Машина тормозит. И снова тряска, меня везут в приёмный покой. Новые врачи осматривают, слушают, измеряют давление, дёргают.
Но сейчас я уже могу сама сесть и более или менее внятно ответить на вопросы врачей. По их хмурым лицам я понимаю, что дела у нас не слишком хороши.
— Вам придётся остаться в отделении, — делает заключение доктор, просматривая мою кардиограмму. — Вы готовы?
— Конечно, — сглатываю тяжело.
— Я позову вашего мужа, пусть поможет вам добраться до палаты.
Как только я понимаю, что снова увижу Свята, сердце простреливает новым болезненным ударом, и я начинаю задыхаться.
— Что случилось? — подхватывает меня врач.
— Я не хочу видеть мужа, — всхлипываю я с отчаянием.
— Что ж, — отвечает врач с заметным раздражением. — Вам помогут санитары. А мужу вашему я передам, чтобы пока не приходил. Ваш покой сейчас на первом месте! Вы понимаете, насколько серьёзно ваше положение?
— Да, — беру себя в руки.
— Дышите глубже и думайте о ребёнке, а не о… других проблемах.
— Я поняла. Вот поэтому пусть муж пока меня не беспокоит.
— Я ему передам, — выходит, прикрывая дверь приёмного покоя.
Немного расслабляюсь. На текущий момент меня это устраивает. А дальше… время покажет.
В палате быстро засыпаю, видимо, под действием препаратов. А утром снова начинаются мучения. Уколы, анализы, процедуры.
Но это даже хорошо, потому что как только суета отступает, меня тут же захлёстывает отчаяние.
Хочется рыдать и требовать ответа: почему? За что? Неужели ты не смог потерпеть этих несколько действительно мучительных месяцев, когда я совершенно не могла думать о сексе и удовольствиях? Да, фигура поплыла, это факт, но всё ведь не просто так. Неужели же тебя толкнула на измену перспектива отцовства?
Ты ведь не такой, Свят? Или я плохо тебя знала? Ты же не мог притворяться столько лет для того, чтобы в самый тяжёлый для меня момент ударить в спину своим предательством?
Знаю, что прямо сейчас не получу ответов, да и когда получу — неизвестно. Не могу я сейчас спокойно разговаривать с мужем, а нервы для меня смертельны.
Знаю, что Свят приходил. Я слышала его голос в коридоре, да и санитарка утром принесла пакет с моими вещами. Только он мог их привезти.
А следом приносят огромный букет. Мои любимые ромашки и ирисы.
Сердце от этого снова пропускает удар.
“Ромашки для моей любимой Машки, а ирисы для моей любимой Ириски”, — так раньше приговаривал мой муж. И да, Ириской он тоже меня называл за мою любовь к сладкому.
Эти раньше светлые воспоминания сейчас когтями полосуют душу.
— Уберите цветы, — прошу санитарку. — У меня на них аллергия.
— Да? — смотрит удивлённо женщина. — Ой, как жаль. Такие красивые. Что же делать с ними?
— Выбросите, — предлагаю безразлично.
— Да вы что! Они же стоят целое состояние. Себе заберу, можно? — улыбается пожилая женщина.
— Можно. Пусть хоть вас порадуют.
Сворачиваюсь клубочком под одеялом, снова изо всех сил отгоняю тяжёлые воспоминания и борюсь с подступающими слезами.
Сосредотачиваюсь на ребёнке. Поглаживаю живот, разговариваю с сыночком:
— Мы справимся, мой хороший. Ради тебя мама всё выдержит. И воспитает тебя сама, раз уж с папой так вышло. Не хочет он сына, что ж, пусть наслаждается вольной жизнью. А мы с тобой, малыш, и сами проживём.
Получаю уверенный толчок в ладонь, это успокаивает.
Пытаюсь заснуть, но тут открывается дверь. В палату входит Гордей — друг Свята и муж Натальи.
Только рядом с ним совсем не жена, а симпатичная, молоденькая девушка.
— Маша, привет, — улыбается Гордей. — Можно к тебе?
— Если ты пришёл просить за своего друга, то лучше не стоит, — напрягаюсь я.
— Нет. Я пришёл, чтобы проведать тебя и познакомить с моей невестой.
— Невестой? А как же Наталья? — смотрю на него с недоумением.
— Сегодня состоялся наш развод. Теперь я свободный человек, — улыбается Гордей, тепло поглядывая на рыжую девушку.
И мне бы порадоваться за них, да только становится снова не по себе от мысли, как легко и быстро мужики меняют жён. Раз, и уже другая. И пусть Наталья та ещё стерва, но и она не заслуживает такого пренебрежения.
Гордей представляет эту девушку. Аня. Она робко улыбается, протягивая мне руку. Слабо пожимаю.
— Я вам кекс приготовила, — говорит, доставая из пакета пластиковый контейнер. — И борщ домашний. Больничная еда ужасная, я знаю, — забавно морщит веснушчатый нос.
— Спасибо, — благодарно улыбаюсь в ответ.
Хорошая девушка, и с таким обожанием смотрит на Гордея.
Что ж, всё же порадуюсь за них. С Натальей он не был счастлив. Надеюсь, теперь ему повезёт больше.
— Маша, я хотел бы с тобой поговорить, — выдыхает Гордей, и я тут же напрягаюсь.