Я знал, что это произойдёт. Чувствовал и боялся до дрожи. И всё равно тянул.
Эти несколько дней были настолько светлыми и счастливыми, что я не мог надышаться. Но я чувствовал, как беспощадно утекает наше время. У меня в голове как будто постоянно щёлкал секундомер, который отмерял мгновения до конца нашей ненадёжной идиллии.
Я нагло купался в Машкиной любви, как наркоман тянулся за новой дозой, и меня каждый раз прошибал ледяной пот, как только я думал, что разрушу всё это своим признанием.
Я собирал наши самые тёплые моменты, чтобы потом греться об эти осколки воспоминаний.
Но выхода не было. Я чувствовал, Маша скоро всё вспомнит. Эти сны её каждую ночь… Девочка моя всхлипывала, металась. И я понимал: к ней приходят те самые воспоминания, которые так удачно заблокировало её сознание на время. Маша спала, а я не мог. Всё смотрел на неё спящую и молился, чтобы небо подарило нам ещё один день счастья.
И каждое утро я с бешеной тревогой заглядывал в глаза жене, боясь увидеть там ненависть.
Но сегодня я решил разрубить этот узел. Дальше тянуть было уже слишком опасно. Именно поэтому я вызвал врача. Он должен был назначить Маше что-то успокоительное, ну и в целом её состояние проконтролировать.
Но всё пошло опять не по плану… И опять вмешалась эта сука!
С самого утра секундомер в моей голове бил набатом. Но как только я увидел на горизонте Наталью, всё! С бешенной скоростью полетели последние секунды перед взрывом, который предотвратить я был уже не в силах.
И он случился! Как всегда, в совершенно неподходящий момент, в неподходящей ситуации.
Я держал Машку в руках, и видел, что с ней происходит.
Вспомнила! Она всё вспомнила!
И прямо сейчас я вижу, как её небесные глаза наполняются слезами отчаяния и неверия… Из них стирается тепло и нежность ко мне, а всё заволакивает ледяная корка ненависти.
— Боже… Боже…, — шепчет она, беспомощно тряся головой, как будто пытаясь отогнать поток болезненных воспоминаний, выворачивающих её наизнанку.
— Маш, Маша, — встряхиваю её. — Пойдём домой, пожалуйста. Там поговорим.
— Нет! Нет-нет-нет! Свят! — хватается за виски.
Только бы сердце её выдержало. Пока Маша в шоке, я подхватываю её и веду к нашему дому. Это неудобно. Ещё и коляска ведь. Но мне нужно увести её отсюда, спрятать от лишних глаз, доставить в тепло и комфорт. А там уже… принять на себя всё, что заслужил.
Кое-как добираемся до нашего подъезда. Хорошо, что мы не ушли далеко.
Завожу Машу в лифт, закатываю малого. Девочка моя бледная, как мел, стоит зажмурившись, а по щеке ползёт одинокая слезинка.
Делаю шаг к жене. Чувствую её боль, она резонирует во мне стократно.
Хочу обнять жену и боюсь прикоснуться. Поднимаю руку, нерешительно провожу по Машкиной щеке, стирая слезинку. Маша отшатывается тут же, как от ожога.
— Не трогай! — звенит её голос. — Я всё вспомнила, — цедит зло.
— Я догадался, — шепчу сбито, опуская глаза.
— Ты это хотел сказать мне сегодня?
— Да.
— Но теперь мы уже не узнаем этого наверняка, так? — в голосе металл и отчуждение.
— Это правда. Я собирался признаться с самого начала…
— И что же тебе помешало?
— Маш, пойдём в квартиру. Там поговорим.
Лифт сообщает о прибытии на наш этаж. Деревянными ногами шагаю к квартире. Пропускаю Машу вперёд, закатываю коляску.
На автомате проверяю малого. Спит. Хоть бы дал нам немного времени.
— Отойди, — оттесняет меня Маша.
— Подожди, не буди его.
— Он зажарится в комбинезоне. Надо его раздеть, — сообщает упрямо.
— Хорошо.
Пусть забота о ребёнке выдернет её из страшных мыслей.
Вижу, как у Маши трясутся руки. И слёзы всё ещё катятся по щекам, капая на детское одеяльце. Да и сама Машка как будто каменной стала. Но пусть лучше так, чем приступы и обмороки.
Пусть ненавидит меня, злится, только живёт.
Малой, конечно же, просыпается, как только Маша достаёт его из коляски и начинает вытаскивать из комбинезона.
А после сна Богдан вообще всегда капризный и голодный.
— Я смесь ему наведу.
Ухожу на кухню, делаю всё на автомате. Грею воду, отмеряю смесь, встряхиваю…
И вдруг слышу из нашей комнаты сдавленные, отчаянные рыдания.
Сердце обрывается.
Бросаюсь туда.
— Маша! — залетаю в комнату, резко торможу.
Ловлю панику от увиденной картины…