Изъян

Глава 20

Александр

— Нет, Олег, в обед не получится. Ева расстроена, ей необходимо отдохнуть и успокоиться, — кивнув пробегающей мимо горничной, я перехватываю ее за запястье. Девушка послушно замирает на месте. — Мы обо всем поговорим. Вместе. Ты, я, Тео и Ева. Приезжай ближе к вечеру, — завершив вызов, убираю телефон в карман брюк и бросаю прицельный взгляд на смазливое лицо блондинки.

Горничная вытягивается по струнке, в глазах покорное ожидание, на губах услужливая улыбка. Если я попрошу ее встать на колени и потребую мне отсосать, она без колебаний это выполнит. Прямо в коридоре, где нас может увидеть любой и не заморачиваясь тем, что в десяти метрах отсюда находится комната моей жены. Сколько раз я заставал Тео и других членов клуба за чем-то подобным? Не сосчитать.

— Вы чего-то хотели? — голос звучит неожиданно робко.

Забавно… Она боится. Я мгновенно считываю тщательно скрываемый страх по характерным реакциям тела: напряжённым плечам, непроизвольно сведённым коленям, лёгкому трепету ресниц.

Это интуитивное или даже животное понимание, что любая ошибка может стать приглашением к игре, в которой она не выживет. Девочка знает, что меня не интересуют местные развлечения, и это ее сильно нервирует и тревожит. И надо признать, что ее опасения не беспочвенны. Но я не выбираю тех, кому не по зубам назначенная роль.

И никогда не ошибаюсь.

— Юля, кажется? — уточняю я, пытаясь припомнить имя горничной, которую слишком часто вижу рядом с Тео.

— Да…, — неуверенно кивает она, словно сомневается, что ее действительно так зовут.

Я молча изучаю ее застывшую позу, оценивая глубину дыхания, тонус мышц, уклончивый взгляд в глаза. Юля — типичная представительница «служебного слоя», выдрессированного под конкретные нужды. Внешне послушная и безотказная, но внутри почти полностью выжженная.

— Тебе нравится здесь работать, Юля? — склонив голову, мягко интересуюсь я.

Вопрос звучит буднично, но я задаю его не из праздного любопытства. Хочу понять, до какой степени они довели персонал. Это уже не социальный эксперимент, а тест на утрату идентичности.

— Тут мой дом. Другого у меня нет, — предельно честно отвечает девушка.

Другими словами: ей просто некуда идти. Среди обсуживающего персонала клуба таких, как она, подавляющее большинство.

— Понимаю, — произношу, хотя на самом деле считаю иначе.

Юля сконфуженно улыбается, не решаясь спросить, чем обязана повышенным вниманием к своей персоне. Она не догадывается, что я мысленно ставлю галочки напротив симптомов: апатия, эмоциональное выгорание, подмена понятий. Синдром адаптивной зависимости в чистом виде. Её уже нельзя вылечить — только перепрограммировать заново.

Когда-то в этом месте ещё пытались изображать духовность. Сегодня от доктрины осталась только вывеска. Потакая своим низменным потребностям, Тео и его новые друзья превратили клуб в глянцевый бордель с философией освобождения.

Здесь больше нет запретов. Нет правил. Нет стыда. Каждый покупает себе избавление в удобной упаковке, приправляя его иллюзией просветления и персональной неприкосновенности.

Харт должен был стать моими глазами и ушами на внутренних сессиях синклита, как и Олег Костров, отец моей жены. Я доверял Тео, полагаясь на его интеллект, на холодный расчёт, на умение оставаться в тени. На преданность, черт возьми, и общее прошлое.

Но вместо этого он сделал ставку на блеск и влияние. Теперь его больше интересуют власть, деньги, спонсоры и девочки вроде этой Юли, личного ассистента с «расширенным спектром обязанностей».

Можно списать перемены в поведении Харта на разрушительное влияние клуба, но правда в том, что он всегда был таким. Я просто слишком долго отказывался это замечать, каждый раз напоминая себе, как много Тео сделал для меня. Вот только эта помощь никогда не была бесплатной.

— Будь добра, отнеси обед моей жене. — коротко приказываю застывшей в ожидании девушке. — Ты же знаешь, где находится наша комната?

— Разумеется, — она понятливо кивает.

— Проследи, чтобы Ева все съела, и отвлеки разговором.

— Постараюсь… — отзывается с ноткой сомнения.

— Сделай! — с холодной улыбкой бросаю я.

Юля бледнеет и заметно съеживается, но возражать не рискует.

— Хорошо, Александр Сергеевич.

Когда шаги исполнительной горничной стихают, я провожу ладонью по виску, стирая нарастающее раздражение, и стремительной походкой направляюсь в кабинет, некогда принадлежавший моей матери.

Тео уже внутри, терпеливо дожидается моего появления. Плотно закрыв за собой тяжёлую дверь, я отмечаю, что ему хватило ума не плюхнуться в кожаное кресло во главе стола, а устроиться напротив.

Правильное решение. Жаль только, что в последнее время его мозги плодотворно работают только в моем присутствии.

Заняв свое место, я сканирую его быстрым взглядом. Поза нарочито расслабленная, почти вызывающая. Скрещённые вытянутые ноги, сигарета между пальцами, в другой руке бокал с янтарной жидкостью. От него пахнет дорогим парфюмом, никотином и дешевой напыщенностью. За закрытыми дверями и в моем присутствии он позволяет себе становиться тем, кем является на самом деле. Без фальши, лицемерия и масок.

— Ты выглядишь замученным и уставшим, — произносит Харт с лёгкой усмешкой. — Тяжелая ночка выдалась?

— Твоими стараниями, — уклончиво отвечаю я, не намереваясь вдаваться в подробности.

— Я стараюсь во благо всех нас, — он лениво затягивается и медленно выпускает дым.

Я не делаю ему замечаний, хотя Тео отлично знает, что меня дико бесит, когда он курит в этом кабинете. Но тем не менее демонстративно провоцирует. Это его право, как и мое — не вестись.

— И в отличие от тебя, Саш, я трезво смотрю на ситуацию, — не дождавшись реакции, раздражается он. — Взрывоопасную ситуацию. Синклит выдвинул условие, они больше не намерены ждать, когда ты наиграешься в свободную семейную жизнь. Ты или с нами, или за бортом. Третьего не дано. Надеюсь, тебе не нужно пояснять, что означает «за бортом»?

— Ты — Архитектор, Тео, — сухо напоминаю я. — Твое слово имеет вес. Олег поддержит.

— Я хуй с горы, — огрызается Тео. — И меня снесут вместе с вами. Им даже напрягаться не придется. Еще и эти убитые сучки. Ты понимаешь, к чему все идет? Это вчера тебя выпустили, а завтра сделают так, что ты загремишь по полной, но до суда не доживешь. Тебе мало первого предупреждения? На себя насрать, о Еве подумай. Думаешь, она выдержит скандальную славу жены серийного убийцы?

— А о ком я, по-твоему, думаю? — невозмутимо парирую я.

— Раньше надо было думать! — Харт снова повышает голос, бездарно разыгрывая беспокойство. — Почему мои шлюхи не дохнут одна за другой?

— Не ты один задаешься этим вопросом, — задумчиво отзываюсь я. — Не считаешь, что синклиту в первую очередь стоит заняться поиском маньяка, убивающего ваших глашатаев, а не внедрением меня в свои ряды? Если учесть, что все жертвы были связаны со мной, то я — источник риска и угрозы для всех. Что-то не бьётся, не находишь?

— Если бы ты не поперся посреди ночи к Алине, они бы об этом не узнали. И про остальных правление не в курсе.

— Так расскажи, может, быстрее зашевелятся. Или я могу. Давай соберем совет. Обсудим все нюансы.

— Ты издеваешься? — Харт в недоумении сводит брови, глядя на меня, как на умалишённого. — Я прикрываю твой зад как могу, но ты словно специально топишь и себя, и меня заодно. Мы же все, блядь, решили. Какого черта ты вылез из своей берлоги и поехал к этой дуре?

Запустив шарики Ньютона, я оглядываюсь через плечо, задержав взгляд на портрете матери, которую почти не помню, но каждый раз, когда смотрю, вижу в ее темных, так похожих на мои глазах немой упрек и толику разочарования. Примерно такое же выражение читается сейчас на лице Харта.

— Мамочка за тебя не ответит, — с усмешкой комментирует он.

Я неторопливо поворачиваю голову, схлестнувшись с ним взглядами.

— Алина насколько дней третировала меня звонками, — медленно проговариваю слова, чтобы те наверняка успели осесть в его отравленных алкоголем мозгах. — Она была сильно напугана, утверждала, что за ней следят. Истерила, просила о помощи…

— Почему тебя? — задает он риторический вопрос.

— Наверное, потому что догадывалась о моих особых играх с другими убитыми жертвами и боялась повторить их судьбу, — пожав плечами, равнодушно отзываюсь я. — Женщины, знаешь ли, не самые логичные создания. И часто просят о спасении того, кто вполне может оказаться их палачом. Но, как бы абсурдно это ни звучало, Алина доверяла мне.

— Она была абсолютно спокойна, когда привезла Еву в клуб, — немного призадумавшись, произносит Харт. — Улыбалась, вела себя доброжелательно и естественно. Я не заметил никакой паники.

— Потому что ты не я, — уверенно резюмирую. — Я бы заметил. Алина позвонила мне сразу, как добралась до дома, сообщила про мутную историю с новенькой и о том, что ты закрылся с ней в кабинете, а ее саму отправил прочь. Сначала она даже грешным делом подумала, что ей ищут замену, но позже Алине набрал Олег и потребовал держаться от его дочери подальше.

— Зачем он это сделал? — обескураженно хмурится Харт. — Олег ведь понимал, что вопрос вашего вступления в клуб практически решен. Какая разница с кем она сюда пришла?

— Вероятно, для него такая разница была, — размышляю вслух.

— Постой… То есть Алина поняла, что Ева — твоя жена?

— Это было несложно, — нейтральным тоном отзываюсь я.

— И что дальше? Она тебе пригрозила, что расскажет ей про ваши… ну ты понял?

Я выдерживаю паузу, внимательно изучая собеседника, оценивая не слова, а интонацию, микродвижения лица, частоту вдохов. Харт спокоен. Уверен. Психологически стабилен. Но в глубине серых глаз дрожит эйфорическое возбуждение, виной которому не только алкоголь.

Прямо сейчас он просчитывает собственные выгоды от сложившейся ситуации. Точно так же, как сделал это двадцать лет назад, когда оказался перед выбором: сдать меня полиции или использовать единственную лазейку, чтобы скрыть преступление.

— А я ее за это убил. Складно получается, да? — уголки моих губ приподнимаются в холодной усмешке.

— Я не думаю, что это ты, — безапелляционно заявляет Тео.

— Почему — не думаешь? — снова щелкаю по шарикам, запуская остановившийся маятник. Монотонное металлическое позвякивание немного разряжает сгустившееся напряжение, неосознанно притягивая внимание моего оппонента. — Ева, например, уверена, что это я.

— Ты редкостный мудак, но не убийца.

— Я бы поспорил, — многозначительно ухмыльнувшись, провожу указательным пальцем по основанию колыбели Ньютона, стирая тонкий слой пыли. Неприязненно морщусь и, открыв ящик стола, извлекаю оттуда антибактериальные салфетки. Аккуратно вытираю поверхность стола и все предметы на нем, а потом так же тщательно обрабатываю ладони.

Удовлетворенно улыбаюсь, поднимая взгляд на пристально наблюдающего за мной Харта.

— Тот случай не считается. Ты защищался, — поперхнувшись, он тушит сигарету в пепельнице.

Я снисходительно вскидываю брови.

— Ошибаешься. Я отчетливо осознавал, что делаю.

— Останусь при своем мнении, — категорично отрезает Харт.

Сделав глоток виски, он слегка кривится и ставит бокал на край стола, сдвигая в мою сторону пачку писем.

— Надеюсь, ты объяснил Еве, что она должна молчать о пожаре? И с тестем тоже разберись. Он какую-то дичь творит, — снова что-то попутав, Тео начинает раздавать мне указания. Забавно. — Ему вроде доходчиво объяснили, чтобы может случиться…

— Ева — его дочь. Он не хочет, чтобы она участвовала в ваших сессиях, — перебиваю я. — Скажи, ты правда думаешь, что она по доброй воле согласится вступить в клуб? После всего?

— В наших сессиях, Саша! И теперь это снова твоя задача, — он раздражено выдыхает, закуривая новую сигарету. — Все было бы гораздо проще, если бы подругу твоей жены не устранили вместе с ее следаком из-за вскрывшейся утечки, о которой этот придурок сам же и доложил наверх. Точнее, если бы Лазарева не влезла так не вовремя. Как ты вообще допустил эту ситуацию? — с театральной экспрессией возмущается Харт, продолжая переть как танк. Удивительная наглость, но я сам это допустил. Мне же и исправлять.

— А что я, по-твоему, должен был сделать? Прочитать мысли Лазаревой, которая на дух меня не выносила? — скептически уточняю я. — Ты переоцениваешь мои возможности, Тео. Я не экстрасенс.

— У тебя вся квартира напичкана камерами, ты не мог не знать, с чем она явилась к твоей жене. Но даже мне не сообщил! Мы могли все обыграть в более удобном ключе, а Лазареву и ее дружка устранили бы чуть позже. Почему, твою мать, ты об этом не подумал?

— Ты в курсе, что ночью Ева случайно заглянула на инициацию? — проигнорировав вопрос, интересуюсь я, незаметно съезжая с темы.

— Серьезно? — самоуверенная улыбка медленно сползает с его лица. Харт нервно оттягивает ворот рубашки. Кадык несколько раз дергается, выдавая внутреннее напряжение. — Но, знаешь, так даже лучше. Пусть заранее готовится.

— Если бы речь шла о твоей жене, ты так же бы рассуждал? — целенаправленно бью в самое больное месте.

— Моя жена давно мертва, — побледнев, отрезает Харт, до скрежета зубов сжимая челюсть. — А я здесь. По твоей просьбе. Разгребаю за тебя дерьмо.

— Но тебе нравится купаться в дерьме. Не замечал, чтобы ты был чем-то не доволен, — ухмыляюсь я и прежде, чем он успевает возразить, добиваю одной фразой: — Я намерен донести до синклита, что мы с Евой отказываемся от их щедрого предложения.

Тео меняется в лице, сигарета ломается в пальцах, пепел падает на отполированный до блеска пол, вызывая у меня всплеск острого недовольства. Я невольно следую взглядом за серыми крошками, рассыпавшимися на идеальной поверхности паркета, и понимаю, что раздражает меня не столько грязь, а сам факт — его показательная небрежность. Нарушение порядка. Мелочь, но в ней вся суть. Он проверяет мои границы.

Быстро справившись с нахлынувшими эмоциями, Харт одним коротким вдохом запирает их внутри. Он медленно откидывается в кресле, проводит ладонью по лицу.

— Осторожнее, Саша. Синклит не любит сюрпризов.

— Угрожаешь?

— Нет, озвучиваю риски.

— Не трать время. Решение принято. Я его не изменю.

— Ты и не планировал вступать в клуб, — констатирует он без прежней бравады.

— Я всего лишь немного подыграл. Хотел посмотреть, как далеко ты готов зайти.

Тео прищуривается, бросая сломанную сигарету в пепельницу и нарочито неспешно растирая подошвой пепел на полу. Я задерживаю дыхание, потому что это почти физически больно.

— Знаешь, — лениво произносит он, — а я понимаю, почему ты так упираешься. Ева — особенная женщина. Хрупкая, нежная, ранимая. Такие, как она, вызывают стремление защищать и одновременно держать на коротком поводке, чтобы ненароком не сорвалась, — сделав короткую паузу, Тео тянется за бокалом. — Признаюсь, что меня тоже пробрало. Ещё на вашей свадьбе. Она так смотрела на тебя… словно ты единственный мужик на планете. Я ни разу не видел столько безусловного обожания в женских глазах. Я позавидовал тебе тогда. Впервые. Неприятное чувство, знаешь ли…

— Ты завидовал мне всегда, — откинувшись назад, я равнодушно смотрю в его самодовольное лицо. — Хотя я искренне не понимал — чему тут завидовать. Деньгам? Я их для тебя не жалел, на протяжении долгих лет покрывая все твои расходы. Успешной карьере? Так ты сам не хотел развиваться, выбрав праздную жизнь за чужой счет. Влиянию? Ты его получил сполна. Чего ты еще хочешь? Мою жену?

— А почему — нет? Если синклит тебя спишет, Ева получит все, — не моргнув глазом, нагло заявляет Харт.

— И тогда ты будешь завидовать ей?

— Нет, ее я буду любить. И у меня это получится гораздо лучше, чем у тебя.

— Закрой рот, — раздраженно бросаю я, прерывая его тошнотворные откровения.

— Почему? — Тео тихо смеется. — Тебя бесит, что Ева может нравиться кому-то еще? Или то, что она больше никогда не посмотрит на тебя как раньше? И ее сложно в чем-то обвинить. Но еще можно спасти. И если ты этого не сделаешь, то сделаю я. К тому же мы с ней неплохо поладили. Перед моим обаянием и умением убеждать сложно устоять. Учился у лучшего… и в разы превзошёл, — он выразительно замолкает.

В груди что-то болезненно дёргается, царапая изнутри. Харт тоже знает, куда бить, чтобы попасть прямиком в цель. Я медленно поднимаюсь из-за стола, бросая на него предупреждающий взгляд.

— Ты переходишь грань, Тео.

— Да брось, — Харт вальяжно разваливается в кресле, глядя на меня снизу вверх. — Мы оба знаем, что граней давно не осталось. Ни у тебя, ни у меня. — он устало усмехается.

Тео собирается добавить что-то еще, но дверь резко распахивается, ударяясь о стену. В кабинет вваливается Олег. Взъерошенный, помятый, с глазами, налитыми кровью. Пиджак нараспашку, галстук смят, ворот рубашки расстегнут.

Я видел его в таком неопрятном взвинченном состоянии только в редкие моменты срывов, последний из которых состоялся, когда он узнал, что к гибели подруги дочери причастны влиятельные шишки из синклита. Тогда же Ева случайно обнаружила у него кольцо с эмблемой клуба. Никогда не думал, что это скажу, но некоторые случайности происходят весьма кстати.

— Я был рядом, когда тебе звонил, — поясняет Олег свое несогласованное вторжение, сверля меня тяжелым взглядом. — Надеюсь, не помешал.

— Какое приятное совпадение, — иронично ухмыляется Тео, возвращая себе ледяное самообладание. — Мы как раз обсуждали семейные дела. Самое время добавить отцовскую ноту.

— Где она? — игнорируя Харта, Олег испытывающе смотрит мне в глаза.

— Отдыхает, я же сказал, — вернувшись на свое место, невозмутимо отвечаю я. — Присаживайся, — жестом указываю на свободное кресло рядом с Тео.

— Ты скрываешь Еву от меня несколько дней. Отобрал у нее телефон, запретил мне приезжать. Что происходит? — вывалив на меня гору претензий, Олег шумно выдыхает, прикладывая ладонь к области сердца.

Я отмечаю, что его пальцы мелко дрожат, в глазах горит лихорадочный блеск, а кожа лица приобрела землистый цвет. Он на взводе и едва контролирует себя.

— Ева в безопасности. Тебе не о чем переживать, — успокаиваю ровным тоном.

Он недоверчиво хмыкает, но садится. Харт закатывает глаза, презрительно скривив губы. Эти двое никогда не ладили. Для Харта Олег навсегда останется простым работягой, случайно попавшим в элитный клуб. Тео изначально был против его вступления в Ordo Simetra, считая мою просьбу оказать ему протекцию не только глупой, но и опасной. Сейчас Харт наверняка жалеет, что поддался на уговоры семнадцатилетнего парня. Но на тот момент до моего совершеннолетия и вступления в права наследования оставался всего год, и он не рискнул испортить отношения с «золотым бычком».

— Она не может быть в безопасности, пока находится здесь, — настаивает Олег.

— Ты реально не вкуриваешь? Мозги напрочь пропил? — раздраженно встревает Харт. — По пятам твоего любимого зятя ходит серийный маньяк, оставляя после себя изуродованные трупы его любовниц, — с апломбом выдает он, предвкушая бурную реакцию тестя, который по его версии событий ничего не должен знать о моих особых пристрастиях.

— Еву убийца не тронет, — уверенно парирует Олег. — Хотел бы — давно бы до нее добрался. Тут что-то другое.

У Харта от изумления вытягивается лицо. Ноздри раздуваются, уголок глаза нервно дергается. Наблюдать за его внешними метаморфозами было бы весьма занятно, если бы не критические обстоятельства.

— Значит, любимый зять посвятил тебя в курс дела…. Ну вы даете, Олег Петрович, — сделав большой глоток виски, мрачно изрекает Харт. — И как? Совесть совсем не мучает? Дочку не жалко? Ты хоть осознаешь, что она оказалась здесь исключительно из-за него? — ткнув пальцем в мою сторону, распыляется Харт.

— Не твое дело, — коротко бросает Олег. — Мы сами разберемся. Внутри семьи.

— Мое дело! — Тео взрывается, снова повышая голос. — Если Саша попробует соскочить, финал будет незавидным для каждого из нас, включая Еву.

— Никто не подумал, что убийца преследует вполне конкретную цель? — перебиваю я, вклиниваясь в перепалку. — Загоняет меня в ловушку. Целенаправленно ведет сюда. В клуб.

Молчание. Слышен лишь слабый гул кондиционера и позвякивание металлических шариков на столе.

— Это кто-то изнутри. Из самого близкого круга, — продолжаю мысль.

— На что ты намекаешь? — подозрительно сощуривается Харт.

— Я не намекаю, а говорю прямо, — поочередно смотрю в глаза каждому, фиксируя малейшие изменения.

Тео мгновенно застывает, переключаясь в режим наблюдателя. Его взгляд становится стеклянным, в уголке левого глаза снова дергается мышца. Едва заметная мелочь, но я её вижу, потому что у самого имеется такая же неврологическая реакция. Харт изо всех сил старается выглядеть расслабленным, но застывшая защитная поза и агрессивно поднятый подбородок говорят сами за себя.

Олег, напротив, не выдерживает прямого зрительного контакта. Его зрачки расширяются, дыхание сбивается, и он отводит глаза в сторону — туда, где на стене висит портрет Виктории. Покатые плечи опускаются, будто в одно мгновение из него выкачали воздух.

— Только два человека знали о моих связях с убитыми женщинами в подробностях. Вы двое, — отчетливо проговариваю я.

Харт напрягает челюсть и тянется за сигаретой, но так и не доносит ее до рта, сдавив ее в кулаке. Олег выглядит безучастным, отрешенно глядя мне за спину и размышляя о чем-то своем.

— И то, как их убивали, — невозмутимо продолжаю я. — Фиксация, стерильные бинты, жёсткий секс, удушение… и даже выжигание метки. Всё это косвенно указывает на меня.

— Не помню, чтобы ты баловался с иглами, — Харт ухмыляется, но улыбка не доходит до глаз. В них мелькает короткая вспышка интереса, как у человека, внимательно оценивающего противника. Олег едва заметно качает головой, находясь в абсолютной прострации.

— Иглы — личный фетиш убийцы, а в остальном он явно в курсе не только моих предпочтений, но и того, что я не намерен становиться частью клуба. Ещё один момент…, — добавляю, глядя прямо на Харта. — Убийца отправил послание Еве от имени Алины. Когда та уже была мертва.

Тео медленно выдыхает через нос, не отводя взгляда. А вот тесть вздрагивает, почти незаметно, но достаточно, чтобы я уловил.

— Если исходить из содержимого сообщения, то меня можно исключить из тройки подозреваемых, — поправив манжет рубашки, резюмирует Харт. — И я не оговорился. Ты себя слишком быстро списал со счетов. Сам сказал, что все факты указывают на тебя.

— Еще недавно ты утверждал, что я невинен, как младенец, — уголки моих губ расползаются в циничной усмешке. — Быстро же ты передумал. Но проблема в том, — я подаюсь вперёд, — что все так называемые факты созданы кем-то, кто слишком хорошо знает наши слабые места. Знает, как мы думаем, что скрываем и на что способны.

— Я не спорю с тобой. Это бессмысленная трата времени. Скажу больше, учитывая все вышесказанное, я так же склоняюсь к мысли, что убийца находится в этом кабинете, — спокойно произносит Тео, глядя на меня поверх бокала. — И если это не я, то один из вас. Логика без эмоций, чистая математика вероятности. И как ни крути, Саш, но твоя кандидатура больше остальных подходит на роль чистильщика, убирающего свое же дерьмо.

— Ты слишком зациклен на дерьме, Тео. Больная тема? Или не до конца проработанная травма?

— Я называю вещи своими именами, — парирует Харт с легким раздражением.

— Именно. Вещи. — я чуть наклоняю голову, смакуя паузу. — Замечаешь, как легко ты подменяешь понятия? Мы говорим о погибших женщинах, а не о вещах. Но твоя оговорка симптоматична. Классический механизм проекции — обесчеловечивание, когда объект превращается в средство. Убийца, Тео, видит в своих жертвах инструмент. Он не мстит, не выражает страсть. Он демонстрирует контроль и утилизирует.

В комнате вновь сгущается тяжёлое молчание. Только глухое тиканье старинных часов и редкие потрескивания льда в бокале Харта нарушают наэлектризованную тишину.

Олег вдруг резко вскакивает, отталкивая кресло в сторону.

— Хватит с меня этого бреда. Я хочу увидеть дочь, — цедит он по слогам, срываясь на хрип. — Прямо сейчас.

— С какой целью? — холодно уточняю я, хотя прекрасно понимаю, что разговор перешёл в ту фазу, где логика перестаёт иметь значение.

— С человеческой, блядь! — рявкает Олег. — Хочу убедиться, что она жива.

Тео насмешливо поднимает брови, явно наслаждаясь зрелищем.

— Кажется, семейная терапия дала сбой, — ядовито комментирует он.

— Заткнись, — не повышая голоса, бросаю я, сосредоточив фокус внимания на тесте. — Олег, сядь на место. И успокойся. Нам тут только инфаркта не хватало.

— У папочки тоже имеется нехилый мотив, — снова встревает Харт. — Не хочешь и его разобрать? Или мне это сделать?

— Попробуй, — снисходительно роняю я, устраиваясь поудобнее.

— Легко, — с энтузиазмом подхватывает Тео, чуть ли не потирая ладони от предвкушения. — Классика, если смотреть в корень. Тяжелое детство, не менее сложная юность, проблемы с деньгами и работой и как следствие — алкоголем. Жена отчаялась и загуляла, затем погибла в аварии с любовником. Олег обозлился, запил сильнее. Потом случился пожар, в котором чуть не погибла его дочь. Хочешь сказать, что всё это не оставляет следы? Оставляет, и глубокие. Он всю жизнь пытался искупить собственное бессилие. Винил во всем себя и пагубную привычку. Клуб и наши отступные стали для него выходом, возможностью построить карьеру, избавиться от алкоголизма и обеспечить Еве лучшую жизнь. Олег не понимал, куда он попал, а когда осознал — назад дороги не было.

Харт делает короткую паузу, смакуя произведенный эффект. Не скажу, что я сильно впечатлен, но мыслит он в верном направлении. Неужели успел протрезветь?

— А теперь смотри, Саш, — не сбавляя экспрессии, продолжает Тео. — Его дочь замужем за садистом, удовлетворяющимся свои девиантные хотелки на стороне. И надо же какое совпадение — ты подбирал себе девочек не абы где, а в Ordo Simetra. Я-то понимаю, почему именно здесь, а вот Олегу наверняка было неприятно за всем этим наблюдать. Затем еще и правление начало настойчиво давить, чтобы вы оба вступили в клуб, а для своей дочери подобной участи он не хотел. Олег высказывался против, но его голос особого веса не имел. Что оставалось отцу, который понимал, что не может ни уйти, ни спасти? Мстить. Тебе, Саш. Тому, кто, по его мнению, втянул девочку в этот грязный мир. Всё предельно логично, — с триумфальной улыбкой заканчивает Харт.

Я перевожу взгляд на Олега. Его дыхание сбито, лоб покрыт испариной, зрачки расширены — классическая картина неконтролируемого аффекта. Передо мной человек, балансирующий между виной и яростью, между инстинктом защитить и желанием уничтожить.

— Что, угадал? — Харт с хищной усмешкой откидывается на спинку кресла, упиваясь своим импровизированным представлением. — Признай, Саш, в этом есть изящная симметрия. Ты создал монстра, а монстр пришёл за тобой.

— Захлопни пасть, — хрипло произносит Олег, с трудом подбирая слова. — Не смей трогать мою дочь в своих больных теориях.

— В твоей ситуации, — лениво тянет Тео, глядя на него с откровенным пренебрежением, — отрицание — единственная форма самосохранения. Удобно, правда?

Взяв со столешницы нож для корреспонденции, я стучу рукояткой по деревянной поверхности, перетягивая внимание на себя.

— Всё, что Тео сейчас описал, — не психоанализ, а театральная декламация, — смягчив тон, обращаюсь к Олегу, небрежно отбрасывая нож на пачку писем на краю стола. — Громкие обобщения и пустые гипотезы. Но упрекать тебя в том, что ты защищаешь дочь, — низко даже для него.

— Защищает? — возмущенно вставляет Харт. — Интересный термин. Но тут скорее классическая компенсация: не смог удержать жену — пытается спасти дочь. Даже ценой чужой жизни.

— Ещё одно слово, и я вышибу из тебя эту самодовольную психиатрию, — сжав кулаки, сипло бросает Олег.

— Вот, вот, — Тео щёлкает пальцами. — Агрессия — как ответ на несостоятельность. Прекрасный пример.

— Хватит, — отрезаю я. — Твоя показательная лекция окончена. Или ты хочешь, чтобы я рассказал Олегу о твоих грандиозных планах на Еву?

— Что за планы? — мгновенно напрягается тесть.

— Ого, фокус снова на мне? — патетично хмыкает Харт, сползая немного вниз и расставляя колени.

— У нас же откровенный разговор. Все свои. Скрывать нечего, — спокойно продолжаю я. — Тео осточертело зависеть от меня, и он решил присосаться к Еве. Но есть весомая проблема — самоликвидироваться я не намерен. И делиться тоже не хочу. Вот ведь незадача — никогда ни в чем не отказывал, а тут уперся. И на этой чудной ноте мы снова возвращаемся к мотивам. Что тобой движет, Тео? Алчность? Зависть? Или элементарная похоть?

— Завязывай с этим бредом, Демидов, — Тео делает рывок вперед, грохнув сжатые кулаки на край стола так, что письма подлетают в воздух, часть из них летит на пол. Что-то звонко ударяется о паркет. — Я вез твою жену домой, когда убивали Алину. У меня стопроцентное алиби.

— Смерть наступила между десятью вечера и полуночью. Ты мог успеть, — заявляю на полном серьезе, ничуть не притягивая факты. Я проверял. Он действительно мог успеть. — И ещё. В твоём личном компьютере есть зашифрованная папка. Фото, видео, материалы интимного характера. Я, жертвы, общий фон. Ты не просто следил, ты проникал в их квартиры, устанавливал камеры. Для чего?

Он смотрит на меня несколько секунд, затем небрежно пожимает плечами.

— Я смотрю, ты без дела не сидел. Подготовился. Кто помог? — интересуется с плохо сыгранным равнодушием.

— Какая разница? Ответь на вопрос.

— Как же ты меня достал, — сквозь зубы рычит Харт. — Ну да, я их убил. Всех. И еще три трупа припрятал в подвале. Легче стало? Что теперь, вызовешь полицию?

— Полицию нужно было вызывать двадцать лет назад, — я лениво усмехаюсь, откатываясь вместе с креслом к стене. — Теперь уже поздно.

— Может, и стоило это сделать, — выплевывает Харт, откидываясь на спинку и прикуривая сигарету.

В кабинете становится тихо, как в склепе. Кривая напряжения неумолимо ползет вверх, и у Олега окончательно сдают нервы. Он резко выпрямляется в кресле, взгляд становится темным и жестким.

— Хватит! — поперхнувшись выпущенным в его сторону дымом, хрипит тесть. — Хоть до утра разбирайтесь между собой, кто кого убил, а я хочу увидеть свою дочь. Саша, в каком она номере?

— Я позову ее. Минуту подожди, — киваю я, придвигаясь обратно к столу.

В глазах Олега проскакивает вспышка удивления, вызванная моей неожиданной сговорчивостью. Харт тоже выглядит слегка обескураженным. Не дав им обоим возможности возразить, я беру трубку старенького селектора и набираю номер нашей комнаты.

Ева отвечает сразу, со второго гудка. Голос тихий, хрипловатый, звучит словно издалека, хотя расстояние между корпусами не больше тридцати метров. Главное здание и жилой блок соединены коротким подземным коридором. Задумано как мера безопасности, но теперь это удобно по другой причине — Ева сможет дойти незаметно, не привлекая к себе лишнего внимания.

— Горничная еще у тебя? — сразу перехожу к сути.

— Да… — настороженно отзывается она.

— Надень, пожалуйста, черное платье, что я оставил на кровати, и попроси Юлю проводить тебя в кабинет в главном корпусе.

— С ума сошел? Куда я… — возмущенно шипит Ева.

— Не волнуйся, тебя никто не увидит.

Кладу трубку на место и на секунду задерживаю взгляд на аппарате. В груди сгущаются тени, пуская свои чернильные щупальца в мой кровоток.

Остался последний акт…