Изъян

Глава 10

Ева

Утром я просыпаюсь не от сигнала будильника, а от бодрящего аромата кофе, навязчиво просачивающегося в тягучий сумрак сна. Стоит только открыть глаза, он мгновенно рассеивается, как туман над рекой, не оставив даже крупиц воспоминаний.

Я заторможено обвожу взглядом знакомую обстановку, плавающую в розоватой рассветной дымке. Робкие солнечные лучи заползают в гостиную сквозь щель между плотными шторами, отбрасывая на стены дрожащие бледные тени. Ленивую утреннюю тишину разбавляют звуки шагов, доносящиеся с кухни.

Потянув затекшие мышцы, я отбрасываю в сторону плед и опускаю ноги на прохладный пол. Нашарив тапочки, ныряю в них ступнями, одергиваю мятую футболку и провожу пальцами по спутанным волосам, бросая взгляд на кофейный столик, где рядом с открытым ноутбуком дымится кружка с американо. Внезапное раздражение накатывает удушливой волной, вытравливая встрепенувшееся было чувство вины. Гашу его в зародыше, сожалея только о том, что проснулась раньше отъезда мужа.

До спальни я вчера так и не добралась и вырубилась прямо на диване. Понятия не имею, что думает по этому поводу Александр и думает ли вообще. И самое поразительное — мне абсолютно безразлично, как он отреагировал на то, что я променяла супружескую постель на мегамодный, но жесткий и неудобный диван. Если ему можно меня игнорировать, то почему я должна постоянно переступать через себя и играть роль понимающей удобной жены? Хватит подстраиваться под его поганый характер. Не хочу и не буду. И пожеланий удачного полета он тоже от меня не дождётся. Не заслужил.

Черт, до сих пор не укладывается в голове наша вчерашняя ссора. То, как он кричал, матерился, угрожал… Да, именно угрожал. Мне не послышалось.

«Ты хотела выброса эмоций? Ну и как тебе? Понравилось? Хочешь повторить?»

Нет, эти слова невозможно понять двояко. Он намеренно давил, загонял в угол, запугивал, выводил из зоны комфорта. И я отступила, черт возьми. Как обычно дала заднюю. Сдулась.

Трусиха! Размазня!

Уверена, что именно такой он меня и считает.

Где-то глубоко внутри поднимается злость и потребность возразить, но быстро гаснет, так и не достигнув пика. Саша слишком хорошо знает, куда давить, чтобы парой фраз обрушить мою защиту. И чем активнее я сопротивляюсь, тем плотнее сжимаются тиски. Вчера мы определённо перешли на новый уровень. Какая ступень меня ждет дальше — боюсь даже предполагать, но почему-то в памяти всплывает бредовое предупреждение участницы форума про мусорные мешки…

Или не такое уж бредовое?

Настроив себя на воинственный лад, уверенной походкой направляюсь на кухню. Ударивший в нос запах подгоревшей яичницы и пережаренных тостов заставляет слегка сбавить шаг и недоверчиво принюхаться.

Даже в спешке муж никогда не испортил бы завтрак. Ни свой, ни тем более мой. Слишком аккуратен и щепетилен, чтобы допустить хоть малейший промах. И черный кофе в чашке… Саша знает, что утром я предпочитаю с молоком. Недопустимый, невозможный просчет.

Увидев колдующего над плитой отца с перекинутым через плечо вафельным полотенцем, я растерянно застываю в арке. А вот и ответ на атакующие мозг вопросы.

— Доброе утро, милая, — обернувшись через плечо, бодро приветствует меня отец, перекладывая на тарелки резиновую на вид глазунью.

— Ничего, что я тут немного похозяйничал?

Недовольно поджимаю губы, но по привычке молчу. Вообще, с некоторых пор я против любых несанкционированных вторжений на мою территорию. И насчет ключей… Надо бы их аккуратно забрать, но как это сделать, не повздорив еще и с папой?

— Откуда ты взялся так рано? — нахмурившись, я быстро прохожу к столу. Резко отодвинув стул, сажусь. — И где Саша?

— Уехал. Буквально пять минут назад. Вы немного разминулись, — поясняет отец, поставив передо мной тарелку и положив рядом приборы. — Он опаздывал, не успел приготовить завтрак.

— Саша никогда не опаздывает, — глухо резюмирую я. — И всегда все успевает.

— Ева, тебе стоило встать пораньше и проводить мужа, — неожиданно заявляет отец, глядя на меня с неприкрытым упреком. — Он улетел надолго. Нехорошо так…

— Пап, мы сами разберёмся что хорошо, а что не очень.

— Почему ты спишь в гостиной? Поссорились?

— Это не твое дело.

— И вчера не приехала, когда услышала, что Саша у меня, — продолжает папа, словно не замечая моего раздражения. — Что у вас происходит? Я его сто лет таким расстроенным не видел. На нем лица не было.

— Все у нас нормально, — отрезаю я, слабо представляя своего мужа «без лица».

— А я вижу другое, — с упрямой настойчивостью возражает папа. — Ты вся колючая, как ежик. Он на взводе…

— Ты так и не сказал, зачем приехал в такую рань, — резко перебиваю отца, пристально рассматривая родное лицо.

На языке крутится совсем другой вопрос, который не могу задать вслух, иначе придется признаться, что я была в его квартире, видела следы бурной пьянки и кое-что забрала…

Надеюсь, он не догадался, кто стоит за пропажей перстня, и сегодняшний ранний визит связан с обычным родительским беспокойством. С облегчением замечаю, что сегодня папа выглядит свежо и бодро. Ни темных кругов под глазами, ни характерных отеков, появляющихся с похмелья. Значит, позавчера был одиночный срыв. Очень хочется в это верить. Ну а причин я, похоже, не узнаю.

— Ты моя дочь, Ева, — уклончиво начинает отец. — И я всегда чувствую, когда у тебя проблемы. Пожалуйста, не закрывайся от меня. Я желаю тебе только добра и готов поддержать, что бы ни случилось.

— Нет никаких проблем, пап, — вымученно улыбнувшись, заверяю я. — Мы с Сашей немного повздорили. Только и всего. Мелкие недопонимания и ссоры случаются у всех. Мы не исключение.

— Ничего серьезного? — спрашивает отец, бросив на меня пытливый взгляд.

— Абсолютно.

— Ты уверена?

— На все сто, — утвердительно киваю, нанизывая на вилку кусочек сгоревшей яичницы. На вкус она еще хуже, чем на вид. — Я одного не понимаю, пап.… Почему тебя так волнуют мои отношения с мужем? Это выглядит немного… странно, что ли. Нет, я не в обиду. Ты не подумай. Просто иногда меня посещает мысль, что ты боишься не столько за мое благополучие, сколько за Сашино, — поморщившись, проглатываю горькую массу и отодвигаю тарелку в сторону. — Прости, но это невозможно есть.

— Подрастерял навык, извини, — виновато улыбается отец. — А насчет Саши ты не права. Вы оба мне дороги, но ты — мой единственный ребенок, и в любой ситуации я приму твою сторону. Если он обижает тебя, ведет себя странно или позволяет лишнее… — папа вдруг осекается и смущенно отводит взгляд, а у меня по спине несется табун мурашек, и в горле становится сухо, как в пустыне.

Он что-то знает? Или догадывается? Александр обсуждал с ним нашу личную жизнь?

Нет, это бред. Не может быть. Личное мой муж держит под амбарным замком, никому не позволяя совать нос в семейные дела.

Но откуда тогда у отца такие мысли?

Растерянно моргнув, я вскакиваю с места и, забрав со стола тарелки, начинаю суетливо сгребать содержимое в мусорное ведро.

— Саша — идеальный муж, — поняв, что пауза затянулась, ровным тоном отвечаю я. — Идеальный настолько, что порой меня от этого тошнит, — добавляю с ноткой горечи.

— Понимаю, о чем ты, — задумчиво отзывается отец. — Думаю, это оборотная сторона его профессии. Он уверен, что лучше знает, как сделать вас счастливыми. Ну и перебарщивает иногда.

— Не то слово, — невесело усмехаюсь я. — Но мне кажется, что дело не только в его профессии, которая, само собой, накладывает свой отпечаток. Есть что-то еще. Тяжелое детство или конфликты в семье… Ты хорошо помнишь Демидовых? — резко меняю тему, устремляя на отца пристальный взгляд.

Папа озадаченно хмурится, потирая гладко выбритый подбородок.

— Непростые были люди, — нехотя отвечает он. — Замкнутые, высокомерные. Жадные к тому же. На работяг, вроде меня, смотрели как на пустое место. Богачи, одним словом. Хорошо, что Сашка крутой гонор отца не унаследовал. В этом плане тебе с мужем повезло. Но детство у него наверняка было не сахар, поэтому и не любит вспоминать.

— Почему ты так решил? — прищурившись, выпытываю я.

— Интуиция, — пожимает плечами отец. — Сам я ничего такого не замечал. Сашка, вообще, мне на глаза редко попадался. Младший намного чаще мельтешил. Балованный был пацан и странный немного. Как будто с придурью, и взгляд какой-то пустой, не детский.

— Не придумывай, пап. Обычный дружелюбный мальчишка. Мы с ним в тот день играли вместе… — не закончив мысль, запихиваю тарелки в посудомойку и возвращаюсь за стол.

Папа, наоборот, встает и начинает суетливо собираться, словно опасаясь дальнейших расспросов. Зря переживает. Я уже и так поняла, что ничего нового он мне не скажет.

— Пойду я, Ев. Планерка в девять, а еще подготовиться надо, сметы глянуть. Ты береги себя и не пропадай, — торопливо произносит отец и, чмокнув меня в лоб, направляется в прихожую. — И с мужем помирись, — громко бросает он, прежде чем покинуть квартиру.

Невольно вздрагиваю, когда в замке поворачивается ключ, который я так и не забрала… Но сейчас это последнее, что меня волнует. Слишком много странных, откровенно пугающих и подозрительных событий происходит вокруг, что такая мелочь, как ключи, кажется ничтожной во всем этом дурдоме.

На работу собираюсь на автопилоте, стараясь абстрагироваться от зудящих мыслей. Задача почти неосуществима, но я нахожу спасение в будничной суете. Десять минут на душ, пять на прическу, столько же на легкий макияж. Руки двигаются быстро и слаженно, словно принадлежат кому-то другому. Я цепляюсь за механические действия, будто они способны приглушить навязчивые вопросы:

Зачем отец опять объявился в такую рань?

О чем они с Сашей вчера общались?

Связано ли это с кольцом, которое я забрала?

Мой муж в курсе, что его тесть может состоять в секте?

А если он тоже ее участник?

Что если они знают, куда я сегодня собралась, и никакого симпозиума нет?

Мой аналитический мозг привычно расставляет задачи и строит версии, но последняя мысль кажется особенно нелепой и абсурдной, однако прожигает внутренности насквозь. Я резко втягиваю воздух и отворачиваюсь от зеркала, не желая видеть, как в глазах проступает паника.

Стоп. Хватит! Нельзя себя так накручивать. Нужно собраться, иначе я сорвусь ещё до выхода из квартиры.

Одеваюсь так же машинально, как крашусь. Чёрные джинсы, светлая блузка с длинным рукавом, поверх тонкий бежевый кардиган, на ноги удобные кроссовки. Всё предельно просто, неброско, привычно и идеально подойдет для вечернего мероприятия. Если, конечно, Алина не сольется, а такой вариант я не исключаю.

До офиса добираюсь на метро. Серый фасад «Горизонта» встречает привычной суровостью, и эта суровость даже успокаивает. Всё то же самое, что и вчера, и месяц назад. Я прохожу через турникет, киваю охраннику и только тогда впервые за утро выдыхаю свободнее.

Рабочий день пролетает как одно мгновение: звонки, таблицы, отчёты. Загружаю себя задачами под завязку, не отвлекаясь ни на кофе, ни на назойливую Людку Гридасову, не оставляющую попыток вывалить на меня свои проблемы. Ровно в час дня заходит курьер и ставит на мой стол пакет с комплексным обедом и коробку пирожных для отдела. На белой картонке жирным маркером выведено моё имя, и у всех сразу появляется повод повернуть головы. Людка завистливо вздыхает, но на этот раз воздерживается и от комментариев, и от сладостей.

— Обиделась? — протянув ей малиновый капкейк, я миролюбиво улыбаюсь. — Извини, Люд. Работы просто завал.

— А у нас тут по-другому бывает? — с царственным видом приняв пирожное, хмыкает Гридасова. — Кстати, ты в курсе, что самые заботливые и щедрые мужья, как правило, ходят налево? А все эти знаки внимания — банальный откуп грязных грешков и пыль в глаза доверчивым дурочкам, вроде тебя.

— Ерунду не городи, — устало выдыхаю я, передавая коробку дальше.

Коллеги в соседних рядах оживляются, перешёптываясь между собой, а я делаю вид, что не слышу. Коробка с пирожными быстро растворяется в общем шуме, а слова Людки оседают неприятным осадком. Мне бы отмахнуться и забыть, но я почему-то зависаю, невольно припомнив недавний инцидент с навязчивой пациенткой, названивающей Саше по ночам. Головой понимаю, что это глупость и таких полоумных у него вагон и маленькая тележка, а на душе все равно зябко и тревожно.

— Почему сразу ерунда? — не унимается Гридасова. — Я вот знаю одну такую парочку. Муж — прямо эталон, цветы, подарки, машину купил. А потом бах, и другая семья нашлась на стороне.

— Люд, хватит, — жёстко обрываю я.

— Да ладно тебе, я же не со зла, — пожимает она плечами и прячется за перегородкой, как нашкодившая лиса.

«Ну конечно, не со зла», — мрачно ухмыляюсь про себя, но ни злости, ни обиды на Гридасову и в помине нет. За годы совместной работы я успела привыкнуть и к ее колкостям, и к стервозному характеру.

Телефон на столе тихо вибрирует, и на экране всплывает сообщение: «Долетел. Всё нормально. Люблю. Целую. Скучаю. И прошу прощение за вчерашнее. Я был неправ. Обещаю исправиться.»

Как у него все просто… Пара дежурных фраз, сухое прости, и инцидент исчерпан. Не в этот раз, любимый. Не в этот раз. Тяжело вздохнув, я отключаю звук на телефоне и бросаю его в сумочку, так ничего и не ответив.

Наспех пообедав, снова погружаюсь в работу и до самого вечера не поднимаю голову от монитора. Не успеваю опомниться, как коллеги начинают расходиться по домам. Часы показывают без пяти семь, когда я закрываю последний отчет. Выключаю компьютер, достаю телефон с десятком пропущенных звонков от Саши. Смахнув уведомления, захожу в наш с Алиной чат. Сердце тревожно ухает.

Алина_Рокс42: Я на парковке. Чёрный "Лексус", номера…

Скопировав данные, пересылаю их Верочке, нашему юристу, с короткой припиской: «Если не выйду на связь через два часа, перешли это сообщение моему мужу».

Палец немного дрожит, когда жму «отправить». Через секунду прилетает лаконичное: «Ок. Наберу в 21.00». Ни лишних вопросов, ни банального женского любопытства. Идеальная реакция. Не зря я выбрала именно её в качестве страхующей стороны. Всё-таки есть у меня чутьё на людей. Пусть срабатывает не всегда и не на всех. Стоит мне переступить порог дома, и мой внутренний радар словно попадает под чужое, разрушающее излучение и моментально глохнет. Иногда ещё и слепнет.

Это правда. Простая и страшная. Колющая глаза, ранящая сердце, вскрывающая душу. Я глохну и слепну рядом с собственным мужем. Становлюсь инертным податливым созданием, нуждающимся только в том, чтобы его кормили, гладили по шерстке и трахали по несколько часов в сутки. Ну и иногда вывозили в отпуск для расширения кругозора и смены обстановки, чтобы хозяин послушной зверушки ненароком не заскучал.

Жутко, что я осознаю все это только сейчас, а не когда стала замечать первые тревожные звоночки. В себе. В нем. В нас обоих. А они были. Не один, не два, а целая вереница знаков. Мое подсознание вопило об опасности, просачивалось в кошмары, создавало призрачные образы.

Илья… он тоже появился не случайно, и я не сошла с ума, не потеряла связь с реальностью. Это были предупреждения, настойчивые сигналы, сыпавшиеся на меня со всех сторон, но я не хотела их видеть, отворачивалась, искала оправдания… и находила. Каждый раз находила, лишь бы не разрушить иллюзию безопасности. Лишь бы не высунуться из удобного кокона, который я упрямо считала своим надёжным и нерушимым убежищем.

А сегодня… сегодня с моих глаз словно сорвали плотную повязку, которую я носила годами, как самый изысканный аксессуар. Или это случилось еще вчера?

Он не ударил меня, не применил силу, но то, что сверкнуло в его смоляных глазах, напугало сильнее любого удара. В глубине черных зрачков я вдруг увидела того, кем мой муж являлся на самом деле — жесткого хладнокровного хищника, с трудом удерживающего контроль над звериными инстинктами. То, что я испытала в тот момент, невозможно передать словами. Чистый первобытный ужас жертвы, беспомощной, жалкой и загнанной в угол.

Копошась в своих вязких мыслях, я торопливо покидаю офис, сбегаю по ступеням и сворачиваю в сторону парковки. Вечерний воздух пропитан прохладой, автомобильными выхлопами и сладковатым запахом увядающего лета.

Я стягиваю на груди полы легкого кардигана и, зябко поежившись, решительно иду вперед. Колени предательски дрожат, сердце стучит в горле, как в момент опасного прыжка, но взгляд мгновенно выхватывает глянцево-черный "Лексус". Блестящий кузов отражает оранжевые блики уличных фонарей, стекло водителя медленно опускается, и тонкая изящная ладонь машет мне в знак приветствия. Алина выглядывает в окно, на губах расцветает широкая улыбка, действующая на меня, как инъекция успокоительного.

Я на мгновенье останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, и без колебаний ныряю на пассажирское сиденье. Внутри приятно пахнет кожей, апельсиновым ароматизатором и лёгким шлейфом табака, въевшимся в обивку. Тихо играет ненавязчивая мелодия, создающая расслабляющую атмосферу. Салон тёплый, уютный, и от этого контраст с моим внутренним напряжением только возрастает.

— Рада, что ты не передумала, — мягко произносит она, поворачивая ключ зажигания. Двигатель откликается тихим ровным урчанием, и автомобиль плавно трогается с места.

— Даже мысли такой не было, — нарочито уверенным тоном отзываюсь я, пристегивая ремень безопасности.

— Мне нравится твой настрой, — бросив на меня быстрый взгляд, удовлетворённо кивает Алина. — Но, если честно, в кафе мне показалось, что ты струсишь в последний момент. Приятно, что я ошиблась, но в любом случае поняла бы и приняла твое решение. Не все готовы выйти из зоны комфорта после одной единственной встречи.

— Смотря какие впечатления оставила это встреча, — многозначительно парирую я, украдкой разглядывая Алину.

На ней белая толстовка с капюшоном и такого же цвета свободные брюки и кроссовки. Единственное тёмное пятно в ее образе — высокий пучок волос, аккуратно собранный на затылке. На ухоженном моложавом лице ни грамма косметики, что совершенно не портит и не делает бесцветной. Яркая природная красота этой женщины бросается в глаза даже без искусной огранки.

И все же акцент на белом меня немного смущает, навевая пугающие ассоциации с печально известными культами, где адептов облачали в одинаковые одежды. В памяти всплывают «Храм народов», «Аум Синрикё», «Небесные врата»… В их интерпретации «чистота и единство» слишком часто оборачивались фанатизмом и добровольным самоуничтожением. Надеюсь, что закрытый центр для статусных клиентов, куда везет меня Алина, избрал для своих последователей более позитивный путь.

Только вот три убитые женщины с выжженным оккультным символом никак не вяжутся с этим прогнозом. Погибшие были зарегистрированы на форуме «Живые границы», и Вероника именно оттуда протянула нить к секте. Но прямых доказательств, что убитые проходили курс реабилитации именно в этом центре, нет. Всё держится на догадках и тревожных совпадениях.

Обнаруженный у отца перстень тоже не даёт однозначного ответа, но оставляет простор для новых домыслов и сомнений. На оттиске печати внутри уробороса отчётливо проступают крылья феникса — тот самый знак, который можно связать с книгой Алины, подаренной мне в «10 зёрнах». Как будто это не дружеский презент, а символическая метка, приглашение или даже посвящение. Снова случайность? Или часть тщательно простроенной системы, где каждое звено — от литературного образа до ювелирного орнамента — работает на формирование единой мифологии?

Ясно одно: никакие предположения не раскроют сути. Чтобы понять правду, нужно увидеть её собственными глазами. Внутренний символ, эмблему, герб или сакральный знак, который, возможно, и объединяет всех причастных. Он и станет окончательным доказательством или опровержением выстроенной Никой версии. Версии, которую она сама уже никогда не докажет….

И если бы я хоть на миг поверила в то, что взрыв газа в доме Сергея был случайным, я никогда бы не ввязалась в опасное, рискованное для жизни расследование. Но я не поверила ни сухим выпискам, ни официальным заключениям. И теперь обязана довести это дело до конца.

Страшно ли мне?

Безумно. До дрожи. До сковывающего оцепенения. Но я не могу, не имею права отступить. Не только ради памяти своих друзей и убитых женщин, но и ради ответов, в которых нуждаюсь сама. Слишком много нитей ведут именно ко мне, слишком тесно они переплелись вокруг. Поэтому бояться уже поздно. Паутина сомкнулась, и даже если я попытаюсь вырваться, она всё равно притянет обратно. Единственное, что остаётся, — идти до конца.

И да поможет мне Бог.

Я медленно выдыхаю, стараясь заглушить дрожь внутри, и отворачиваюсь к окну. Огни города пролетают мимо, растворяясь в вечернем мареве. Чтобы не утонуть в собственных мыслях, я цепляюсь за реальность — за музыку, за монотонный шум двигателя, за каждую мелочь в облике моей спутницы.

— Признаться, я ожидала увидеть тебя в другом образе, — не удержавшись, говорю я, прикусывая губу. — Более… изысканном, что ли.

— В платье и на каблуках? — тихо смеётся Алина, ловко перестраиваясь из ряда в ряд. — Не знаю, что ты себе напридумывала, но мы едем не на светскую тусовку, хотя… Контингент там точно не простой, но на этот счет можешь не загоняться.

— В каком смысле непростой? — настороженно уточняю я.

— Ну, представь себе место, куда приезжают люди, у которых за спиной не только статус и деньги, но и серьёзные внутренние проблемы. Кто-то пережил потерю, кто-то мучается от зависимости, кто-то не может смириться с болезнью или телесной травмой. Есть и такие, кто внешне вполне успешен, но внутри разваливается. Клуб даёт возможность принять себя, прожить боль и начать новый путь. — объясняет она. — Там никто не бегает с айфоном, не выкладывает фото в соцсети. В этом и фокус. Атмосфера защищённости и полного доверия.

— Ты сказала: клуб?

— Да, мы называем его так. Согласись, что клуб звучит лучше, чем реабилитационный центр для людей с психическими и физическими изъянами. Это слово не отталкивает и не вызывает ассоциаций с больницей. Оно создаёт иллюзию выбора, принадлежности, почти элитного сообщества. Людям проще признаться себе, что они вступили в клуб, а не пришли за психологической помощью.

Алина делает паузу, перестраиваясь в правый ряд, и продолжает:

— Сам комплекс находится на территории бывшего санатория в Одинцовском районе.

Сердце тревожно сжимается, когда я слышу упоминание знакомой локации. Ника рассказывала, что куратор, который с ней связался, упоминал именно это место. А после её гибели, когда я отчаянно пыталась ухватиться хоть за какую-то зацепку, я объехала все санатории в округе, но безрезультатно. Все подходящие под описание объекты находились под круглосуточной охраной, и внутрь меня, разумеется, не пустили.

— Тебе там понравится, Вит. Даже не сомневайся, — заверяет Алина, сосредоточенно следя за дорогой. — Комплекс просто огромный. Несколько корпусов для проживания, залы для групповых встреч и индивидуальной терапии, медитационные комнаты, парк, бассейны, СПА, спортзал. Есть мастерские, где можно занять руки и голову — лепка, живопись, резьба по дереву. Даже отдельный павильон для йоги и дыхательных практик. Всё устроено так, чтобы человек чувствовал себя в безопасности, переключался и учился слушать себя.

В ее голосе звучит столько неприкрытой гордости, что я невольно проникаюсь ее красочными описаниями. Если бы не мрачные предпосылки, что привели меня в эту машину, я бы искренне решила, что речь идет о фешенебельном курорте.

— А еще владельцы клуба иногда устраивают выездные ретриты на природу. — с энтузиазмом продолжает она. — Снимают для участников эко-отели или оплачивают групповые туры за границу. Программа всегда разная: медитации на рассвете, практики тишины, дыхательные техники, арт-терапия. Иногда приглашают известных психологов, иногда духовных наставников из Индии или Японии. Всё это помогает выйти из привычного ритма и прожить опыт глубже, чем в стенах центра.

— Обалдеть, — пораженно выдыхаю я.

— Я тоже была в приятном шоке, — понимающе улыбается Алина. — В таких поездках люди действительно раскрываются. Там нет привычного социума, нет ни статуса, ни должностей, ни титулов. Все равны: сидят у костра, делятся сокровенным, поют, плачут, смеются. Иногда именно там происходит настоящее перерождение.

Я молча киваю, чувствуя, как в груди сжимается что-то тревожное. Слова звучат слишком убедительно, почти завораживающе.

— Но самый главный бонус, — резюмирует Алина, — гарантия анонимности и безопасности. Никакой прессы, ни малейшего риска утечки. Для клиентов клуба это принципиально. Они хотят быть уверены, что могут сорвать маску и не бояться, что завтра их лица и откровения появятся в заголовках.

— А официальное название есть? — интересуюсь я.

Алина слегка усмехается, будто я задала крайне наивный вопрос:

— Конечно. Но ты его не найдёшь ни в сети, ни где-то еще. Сайта нет и никогда не будет. Новички узнают его только в тот момент, когда принимают решение вступить в наши ряды, подписывают соглашение о неразглашении и оплачивают вступительный взнос.

— То есть мне пока знать не положено?

— Увы, — с неподдельным сожалением кивает Алина. — Но сегодня ты получишь шанс увидеть всё своими глазами. Это не обязательство и не контракт. Просто первое знакомство. Тебя проведут по территории, покажут основные корпуса, дадут почувствовать атмосферу. Мы называем это «днём открытых дверей», хотя двери, как ты понимаешь, приоткрываются крайне редко.

Она делает паузу и бросает на меня короткий взгляд:

— Вечером состоится открытая сессия. Небольшая группа, до двадцати человек. Там каждый расскажет о своём пути, о том, что его сюда привело. От тебя никто не будет требовать откровений на публику, достаточно просто присутствовать и слушать. Если почувствуешь, что готова, сможешь сказать пару слов.

— А если не почувствую? — нахмурившись, спрашиваю я.

— Никто не будет давить, — мягко отвечает Алина. — Главное, чтобы ты почувствовала, каково это — находиться среди тех, кто тоже ищет ответы. Иногда даже молчаливое присутствие многое меняет.

Я отворачиваюсь к окну, пряча охватившее меня волнение. Значит, сегодня меня ждёт не просто экскурсия, а проверка. Первый шаг в неизвестность, который нельзя будет откатить назад.

Поток машин постепенно иссякает, огни города остаются позади, и "Лексус" уходит всё дальше в темнеющий лесной массив, где асфальт выглядит слишком ухоженным для обычной подмосковной трассы. Спустя несколько минут впереди вырастают массивные ворота. Высокий забор, камеры по периметру, прожекторы с холодным светом, выхватывающим из темноты куски гравия и металлических конструкций. "Лексус" плавно тормозит перед шлагбаумом.

Нам навстречу выходят двое охранников в одинаковой униформе. Один из них сканирует номер машины, второй внимательно заглядывает внутрь, задерживая взгляд на мне.

— Она со мной, — опустив стекло, коротко сообщает Алина.

Этого оказывается достаточно. Шлагбаум бесшумно поднимается, ворота раздвигаются, и "Лексус" въезжает на охраняемую территорию.

Расставленные воль дороги фонари подсвечивают аллею и строгие силуэты корпусов за деревьями. Камеры следят за каждым движением, невидимые датчики сканируют въезд. Я чувствую себя частью процесса, который давно идёт по отлаженному сценарию, и моя роль в нём уже определена.

На внутреннем посту нас встречает женщина в строгом белом костюме с планшетом в руках. За её спиной виднеется узкая стойка с врезанными в стену металлическими шкафчиками и аккуратным рядом пластиковых боксов. На столике рядом лежат тонкие белые браслеты, и я примерно догадываюсь для чего, а точнее для кого они предназначены.

— Новая участница? — уточняет она.

— Гость, — спокойно поправляет Алина.

— Прошу оставить телефон и сумку в ячейке. Фото и запись на территории запрещены. — женщина берёт один из браслетов и протягивает мне. — Это гостевой идентификатор. Без него вы не сможете свободно передвигаться по комплексу.

Я нехотя передаю телефон и сумочку. Крышка шкафчика захлопывается сухим щелчком, и через мгновенье на моем запястье защёлкивается гостевой браслет. Сердце тревожно бахает в груди, но мысль отказаться я даже не рассматриваю, иначе меня просто не пропустят внутрь. Единственным утешением служит только то, что в случае моего исчезновения Верочка абсолютно точно поднимает тревогу.

— Поезжайте, — женщина удовлетворённо кивает и жестом указывает вглубь территории.

Автомобиль плавно трогается дальше, и передо мной открывается завораживающее зрелище, словно срисованное с глянцевой открытки.

По аллеям чинно прогуливаются люди в белом. Одни неспешно беседуют, размеренно жестикулируя; другие идут молча, глядя перед собой с умиротворённой улыбкой. Никто не кричит, не спешит, не суетится. В каждом взгляде и жесте чувствуется выверенная гармония и отрешенность от всех земных забот и волнений.

На спортивной площадке под открытым навесом группа мужчин синхронно повторяет плавные движения под ритмичную музыку, напоминающую гимнастику тайцзи. В подсвеченных бассейнах медленно плывут силуэты. Рядом на шезлонгах расположились несколько женщин в белых халатах. Закрыв глаза, они лежат в одинаковых позах и, кажется, даже дышат в такт друг другу, а я не понимаю, отдыхают ли они или участвуют в каком-то ритуале.

Мраморные фонтаны бьют тонкими серебристыми струями, разбрасывая искры света по идеально выложенной плитке. Газоны безупречно подстрижены, кусты подогнаны под строгие геометрические формы, а клумбы сложены так, что цветы распускаются в определённом порядке, создавая почти математический орнамент. Всё выглядит совершенным и словно выверенным по лекалу.

Сквозь эту нарочито безупречную декорацию "Лексус" медленно катится вперёд, приближаясь к главному корпусу, который мгновенно перетягивает на себя всё внимание. Высокое здание из светлого кирпича возвышается над остальными, как надзиратель над паствой. Фасад лаконичный и строгий, линии выверены и симметричны, но именно эта математическая точность придаёт ему зловещую силу. Узкие мозаичные окна тянутся к небу, прорезая стены вертикальными полосами, и в их разноцветных стеклянных вставках мерцает отражённый свет фонарей. Возможно, это всего лишь оптический обман, но у меня складывается отчётливое ощущение, что внутри здания горит скрытое пламя, пробивающееся наружу едва заметными всполохами.

— Поразительно, правда? — тихо спрашивает Алина, не сказавшая ни слова на протяжении всего пути по территории комплекса.

Я заторможено киваю, продолжая глазеть на необычный корпус, больше напоминающий храм или культовую обитель, чем терапевтический центр. Высокий портал у входа обрамлён каменными орнаментами, где из переплетенных линий проглядывают змееподобные изгибы и крылатые силуэты. Колонны кажутся тяжёлыми, вросшими в землю, словно удерживая весь массив от обрушения. В этом монолите есть и торжественность, и ледяная отчуждённость, вызывающая одновременно благоговейный трепет и внутренний протест.

Мой взгляд внезапно поднимается к крыше… и сердце сжимается от ужаса. Над главным входом высечен до боли знакомый символ. Уроборос, сомкнувший кольцо, и распахнутые внутри круга крылья феникса. Здесь нет подписи Ordo Simetra, но в этом и нет нужды. Сам знак говорит громче любых слов.

Губы пересыхают, горло сдавливает стальная петля, и я отчаянно впиваюсь пальцами в обивку сиденья. Моя подруга не ошиблась, журналистское чутье подсказало ей верный путь. Я оказалась именно там, куда так стремилась попасть Ника… но не успела.

— Ты в порядке, Вит? — с беспокойством в голосе произносит Алина, мягко прикоснувшись к моему плечу. — Выглядишь так, словно приведение увидела

Я рефлекторно дёргаюсь и с усилием воли перевожу взгляд на неё. В её глазах, тёплых, как расплавленная карамель, застыл немой вопрос. Но через миг тревога сменяется подозрительным прищуром.

— В чём дело? Может, объяснишь? — в ее голосе прорезаются незнакомые требовательные нотки.

И я, черт возьми, понимаю, что обязана взять себя в руки и придумать логичное и правдоподобное объяснение своему поведению. Натянуть улыбку, вывернуться наизнанку, но убедить Алину, что моя реакция — банальное волнение. Ничего больше. Иначе меня в лучшем случае выпроводят отсюда пинком под зад, а в худшем… даже не хочу додумывать.

— Прости, я слишком впечатлительная…, — сбивчиво тараторю я, пряча внутреннюю дрожь за показным восторгом. — А это место… оно и правда поражает. В хорошем смысле слова.

— Я начинаю сомневаться, что твой муж настолько успешен, как ты его мне расписала, — усмехнувшись, Алина заметно расслабляется, откидываясь на спинку сиденья. — Но не переживай, Вит. Даже если ты немного приукрасила ваше финансовое благополучие, я замолвлю за тебя словечко и договорюсь о рассрочке вступительного взноса.

— С деньгами проблем не будет, — слишком резко возражаю я. — Сколько нужно? Я могу хоть сейчас…

— Прекрати, — перебивает меня Алина, покровительственно улыбнувшись. — Сегодня мы не будем говорить о финансовых вопросах. Я просто пошутила, Вит.

С этими словами она быстро отворачивается, распахивает дверцу и выходит наружу. Затем резво огибает машину и стучит костяшками пальцев по стеклу.

— Не бойся, трусишка. Пойдём со мной, — лучезарно улыбнувшись, Алина открывает пассажирскую дверь и, взяв меня за руку, мягко тянет за собой. — Хочу кое с кем тебя познакомить, — наклонившись к моему плечу, доверительно шепчет она.

— С кем? — настороженно спрашиваю я, послушно следуя за ней в сторону парадного входа.

Боже, здесь даже воздух совсем другой. В нём нет ни городского смога, ни пыли. Он пахнет свежестью, хвойной прохладой и чем-то стерильно чистым, как после тщательной фильтрации.

— С Архитектором, — отвечает Алина, не сбавляя шага.

— Архитектором этого здания? — я цепляюсь за самое очевидное объяснение.

Алина беззаботно смеется, глядя на меня почти с умилением.

— Нет, Вит. Архитектором Симметрии, — поясняет она, но я только сильнее теряюсь.

Что ещё, чёрт возьми, за Архитектор Симметрии? И каким образом он эту самую симметрию «создаёт»? Надеюсь, не скальпелем и не путём захоронения замученных жертв в фундамент новых архитектурных шедевров. Воображение, конечно, разошлось не на шутку. Не зря говорят, что у страха глаза велики, но я, если честно, уже ничему не удивлюсь.

Подождите-ка… Ordo Simetra. Вероятно, название клуба каким-то образом связано с этой чёртовой симметрией. А что в таком случае означает «Ordo»? Орден? Порядок? Боюсь, что если начну задавать вопросы в лоб, то очень быстро выдам свою излишнюю осведомлённость. Поэтому лучше кивать и помалкивать.

— Ты чего опять так напряглась? — ободряюще сжав мою ладонь, Алина одаривает меня лучистой улыбкой. — Он не какой-то фанатик, а настоящий гуру человеческих душ.

— Теперь я еще больше напряглась, — отшучиваюсь я, хотя больше всего мне сейчас хочется бежать отсюда, сломя голову.

— С ним легко, вот увидишь, — заверяет меня Алина. — Он крутой, Вит. Философ, наставник… называй как хочешь. К его советам прислушиваются очень состоятельные люди, бизнесмены, политики, известные артисты. Все они находят время, чтобы приехать сюда, чтобы расставить акценты, на которые в обычной жизни не хватает сил и внимания. И поверь, если такие люди доверяют ему самое личное, то тебе точно нечего бояться.

— Слушай, Алин… — я хмурюсь, выдавливая улыбку, и резко торможу на очередной мраморной ступени. Мне кажется, мы поднимаемся к массивным створчатым дверям целую вечность. — Я ведь не политик и не звезда эстрады. Стоит ли этому… Архитектору вообще тратить на меня своё время?

— Вит, да что ты! — Алина обезоруживающе смеется. — Он всегда встречает новичков первым. Для него это принципиально.

— И чего мне ждать? Собеседования или допроса с пристрастием? — пытаюсь снова съехать в шутку, хотя внутри всё холодеет.

— О нет, — Алина качает головой и снова мягко сжимает мою ладонь. — Бояться нечего. Он не требует исповеди и не вытягивает из тебя секреты. Это просто знакомство.

Тяжёлые створки дверей медленно распахиваются внутрь, и в лицо ударяет сладковатый запах свежесрезанных лилий вперемешку с терпкой горечью благовоний. Не дав мне толком осмотреться, Алина уверенно ведёт меня вперёд.

Холл выглядит помпезно и вычурно. Роскошный, просторный и светлый, с высоким сводчатым потолком, расписанным геометрическими орнаментами в приглушённых оттенках охры и графита. Латунные светильники на стенах отбрасывают мягкое золотое сияние, перемешиваясь с бледным светом, что льётся из высоких мозаичных окон под самым потолком, превращая пространство в нечто среднее между музейным залом и дорогим отелем.

Высокий потолок подхватывает каждый звук и возвращает гулким эхом, расползающимся по моей спине холодным ознобом. В центре возвышается широкая лестница, ведущая на второй ярус. Ее изящные кованые перила сплетены из чёрного металла в замысловатый узор. По бокам лестницы тянутся массивные колонны, украшенные фресками с симметричными абстрактными фигурами.

Ловлю себя на том, что слишком пристально вглядываюсь в узоры, словно пытаясь отыскать в них скрытый сакральный смысл. Но Алина слегка задевает меня локтем, переключая внимание на себя.

— А вот и он, — тихо шепчет она, кивая в глубину зала.

Сначала я слышу размеренные, уверенные шаги. Глухой звук разлетается по пустому холлу множественными откликами, создавая обманчивое впечатление, что движется не один человек, а целая процессия. Из полутени постепенно появляется высокая мужская фигура в безупречно сидящем белоснежном смокинге. Платиновые волосы зачёсаны назад, и в их холодном блеске мелькает что-то смутно знакомое.

Я замираю, сердце пропускает удар, в глазах резко темнеет. Но даже сквозь мутную пелену я узнаю эти черты.

Теодор Харт.

Бывший опекун и дядя моего мужа. Человек, которого я видела всего дважды в жизни. Тот, кто оплатил мои операции и практически подарил шанс на новую жизнь. Тот, кто спас отца от обвинений после того злополучного пожара и каким-то непостижимым образом стер из расследования сам факт нашего присутствия в сгоревшем доме. Тот, кто взял под свое покровительство осиротевшего племянника, дал ему престижное лондонское образование и открыл дорогу в блестящее будущее.

Голова гудит, мысли рвутся клочьями. Что Харт делает здесь, в Москве? И почему, черт возьми, Алина называет человека, которому я обязана очень многим, Архитектором какого-то сектантского клуба?