Изъян

Глава 13

Скарификатор

Кровь. Слишком много крови. Ее не должно было быть, но она есть… повсюду. Багровые кляксы на белоснежном постельном белье, на полу, на стенах, на моей одежде… Сладкий металлический запах с едкой примесью мочи пропитал пространство тесной спальни. Я чувствую эту вонь на себе и с трудом сдерживаю рвотные позывы.

Медленно разжимая пальцы, неотрывно смотрю в остекленевшие глаза. Полопавшиеся капилляры, закатившиеся зрачки, из глубокой раны на макушке до сих пор толчками выплескивается кровь вперемешку с мозговой жидкостью. Следы от моих рук отчетливо проступают на тонкой шее, в уголках губ пузырится розоватая слюна.

От отвращения мой желудок сжимается, к горлу подступает желчь. Желание пойти в ванную и смыть с себя нечистоты становится невыносимым.

Не сейчас. Позже.

Я должен собраться. Обдумать все. Убедиться…

Она мертва. Определенно мертва. То, что эта сука заставила меня с ней сделать — только ее вина. Я всего лишь хотел, чтобы она заткнулась, перестала кричать мне в лицо все эти гадкие слова. Мне пришлось заставить ее замолчать. Она сама напросилась, вынудила меня.

Я не собирался убивать ее сегодня. Не здесь. Слишком рискованно. А я не идиот, чтобы так подставляться.

Эта лживая дрянь все поняла… не знаю как. Я был острожен, как и всегда. Она чувствовала слежку, боялась, но на меня ничего не указывало. Вообще ничего. Я уверен.

Так что же пошло не так? В какой момент она догадалась?

Ничего не предвещало, мы спокойно разговаривали, а потом ее словно заклинило, а дальше… Дальше все вышло из-под контроля. Она набросилась на меня, дралась как одержимая, пыталась расцарапать мое лицо, но я оказался сильней, а ее кости — слишком хрупкими. До сих пор в ушах стоит мерзкий хруст, когда я вывернул ее запястья. Регулярные занятия спортом закалили мое тело, превратив его в смертоносное оружие. У нее не было шансов. Ни одного гребаного шанса.

Взгляд цепляется за металлическую статуэтку феникса, валяющуюся на забрызганной кровью подушке. Идиотка купила это убожество, когда вышла в печать ее дебильная книга. Считала, что уродливая фигурка будет символичным дополнением к моменту славы, а в итоге стала орудием убийства, испоганив мой идеальный отлаженный сценарий.

Я снова смотрю на ее лицо, искаженное посмертной гримасой, и морщусь от омерзения. Она могла уйти красиво, как другие до нее, но предпочла сдохнуть в луже собственной крови и мочи. И это бесит меня больше всего, потому что я не выношу грязь. В любом ее проявлении.

Мне нужно вернуть контроль, исправить… Не очистить, нет. Это невозможно.

Я должен убрать то, что она не имеет права носить на своей коже. Даже мертвая не имеет права. Скривившись, я стаскиваю с нее пижамные штаны и достаю из кармана лазер. Прибор немного скользит в окровавленных перчатках, механическое жужжание наполняет тишину, в воздухе появляется тошнотворный запах паленой плоти. Несколько минут скрупулёзной работы и от метки на внутренней стороне бедра остается только выжженное круглое пятно.

Удовлетворённо выдохнув, я стираю со лба выступившую испарину, окидываю взглядом результат своих трудов и до скрежета стискиваю зубы, поняв, что допустил еще одну серьёзную ошибку. Иглы. Я едва про них не забыл. Открыв припасенный футляр, с остервенением вонзаю их в неподвижное тело, пока не использую все до единой. И все равно не чувствую привычного облегчения. Я зол и заведен до предела. А значит охота продолжится… Нужно лишь осмотреться и выбрать новую цель. И на этот раз сделать все идеально.

Ева

Мне снова снится Илья. Но может быть это вовсе не сон, а одно из тех пугающе детализированных видений, что врываются в сознание на границе между забытьём и бредом. Я судорожно сжимаю пальцами край одеяла, когда он садится рядом и устремляет на меня пронзительный грустный взгляд.

— Чего ты хочешь? — рваным шепотом спрашиваю я.

Откинув со лба светлую челку, Илья пожимает плечами, уголки губ дергаются, но так и не складываются в улыбку. Мне хочется обнять его, согреть своим теплом и забрать из вечного ада, где огонь не греет, а выжигает дотла.

Почему он там? За что?

Разве погибшие дети не становятся маленькими ангелами? Мое подсознание могло воссоздать совсем другой образ, светлый, умиротворяющий, но почему-то выбрало этот, словно сотканный из глубинных кошмаров.

— Ты потеряла…, — он внезапно протягивает мне круглый предмет. Илья ни разу еще не появлялся без него.

Мои пальцы мелко дрожат, когда я забираю зеркальце из его рук. Оно такое горячее на ощупь, что обжигает кожу. Но я терплю. Я привыкла терпеть боль, научилась бороться со своими страхами и не поддаваться паническим атакам.

— Я не сумасшедшая, — выдыхаю я, чувствуя горький привкус на языке. Сгустившаяся серая дымка становится все плотнее, ядовитые пары забивают легкие.

— Нет, не сумасшедшая, — Илья отрицательно качает головой, накрывая мою ладонь своей — маленькой и обжигающе холодной. — Открой, — одними губами просит он.

— Ты хочешь, чтобы я открыла зеркальце?

— Да, — кивает Илья.

Его бледная кожа покрывается паутиной черных трещин, сквозь которые пробивается пламя. В глубине голубых глаз пляшет дьявольский огонь.

— Зачем? Что в нем особенного?

— Ты знаешь, — снова кивает Илья и, убрав с моих пальцев свою ладонь, дает мне свободу действий. — Открой, — повторяет он.

Пылающих кратеров на его коже становится все больше, по вьющимся волосам скачут рыжие искры. Я уже знаю, что нам осталось недолго… считанные секунды. Он скоро уйдет.

Меня обдает новой волной едкого дыма. Закашлявшись, я обвожу пальцами выбитый на крышке орнамент, повторяя зловещие контуры. Слишком знакомые, чтобы узнать их даже по прикосновениям. Замкнутый уроборос, мифический змей, кусающий себя за хвост. Вот где я впервые увидела этот символ. Мне было семь, всего семь, но уже тогда я не могла отвести от него взгляд. Этот проклятый гад словно заворожил меня.

— Открой, — настойчиво звучит голос Ильи.

Я поддеваю кончиком ногтя небольшой выступ, крышка со скрежетом поддается, и россыпь мелких осколков падает на мою ладонь, подобно крупицам от разбитой пудры.

Осколки покрупнее остались внутри. В их искаженных поверхностях, покрытых кровавыми разводами, множатся отражения одного лица. Сердце замирает, по спине проходит крупная дрожь.

Не мое.

Лицо в отражениях не мое!

Алые капли расползаются, полностью скрывая чужие черты. Те, что я видела всего несколько часов назад. На портрете в кабинете Теодора Харта.

— Виктория, — потрясено шепчу я. — Зеркальце принадлежало ей?

Илья медленно кивает. Его глаза уже почти не видны, черно-алая бездна неумолимо сжимается вокруг. Кровь фонтаном выплескивается из обуглившегося разбитого зеркала, словно из открытой раны. Густые потоки заливают мою ладонь, ручьями стекают по запястью.

Мир переворачивается, сгорая в одно мгновенье и выбрасывая меня в новый кошмар. Судорожный стон, короткий взмах ресниц, и я падаю в целое озеро крови, тону, захлебываюсь, беспомощно барахтаясь в вязкой жиже, отчаянно сражаясь за каждый вдох, за крупицу воздуха, за возможность вырваться из кровавого плена. Но чем сильнее я рвусь к поверхности, тем сильнее меня тянет вниз, алая бездна неумолимо смыкается над головой.

Образ Ильи отдаляется, тает, исчезает в клубах чёрной гари.

Я резко просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух. Горло сдавлено спазмом, по лицу текут слёзы, холодные, как талая вода. Мир дрожит, стены колеблются, пол кажется зыбким. Комната качается, как лодка на волнах. Одеяло сбито в ногах, ночная рубашка прилипла к телу, кожа влажная, словно я и правда только что выбралась из кровавого моря.

Я лихорадочно озираюсь, цепляясь взглядом за привычные очертания мебели, за тусклый свет прикроватных светильников, за брошенную на туалетный столик сумку, за каждую деталь, способную вернуть ощущение реальности. Но всё искажено. Тени колышутся, превращаясь в языки пламени. Стены вспыхивают, огонь подбирается ближе. Жар ударяет в лицо, едкий запах забивает ноздри, обжигая гортань.

Ужас поднимается от живота к горлу, вибрирует в каждой клетке. В ладони пульсирует режущая боль. Я рефлекторно разжимаю пальцы, и на белоснежную простыню падают раскрытые ножницы. Острые лезвия поблёскивают в полумраке, покрытые запёкшимися багровыми сгустками.

Я оглушительно кричу и в следующую секунду просыпаюсь снова. В своей кровати, в залитой солнечным светом спальне. Под мерную вибрацию будильника.

Какое-то время я не двигаюсь, прислушиваюсь к дыханию. Хриплому и тяжёлому, как после долгой пробежки. Постепенно грудь наполняется воздухом, а вместе с ним приходит волна облегчения. Кошмар уходит. Я жива. Комната реальна. Ни крови, ни огня, ни дыма вокруг. Только приветливые солнечные лучи, просачивающиеся сквозь шторы, и умиротворяющее жужжание будильника, возвращающее миру привычный ритм.

Пульс медленно выравнивается, и я заставляю себя пошевелиться. Сажусь на край кровати, провожу ладонями по лицу, стирая соль высохших слёз. В голове звенит пустота, реальные звуки постепенно вытесняют остатки кошмара. На кухне капает не до конца закрученный кран, за окном проезжает машина, где-то наверху хлопает дверь. Всё знакомо, привычно, по-настоящему.

Я поднимаюсь и босиком иду в ванную. Холодная плитка отрезвляет, прохладная вода возвращает тело к жизни. Освежающий поток обрушивается на плечи, смывая липкий морок сна. Я долго стою под душем, растирая кожу докрасна, пока дрожь в коленях не проходит, а мысли не становятся чище.

Потом вытираюсь, надеваю халат, открываю все окна на микропроветривание и иду на кухню. Переключаюсь на автопилот, совершая механические действия. Варю кофе, поджариваю хлеб, нарезаю ломтиками авокадо, открываю йогурт. Звуки и запахи утра собирают меня по частям, заставляют поверить в стабильность этого момента.

Кошмар отступает все дальше, растворяясь в суете будничных ритуалов. Я намеренно блокирую лишние мысли, не позволяя им утянуть меня в черную трясину запечатанных страхов. Завтрак ем без особого аппетита, тщательно прожёвывая каждый кусок, и даже любимый кофе кажется безвкусным и немного горчит. Включаю телевизор, просто чтобы заглушить тишину, и беру в руки телефон.

Раньше первым делом я открывала ноутбук, но теперь… кое-что изменилось. И это «кое-что» вчера разожгло во мне неистовую ярость, а сегодня осталась лишь сухая досада. За столько лет рядом с мужем меня не должны были удивлять подобные штрихи. Саша всегда был одержим моей безопасностью, и в своей маниакальной заботе не видел ничего предосудительного. Учитывая его склонность к тотальному контролю, даже странно, что квартира до сих пор не напичкана камерами и микрофонами. Значит, какие-то границы у него все-таки есть.

Кстати, убрать отслеживающую программу не составит большого труда, и я непременно передам компьютер в руки айтишников, как только попаду в офис. А разборки с мужем оставлю до его возвращения. Сейчас точно не стоит усугублять и раздувать конфликты. Тем более у нас, кажется, наметились значительные перемены в жизни, и благоразумнее сосредоточиться на них.

Открыв приватный чат на «Живых границах», я захожу в переписку с Алиной. Экран вспыхивает мягким голубоватым светом, мгновенно возвращая ощущение тревожной реальности, от которой я так тщетно пыталась отгородиться.

Три входящих сообщения ждут прочтения. Два отправлены вчера, а последнее после полуночи. Я провожу пальцем по экрану, чувствуя, как внутри что-то неприятно сжимается. Мне все еще немного неловко за вынужденный обман. Я помню, как растерялась Алина, когда Харт назвал мое настоящее имя и сообщил, что мы с ним давно знакомы. Наверняка она ждет объяснений, а я понятия не имею с чего начать…

Открывая первое сообщение, невольно задерживаю дыхание. Мне нечасто приходится лгать, и ещё реже меня ловят на обмане. Поэтому мое смущение нетрудно понять.

Алина_Рокс42: Как ты? Нормально добралась? Не обиделась, что я тебя не дождалась? Мне недвусмысленно намекнули, чтобы я свалила, так что… В общем, сама понимаешь. К тому же Тео можно доверять, и, если я правильно поняла, вы друг другу не чужие люди. Могла бы и сразу сказать))) Или для тебя эта встреча тоже была сюрпризом? Надеюсь, что приятным. Я бы душу отдала за такое знакомство.

Я перечитываю строки несколько раз. Тёплая, живая интонация, привычная лёгкость — ни намёка на упрёк. Напряжение, сковывающее грудь, постепенно спадает. Тёплая волна облегчения прокатывается по телу, по губам расползается улыбка. Зря я так переживала. Похоже, Алина не затаила обиды.

Глубоко вдохнув, я прокручиваю чат дальше и открываю второе сообщение.

Алина_Рокс42: Ну и куда ты пропала? Я уже все ногти сгрызла от любопытства. Ты просто обязана рассказать мне все подробности. Кстати, насчет завтра. Я заберу тебя в то же время. Идет? Если ты договорилась с Тео, то напиши мне заранее. Мне он пока не отвечает(((Видимо, слишком занят тобой.

Я уже собираюсь ответить, написать, что никакой конкретной договоренности с Хартом нет, и ее предложение меня более чем устраивает, но взгляд цепляется за последнее уведомление, которое выбивается из общего тона.

Алина_Рокс42: Ева, если сложности в отношениях с мужем — это вершина твоих проблем, то клуб не лучшее место для их решения. Лучше обратись к семейному психологу. Это гораздо дешевле, а главное — ты всегда сможешь передумать и отменить приём. Ordo Simetra таких привилегий не даёт.

Повторно прочитав сообщение, я убеждаюсь в том, что мне не показалось. Это не дружеский совет, а завуалированное предупреждение с едва уловимым налетом угрозы. Я сжимаю телефон сильнее, ощущая, как холодеют пальцы. Неприятное предчувствие тугим комком сворачивается под рёбрами.

Что могло случиться за несколько часов? Почему тон Алины так резко изменился? В голове рождаются две версии, и обе звучат неправдоподобно. Либо её кто-то заставил написать это сообщение, либо писала его вовсе не она.

В груди растёт глухое раздражение, смешанное со страхом. Мысли бьются, как мотыльки о стекло, и от их беспорядочного трепета тревога внутри только нарастает.

Я закрываю чат и несколько секунд смотрю на своё отражение в тёмном экране телефона. Бледное лицо, заострённые скулы, напряжённая линия губ. Кажется, что даже глаза изменились — потускнели, утратив обычную мягкость. С каждым днём я всё меньше узнаю себя.

Чтобы не дать панике окрепнуть и захватить меня целиком, я возвращаюсь к будничной механике утренних сборов. Открываю шкаф и выбираю одежду. Строгий костюм с идеально выглаженными стрелками на брюках, белая блузка, тёмный пиджак. Плотная ткань даёт ощущение защищённости. Высокие каблуки добавляют несколько сантиметров роста и уверенности, заставляя держать спину ровнее.

Покрутившись перед зеркалом в прихожей, я наспех подкрашиваю ресницы и наношу блеск на губы. Всего несколько штрихов и отражение начинает меняться. Немного цвета разбавляет нездоровую бледность, делая взгляд более выразительным, а изгиб губ — подчеркнуто чувственным.

Бросив в сумку телефон, закрываю дверь и выхожу на улицу. Солнце бьёт прямо в глаза, ослепительно отражаясь от окон соседнего дома. Воздух сухой и прозрачный, наполненный тихим гулом просыпающегося города. Поздоровавшись с соседкой, выгуливающей упитанного мопса, я приветливо улыбаюсь. Женщина отвечает кивком, а её собака дружелюбно хрюкает, облизывая мои туфли.

— Понаставили тут, загородили весь проход, — недовольно ворчит соседка, указывая на припаркованный напротив подъезда серебристый Мерседес. — Полдвора на стоянку угробили, а им все мало…

Я изумленно замираю, уставившись на знакомый автомобиль. Сердце делает короткий, болезненный скачок, и на несколько секунд всё вокруг словно теряет звук. Соседка продолжает бубнить себе под нос, но я не могу разобрать ни слова.

На отполированном капоте Мерседеса играет солнце, отбрасывая на асфальт яркие блики. Рядом, чуть склонив голову, стоит Теодор Харт и что-то быстро печатает в своём телефоне. Выражение лица максимально собранное и сосредоточенное. Парадоксально, но в неподкупном утреннем свете он выглядит еще привлекательней. Тонкие лучики морщин возле глаз и между бровей не добавляют возраста, а скорее делают его более живым. Седина на висках почти незаметна и сливается с пепельным цветом волос, которые нещадно треплет ветер. Стильный светлый пиджак распахнут на груди, позволяя рассмотреть белую рубашку и бежевые брюки.

Всё в нём — от лёгкого прищура и резко очерченных скул до уверенной позы — кажется гармоничным и притягивающим взгляд. Даже ворчливая хозяйка мопса внезапно застыла, попав под его магнетическую ауру.

Харт наконец отрывается от телефона и, подняв голову, замечает меня. Пристальный взгляд на секунду сцепляется с моим, а потом медленно соскальзывает вниз, дотошно изучая все, что попадается на пути. Удовлетворив свое бесцеремонное любопытство, он убирает телефон в карман и делает шаг в мою сторону.

— Доброе утро, Ева, — произносит он низким, глубоким голосом, в котором удивительным образом сочетаются тепло и контроль.

Я удивлённо вскидываю брови, до глубины души пораженная его спокойствием. На лице Хартa появляется лёгкая обезоруживающая улыбка, словно его появление в моем дворе — не повод для объяснений, а нечто само собой разумеющееся.

— Ты зачем приехал? — напряженно бросаю я, с трудом сдержавшись от более грубой формулировки.

— Есть разговор, — с непреклонной уверенностью отвечает он. — Сядь, пожалуйста, в машину.

Если бы не любопытная соседка, глазеющая на нас с возрастающим интересом, я бы послала его подальше — тактично и с вежливой улыбкой. Но какой смысл устраивать сцену под прицелом чужих глаз? К тому же мне нужно как-то выяснить, какого черта он приперся с утра пораньше. И лучше это сделать в салоне автомобиля, где нет лишних ушей. Не съест же он меня, в конце концов. На каннибала вроде не похож.

Я сглатываю, задерживаю дыхание и делаю шаг к открытой двери. В салоне пахнет кожей и лёгкой горчинкой парфюма. Впрочем, точно так же, как и вчера. Садиться не хочется, но любопытство берет верх. Я опускаюсь на сиденье, закрывая за собой дверцу, и терпеливо жду, когда Харт обойдет машину и сядет за руль.

Заняв место водителя, он сразу же заводит двигатель, тот откликается мягким урчанием. На панели вспыхивают индикаторы, и Мерседес начинает плавно двигаться в сторону выезда из двора. Объясняться Тео не спешит, и мне приходится взять инициативу в свои хрупкие руки.

— Ты хотел поговорить. — напоминаю я, пристёгивая ремень. — У меня мало времени, я на работу опаздываю.

— На работу ты сегодня не идёшь, — сдержанно ставит перед фактом, вынудив меня застыть с открытым ртом. — У тебя неделя отпуска.

Сердце делает кувырок в груди, глаза изумленно округляются. Он же не серьезно?

— Что? Это шутка такая? — голос резко садится и сипит.

— Никаких шуток, Ева, — Харт отрицательно качает головой. Линия гладко выбритой челюсти напряженно заостряется, выдавая серьезность его намерений.

Какого черта? Что он творит?

— Останови машину. Сейчас же! — срывающимся голосом требую я.

— Нет, — отрезает Тео.

Щелчок блокировки дверей раздаётся быстрее, чем я успеваю дернуть ручку и выскочить из автомобиля, пока тот не набрал скорость. Сердце падает в пустоту, горло сдавливает спазм. Я не верю… Не верю, что это происходит со мной. Но, наверное, так думает каждая наивная идиотка, по собственной дурости угодившая в мышеловку.

— Разблокируй, Тео, — хрипло проговариваю я, тщетно пытаясь удержать остатки самоконтроля. — Немедленно.

— Не могу, твою мать, — рявкает он, бросая на меня быстрый взгляд. — Ты в опасности, Ева. — бесцветным тоном добавляет Харт. Или «добивает»?

— Конечно, я в опасности, — огрызаюсь я. — Меня только что похитили!

Очнувшись и включив голову, я незаметно достаю из сумочки телефон, но Тео мгновенно замечает мой маневр и одним движением вырывает гаджет, и убирает в карман своих брюк с той стороны, куда я точно не дотянусь.

— Верни, — сдавленно умоляю я.

— Успокойся, Ева. Я действую в твоих интересах.

Ага, так я и поверила. Пусть ищет дуру в другом месте.

— Верни мне мой телефон!

Он снова бросает на меня тяжелый взгляд, затем молча включает «аварийку», перестраивается и, сбросив скорость, останавливается у обочины. Алые вспышки отмеряют секунды на стекле, а я лихорадочно дёргаю пряжку, но инерционная лента упирается и закусывает ремень, впиваясь в ключицу. На миг становится смешно от нелепости ситуации: меня просят «успокоиться», одновременно лишая права голоса и связи с миром.

— Открой дверь, — произношу уже без надрыва. — Или я начну кричать.

Харт наклоняется ближе, тень от его плеча падает мне на лицо. Запах дорогого парфюма раскрывается ярче, пропитывая мизерное пространство, оставшееся между нами. Я инстинктивно дергаюсь, когда мужская ладонь накрывает мой рот. Цепенею от шока, упираясь сжатыми кулаками в твердую грудь. Разум вопит об опасности, а мышцы наливаются свинцом, отказываясь подчиняться.

— Прости, — тихо говорит он. — Я рассчитывал, что у нас будет больше времени.

Рядом с ухом внезапно раздается щелчок. Холодное касание у ключицы, быстрый укол — и под кожей расползается жгучее тепло. Я пытаюсь вывернуться, бью его локтем, целясь в рёбра, тянусь к рулю. Схватка короткая, бессмысленная и заведомо обреченная на провал. Он фиксирует мои запястья, впечатывая их в обивку сиденья.

— Ты спятил, — шиплю я, глядя в холодную сталь прищуренных глаз. — Это преступление.

— Мне жаль, Ева, — ровным тоном отвечает Харт, крепко удерживая мои руки. — Но обстоятельства требуют жестких мер. Ты бы не поехала со мной по собственной воле. Не тот характер.

Я собираюсь возразить, но заготовленные слова застревают в горле. Язык немеет, парализующий холод проникает в мышцы, просачивается в мысли, медленно отключая звуки и приглушая свет.

— Не надо бояться. Расслабься. Я не причиню тебе вреда, — его голос становится тише, обволакивая меня бархатистым теплом. — В шприце обычное снотворное. Через пару часов ты проснешься в безопасном месте, и мы спокойно все обсудим. Поверь мне, так будет лучше. В первую очередь для тебя.

Пульс замедляется, лицо напротив постепенно теряет четкие контуры, в черных зрачках дрожит мое тусклое отражение. Я фокусируюсь на нем, пока темнота не смыкается до крошечной светлой точки… Через мгновенье не остается и ее.