Домой лечу, как подорванный. Бегом. Попробовал вызвать такси, но в пять утра рядом со мной не было машин, а ждать даже двадцать-тридцать минут я не мог.
Влетаю в квартиру, тут истерика продолжается. Кое-как перевожу дыхание, скидываю куртку и спешу в детскую. Машка бледная, как стена, губы дрожат, прижимает орущего Богдана, и сама покачивается из стороны в сторону, как сомнамбула.
— Маш, — окликаю её.
— Свят! — оборачивается. В глазах паника. — Свят, с ним что-то не так! — всхлипывает, пытается встать, её опасно покачивает.
— Тихо. Сиди. Я сейчас.
Иду в ванную, спешно мою руки. Педиатр отлично вбил мне в голову, что с грязными руками к младенцу прикасаться нельзя.
Скидываю свитер, надеваю чистую футболку и лечу к сыну. Он уже, как мне кажется, немного тише кричит.
— Иди ко мне, мой маленький, — подхватываю его на руки. — Ну чего ты так шумишь, зачем мамочку напугал.
Прижимаюсь губами к лобику сына. Да, горячий. Лицо красное от криков или от температуры. Не хватало нам ещё подцепить какую-нибудь заразу.
— Тише, тише, мой хороший, — хожу с ним по комнате, покачивая.
— Тридцать восемь почти, — всхлипывает Машка.
— Тихо, без паники. У маленьких температура может подниматься иногда. Мне педиатр рассказывала. Возможно, ему жарко, давай разденем.
Укладываю сына на пеленальный столик, снимаю с него ползунки, кофточку. Ага, животик точно вздут. Прикасаюсь, медленно поглаживаю, Богдан настороженно затихает и теперь уже только рвано всхлипывает.
На столике стоит бутылочка с недоеденной смесью.
— Маш, а ты смесь какую наводила? Из голубой банки?
— Нет. Из жёлтой, — тихо шепчет она.
— Ну вот тебе и ответ. Эта смесь Богдану не подходит. У него от неё животик пучит.
— Я ему давала капли от животика, не помогло. И массаж я ему делала, и чего только не делала, — всхлипывает опять. — Я ужасная мать. Ничего не могу, — отчаянно закрывает лицо руками.
Такая она сейчас нежная, ранимая. Поцеловать бы её, залюбить и успокоить. Но… в нашей реальности это недоступно.
И всё же не могу удержаться. Сажусь рядом с ней.
— Ты прекрасная мать, Маш, — притягиваю в объятия, она поддаётся.
А я млею. Прижимаюсь трепетно губами к её лбу, жадно втягиваю запах волос. Нежность разливается внутри, врачуя душевные раны.
Знаю, эта анестезия ненадолго. Скоро Машка придёт в себя, и снова я буду получать от неё только яд и презрение.
— Если бы не ты, у нас бы ребёнка вообще не было. А теперь мы справимся, — пытаюсь её успокоить.
Каменеет в моих руках. Ну вот, минута слабости прошла.
— Мы? — спрашивает с хриплым стоном. — Нет больше нас.
Отстраняется.
И снова за грудиной сжимает сожалением и отчаянием.
— Маш, давай так, пусть как пара мы теперь под вопросом, но как родители “мы” есть. Ты ведь сама видишь, что по-другому малыша не воспитать. Он маленький, но уже требует маму и папу рядом.
— Мне кажется, ему только папа нужен, — заявляет Машка с ноткой обиды. — Видишь, у тебя на руках он сразу замолчал, а мне три часа концерт устраивал. Чего я только не делала, осталось только к потолку взлететь.
— Дурочка, — усмехаюсь. — Он у нас умный мальчик, и хочет рядом обоих родителей. Вот и всё. Держи его, я пойду, наведу ему нужную смесь.
Но стоит мне отдать сына Машке, как он снова начинает выгибаться дугой и орать.
— Вот видишь! — психует Маша. — Это мужской сговор! Даже в таком возрасте! Как вы это делаете? — сокрушённо взмахивает руками.
— Прости, тут я бессилен, — невольно улыбаюсь.
— Какая банка, голубая? — зло вытирает слёзы.
— Да. Она в правом шкафчике стоит.
— Пойду, наведу смесь нашему капризному падишаху!
Выходит, а я заглядываю в глаза сынуле.
— Не знаю, как ты это делаешь, но я тебе безумно благодарен, — прижимаю его крепче к груди, втягиваю сладковатый запах младенца.
— Кря, — издаёт забавный звук сын.
— И я тебя очень люблю…
Богдан накормлен и спит. Правда, спит он только на руках. У меня. Стоит мне только двинуться к кроватке, как тут же раздаётся недовольное кряхтение, за которым следует плач.
— Маш, иди, ложись. Я с ним буду. Как видишь, я в заложниках, — обречённо улыбаюсь.
— Да. Не ты один, — недовольно. — Но я подумаю об этом завтра, потому что сейчас я просто валюсь с ног.
Уходит в спальню, укладывается. А я продолжаю расхаживать со спящим Богданом на руках по комнатам. Через некоторое время захожу в спальню.
Маш спит. Замираю, любуясь любимой женщиной.
Бесподобно нежная, красивая моя девочка. Как несправедливо это всё.
Подхожу ближе. Непослушная прядь упала на лицо. Рука дёргается в порыве убрать, но… Замираю.
Не буду трогать. Не хочу разбудить. Просто устало опускаюсь на пол рядом с кроватью. Перехватываю удобнее сына, откидываю голову на кровать рядом с Машкиной ладонью. Прикрываю глаза и млею оттого, что снова могу быть рядом с женой и сыном. Хотя бы так…