Изъян

Глава 15

Ева

Я прихожу в себя мучительно медленно, словно прорываясь сквозь плотную толщу воды. Тело кажется слишком тяжелым, звуки — приглушенными, зрительные образы — смазанными. В мыслях вязкий вакуум и пустота. Я чувствую пульсацию в висках, колющую боль в мышцах и адскую сухость во рту. Каждый судорожный вдох обжигает горло, усиливая жажду.

Мне страшно и одновременно тепло. Приятно пахнет какими-то травами. Ромашка, чабрец, мелисса и что-то горьковатое… Приподняв голову над подушкой, ощупываю себя руками, осматриваюсь по сторонам. На мне нет обуви и пиджака, сумка тоже отсутствует, но остальная одежда, к счастью, на месте.

Комната незнакомая. Я точно раньше здесь не была, но не трудно догадаться, что это за место. Харт обещал… За секунду до того, как я вырубилась, он сказал, что отвезёт меня в безопасное место. И не придумал ничего умнее, чем притащить меня в клуб.

Вероятно, он разместил меня в одном из номеров гостиничных корпусов. Во время экскурсии мы не заходили внутрь, но я видела их снаружи. Теперь вот любуюсь воочию.

Мягкий свет просачивается сквозь узкие мозаичные окна, оставляя на стенах цветные тени. Тёплые, пастельные оттенки: бежевый, дымчатый, перламутр. Сами стены гладкие, без картин и часов, без всего, что могло бы выдать время. В обстановке никаких острых углов, только округлые формы мебели: кожаное кресло-качалка у окна, овальный столик, полированный до зеркального блеска. На нем стакан воды и белая фарфоровая кружка, над которой поднимается ароматный пар.

Рефлекторно сглатываю и осторожно сажусь. Матрас на двуспальной кровати чуть пружинит, светло-серое покрывало немного сбилось. Радуюсь хотя бы тому, что я здесь одна. Слабое, но все-таки утешение.

Хотя почему слабое?

Я жива и даже сравнительно здорова. Память на месте, головокружения нет, руки-ноги не связаны. Значит, есть шанс отбиться в случае чего. Кружка и стакан воды, кстати, могут пригодиться. Других тяжёлых предметов, не считая столика, увы, нет. Прикроватные светильники встроены в стены, декоративные элементы отсутствуют. Так что выбор не велик.

Свой потерянный пиджак нахожу на спинке стула с мягким сиденьем, стоящего у стены напротив кровати. Туфли рядом на полу. Сумочки нет, но это ожидаемо. Телефон мне тоже вряд ли вернут…

У изножья постели замечаю аккуратно сложенный белый халат и такого же цвета стандартные отельные тапочки, вставленные друг в друга. Чтобы не громыхать каблуками, тянусь именно к ним, задумавшись над тем, что и туфли могут стать неплохим оружием. Правда, пока не понятно, появится ли в нем необходимость, но все же лучше быть начеку.

Напялив тапочки, бесшумно подбираюсь к столику. На кресло-качалку садиться не рискую, мало ли, заскрипит и выдаст меня раньше времени.

Обхватив пальцами прохладный стакан, жадно, буквально в три глотка выпиваю содержимое. Жажда отступает не полностью, но уже значительно легче, и губы не так сохнут.

Вспомнив, как Харт зажал мне рот ладонью, невольно морщусь. На чай смотрю с легким скепсисом. Взяв кружку, осторожно вдыхаю густой аромат трав. Пахнет неплохо, но смущает мутноватый маслянистый осадок на дне. Нет, не стоит искушать судьбу.

В груди вновь поднимается волна тревоги, рассыпаясь колючими мурашками по голым рукам. Между лопаток появляется странное зудящее чувство, медленно, словно прицел невидимого лазера, переползающего на затылок. Я резко оборачиваюсь и едва не выпускаю чашку из ослабевших пальцев. Взгляд упирается в вездесущий оккультный символ над изголовьем.

Сначала создается впечатление, что он просто нарисован, но приблизившись, понимаю, что ошиблась. Это металлический барельеф, врезанный прямо в стену. Переливающиеся золотистыми оттенками солнечные лучи лениво скользят по выступающим контурам, создавая иллюзию движения замкнутого уробороса. Феникс, распахнувший огненные крылья, смотрит на меня подозрительно живыми бусинами глаз.

На мгновенье оцепенев, я не могу отвести взгляд. Мне кажется, что он наблюдает. Скрытые камеры? Вполне возможно. Я бы даже сказала — закономерно. Ничуть не удивлюсь, если привилегии синклита заключаются не только в наличии связи и гаджетов, но и в тайной слежке за своими адептами.

Так же не исключаю, что скрытое наблюдение ведется не только в комнатах жилых корпусов, но и во время сессий и ритуалов. Харт сам сказал, что камеры есть в зеркальном лабиринте. Почему в таком случае им не быть и во всех остальных помещениях комплекса?

И тут сам собой напрашивается вопрос: какова цель этой слежки?

Шантаж? Компромат?

С высокой долей вероятности — так и есть. Но разве это не противоречит основным принципам клуба, пропагандирующим анонимность и безопасность?

Брехня для новичков?

Скорее всего.

Именно так и действуют деструктивные сообщества. Сначала заманивают и обольщают. Показывают идеальный фасад, обещают восстановление, гармонию, шанс на новую жизнь, более успешную, качественную, свободную. Окружают вниманием и пониманием, дают ощущение безопасности и заботы. Слушают, соглашаются, поддерживают, пока ты сам не начнёшь говорить больше, чем следовало.

Потом помогают интерпретировать твои страхи, чтобы «вместе найти причину». Предлагают тот самый новый путь, где любой изъян становится источником силы, а любая слабость — точкой роста.

А на деле просто фиксируют всё, что может стать рычагом влияния.

Банально. Примитивно. Эффективно.

Но всё это лишь витрина, видимая часть.

Мне не понятно только одно: как взрослые, успешные, влиятельные люди с критическим мышлением попадаются на всю эту чушь?

Какими бы травмированными они не были внутренне или внешне, я не могу поверить, что ни один из них еще на начальном этапе не задался вопросом — в чем истинная цель элитного псевдотерапевтического клуба?

Да, вчера я сама чуть было не попалась на красивую приманку, но сейчас ситуация мне видится в совершенно ином свете. Возможно, потому что «волшебная» инъекция снотворного прочистила мне мозг и открыла глаза на преступные методики так называемого синклита.

Есть еще кое-что… Харт не похож на фанатика. Слишком рационален. Харизматичен, как и все лидеры культов, — да, но при этом не создает впечатление человека, одержимого какой-либо идеей.

Если Теодор Харт действительно стоит во главе этой конструкции, значит, в ней есть уровень, которого я пока не вижу.

И вот это самое тревожное.

Не слепая вера удерживает людей здесь, а выгода.

И я пока не понимаю чья.

— Ева? — услышав за спиной глубокий голос Харта, я резко оборачиваюсь, крепко сжимая в руке кружку с еще горячим чаем.

Будь я истеричной невротичкой, плеснула бы содержимое в его холеную физиономию, как только он переступил порог. Но интуиция подсказывает, что импульсивное нападение усложнит мое и без того тупиковое и шаткое положение. Тут надо задействовать не грубую артиллерию, а более мягкие дипломатичные методы.

Так что драка отменяется. Все ставки на продуктивные и беспристрастные переговоры.

— Тео? — в тон ему отвечаю я, грациозной походкой перемещаясь к окну. — Я так понимаю, ты заглянул, чтобы объяснить, какого хрена тут происходит?

Натянув вежливую улыбку, ставлю осточертевшую чашку на столик, а сама опускаюсь в кресло. Не так грациозно, как получилось до него дойти, но все равно держусь отлично и безмерно собой горжусь. Ожидаемо заскрипев, качалка откидывает меня сначала назад, потом вперед. Сгруппировавшись и тормознув ногами, заставляю ее остановиться.

Наблюдая за моими неловкими манипуляциями, Харт позволяет себе снисходительную усмешку, которую тут же прячет за серьезным выражением лица.

— Рад, что ты не паникуешь, — с одобрением в голосе произносит он. — Меньше всего я хотел тебя напугать.

Взяв свободный стул, Тео ставит его напротив и неторопливо присаживается. Протянув руку к столику, он прокручивает кружку вокруг своей оси, не сводя с меня цепкого изучающего взгляда.

— Почему не выпила? — с благодушной улыбкой интересуется Тео. — Я специально распорядился, чтобы тебе заварили тонизирующий чай. После снотворного организм часто реагирует упадком сил и тревогой.

— Как видишь, я справилась и без него, — вздернув подбородок, парирую я.

— Вижу, — великодушно соглашается Харт. — А ты, оказывается, не из робкого десятка. Дала мне отпор в машине и сейчас держишь эмоции под полным контролем. Даже подступиться страшно. Не знаю, чего ожидать. Сашкина школа, да?

— Если долго живешь с человеком под одной крышей, то волей-неволей перенимаешь кое-какие черты характера, — бесстрастно отзываюсь я.

— Согласен, — коротко кивает он и развивает мысль: — Причем иногда даже те, которые на дух не переносишь.

— Может, хватит заговаривать мне зубы? Зачем я здесь? И что за острая необходимость была в, мягко говоря, преступных методах, которые ты посчитал вынужденным злом.

— Никакого зла я не замышлял, — Харт повторяется. Возможно, на случай, если я забыла нашу краткую беседу в автомобиле. — Обстоятельства сложились так, что мне пришлось пойти на крайние меры.

— Это я уже слышала. Ближе к делу, пожалуйста.

На секунду мы сцепляемся взглядами. Не знаю, что он видит в моем, но судя по дернувшему нерву на лице, ему это не нравится.

— Ты была со мной не до конца откровенной, Ева, — издалека начинает Харт.

Сердце пропускает удар, пальцы впиваются в деревянные подлокотники. С трудом удержав невозмутимое выражение лица, я вопросительно выгибаю бровь.

Он продолжает:

— И не только со мной. На форуме ты искала не понимания и поддержки. Мотив был другой. Я прав?

— Откуда такие выводы? — сухо уточняю я. Настолько сухо, что слюна вязнет во рту, а взгляд невольно прилипает к травяному чаю.

— Ты не нуждаешься в помощи, — уклончиво передернув плечами, уверенно отрезает Харт.

— Спорно, — с сомнением тяну я, окидывая комнату и его самого многозначительным взглядом, посыл которого очень сложно не понять.

— Я не о текущей ситуации, — поясняет Тео.

— Если хочешь мне что-то предъявить, говори прямо.

— Я надеялся, что ты скажешь сама. Еще вчера, — он продолжает виртуозно увиливать, играя со мной в словесный пинг-понг. Знакомые методы, но я знаю их наизусть.

— О чем? — напустив на себя вид ничего не понимающей дурочки, интересуюсь я.

— Зачем ты в действительно пыталась попасть в Ordo Simetra, — спокойно отвечает Харт, выжидающе глядя мне в глаза.

Я не реагирую на скрытую агрессию в его голосе и не ведусь на провокации, но ровно до тех пор, как он достает из кармана своего пиджака перстень отца и демонстративно кладет его на стол.

— Знакомая вещица?

Черт…

— Ты копался в моей сумочке? Фу, как некрасиво, Тео. Мы же родственники и должны доверять друг другу, — саркастично бросаю я.

— Судя по всему, проблемы с доверием норма в твоей семье, но я нигде не копался, — бесстрастно отзывается Харт, надевая кольцо на указательный палец правой руки. — Это — мой.

Я часто моргаю, чувствуя, как кровь приливает к щекам, а кожа вдоль позвоночника начинает неприятно зудеть.

— Твоя реакция недвусмысленно дает понять, что свой перстень Олег Петрович потерял неслучайно, — Харт растягивает губы в холодной ухмылке. — Ладно, Ева, не собираюсь вытягивать из тебя информацию по крупицам. Точнее собирался… — он запинается, лениво поглаживая печать с символом клуба. — Но сейчас в этом нет никакого смысла. Ситуация крайне усложнилась.

— Что ты имеешь в виду? — настороженно уточняю я, тщетно пытаясь унять бешеный пульс в крови.

— Ты влезла на запретную территорию вместо того, чтобы обсудить возникшие вопросы в кругу близких людей, поделиться своими страхами и подозрениями, потребовать прямых и четких ответов. Не факт, что ты бы их получила, но, возможно, это и к лучшему. Самостоятельные решения — далеко не всегда единственный путь к истине, которую ты вознамерилась выяснить. Да и сама истина не имеет к тебе никакого отношения. Рутина и скука — не повод усложнять себе жизнь, — выдает он неожиданно много слов.

Пафосно, с философскими нагромождениями и без какой-либо конкретики. Бесит!

— Это обвинительная тирада? Или только ее вступительная часть? — любопытствую со скрытой иронией.

— Я ни в коей мере тебя не виню, — категорично заявляет Харт. — И допускаю, что у тебя были причины действовать в обход отца и мужа. Откровенно говоря, я рассчитывал, что ты сама мне о них расскажешь. Без какого-либо давления с моей стороны. Довериться человеку со стороны порой гораздо проще, чем самым близким людям, проявляющим чрезмерную опеку и заботу. В этом плане твои опасения логичны и понятны.

— Не уверена, что до конца понимаю, что ты имеешь в виду, — прямо говорю я, порядком устав от завуалированных фраз.

— Твое расследование, Ева, — невозмутимо отвечает Харт, одной фразой выбив почву у меня из-под ног. — Я в курсе, что ты решила поиграть в сыщика. Возможно, не сама, а с легкой подачи своей подруги-журналистки, которой, к сожалению, больше нет в живых.

Меня бросает в холодную дрожь, потом резко в жар и обратно. В ушах гудит, в голове ни одной вразумительной мысли.

— Клуб имеет отношение к ее гибели? — дрогнувшим голосом спрашиваю я. Намеренно избегаю формулировки «ты», опасаясь, что прямые обвинения вынудят его на ответные меры, которые придутся мне не по душе.

— Нет, — он отрицательно качает головой, удерживая мое лицо под лазерным прицелом своих глаз. — Клуб не имеет отношения к гибели Вероники Лазаревой и ее бойфренда. К остальным смертям — тоже. Скажу больше, мы заинтересованы в поиске убийцы. Сильнее, чем ты думаешь.

Я машинально растираю пальцами лоб и щеки, стараясь избавиться от неприятного ощущения. В груди горит, в висках болезненно бьется пульс. Это еще не нокаут, но что-то очень близкое. Я растеряна, шокирована, сбита с толку. Ворох вопросов в адрес Харта ничуть не уменьшился. Скорее, наоборот. Расширился до бесконечности.

— Ты слишком много знаешь для человека, у которого всего лишь оказались «ключи» к отслеживающей программе на моем ноуте.

— Уела, — мягко улыбается он, склоняя голову в знак своего поражения и красноречивого признания моей правоты. — Я видел больше, чем озвучил тебе вчера.

Харт выпрямляется, переплетая пальцы в замок.

— После гибели твоей подруги ты начала искать информацию о погибших женщинах, — поясняет он, бегло взглянув на часы. — Я сверил даты, адреса запросов и понял, кто подал тебе эту идею. Вариантов, сама понимаешь, было немного. Я прошел по цепочке дальше и выяснил, что Сергей Прохоров, любовник Лазаревой, занимался расследованием убийств и обнаружил общий почерк. Сопоставив все имеющиеся факты, я пришел к вполне логичным выводам. И когда ты появилась на форуме «Живые границы», начал действовать. Дальше ты знаешь.

— Вероника получила приглашение в клуб, — выпаливаю я, пристально глядя в дымчатые глаза. — С ней связался куратор, и она должна была поехать сюда на следующий день. Но не успела! — выстреливаю в него убийственным взглядом.

— Мне об этом неизвестно, — нахмурившись, он довольно искренне разыгрывает удивление.

— Не верю!

Харт делает короткий вдох, потом тихо, рассудительно произносит:

— Она наверняка использовала фейковое имя. В таком случае куратор не мог знать, с кем имеет дело. Уже на месте служба безопасности вычислила бы, что к нам пожаловал журналист, но не раньше. Во втором посещении твоей подруге точно бы отказали, но за попытку проникнуть в клуб никто бы не стал ее убивать. Это безумие, Ева.

— Безумие верить, что гибель Ники и Сережи была случайностью, — глухо бормочу я, вспомнив странный разговор с мужем в то утро, когда он сообщил о гибели Ники.

Сердце болезненно сжимается. Я этого не помню, но Саша заверил меня, что я звонила ему ночью и задавала вопросы о «Живых границах» и подозрительных приглашениях на закрытые терапевтические программы.

Если тот звонок действительно состоялся, то я могла сказать не только об этом… И что самое нелепое — у меня не хватило ума проверить историю вызовов, хотя это могло бы или уличить мужа в обмане, или поставить жирную точку в моих сомнениях. Какой я, к черту, после этого аналитик? Скорее, страус, трусливо прячущий голову в песок.

Пульсация в висках усиливается, затылок простреливает тупая боль, растекаясь вниз по позвоночнику. Вспоминаю, как Саша искренне удивился, узнав, что Ника и Сергей накануне заходили ко мне. Мы даже немного повздорили из-за его нелестных высказываний в адрес обоих. И он же в последствии предоставил доказательства того, что в их гибели не было следов злого умысла третьих лиц…

— Ты говорил, что Саша не знает о том, что я пыталась попасть в клуб… и в итоге попала, — сбивчиво начинаю я. — Это правда?

Харт молчит. Медленно отводит взгляд в сторону, лениво поглаживая перстень с выгравированным уроборосом. Свет отражается от металла, и мне снова кажется, что символ шевелится.

Сбросив наваждение, устремляю на Тео требовательный взгляд. Облизываю пересохшие губы и непроизвольно вздрагиваю, заметив, что он откровенно пялится на мой рот.

— Ты не ответил, — резким тоном напоминаю я.

— Прости, засмотрелся. Ты очень красивая, Ева, — с обаятельной улыбкой выдает Харт.

Я не успеваю среагировать на неуместный комплимент, потому что он сразу продолжает:

— Сашу пришлось поставить в известность… твоей причастности к некоторым событиям.

Нервно сглотнув, я тянусь к чашке и, вопреки подсознательным опасениям, делаю несколько глотков. Привкус приятный, в меру терпкий с освежающей ноткой мелиссы. Жажду утоляет отлично, но я бы не отказалась от успокоительного эффекта. Мне нужно срочно взять себя в руки и перестать паниковать, но как это сделать?

— И как он отреагировал на то, что ты меня похитил, накачав снотворным? — натянутым тоном уточняю я, не удержавшись от злорадной усмешки.

— Отрицательно, — поморщившись, признается Харт. — Но он сам привез бы тебя сюда, будь у него такая возможность. Здесь мы в состоянии тебя защитить…

— От чего, черт возьми? — взрываюсь я, не дав ему договорить. — Ты можешь прямо сказать, что конкретно мне угрожает?

— Не что, а кто, — сдержанно отзывается Тео. — Алина мертва, Ева, — добавляет он, цепко удерживая мой взгляд.

Я леденею, с ног до головы покрываюсь мурашками, волосы на затылке встают дыбом. Тремор в пальцах, перед глазами мутная пелена. А вот теперь это полный безоговорочный нокаут, и у меня нет шансов встать и продолжить раунд.

— Как это мертва? — хриплю я, прижимая ладонь к груди, в которой оглушительно бьётся сердце.

— Убита. Тем же способом, что и остальные три жертвы.

Ссутулившись, я закрываю глаза, тру руками лицо. Пальцы дрожат, горло сжимает колючей проволокой.

— Ты уверен? — голос сипит, каждый вдох через силу.

— Да, — отвечает Харт. — Почерк тот же. Сомнений нет. Совпадения исключены.

— Ночью?

— Я как раз вез тебя домой, когда это произошло. Хорошо, что ты не поехала с ней. Неизвестно, как бы могли развернуться события.

Я слышу, как он встает, отодвигает стул и приближается ко мне. Вдыхаю густой аромат его дорогого парфюма, когда Харт опускается на корточки перед креслом и накрывает мои ледяные ладони своими — теплыми и сильными.

Я не отталкиваю его. Не могу. Мне дико страшно, а от него исходит аура спокойствия и уверенности. Он — не убийца. Абсолютно точно — нет. Я бы почувствовала, поняла. И он был со мной, когда Алину… Если, конечно, не соврал насчет времени убийства.

— Новости появились пару часов назад, но я узнал раньше и сразу поехал за тобой, — обволакивающим голосом произносит Тео, осторожно поглаживая мои пальцы. — Убийца наверняка вел ее, наблюдал, а ты могла невольно оказаться в поле его зрения. Я не мог рисковать. Ты подошла слишком близко.

Мой взгляд цепляется за поблёскивающий перстень на его правой руке, и это неожиданно отрезвляет, запуская правильные установки внутри.

— Я хочу увидеть мужа, — резко отстранившись, хватаюсь за подлокотники.

Кресло издает противный скрип, снова начиная раскачиваться. Упираюсь ногами в пол, прекращая движение.

Харт понимающе кивает. Выпрямившись, он делает шаг в сторону, снова смотрит на наручные часы и прячет ладони в карманах светлых брюк.

— Александр с минуты на минуту будет здесь, — сообщает бесцветном тоном.

— Так быстро? — я замираю и почему-то пугаюсь. — Он же в Берлине…

На лице Харта не дергается ни один мускул, только глаза слегка прищуриваются.

— Ева, Саша не был в Берлине, — произносит Тео, не сводя пристального взгляда с моего лица.

Я изумленно округляю глаза, чувствуя, как во рту растекается сладковатый металлический привкус. Кажется, я так сильно стиснула зубы, что прикусила язык, но даже не почувствовала боли.

— Ты все равно об этом узнаешь…

— Что? — сдавленно спрашиваю я.

— Тело Алины обнаружил он, — отвечает Харт. — Саша полночи и все утро давал показания, но уже едет сюда.

Какой бред! Вскочив на ноги, я неуклюже задеваю столик. Кружка с чаем опрокидывается, заливая гладкую столешницу. Запах травяного настоя ударяет в ноздри.

— Что за чушь? Ты сам говорил, что поспособствовал его отъезду, — голос срывается на крик, но я уже не контролирую себя. Меня колотит, словно в лихорадке, сердце как безумное скачет в груди.

Сделав шаг вперед, Харт обхватывает мои плечи и мягко сжимает.

— Я был уверен, что он улетел. Ева, никто его в ни в чем не обв… — Тео осекается, потому что в этот момент дверь резко распахивается, и в комнату врывается Александр.

Точнее он входит… и даже без особой спешки, но излучаемая им агрессивная энергия буквально искрит, накаляя напряжение до предела.

Ему хватает доли секунды, чтобы оценить ситуацию и зафиксировать детали, которые он, судя по вздувшимся желвакам, считает недопустимыми.

— Руки от нее убери, — ледяным тоном чеканит муж. — И выйди отсюда.

Харт демонстративно поднимает ладони вверх и, развернувшись лицом к Саше, начинает двигаться на него. Я задерживаю дыхание, не зная, чего ожидать от этих двоих. Концентрация тестостерона в воздухе зашкаливает. Александр в ярости, я считываю это по хорошо знакомым невербальным сигналам. Но и Харт ведет себя отнюдь не как добрый дядюшка. Он уступает, не спорит и вообще ни слова не говорит, но при этом я ощущаю, что Тео заведен не меньше.

Не будь ситуация настолько взрывоопасной, я бы глупо хихикнула и томно обмахнулась веером.

Обогнув племянника по дуге, Харт, не оглядываясь, выходит за дверь, плотно закрыв ее за собой.

Мы остаемся одни, но градус напряжения только усиливается. Во мне кипящая смесь эмоций и не высказанных вслух вопросов и претензий. В Саше — с трудом контролируемая злость, проскальзывающая в плотно сжатых челюстях, окаменевших скулах и резких движениях.

Пока он сокращает разделяющее нас пространство, я придирчиво отмечаю помятую рубашку мужа, взъерошенные волосы, тени усталости под глазами и съехавший на бок галстук. Сдернув последний, он небрежно швыряет его на кровать, не сводя с меня черного, как бездна, взгляда. Я обжигаюсь и начинаю инстинктивно пятиться назад.

— Серьезно? Боишься меня? — заметив мою реакцию, он криво усмехается.

Останавливается. Я тоже. В его глазах непроглядная тьма. В моих наливаются слезы. Он шумно выдыхает, делает рывок, и я уже в его объятиях, окольцованная сильными руками и прижатая к тяжело вздымающейся груди. Под щекой хаотично и гулко бьется мужское сердце, дублируя ритм моего.

Уткнувшись лицом в его рубашку, я впиваюсь пальцами в твердые предплечья и жалобно всхлипываю:

— Что происходит, Саш?

Он ласково гладит меня по волосам и спине. Такие родные успокаивающие прикосновения, но мне не становится легче. Потому что все не так… Привычная реальность начала рушиться месяц назад и теперь достигла апогея. Моя прежняя жизнь в руинах — я отчетливо это понимаю и все равно трусливо жмусь к его груди, как к единственному источнику стабильности и силы.

Долгие годы только его руки были моей крепостью и щитом от внешних невзгод. Да, многое не устраивало. Да, чрезмерный контроль и забота вызывали дискомфорт. Да, я не чувствовала себя абсолютно счастливой. Но вот это ощущение засасывающей меня трясины — оно впервые.

Мне кажется, что я стою на краю пропасти, отчаянно и по привычке цепляясь за того, кто поклялся всегда быть рядом. И был… Даже тогда, когда не просила. Даже когда хотелось поплакать в тишине. Он не давал… ни одного глотка свободы.

Я дико устала. Устала подстраиваться под его правила и следовать привычному сценарию, написанному им. И только им. Но я никогда не хотела воевать против него. У меня и мысли такой не было. Просто в какой-то момент того доверия, что было между нами, оказалось недостаточно. И это не только моя вина. Его тоже…

— Где ты был? — так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос, задаю следующий.

— В следственном управлении. Давал показания. Тео, наверное, сказал…

— Сказал, — тихо подтверждаю я. — Ты соврал про симпозиум.

— Соврал, — не спорит, не отпирается, но и оправдываться не спешит. Я и не жду. Какой смысл?

— Не в первый раз?

— Нет, — звучит однозначный ответ.

— Зачем?

— Иногда мне нужно время, чтобы побыть наедине с собой. К тебе это не имеет никакого отношения. Чисто мой бзик. Работа выматывает, нервы сдают. Хочется тишины, — коротко, понятно и даже логично, но тяжесть в груди никуда не исчезает, а давит все сильнее, лишая дыхания и последних иллюзий.

— Я мешала? — спрашиваю без упрека. Мне важно знать, и раз уж у нас наметился момент откровений, я выжму из него все, что смогу. Точнее все, что он позволит мне выжать.

— Нет, — Саша зарывается пальцами в мои волосы, массирующими движениями поглаживает затылок, медленно спускаясь к шее, чтобы прочертить линии старых шрамов на покрывшейся мурашками коже. — Ты отвлекала. С тобой тишины не бывает — ни в мыслях, ни в голове.

У меня перехватывает дыхание, за ребрами царапает и свербит. Он пытается быть честным настолько, насколько способен. Старается, переступает через себя, но почему тогда мне так больно?

— Ты мог мне сказать. Я бы поняла.

Он устало вздыхает, на миг опуская щит.

— Прости.

— И где ты искал эту тишину? — мой голос ломается и дрожит.

Я до дрожи боюсь ответа и в то же время отчаянно в нем нуждаюсь.

— За городом. Я строю для нас дом, — огорошивает он меня.

Я ожидала чего угодно, но не этого.

Запрокинув голову, недоверчиво смотрю в его лицо. На сосредоточенно сведённые брови, пульсирующую вену на лбу, жесткую линию подбородка, плотно сжатые губы без намека на мягкость. Взгляд прямой, прицельный. В черных зрачках, поглотивших радужку, плещется обволакивающая мгла. Когда-то она казалась мне загадочной, родной и почти уютной. Сейчас — нет.

— Там пока только наш участок. Вокруг поля, леса и озеро. Тебе понравится, — заверяет муж, неуверенно улыбнувшись.

Неужели ему тоже свойственны сомнения? С каких пор?

— Стройка и тишина понятия несовместимые, — отзываюсь я, потому что нужно что-то сказать. Молчание я просто не вынесу.

— Уровень шума другой. Расслабляющий.

— Ты очень странный, Саш.

— Я знаю, — он согласно кивает, невесомо дотрагиваясь до моей щеки.

— Сколько этажей в доме?

— Три.

— Хочешь спрятать меня в высокий терем?

— Хочу, — уголки его губ дергаются, позволяя мне увидеть искреннюю улыбку, а у меня в горле застревает комок. Наши представления о совместном будущем никогда еще не были настолько диаметрально разными. — И ребенку будет полезен свежий воздух.

Я замираю, чувствуя, как снова сжимаются внутренности. Какой ребенок? О чем он вообще говорит? Все, что я еще вчера лелеяла в своих мечтах, сегодня рассыпалось прахом.

— Теодор все тебе рассказал? Про мой первый визит сюда?

— В общих чертах, — в голосе мужа появляются металлические нотки. — Но ему еще за многое придется мне ответить. Ты — неприкосновенная часть моей жизни. Он не имел права лезть.

— Что ты делал у Алины? — я резко меняю тему, возвращаясь к самым болезненным вопросам.

— Она — моя пациентка, — отчётливо произносит он, глядя мне в глаза. — Позвонила, попросила приехать.

— И ты сорвался? — скептически бросаю я, упираясь ладонями в его грудь. — Помчался к ней среди ночи?

Отталкиваю. Саша не удерживает, отступает назад и садится на край кровати. Взгляд по-прежнему прикован к моему лицу.

— Она была убедительна. Я не стал рисковать, — ровным тоном отвечает он.

— Странное совпадение. Не находишь? — глухо бормочу я.

— Нахожу, — короткая, вымученная усмешка. — Очень много странных событий вокруг странного меня. Хотя возможно в этом и есть ответ. Я — магнит для людей с надломом, и их исцеление — это моя работа, которую я делаю лучше других.

— Она мертва, Саш, — повышаю тон, рефлекторно сжимая кулаки. — Как и три другие жертвы, занимающиеся привлечением потенциальных клиентов для клуба. Они тоже были твоими пациентками? Это ты направил их сюда для поиска «нового пути»?

— Ты хочешь меня в чем-то обвинить? — прямо спрашивает он, прожигая меня проницательным взглядом.

— Я хочу понять связь между тобой, Хартом, клубом и погибшими женщинами, состоящими в Ordo Simetra. Я не верю в случайные совпадения. Ты правильно сказал — их слишком много. И у меня не стыкуется одно с другим. Все, что я сейчас вижу — это глубоко завравшегося мужа, скрывающего от меня не только свое прошлое, но и существенную часть настоящего.

— Ева, если бы такая связь была, я бы сейчас с тобой не разговаривал, — уверенно отрезает он.

Спокойствие мужа выбивает почву из-под ног. Хладнокровная невозмутимость — его оружие. Он владеет им в совершенстве. Ни дрожи в голосе, ни тени эмоций. Всё просчитано, отмерено и расставлено по местам, как в нашей идеально вычищенной квартире.

Я делаю глубокий вдох. В голове полнейшая неразбериха. Мысли гудят, как разорванные провода под током, и всё, что я чувствую — это тупую боль в затылке и холод в груди.

На ватных ногах подхожу к кровати и опускаюсь рядом с ним. Это не просто, но я заставляю себя накрыть его ладонь своей. Он переворачивает ее, переплетая наши пальцы. Бережно сжимает, долго и пристально смотрит в глаза, зрительно уговаривая поверить ему… принять его слова как истину в последней инстанции. Просит о безусловном доверии, не понимая, что как прежде уже не будет. Никогда не будет. Он исчерпал лимит.

— Следствие идет, убийцу ищут, — твердым убедительным тоном продолжает муж. — Но очень осторожно и без огласки, — он делает короткую паузу, подбирая слова. Я замечаю, как напрягаются мышцы на его шее, выдавая внутреннее волнение или, возможно, неприятие самой ситуации в целом. — В Ordo Simetra состоят серьёзные люди, Ева. Очень многие имеют большое влияние в различных сферах. Некоторые напрямую связаны с политикой и крупными корпорациями. Никому из них не нужен скандал и публичное разбирательство в прессе. Могут всплыть очень компрометирующие моменты. Понимаешь?

Я молчу, утыкаясь носом в его плечо. От него пахнет сигаретным дымом, потом и усталостью. Я знаю, как для Александра важно держать свое тело в чистоте, а одежду — в безукоризненном порядке. Но не знаю почему. Раньше думала, что это педантичность, профессиональная привычка. Теперь не уверена.

Может, это способ стереть следы — любые, даже собственные.

Я закрываю глаза. Его рука ложится мне на затылок, медленно скользит вниз по линии позвоночника, обнимает за талию, привлекая ближе, плотнее.

Фиксация. Контакт. Демонстрация власти.

Тепло его тела не согревает, а давит, вторгается, вытесняет воздух из лёгких. Я задыхаюсь, и где-то внутри медленно поднимается протест, но прежние установки еще работают, удерживая меня в его объятиях, даже когда душа бунтует и рвется на волю.

— Всё под контролем, тебе нечего бояться, — тихо добавляет он, и я непроизвольно вздрагиваю.

— Нечего бояться? — подняв голову, встречаю его нечитаемый взгляд. — А как же убийца, который по-прежнему разгуливает на свободе, высматривая новую жертву? Почему Харт, вообще, решил, что это могу быть я? Из-за моего короткого знакомства с Алиной? Это же бред, Саш. Она глашатай, как и те, что были до нее, а я…

— А ты переступила порог клуба вместе с ней, — перебивает Александр.

— И что? — с недоумением восклицаю я. — Это автоматически делает меня следующей?

— Ева, это не все, — мрачно отзывается он.

Холод прокатывается по коже, концентрируясь в области солнечного сплетения.

— О чём ты? — хрипло шепчу я.

— Последнее сообщение от Алины пришло тебе уже после её смерти. А это значит… — он осекается, глядя на меня с тревогой. Кадык нервно дергается, в глазах полыхает живой настоящий страх, которого я никогда там раньше не видела.

— Что мне писал убийца, — договариваю я почти беззвучно.

Не спрашиваю, откуда он знает, что и когда мне писала Алина. Это вдруг становится абсолютно неважным и в какой-то мере очевидным. Мой телефон и ноутбук отслеживают. Причем давно. И не только муж. Понятия не имею, какого черта он это позволил, но прецедент уже состоялся. Его не отменить.

В ушах звенит. В горле пересохло. Пространство вокруг будто трескается — хрупкое, как тонкий лёд. Я воссоздаю в памяти текст последнего послания Алины:

«Ева, если сложности в отношениях с мужем — это вершина твоих проблем, то клуб не лучшее место для их решения. Лучше обратись к семейному психологу. Это гораздо дешевле, а главное — ты всегда сможешь передумать и отменить приём. Ordo Simetra таких привилегий не даёт.»

Боже… Это же не просто предупреждение.

Маньяк обращается лично ко мне. Ни к кому-то другому из сотен собеседниц Алины, а именно ко мне.

Зачем? Зачем ему подвергать себя риску, тратить время на месте преступления на чтение чужих переписок и отвечать от имени только что убитой жертвы?

Какая цель?

Если он просто хочет напугать, способ слишком изощрённый. Если оставить след — слишком прямолинейный. Значит, не случайность. Это сообщение внутри сообщения.

Он не просто выбрал меня. Он уже знал обо мне.

И хочет, чтобы я это поняла. Чтобы почувствовала, что он ближе, чем кажется. Что между нами уже установлена невидимая связь, и я сама стала частью его игры.

И это «Ordo Simetra таких привилегий не даёт» — звучит как насмешка. Словно он цитирует Хартa, повторяет рекламный лозунг клуба — только теперь в извращённой форме, с двойным смыслом.

Нет привилегий. Нет выхода. Нет обратного пути.

Чем дольше я думаю, тем яснее становится, что убийца — не посторонний, не фанатик с улицы. Он знает структуру клуба, его язык, систему и психологию.

Нет никаких сомнений, что маньяк — член Ordo Simetra. И все это понимают: мой муж, Теодор Харт и даже полиция. Просто никто не говорит вслух. Расследование ведётся в тишине, под грифом «не навреди».

Не навреди — кому?

Влиятельным участникам клуба, которые слишком глубоко погрузились в это болото, чтобы теперь выбираться без опасения окунуть в дерьмо свою безупречную репутацию?

И пока они соблюдают тишину, он — действует.

— Не понимаю, почему я… — бормочу едва слышно. — Что его могло во мне привлечь?

Паники, как ни странно, нет. Возможно, это ступор, состояние аффекта и меня накроет после, но пока разум работает удивительно чётко. Отключив эмоции, я словно наблюдаю за собой со стороны, заменяя страх холодным, методичным любопытством.

— И когда? Когда он успел меня заметить? Мы виделись с Алиной дважды. Наверняка за эти дни я не была единственным человеком, с кем она контактировала, — продолжаю проводить логические линии, задавая четкие, конкретные вопросы.

Саша не спешит отвечать. Он молча сидит рядом, опершись локтями о колени, и какое-то время смотрит в одну точку. Может быть, его терзают те же самые вопросы. А может, он придумывает очередную бредовую версию, чтобы успокоить меня и вернуть в зону своего контроля. Или, что самое пугающее, он знает ответы, но скрывает по каким-то известным только ему причинам.

— Скажи, почему я здесь? — голос срывается от зашкаливающего напряжения. — Если все указывает на то, что убийца один из вас? Это же самоубийство!

— Один из нас? — отмирает муж.

Подняв голову, он прожигает меня тяжелым взглядом. На его лице мелькает не удивление, а скорее раздражение, словно я позволила себе лишнее, переступила невидимую грань.

— Нас? — повторяет на этот раз гораздо медленнее, растягивая каждую букву. — Ты серьёзно сейчас?

— Я знаю, что ты унаследовал клуб. Так что не пытайся дистанцироваться и снять с себя ответственность за все, что здесь происходит. В кабинете Харта висит портрет твоей матери…

— Это не его кабинет! — внезапно рявкает Александр.

Я замираю, пытаясь осмыслить услышанное. Он резко встает и проходит к окну. Упирается ладонью в мозаичное стекло. Пиджак натягивается на бугрящихся мышцах.

— А чей? Твой?

— Моей матери, — мгновенно взяв себя в руки, спокойно отвечает муж. — Тео не имеет права там находиться, но, видимо, возомнил себя хозяином.

— И не только в клубе, — яростно замечаю я.

— Я это пресеку, — скрипнув зубами, обещает он.

— Поздно. Я уже здесь, — выплескиваю на него накопившийся гнев. — И это только твоя вина. Это ты впустил его в нашу жизнь, хотя до вчерашнего дня я была уверена, что он не вылезает из Лондона. Это ты помешался на контроле, оставив мне роль комнатной собачонки, преданно заглядывающей тебе в рот. Это ты…

— Ты сама это допустила, — холодным уставшим голосом перебивает он.

Сначала мне кажется, что это просто оборонительная реакция, но в следующую секунду его тон меняется, становится ровным, профессиональным:

— Любая зависимость начинается с согласия. Даже если человек не осознаёт этого. Ты привыкла перекладывать ответственность на других, а потом удивляешься, что кто-то ею воспользовался.

— Сейчас ты реально пытаешься поставить мне диагноз? — не выдержав, вспыхиваю я.

— Нет, — он оборачивается, бросая на меня пустой, отчужденный взгляд. — Я констатирую факт. Тебе было удобно. Удобно, что кто-то другой принимает решения, устанавливает рамки, оберегает от хаоса. Ты сама позволяла это делать. Раз за разом. Из лучших побуждений, из страха, из любви — неважно.

Саша делает шаг вперед. В его глазах сквозит усталость и унизительная жалость. Я дрожу, обхватываю себя руками, защищаясь от невидимых стрел, вонзающихся в мое кровоточащее сердце. Они летят одна за другой. И все попадают в десятку.

— Ты думаешь, я хотел, чтобы всё выглядело именно так? Нет. Но когда любимый человек систематически разрушает себя сомнениями, приходится брать на себя функции контроля.

Я не верю своим ушам. Он говорит с такой уверенностью, будто читает лекцию, словно это не про нас, а про безликих пациентов в пособии по клинической психологии.

Саша снова отворачивается к окну, а я стою, не в силах пошевелиться. За стеклом пляшут солнечные блики, и его силуэт кажется неестественно вытянутым, раздвоенным, словно он — не один, как минимум трое.

Три маски, о которых рассказывал Харт… Мой муж не снял ни одну. Ни разу. И даже сейчас он с ног до головы одет в броню.

— Я пытался защитить тебя, — говорит он все с той же обреченной усталостью. — От той части моей жизни, которая, поверь, не сделала бы тебя счастливее, а меня — понятнее в твоих глазах. Но ты решила по-своему и сунулась в самое пекло. Довольна собой?

— У вас отлично получается переводить стрелки, профессор, — хрипло отвечаю я. — Лекция, безусловно, впечатляющая и не лишена смысла, но слегка запоздала и потеряла свою актуальность. Я больше не ищу защитника. Подскажите, как избавиться от того, кто навязчиво претендует на эту роль?

Александр резко оборачивается. Похоже, и мои ядовитые пули достигли цели. Он на мгновение прикрывает глаза, а когда снова начинает говорить, голос становится низким, уверенным, с привычной гипнотической ноткой:

— Ева, тебе придется тут задержаться. — каждое слово звучит с отточенным нажимом. — Убийца не рискнёт действовать открыто, пока ты внутри. Это не наказание, а мера безопасности. И я не намерен её отменять. Поэтому постарайся представить, что мы поехали в отпуск. И проведем его здесь. Вдвоем, как и хотели.

— Моя работа… — пытаюсь возразить, но он тут же пресекает на корню.

— Никуда не денется.

— А твоя?

— Подождет. На ближайшую неделю я полностью расчистил график и готов все свое время посвятить тебе. Вчера ты говорила, что очень хочешь от меня детей. Самое время заняться этим вопросом.

— Самое подходящее время? Издеваешься? — вырывается у меня.

— Опасность усиливает инстинкт размножения и повышает шансы потомства на выживание, — невозмутимо отвечает муж.

Я ошалело моргаю, отказываясь верить, что он говорит это всерьез.

— Мне нужно принять душ. Составишь мне компанию? — Александр проходится по мне плотоядным взглядом.

Отрицательно трясу головой. Одна мысль о том, чтобы оказаться в душном замкнутом пространстве вместе с голым мужем — приводит в леденящий ужас.

Не потому, что он вдруг стал мне неприятен. Нет.

Я его боюсь.

Боюсь на каком-то животном первобытном уровне.

— Как хочешь, — оценив мою реакцию, он усмехается уголками губ. — Впереди полно времени. Мы все успеем.

Вот и все. Мышеловка захлопнулась.

«Ты сама это допустила…»

«Довольна собой?»