Кан слышал протяжные крики чаек, круживших над дальним мысом, скрип корабельных досок под ногами своих моряков, их сдержанные возгласы… и — громче всего — частый стук собственного сердца.

Прекрасная, светлая, Она стояла рядом, рука об руку с ним. И Орион, сын звезд, облаченный в серое с серебром, раскрыл потрепанную книгу. Его хриплый, просоленный голос… слова свадебного напутствия… и Ее тихое «да» в ответ…

…Едва вынырнув из древней памяти, картина вновь растворилась в сиянии ффара…

Кангасск был ошеломлен. Он не смог ни слова ответить Сильвии — так перехватило дыхание, — но с твердой уверенностью кивнул, согласившись.

И, когда он, накинув на плечи плащ священника, держал в руках Святую Книгу Омниса и читал слова, старые как мир, слова те же самые, что и Орион читал Зиге и Мералли когда-то… сердце стучало так часто, словно хотело выскочить из груди.

Гравианна, Флавус, они стояли перед Кангасском, взволнованные, счастливые — и оттого прекрасные; и смотреть на них было одновременно радостно… и больно. Собственное одиночество — вот что отозвалось острой болью слева от сердца и заставило выступить слезы.

«Объявляю вас мужем и женой…»