Изъян

Глава 16

Ева

Вызвав горничную, Александр уходит в душ, напоследок скользнув по мне предупреждающим взглядом. Зря беспокоится. Бежать мне особо некуда. Разве что в ближайший отдел полиции, но там меня, скорее всего, развернут или даже лично доставят в заботливые объятия мужа.

Возможно, я ошибаюсь, поддавшись на ту же уловку, что тысячи женщин до меня.

«Со мной безопасно».

«Я знаю как лучше».

«Ты никому, кроме меня, не нужна».

Последнее — не из личного опыта. Саша никогда не опускался до столь грязных манипуляций. Однако жалость, увиденная сегодня в его глазах, мне не почудилась, и была не менее болезненной и унизительной. Но я с этим справлюсь, вырву занозу из груди и со временем забуду… Попытаюсь забыть, когда выберусь отсюда.

Как и в любом отеле, в номере клуба есть внутренний телефон. Он напоминает домофон, встроен в стену слева от двери и сливается с ней по цвету. Наверное, поэтому я не заметила его сразу. Пластиковую страницу с номерами нахожу на прикроватной тумбочке. Список достаточно длинный. Сервис тут и правда не хуже, чем на люксовых курортах, но с явным санаторным уклоном. По крайней мере «зона первичного осмотра» и «кабинет общей терапии» выглядят именно так.

Дверь открывается с коротким щелчком, и на пороге появляется девушка в строгой белой униформе. Толкая перед собой стандартную тележку с аксессуарами для уборки, она неторопливо заходит внутрь. Вежливо поздоровавшись, молча берется за работу. Тщательно вытирает столик, разглаживает покрывало, убирает Сашин галстук в специальный держатель в гардеробном шкафу. Затем собирает использованную посуду и тихонько удаляется, пожелав мне хорошего дня.

Как только дверь за ней закрывается, я быстро подхожу к телефону и набираю номер офиса. Короткие гудки. Ввожу код города. Результат тот же. Звоню на сотовый Верочке — без изменений.

Как я и предполагала, внешние линии недоступны. Разумеется, исключительно ради цифрового детокса, чтобы токсичную реальность не заносило в стерильный аквариум.

Тем временем вода в ванной стихает. Саша выходит оттуда в одном полотенце. Прозрачные капли стекают по ключицам и рельефному торсу, темные волосы приглажены назад. На широкой спине и сильных плечах перекатываются мышцы, когда он открывает шкаф. Двигается спокойно и уверенно. Без лишней спешки и нервозности. Как человек безупречно владеющий своим доведённым до совершенства телом.

Я так не умею, хотя с фигурой у меня нет никаких явных проблем. Рельефа в кое-каких местах может и не хватает, но в целом грех жаловаться. Да и Саше все нравится, включая мои шрамы. Особенно шрамы. Наверное, это и напрягает. Потому что… ну неправильно это. Попахивает какой-то девиацией.

Саша достает чёрные брюки, графитовую рубашку, ремень, открывает ящик с бельем… Изумленно хлопаю ресницами, узнав его вещи. Они не новые. А значит….

— Мы идём обедать в ресторан, — не оборачиваясь, сообщает Александр. — Тебе тоже нужно освежиться и переодеться. Поторопись, пожалуйста.

— Переодеться? — сухо усмехаюсь я. — Харт перехватил меня по пути в офис. Прости, но я не успела собрать чемодан для нашего незапланированного отпуска, — откровенно язвлю.

Саша демонстративно раздвигает створки шкафа шире и отходит в сторону. Я давлюсь воздухом, уставившись на плотный ряд плечиков с моей одеждой. Тут почти все: коктейльные и офисные платья, костюмы, юбки, блузки, два любимых жакета… На полках аккуратно сложены повседневные вещи, прозрачный короб с нижним бельём, косметичка, шкатулка с драгоценностями, аксессуары, кроссовки и лодочки в ряд. Всё сложено правильнее, чем у нас дома. Лучше, чем дома.

Муж неторопливо одевается, а у меня сжимается желудок.

— Когда… это тут оказалось?

— Пока ты спала, — спокойно отвечает он, застёгивая пуговицы на рубашке и поправляя ворот. — Спускаемся через двадцать минут.

— Великолепно, — говорю в пустоту.

Встаю и подхожу ближе. Пальцы машинально перебирают плечики. Хватаю первое попавшееся платье — нежно-лиловое, облегающее, с открытыми плечами. Намеренно игнорирую светлые тона. И судя по выбору мужа, он тоже не парится насчет местного дресс-кода.

— То есть это Харт вынес вещи из нашей квартиры? У него есть ключи? — взвинчено бросаю я.

Саша щелкает пряжкой ремня, задерживая взгляд на моем ошеломленном лице.

— Нет, — ровным тоном отзывается муж. — Вещи привёз твой отец.

— Папа здесь? — теряюсь на секунду. — Он в курсе… всего?

— Уехал. И да — в курсе, — буднично бросает Александр и кивает в сторону ванной комнаты. — Поторапливайся, Ева.

Ресторан находится в отдельно стоящем здании. Внутри просторно, много воздуха и света из панорамных окон. Столики со свежими цветами в низких вазах расставлены в шахматном порядке, мягкие кресла, пол отполирован до матового блеска. В углу белый рояль, за которым играет пианист в белоснежном смокинге. Мелодия не знакомая, но приятная слуху. Сквозь лиричные ноты пробивается гул голосов, редкий звон посуды, пахнет кофе и срезанными розами.

Персонал и посетители в белом, мы с Сашей, мягко говоря, выделяемся. В отличие от мужа, меня это немного напрягает, но никто, слава богу, на нас не глазеет. Я узнаю несколько лиц, часто мелькающих в новостных сводках, публика статусная.

Александр идёт уверенно, придерживая меня за талию. Коротко кивает нескольким гостям, что неприятно царапает за ребрами. Никакого дискомфорта он точно не чувствует. Прямой взгляд, ровный шаг, обаятельная улыбка.

Его появление не вызывает ни удивления, ни особо пристального внимания, ни приглушенных шепотков, и это наводит на определённые мысли. Саша тут явно не впервые. Впрочем, моя персона в вопиюще лиловом на фоне исключительно белых оттенков тоже не вызывает особого фурора.

Может, всем просто плевать и каждый зациклен сам на себе и своем «новом пути».

Официант провожает нас к удаленному столику у окна с живописным видом на пруд с цветущими кувшинками и лебедями. Саша даже не заглядывает в меню, а сразу делает заказ. Для меня — салат из артишоков и фенхеля, морской окунь на пару с молодыми овощами и на десерт лимонный торт с меренгой. Себе — цезарь и телячью вырезку средней прожарки с пюре. Сладкое он не жалует. Из винной карты выбирает белое Бургундское. Целую бутылку.

Я выразительно вскидываю брови.

— Решил меня напоить?

— Тебе не помешает расслабиться, — невозмутимо отвечает он. — Ты слишком взвинчена и напряжена.

— Считаешь, без повода?

— Не начинай, — отрубает муж, тщательно протирая руки антисептиком. Мне же даже мысль такая в голову не приходит. Вокруг так стерильно, роскошно и рафинировано, что аж тошно.

Вино и воду приносят в первую очередь. Официант наполняет бокалы, желает приятного аппетита и удаляется. Я отворачиваюсь к окну и заставляю себя дышать ровнее, глядя на релаксирующий пейзаж. У кромки пруда ветер складывает кувшинки в одинаковые веера, лебеди касаются шей друг друга и разрезают гладь крошечным клином. Они держат дистанцию в ширину ладони, расходятся и снова тянутся друг к другу. Красивые птицы, грациозные и верные…

К горлу подступает сухой, злой комок, глаза предательски щиплет соленая влага. Часто моргая, перевожу взгляд на свое обручальное кольцо, испытывая отчаянное желание снять его прямо сейчас. Протянув руку, Саша накрывает мою ладонь своей, проводит указательным пальцем по золотому ободку. Он как обычно на шаг впереди и считывает мои желания прежде, чем я сама успеваю их сформулировать в своей голове.

— Не принимай поспешных решений, о которых впоследствии пожалеешь, — тихо произносит Александр. — Я понимаю, как все это выглядит в твоих глазах. Ты растеряна, чувствуешь себя обманутой…

— Как часто ты здесь бываешь? — перебиваю я.

— Реже, чем ты себе придумала.

— А почему не в белом?

— А ты? — легкая улыбка приподнимает уголки его губ. — Разве ответ не очевиден?

— Тео сказал, что ты не член клуба. Это правда?

— Да, — коротко кивает он.

— Не верю, — упрямо поджав губы, качаю головой.

— Я — владелец, Ева, но участником быть не обязан, — отрезает Александр, подтверждая одну из моих версий.

Харт не успел ответить, когда я спрашивала: не отказался ли Саша от наследства в его пользу? Выходит, что нет. Вопрос — почему?

Финансовый интерес или больше исследовательский? Я ставлю на второе.

Учитывая специфику деятельности мужа, клуб и его участники — не просто бизнес, а огромное поле для научных изысканий, где главными активами являются управляемая выборка и эксклюзивный доступ к данным. Профили, истории травм, реакции на ритуалы… В нормальном исследовании этим правит этический комитет. Здесь комитетом становится владелец. Очень амбициозный и целеустремлённый владелец.

— Закрой его, — импульсивно бросаю я.

— Клуб? Зачем? — с недоумением уточняет он. — Посмотри на этих людей. Разве они выглядят несчастными? Считаешь, что их кто-то затаскивает сюда силой?

— Напомнить, кем может быть один из этих людей? — раздраженно шиплю я. — Не делай из меня идиотку, Саш. Я не знаю, каким образом тут промывают мозги, но видимо делают это филигранно и по высшему классу. Ты же дипломированный врач, должен понимать, как влияют различного рода культы на психику людей.

— Культы?

— Брось. Я не вчера родилась. Вся атрибутика секты налицо. И вот это ваше «возвести изъян в достоинство» — опасная демагогия.

— Но она работает, — снисходительно улыбнувшись, отзывается он, глядя на меня как на неразумного ребенка. — Переработка травмы через принятие даёт эффект.

— Скажи это четырем погибшим женщинам от рук психопата, уверовавшего в то, что его изъян нужно принять, а не лечить, — яростно парирую я.

Положив локти на стол, Саша соединяет свои пальцы, пристально глядя мне в глаза.

— Я не вижу прямой связи между идеологией клуба и его действиями. Он использует догматы как ширму. Будь это иначе, я давно бы его вычислил.

— Так что тебе мешает? Подключи полицию, профессионалов…

— Профессионалы уже подключены, — спокойно отвечает он. — В рамках дозволенного. Без фактов любое моё движение — это вмешательство в частную жизнь. Здесь все подписывают форму информированного согласия, Ева. Я не могу «сдать» их личные истории полиции.

— Перестань прятаться за терминами. Нет согласия там, где изолируют и методично давят на психику. Это фикция, Саша.

— Ты путаешь зависимость и добровольность, — объясняет муж, не повышая голос. — И да, у нас закрытые анонимные программы. Так безопаснее для участников. Полицейский допрос посреди ритуала травмирует группу, даёт убийце сигнал и рушит всё, что мы отслеживаем. Тебе это нужно?

— Мне нужно, чтобы он перестал убивать.

— И мне, — согласно кивает Александр. — Но у меня нет процессуально годного материала. Есть паттерны, гипотезы, косвенные совпадения. Этого мало, чтобы «подключить» кого-то так, как ты требуешь. Ты же аналитик, Ева. Различай наблюдение, версию и доказательство.

— Вы просто боитесь шумихи, — презрительно фыркаю я. — Ты сам это сказал. Но суть в том, что убийца пользуется вашими догматами, потому что вы их тут распространяете.

Выдержав короткую паузу, Саша резко меняет курс диалога:

— Как много знала Вероника? И что именно заставило тебя влезть в это дело?

— Дай-ка подумать… — насмешливо кривлю губы. — Наверное, ее странная смерть? Это же так удобно, журналистка и следователь погибают, унеся с собой в могилу все, что общественность никогда не должна была узнать.

— Ты же не думаешь, что материалы дела похоронили вместе с ними? — Саша цинично усмехается.

— Значит, их убили из банальной мести за утечку информации. А теперь на очереди — я, — прихожу к неутешительному выводу.

Судя по помрачневшему выражению лица мужа, он не считает мою версию такой уж бредовой. Хотя я могу и ошибаться, но опять же с его подачи. Александр виртуозный манипулятор и знает меня как облупленную. Вызвать удобные ему эмоции — для него простейшая задача.

— Что именно тебе показала Вероника, — он конкретизирует свой вопрос, буровя меня требовательным взглядом.

— Снимки с мест преступлений и некоторые детали из расследований, — нехотя отвечаю я. — Про клуб Ника ничего толком не знала, только планировала копать, но она была уверена, что все жертвы состоят в неком культе. На это указывали выжженые татуировки уробороса на бедре. В целом, все ее предположения подтвердились, — выдаю на одном дыхании.

В горле пересыхает. Схватив бокал, почти полностью его опустошаю. Рядом тут же материализуется официант с салатами и горячим. Расставляет приборы и тарелки, обновляет вино. Саша вежливо благодарит, но смотрит исключительно на меня. Глубокая морщина между бровей указывает на глубокую степень задумчивости. Обычно, когда он выглядит таким серьёзным и сосредоточенным на какой-либо мысли, меня гарантировано ждет очередная лекция. Но я не даю ему шанса пройтись скальпелем по моим мозгам и, как только официант отходит от нашего столика, сразу перехожу в наступление.

— У меня есть два вопроса. — перехватываю инициативу. — Первый: зачем и кому в Ordo Simetra делают татуировки? Второй: перстни с гравировкой символа клуба. Я нашла такой у отца. У Харта тоже есть идентичный. Он не пояснял их назначение. Хочу услышать от тебя.

— Твои соображения на этот счет? — невозмутимо интересуется Саша, нарезая стейк на идеально ровные квадраты.

— И то и другое что-то вроде посвящения или перехода на следующую ступень. Тату, как обет или маркер статуса. Перстень — знак высокого служебного положения. Предположительно — синклит. Похоже на правду?

Он слегка передергивает плечами, то ли отметая мои догадки, то ли частично их признавая.

— Примерно, — уклончиво кивает Александр. — Татуировки — это не «входной билет», а подтверждение прохождения личного испытания. Никакого принуждения, если тебе вдруг что-то подобное пришло в голову. Члены клуба считают за честь нанесение символа клуба. — он делает короткую паузу. — Перстни имеют совершенно иную функцию, — продолжает он. — Они дают доступ к организационным процессам. И да, ты права, их носят представители синклита.

— Как мой отец умудрился попасть в синклит, если у него до сих пор случаются срывы?

— Я не обсуждаю статусы третьих лиц, — слишком быстро отвечает он. — Даже если речь о твоем отце. Могу сказать только одно — здесь не продвигается культ безупречности. Никто не совершенен.

— Удобно, — ухмыляюсь я. — Тогда обсудим функцию перстня ещё раз. Это же не только доступ, а подпись системы, которая берёт на себя власть над определением «нормы». Понимаешь, к чему я?

— К тому, что «значок» легитимизирует любую чушь, — спокойно резюмирует Александр. — Да, это риск.

— Не риск, — поправляю. — Механизм. Вы встроили его в конструкцию. И пока убийца «говорит вашим языком», он будет слышать то, что хочет слышать каждый, кто мечтает не лечить проблему, а возвести её в достоинство.

Саша кладёт нож и вилку, соединяет пальцы обеих рук. Мы какое-то время сидим в гнетущей наэлектризованной тишине, испепеляя друг друга тяжелыми взглядами. Между нами пропасть невысказанных упреков и целые океаны лжи. Он лгал мне годами… Регулярно, методично, осознанно. А это весьма тревожный симптом, свойственный психопатическим личностям.

— Последний вопрос на сегодня, — тяжело вздохнув, говорю я. — Насколько широко клуб раскинул сеть? Полиция, следователи, судмедэксперты, надзорные инстанции?

— Достаточно широко, — отвечает он после паузы. — Чтобы узнавать о проблемах раньше, чем они станут делами.

— То есть везде, — подытоживаю я.

Уголок его рта дёргается.

— Везде — громко сказано. Но да, внутри клуба всегда найдётся человек, который знает нужный коридор.

— Супер, — ожесточенно хмыкаю я. — Тату на бедре легче спрятать под формой, чем совесть.

— Перестань, — устало бросает он. — Большинство из них искренне верят, что помогают. Клуб для этих людей — способ «держаться в ресурсе».

— А для убийцы — способ раствориться, — парирую я.

Саша не оспаривает мои слова, а молча и с завидным аппетитом принимается за еду. Мне же кусок в горло не лезет, хотя я честно пытаюсь ковырять свой салат. Людей вокруг не замечаю, как и их приглушенных голосов или звона приборов. Лиричная музыка перекрывает лишние звуки. Да и место выбрано очень удачно. Мы, вроде, и на виду, но в тоже время на достаточном расстоянии, чтобы подслушать наш разговор.

Я уже говорила, что Саша — самый предусмотрительный человек на свете. Во всем, черт возьми. Только за мной не доглядел и, держу пари, сейчас усиленно размышляет, как снова загнать меня в прежнюю клетку. Так отчаялся, что даже на ребенка согласился.

Верх цинизма: ещё одна валюта контроля, ещё один «инструмент сближения». А я — дура, уши развесила и чуть не поверила в красивую ложь. Не нужны ему дети. И я не нужна. А наша семья для него — еще один эксперимент, который он с треском провалил.

Странно, но мне даже не больно. Внутри все выпотрошено к чертям и выжжено дотла. Я искренне пытаюсь вспомнить все хорошее, что когда-то между нами было. Долгие годы переписок, зарождение симпатии, первое свидание, совместный отпуск, жаркая страсть, безумная влюбленность… Но все это про меня. Про мои чувства. Что испытывал он — я никогда не узнаю. И чем дольше перебираю наше прошлое, тем яснее понимаю: всё, что казалось общим, было аккуратно подогнано под его картину мира. А мне в ней отводили роль переменной, которую держали в заданных пределах.

«Ты всегда была моим самым любимым, но и самым трудным пациентом.»

Вероятно, тогда он не лгал, и вся суть его «любви» ко мне заключена именно в этом признании.

Сделав глоток вина, внимательно осматриваю зал, ловя на себе несколько быстрых, тактично отведённых взглядов. Преимущественно — женских. Знакомая реакция и немой вопрос: что такого он в ней нашел? Не со злостью, но с тем самым ревнивым любопытством, которое обычно прячут за вежливой улыбкой.

Поверьте, это не мои фантазии, а годы наблюдений. Где бы мы не появлялись вместе, меня всегда рассматривали, как немного странный экспонат рядом с безупречным мужчиной. Здесь публика несколько иная, более деликатная, но посыл редких взглядов тот же самый.

Наверное, поэтому я не люблю появляться с ним в публичных местах, находя массу отговорок, чтобы не сопровождать его на различные мероприятия. Даже обыденный поход в ресторан или прогулка по парку — болезненный удар по самооценке.

И дело вовсе не в моих комплексах… Точнее в них, но я ведь отчетливо понимаю, что далеко не уродина и нравлюсь мужчинам. Просто из другой весовой категории.

Рядом с Сашей любой выход в свет превращается в витрину сравнения. Во мне словно ищут скрытый «секрет», и в какой-то момент начинаешь ощущать себя не женщиной, а приложением к блистательному мужу. Именно это я ненавижу.

— Ты снова загоняешься, — отложив приборы, Саша берет бокал вина и, глядя мне в глаза, делает небольшой глоток. — Для меня не существует женщины красивее тебя, Ева. Никогда не существовало.

— Ты это к чему? — внезапно раздражаюсь я.

— Хочу, чтобы ты знала и никогда не сомневалась, — поставив бокал, он снова касается моей руки, мягко поглаживая пальцы.

— Мне все равно, Саш, — порывисто высвободив ладонь, убираю ее на колено. — Сейчас не лучшее время для таких разговоров, — поясняю я, заметив, как он недовольно сощурил глаза. — Личные моменты мы обсудим после…

— После чего? — перехватывает муж.

— После того, как этот кошмар закончится, — выдыхаю я. — Лучше расскажи, какие действия ты планируешь предпринять, чтобы вычислить убийцу?

— Он проявится сам, — уверенно отвечает Александр.

— Полтора года не проявлялся, а тут вдруг…

— Не вдруг, — вновь перебивает он. — Оставь решение этой проблемы мне.

— Не могу, — вспыхиваю я. — Он, черт возьми, прислал мне сообщение.

— Не стоило привлекать его внимание.

— То есть я еще и виновата?

— Нет, — категорично отрезает муж. — Знаешь, я могу понять, почему ты тайком сунулась в это расследование. Мне неясно другое — что ты собиралась делать дальше?

— То же, что и Ника. Собрать информацию, устроить общественный резонанс.

— Как именно? Ты не журналист и не блогер, — скептически замечает Александр.

— У меня есть переписка с Алиной и мои записи. Я передам копии в редакцию, где работала Ника, и на горячую линию правозащитников. Анонимно выложу на «Живых границах». Семьи жертв свяжу с общественными приёмными. Этого достаточно, чтобы поднять шум.

— Переписка и твои домыслы? Ты всерьёз?

— Для резонанса этого достаточно. Ты сам знаешь, как быстро система реагирует, когда тема выходит в публичное поле.

— Публичность спугнет убийцу, — жёстче произносит Саша. — Он уйдёт в тень.

— Молчание уже стоило четырёх жизней, — настаиваю я. — Выбор не между «тихо» и «громко», а между «сейчас» и «когда будет поздно».

Он окидывает меня долгим оценивающим взглядом, тянется за бокалом, осушая его в два глотка.

— Очень глупый план, Ева, — ледяным тоном резюмирует Александр, заставив меня вспыхнуть от обиды и возмущения.

— Предложи умный, — с негодованием парирую я.

— Уже предложил. Не вмешивайся и наслаждайся отпуском.

— Смеешься надо мной? — разъяренно шиплю.

— Нет, говорю на полном серьезе, — бескомпромиссно заявляет он.

Я впиваюсь пальцами в собственные колени, до боли в скулах стискивая зубы. Часть меня и рада бы переложить решение проблемы на мужа. По привычке. Довериться его опыту и связям, но другая часть отчаянно сопротивляется категоричному указанию на «место». Место безвольной и бесхребетной марионетки.

— Ты будешь держать меня в курсе дела, — стиснув зубы, выдвигаю свои условия.

— Не обещаю.

— Саша! — повышаю голос и резко осекаюсь, заметив, что привлекла к нашему столику всеобщее внимание.

— Ты ничего не съела, — мягким тоном замечает муж, кивая на мои нетронутые тарелки. — Мы не выйдем из ресторана, пока ты не съешь все, что я заказал.

— Так затолкай в меня силой! — в сердцах выкрикиваю я.

— Прекрати так себя вести, — не повышая голоса, сдержанно требует он. Требует, мать его!

— Как? Это ты ведешь себя, как гребаный тиран.

— Потому что забочусь о тебе?

— Иди к черту со своей заботой, — понизив тон, яростно шепчу я. — Мне ничего больше от тебя не нужно. Ты меня не заставишь. Ни жрать эту еду, ни слушать твои дурацкие отповеди, ни любить тебя. Все закончилось, Саш. Представь себе, такое бывает, даже если не вступаешь ни в какие тупые программы — я переболела и вылечила свой изъян. Смирись, что мой новый путь никак не связан с тобой. Спасибо твоему бесконечному вранью и этой чудовищной ситуации за то, что я наконец осознала… Ты — единственный источник моей боли, которую, уж прости, я не собираюсь принимать.

Александр откидывается назад, сжимая правую руку в кулак. По застывшему лицу бежит рябь, скулы напрягаются, взгляд холодный и острый, как осколок стекла. В глубине черных глаз проскакивают недоверие и растерянность, не вызывающие у меня ничего, кроме злорадного удовлетворения.

Не разрывая зрительного контакта, Саша разводит руками, давая мне иллюзорную свободу действий. Разумеется, я этим воспользуюсь.

Вскочив из-за стола, почти бегом лечу к выходу. Дверь выплёвывает меня в ослепительный жар. Первым делом оборачиваюсь. На пороге никого. Муж остался внутри и, похоже, не собирается меня преследовать. Пропустив сквозь себя легкую волну облегчения, я сворачиваю к аллее.

Несусь вперед, не различая дороги. Жаркий августовский день пропитан запахами хвои и цветущих растений. От нагретого асфальта поднимается марево, солнце бьёт в глаза, отражаясь от стеклянных фасадов.

Я ускоряюсь, дыхание быстрое и прерывистое, как после долгого бега по лестнице. Поворачиваю за угол и врезаюсь в чье-то твердое тело.

— Осторожнее, Ева, — произносит бархатистый голос Харта.

Вот черт, из огня да в полымя.

Придержав меня за плечи, он пристально вглядывается в мое раскрасневшееся лицо. Качнувшись на каблуках, я отшатываюсь назад, как черт от ладана.

— От мужа убегаешь? — проницательно спрашивает он.

Его выверенная вежливость и нарочитое участие действуют как наждак по нервам. Они даже разговаривают одинаково. Харт и мой муж. Те же гипнотические интонации и манера растягивать слова. Но при этом ни малейшего внешнего сходства. Да и откуда ему взяться? Зато есть четкое ощущение, что один из них отлично умеет копировать другого. И это до чертиков пугает.

— От него, — сухо бросаю я, одергивая подол узкого платья. Сдуваю прилипшую к губам прядь волос и исподлобья смотрю на Харта. — Но это не значит, что ты мне нравишься больше. Я вам обоим не доверяю.

Тео тепло улыбается и проходится по моей фигуре чисто-мужским оценивающим взглядом, вызывая у меня новый прилив неконтролируемого гнева.

— Пойдем со мной, — он кивает в сторону кованной беседки возле мраморного фонтана.

— Даже не подумаю, — яростно цежу сквозь зубы.

— Думать и не надо. Просто иди за мной. — терпеливым спокойным тоном зовет он.

Вот же прицепился на мою голову! Не хочу я с ним разговаривать и видеть никого не хочу. Морально не вывожу. Выдохнуть надо, собрать себя по частям и обдумать свое плачевное положение… где-нибудь подальше от них обоих.

Развернувшись, Харт направляется в указанном направлении, а я упорно стою на месте. От безветренной духоты мысли плавятся, на лбу выступает испарина, по спине стекают капельки пота. Забрать бы тяжёлые волосы в высокий хвост, но платье слишком открытое, а я… я не готова выставлять свои шрамы на показ.

Губы кривятся в циничной усмешке. Уверена, что здесь бы меня быстро научили, как принять свои внешние изъяны и не париться по пустякам. Потом поставили бы змеиное клеймо и записали в послушное стадо единомышленников с промытыми мозгами.

— Я кое-что тебе объясню, — Тео оглядывается через плечо. — Насчет Саши. И его категоричного нежелания посвящать тебя в некоторые сферы своей жизни. Он тебе этого никогда не скажет, а я могу, — искушающим тоном добавляет он.

Моя решительность дает трещину. Я начинаю колебаться, и есть отчего. Тео выбрал самые действенные рычаги давления, угодив в сердцевину моих страхов и сомнений.

Сжав кулаки, я все-таки иду. В беседке немного прохладнее. Тень от ажурной крыши рябит на коже, мраморный бортик фонтана выдыхает влажную свежесть. Пахнет нагретым железом, пылью и травой. Мы устраиваемся на двух противоположных лавочках. Расстояние между нами довольно приличное, но меня все равно смущает это навязанное уединение.

— У меня мало времени. Поэтому давай сразу к делу, — поторапливаю я. — Без долгих и пафосных вступлений, как ты любишь.

Харт абсолютно расслаблен, на его губах играет блуждающая улыбка, в светлых глазах плавится ртуть, а я натянута как струна, готовая лопнуть от напряжения в любой момент.

— Неужели я произвожу такое удручающее впечатление? — от его низкого смеха по моим голым плечам рассыпаются мурашки. Но вовсе не потому, что он волнует меня как мужчина. Определённо нет. После того, как Харт насильно вколол мне снотворное, все его обаяние сдулось до нуля. Принуждение и нарушение личных границ ничем нельзя оправдать.

— Можно я просто промолчу?

— Ок, я тебя понял, — беззлобно усмехается Харт, откидываясь назад и вытягивая ноги перед собой.

Я закатываю глаза и складываю руки на груди, чтобы он не шарил своим взглядом там, где не стоит. Отлично понимаю, как мы выглядим со стороны: защитная поза против нарочито вальяжной. Но мне глубоко плевать, как мои реакции оценивает Харт.

— Я не лукавил, когда говорил, что Саша не хочет иметь с клубом ничего общего, — сдержанно начинает Тео. — Это действительно так. Но парадокс в том, что он привык контролировать даже то, что отвергает. Для него это способ обезвредить источник риска и одновременно извлечь пользу. Твой муж не достиг бы стремительных профессиональных высот в карьере, если бы не имел доступ к архивам Ordo Simetra. Только представь, на что способен талантливый амбициозный студент, черпающий знания в огромной базе многолетних клинических наблюдений, которые достались ему в качестве ненавистного наследства. Только идиот не использовал бы подобный шанс, а Саша — далеко не дурак.

— Это я и без тебя уже поняла, — грубовато вставляю я.

— Но есть и оборотная сторона медали, — проигнорировав мой резкий тон, невозмутимо продолжает Харт. — Использовав свой доступ в закрытые архивы клуба, он не может просто взять и уйти. Ему не позволят, Ева.

— Потому что слишком много знает? — напрягаюсь я, чувствуя, как по позвоночнику ползет неприятный холодок.

— Да, — кивает он. — У Александра верхний уровень доступа. То есть в его распоряжении досье на членов синклита, протоколы закрытых исповедей, реестр «особых допусков», движение средств по фондам. Верхушка не покидает пирамиду и не любит, когда непосвящённый видит закулисье. Твой муж — «Хранитель Изъяна», Ева. И находится в этом статусе, как только вступил в права наследования. Но поверь мне, синклит крайне недоволен, что он ограничивается только внешним наблюдением, не становясь полноценным членом клуба.

— Но клуб же — не тюрьма, а он даже не участник, — возражаю я.

— Неважно, Ева, — отвечает Харт. — Он — владелец и останется им, пока существует Ordo Simetra. Информация в наше время обладает той же властью, что и оружие: сдерживает, шантажирует, страхует. Попробуешь выйти из системы, и любой твой шаг интерпретируют как угрозу утечки.

Тео ненадолго замолкает, давая мне время переварить услышанное. А у меня, если честно, голова идет кругом. Я не наивная фиалка и отлично понимаю, о каких рисках толкует Харт. Ситуация патовая, опасная и безвыходная. Но самое чудовищное то, что в эту кабалу Сашу втянула собственная мать. Пусть и без злого умысла, но исходная архитектура Ordo Simetra принадлежала ей.

«Идеи сильнее смерти», — всплывает в памяти недавнее высказывание Харта.

Мда-а… особенно если их хорошенько перепрошить и превратить в псевдоучение культа, где из травмированных людей делают управляемых марионеток, приносящих синклиту баснословный доход.

— Ладно, с этим мы разобрались. Америку ты мне не открыл, и мне по-прежнему неясно, почему Саша решил, что я не способна понять, чем он тут занимается.

— Он наверняка не рассказывал, как познакомились его родители, — издалека заходит Харт.

Я не перебиваю, позволяя ему закончить мысль, интуитивно чувствуя, что он не просто так затронул эту тему.

— Они встретились здесь. Сергей с подросткового возраста был проблемным ребенком. Немотивированная агрессия, жестокое отношение к сверстникам, позже злоупотребление запрещенными веществами и как итог — постоянные приводы в полицию и скандалы в семье. Он попал в реабилитацию в клуб еще на начальном этапе его существования. Виктория была его личным куратором и сумела в короткие сроки купировать опасные симптомы, — Харт прерывается, чтобы прочистить горло.

Я почти не дышу, нервно впиваясь пальцами в свои плечи.

— Затем у них случился бурный роман, закончившийся свадьбой и рождением ребенка, — невесело продолжает Тео. — Вика приобщила его ко всем своим делам. Надеялась, что таким образом помогает мужу направить чрезмерную энергию в полезное русло. По началу так и было. Они вместе развивали клуб, а потом появилась Илона, и все полетело к чертям.

Непроизвольно вздрогнув, закусываю губу до крови, страшась услышать финал истории и в то же время испытывая почти мазохистское любопытство.

— У Сергея снова начались вспышки агрессии. Он избивал жену и ребенка, обвинял Вику в том, что сын не от него. А она как могла сглаживала углы и пыталась снова его «лечить».

— Они развелись? — выдавливаю я, хотя уже догадываюсь, каким будет ответ.

— Не успели, — мрачно отвечает Харт. — Но он и не хотел. Им с Илоной нравилось изводить ее. Парочка больных ублюдков, — с презрением выплевывает Тео.

— А потом? — хрипло выдыхаю я.

— После смерти жены клуб перешел к Сергею. Он женился на Илоне и ввел ее в состав синклита. Уже тогда первоначальная доктрина клуба претерпела значительные перемены. И далеко не в лучшую сторону. Дальше могло быть хуже, но Илона забеременела и была вынуждена отойти от дел. Ребенок родился болезненным, неспокойным, с психическими отклонениями. Постоянные визиты к врачам, приступы, истерики — всё это медленно сводило её с ума. Сергей пропадал в клубе, а Илона закипала от бессилия. Она срывалась на всех подряд, но больше всего на пасынке.

— На Саше? — уточняю я, чувствуя, как внутри всё холодеет.

— Да. Она ненавидела его с самой первой минуты, — напряженно произносит Тео. — На фоне Ильи он казался ей слишком нормальным. Её извращённый мозг воспринимал это как оскорбление, как плевок в лицо. Её сын — дефектный, а чужой мальчик — спокойный, уравновешенный, талантливый… Её это бесило до дрожи.

Он делает паузу, проводит ладонью по волосам, хлопает по карману пиджака, словно в поисках сигарет, а потом резко вздрагивает, с отвращением поморщившись. От былой вальяжности не осталось и следа. Я впервые вижу Харта таким заведенным, и сама ощущаю себя не лучше. Нет, я, конечно, предполагала нечто подобное, но упорное молчание мужа подталкивало меня к неверным выводам. За его нежеланием делиться я видела стыд и вину…. И, возможно, не ошиблась. Вот только вызваны они были совсем не теми обстоятельствами, на которые я подумала.

— Она издевалась над ним. Заставляла часами стоять на коленях, привязывала к батарее, лупила ремнем, запирала в подвале за малейшие проступки или попытки сопротивления. Пару раз, слетев с катушек, она обливала его кипятком. Позже он забил оставшиеся следы татуировками. Шрам на подбородке — тоже ее подарок. Эта злобная тварь разбила тарелку об лицо ребенка. Ребенка! — с шипящим рычанием выплевывает Харт. — Илона внушила себе, что таким образом очищает его ото лжи и лицемерия, «приучает чувствовать боль правильно».

— Господи… — шепчу я.

Меня колотит от ярости и желания разорвать эту стерву на части. Никогда еще я не испытывала такой острой потребности убивать. Хотя вру… Ощущение знакомое.

В детстве обостренное чувство справедливости доставляло моему отцу немало хлопот. В детском саду, а потом и в школе я бесстрашно бросалась на защиту любого, кого незаслуженно травили. Независимо от возраста и комплекции обидчика. Мне было плевать, кто передо мной, сколько их и хватит ли моих сил… Меня одномоментно накрывала неконтролируемая лавина гнева, руки тряслись, перед глазами появлялась пелена. Я не думала, не анализировала, а как бешеная кидалась в драку. И как бы не объясняли детские психологи, что кулаками справедливости не добиться и важен диалог, я пропускала их слова мимо ушей. Это просто было сильнее меня.

Позже… после пожара все изменилось. Я сама стала другой. Замкнулась и выстроила невидимый щит между собой и социумом. Только один человек смог сквозь него пробиться. Только один. Но он ничего не исправил… а выстроил новую стену, только теперь вокруг нас обоих.

— Сергей знал, что вытворяет его жена? — севшим голосом спрашиваю я, смахивая выступившие слезы. Опоясывающая боль сжимает ребра, заставляя дышать часто и прерывисто.

— Конечно, — с презрением бросает Харт. — Знал, всячески поощрял, а позже, когда Саша стал старше и сильнее, помогал. С ними двумя ему было не справиться. Я часто приезжал и видел, что происходит. Неоднократно пытался вмешаться, но у клуба уже имелись обширные связи, против которых у меня тогда не было инструментов воздействия. Пришлось пойти другим путем. Я несколько лет уговаривал Сергея, чтобы он отпустил Сашу в Англию. Хотя бы на какое-то время. В итоге нам удалось достичь компромисса, потому что у Илоны все сильнее сносило крышу, и Сергей уже сам был рад избавиться от раздражителя. За день до пожара я прилетел в Москву за ним, Ева.

— Но почему он так его ненавидел? Саша же его сын, — в моем голосе появляются надрывные, почти скулящие нотки. Хочется отчаянно зарычать, как раненное животное, но кого это теперь спасет? Они оба мертвы. А я еще упрекала мужа за то, что он не ходит на кладбище. На его месте я бы могилы Илоны и Сергея сравняла катком и залила бетоном.

— Люди бывают жестоки безо всяких причин. Даже к собственным детям. Таких случаев, к сожалению, полно, — тихо произносит Харт, обреченно качнув головой. — У меня есть только одно объяснение. Илона имела на Сергея сильное влияние, провоцируя в нем все то, что какое-то время удавалось сдерживать первой жене. Я не думаю, что Илью он любил больше. Сергей вообще не был способен на такое чувство. Но Илона внушила ему, что младшего сына трогать нельзя. К тому же Илья был похож на него как две капли воды. И не только внешне. Нет, Илью, конечно, лечили. Он даже в обычную школу пошел, но через полгода его пришлось перевести на домашнее обучение.

— Я ничего такого не заметила в Илье, — порывисто срывается с губ.

То, что Тео рассказывает об Илье, резко диссонирует с тем образом, что запомнила я и который вижу до сих пор. Мой Илья — несчастный погибший в огне ангел. И что бы ни говорил Харт, я не могу представить его другим.

— Вы были мало знакомы, чтобы ты могла что-то заметить. Он не всегда вел себя агрессивно и неадекватно. Возможно, ты ему понравилась, но не обольщайся. Он просто не успел себя показать.

— Я не хочу говорить об Илье, — поджав губы, отрезаю я. — Вернемся к Сергею Демидову. Как такой человек мог управлять терапевтическими программами и кого-то исцелять?

— Ordo Simetra — это же не просто пара врачей и стол для бесед, а целая рабочая структура: доктрина, методики, протоколы, базы пациентов, контакты, деньги, бренд. Он унаследовал всё это как набор ресурсов. Сергей ни на что не влиял в классическом смысле, а администрировал доверие. У него была готовая легенда: имя жены, её успехи, сертификаты, репутация и влиятельные покровители, которых Сергей впоследствии привел в синклит, — исчерпывающе объясняет Тео и, ненадолго прервавшись, добавляет с неприязненной усмешкой: — Он умел производить приятное впечатление, быть обаятельным и харизматичным, иначе Виктория бы в него не влюбилась.

— Психопаты всегда рвутся к власти, — мрачно констатирую я.

— Хоть я и не дипломированный психиатр, но думаю, что ты права, — печально улыбается Харт. — Теперь ты понимаешь, почему Саша всячески ограждал тебя от своего прошлого, клуба, да и меня то же? Это не вопрос доверия. Таким образом он защищается.

— От меня? — мой голос звучит жалко.

Я чувствую себя раздавленной и уничтоженной до основания. Мир снова перевернулся, а мне еще не удалось свыкнуться с прежним.

— Нет, — с мягкой улыбкой возражает Харт. — Он защищает вас обоих. Твой муж — не железный человек с авторитарными замашками. Внутри него очень много боли, которую он держит в узде, разделяя свою жизнь на черное и белое. Ты — белое, Ева.

— Белое… — эхом повторяю я, отрешенно глядя сквозь кованные завитки на группу людей в светлых одеждах, выходящих из главного корпуса из белого кирпича. — А здесь, значит, черное?

— В его понимании — да, — проследив за моим взглядом, отвечает Харт.

— А в твоем?

— Мы говорим не обо мне, — он уходит от прямого ответа.

Компания в белом неторопливо направляется к куполообразному шатру, внутри которого располагается подобие зоны отдыха с мягкими пуфами, расставленными по кругу. В центре стоит высокая стройная блондинка в кремовом костюме с планшетом в руках. Куратор, психолог или коуч, хрен их разберешь. Участники намечающейся сессии рассаживаются по своим местам и достают блокноты в черных обложках. Дневники боли… Боже, какой бред.

— Если бы Алину не убили… — я вскидываю взгляд на притихшего Харта. — О чем бы мы говорили сейчас?

— О том же самом, — без заминки уверенно произносит он, моментально уловив скрытый подтекст моего вопроса. — Я не собирался докладывать Саше о твоем появлении в клубе. И ты услышала бы от меня ровно то, что я рассказал минуту назад. Потому что все это расследование — для тебя всего лишь предлог. В глубине души ты понимаешь, что цель была совсем другой.

— И какой же? — прищурившись, спрашиваю я.

— Тебе нужно подтверждение, что убийца — не он. Именно этот страх привел тебя сюда и ничего больше. Я угадал?

Вздрогнув, я отвожу взгляд в сторону, ощущая себя так, словно с меня живьем содрали кожу, а потом еще вспороли грудную клетку и, вдоволь поковырявшись во внутренностях, провели трепанацию черепа… без наркоза.

— Подтверждения нет и сейчас, — бесцветным голосом признаюсь я.

— У меня тоже, Ева. У меня тоже…