Изъян

Глава 3

Я дважды исчезала для этого мира. Две остановки сердца после полученных в пожаре травм и удушья. Первая длилась чуть больше минуты, вторая — тридцать секунд. Потом была недельная кома и неутешительные прогнозы, но я выжила, выбравшись из поглотившей черной пустоты, за которой не было ничего… и никого. Только кромешная тьма, адский холод и далекие голоса, зовущие меня обратно.

Отец называл моё спасение чудом, а мама… Маму я никогда не знала. Она ушла из жизни, когда мне не исполнилось и двух лет. Смертельная авария: за рулём был другой мужчина, в крови которого потом нашли чудовищное количество алкоголя. Не мой отец. Но папа никогда не обсуждал со мной, как так вышло, а я… я боялась спрашивать, чтобы не причинить ему боль.

Но боль все равно была. Я и сейчас иногда вижу ее в его глазах, когда он останавливает на мне расфокусированный задумчивый взгляд. Я очень на нее похожа, если судить по старым фотографиям, которые отец прячет в пыльном семейном альбоме на антресолях. Наверное, это очень непросто каждый день видеть перед собой живое напоминание о той, что предала, и все равно мучительно скучать и скорбеть по ней. Может быть, если бы папа смог ее простить, ему стало бы легче. Я уверена, что он пытался и пытается… до сих пор, но не выходит, не получается. Некоторые раны не способно исцелить даже время. Я это знаю, как никто.

После выхода из искусственной комы началась долгая и мучительная реабилитация: перевязки, капельницы с сильнейшими обезболивающими, сложные и дорогостоящие операции на сломанном позвоночнике. Неделями я лежала совершенно неподвижно, а шрамы от обширных ожогов только усложняли восстановление. Каждый новый день был и подвигом, и изматывающим испытанием, после которого не оставалось сил ни на что, кроме желания просто дожить до утра.

Я заново училась сидеть, стоять, делать первые шаги, как выброшенная на берег русалочка, лишившаяся хвоста. Пластическая хирургия помогла многое скрыть, но зеркало всё равно напоминало, что моя кожа больше никогда не станет прежней. На спине тянулись светлые, чуть стянутые полосы рубцов, которые на ощупь плотнее и грубее обычной кожи. Вдоль линии роста волос и на шее остались небольшие неровные участки, не броские для чужого взгляда, но всегда заметные для меня самой.

Почти двадцать лет спустя я все еще выбираю закрытую одежду, никогда не собираю волосы и регулярно посещаю невролога. Иногда у меня немеют пальцы, а по ночам может внезапно прострелить позвоночник — это мой личный погодный барометр. Я не жалуюсь, с этим можно жить, если научиться различать боль физическую и ту, что возвращается только ночью, когда кажется, будто снова задыхаешься в дыму… Когда в сгустившемся пепельном смраде видишь того, кого давно нет среди живых, и пытаешься отчаянно цепляться за реальность, чтобы не сойти с ума.

Странно осознавать, что самые важные в жизни люди приходят к нам через боль. Дети появляются на свет в муках; первый крик младенца — как немой сигнал миру: посмотри на меня, не оставляй, полюби меня таким, какой я есть. Любая близость начинается с преодоления себя — собственной неуверенности, застенчивости, иногда страха быть отвергнутым.

Всё, что действительно меняет нас, неизбежно связано с болью: первое падение, первая потеря, первый раз, когда приходится отпускать иллюзии и принимать реальность. Наверное, поэтому ближе всего становятся те, кто был рядом в моменты нашей уязвимости, кто держал за руку, когда рушился привычный мир, потому что без этой боли не было бы ни любви, ни силы, ни настоящей близости.

Когда-то мне казалось, что самое страшное уже осталось позади: долгая реабилитация, медицинские выписки, бледные шрамы… Но в действительности свою боль невозможно отпустить полностью. Она продолжает жить внутри, меняя форму, то прячась под маской заботы и любви, то проявляясь в тревоге, которую невозможно до конца объяснить.

Память — странная штука: она стирает острые края, смазывает детали, но никогда не исчезает совсем. Иногда среди ночи мне вдруг мерещится запах гари, обрушившаяся балка и ощущение сильных рук, которые уверенно вынесли меня из огня.

Рук моего будущего мужа.

— Ев, стесняюсь спросить, а что они у тебя тут моют? — шепотом спрашивает Ника, выразительно покосившись на сотрудниц клинингового агентства, натирающих и без того блестящие поверхности кухонного гарнитура.

— Я тоже не понимаю, но у Александра особый пунктик насчет чистоты, — небрежно пожав плечами, я достаю из бара обещанную бутылку и, захватив штопор и пару бокалов, утягиваю подругу за собой в гостиную.

— Да простит меня Демидов, но я терпеть не могу педантов, — негромко замечает Лазарева, плюхаясь на диван и оглядываясь по сторонам.

Это она еще попыталась сгладить углы, чтобы не задеть мои нежные чувства. Пожалуй, Ника единственная, на кого не действует убийственное обаяние моего мужа, что не мешает ей искренне восхищаться его достижениями. Она очень старается не подавать виду и подбирать слова, но я отлично понимаю, что у Вероники имеется масса причин недолюбливать Александра.

— Блин, реально как в реанимации, только запах другой. Цветы от него? — кинув на белые розы в вазе на кофейном столике, любопытствует Лазарева.

— Ага, только что доставили, — киваю я, располагаясь рядом и протягивая Нике вино и штопор. — Откроешь?

Пока Вероника ловко справляется с бутылкой, я с улыбкой рассматриваю ее сосредоточенное лицо с высоким скулами и особенно выделяющимися на нем миндалевидными карими глазами. Умными глазами, живыми, яркими и невероятно выразительными, как зеркало отражающими ее целеустремленную незаурядную натуру и крутой, почти мужской характер.

Нику не портит даже небольшой белесый шрам, рассекающий изогнутую бровь. Его оставил ей на память первый муж, которого она бросила сразу после потасовки на вечеринке, где тот решил устроить сцену ревности. Вроде бы он случайно ее задел, но она разбираться не стала и спустя месяц выскочила замуж за другого — того, кто и являлся причиной той самой драки. Новый брак продержался ровно год, и я уже толком не вспомню, чем не угодил Веронике второй супруг, но с ним она рассталась так же стремительно, как и с предыдущим. После в ее жизни были многочисленные и краткосрочные увлечения, о которых она особо не распространялась. Даже мне.

Сейчас у нее наконец-то завелся постоянный бойфренд, и с ним кажется все более чем серьезно. Три месяца назад они приглашали нас с Сашей в ресторан, где Вероника официально представила своего избранника. Сергей — следователь в Одинцовском отделении полиции. Приличный, симпатичный мужчина с отличным чувством юмора и очень простой в общении. Он произвел на меня самое благоприятное впечатление и на Александра вроде бы тоже, но когда мы вернулись домой, муж сказал мне фразу, которую нельзя было понять двояко:

«Ева, больше не принимай приглашения, не посоветовавшись со мной, и в своем доме я этих двоих видеть тоже не хочу. Надеюсь, ты меня услышала.»

Я услышала, но сделала по-своему. Пару недель назад у Сергея был день рождения, мы с Сашей оба были приглашены, но пошла я одна. Муж не возражал, но спустя два часа забрал меня из заведения, где проходило мероприятие, и весь оставшийся вечер демонстративно молчал, игнорируя мои попытки заговорить с ним.

В итоге я учинила небольшой скандал, потому что на большой у меня никогда не хватало ни смелости, ни аргументов. Каждая моя попытка добиться от мужа уступок или внятных объяснений его поведения неизменно разбивалась о ледяное молчание и четкие скупые доводы вроде «ты вправе с ними общаться, но не жди, что я стану это поощрять». Или «я не обязан объяснять тебе свои решения, если они касаются нашей семьи». И самое коронное: «Я отвечаю за твою безопасность».

Конечно, я пыталась спорить, настаивать, но всякий раз сталкивалась с глухой стеной. Всё, что не вписывалось в его внутренний порядок, имело один и тот же исход: Александр замыкался, а я оставалась наедине со своим раздражением и бесконечным чувством вины за собственное упрямство. Но больше всего обескураживало даже не его категоричное «нет», а абсолютная бескомпромиссность, за которой всегда маячило одно — он всё равно поступит по-своему.

А я… я проглочу и позволю.

Почему?

Потому что люблю до одури и не хочу раздувать конфликты…

— Эй, ты здесь? — напоминает о себе подруга, помахав перед моим носом наполненным бокалом, а я даже не заметила, как наполовину осушила свой и теперь до побелевших костяшек сжимаю его в пальцах. — Где витаешь, Ев? Бледная какая-то. Тебе нехорошо?

— Бледная? — удивленно переспрашиваю я, отставив бокал на столик и прижимая ладони к пылающим щекам.

— Ну да, — вперив в меня внимательный взгляд, кивает Ника. — Похудела. Не звонишь совсем. Заработалась в своей конторе или с мужем проблемы?

— Смеешься? Какие с ним могут быть проблемы? — нарочито небрежно отмахиваюсь я. — А работы всегда много, Ник, но меня все устраивает. Я справляюсь.

— Точно? — в темных глазах вспыхивает тревожный огонек.

— Абсолютно, — заверяю я.

— А ты не беременна, случаем?

— Нет, — быстро отвечаю я и залпом допиваю остатки вина, которому не удается перекрыть горький привкус во рту.

— А чего тянете? У него карьера на пике, у тебя все стабильно. Самое время рожать, — Ника продолжает давить на больную мозоль, словно не замечая, что меня буквально перекосило.

Тема детей — мой особый триггер.

— Саша переживает за мою спину, — глухо выдавливаю я. — У меня там металла больше, чем костей.

— Есть же варианты, — снова наполняя бокалы, непринужденно замечает Ника. — Суррогатное материнство, например. Вы можете себе позволить.

Можем, но на самом деле проблема немного в другом. Я могу выносить ребенка и сама. Специально консультировалась на этот счет у своего врача. Да, возможны осложнения и некоторые трудности, но все решаемо, если усилия приложат оба супруга.

Я готова… давно, в отличие от мужа.

— Ник, мы разберемся. Лучше расскажи, что у тебя за важное дело, — мягко съезжаю с неприятной темы.

Лицо Вероники сразу неуловимо меняется, в позе и жестах появляется несвойственное ей напряжение. Она явно чем-то взволнована, я бы даже сказала напугана, и ее эмоции непроизвольно передаются мне.

— Блин, не знаю, с чего начать… — Ника нерешительно закусывает губу, машинально потянувшись за сумкой со своим ноутбуком.

— Что случилось? — выдыхаю я, с беспокойством глядя на подругу.

— Я ввязалась в кое-какое расследование, — придвинувшись ближе ко мне, она убирает в сторону наши бокалы и раскладывает на столике компьютер. — Неофициальное, хотя я и не понимаю, почему следственные органы держат это в секрете.

— Что именно? — немного расслабившись, уточняю я.

Профессиональные сложности подруги меня пугают гораздо меньше, чем личные. Она постоянно встревает в громкие и скандальные дела, которые оборачивает в свою пользу, таким образом делая себе имя.

— Ты слышала про недавнее убийство Ворониной? — взволнованно интересуется Ника.

— Той, что вела какой-то блог помощи жертвам насилия?

— Она много чем занималась, но в целом — да.

— Это же была твоя статья. Конечно, я читала, — быстро кивнув, с недоумением наблюдаю, как Вероника загружает на весь дисплей фото обнаженной женщины в притоптанной траве.

Мертвой.

С черной полосой на шее, синюшным лицом, распахнутыми пустыми глазами и иглами, торчащими из самых чувствительных частей тела.

Господи, какой ужас! Меня прошибает холодный пот, желудок предательски сжимается. Отшатнувшись, я перевожу взгляд на заглянувшую в комнату девушку с пылесосом.

— Здесь убирать не надо. Спасибо, — резко бросаю я, и та быстро скрывается за дверью. — Это же она, да? Воронина? — сипло спрашиваю у подруги, не глядя на экран, но изображенное на нем изувеченное тело словно впечаталось в изнанку век, и стоит на долю секунды прикрыть глаза, как я снова в подробностях вижу ужасный кадр.

— Да…

— Откуда у тебя этот снимок?

— Серый ведет это дело, — негромко отзывается Ника.

Серый — это ее Сергей, но я все равно не понимаю, как следственные материалы попали к Лазаревой.

— И он так запросто дал тебе его прочитать и скопировать снимки с места преступления?

— Ев, все намного сложнее и страшнее, чем ты можешь себе представить, — нагнетая градус тревоги, серьёзным тоном произносит Вероника. — Сережа не в курсе, что я взломала его комп. Мне просто повезло, что он решил поработать дома, хотя, если честно, я ждала этого момента не один месяц. Я и познакомилась с ним… — сбивчиво тараторит она. — В общем… черт…сама же видишь, что это не похоже на заказное или бытовое убийство. И оно не первое, — хрипло добавляет Ника. — Смотри сюда…

Она загружает на ноуте следующее фото, не менее ужасающее, чем первое. Ещё одна мёртвая, полностью обнажённая девушка с такими же пугающими травмами. Снова лесополоса или парк: примятая трава, листва и хвоинки, запутавшиеся в длинных тёмных волосах жертвы. В шее, в сосках, в паху и под ногтями на руках и ногах — длинные иглы, черная полоса на горле, следы удушья на лице и синяки на бледных бёдрах. На внутренней стороне бедра ожог или рана — у предыдущей был такой же.

Я нервно сглатываю, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Это Марьяна Куприна, популярная фем-активистка и блогер-провокатор, — дрогнувшим голосом поясняет Ника. — У неё был крупный канал на ютубе, она рассказывала о насилии, о том, как пережила абьюз, обсуждала свои травмы публично… Я была на неё подписана, смотрела эфиры, следила за её историями…

— Зачем? — невольно спрашиваю я, не столько из любопытства, сколько от растерянности и ужаса.

— Какая разница! — резко отвечает Вероника, на мгновение теряя самообладание. — Марьяну убили полгода назад. Официальная версия почти как у Ворониной. А это… — на экране появляется третий снимок, но на этот раз убитая женщина связана и игл в теле нет, словно преступника спугнули, не дав закончить начатое… — Это Марина Чернова. Блогер и сексолог. Она вела огромный паблик, была на слуху…

— Я знаю ее… знала, — бормочу онемевшими от шока губами. Слава Богу, у Ники хватает такта не спросить меня — откуда. — По-моему, там подозревали её бывшего, — пытаюсь собраться с мыслями.

— С него сняли все обвинения ещё год назад, — сдержанно отвечает Вероника. — Но я уверена, что Чернову задушил и изнасиловал тот же упырь, что и двух других. Почерк преступника тот же, но с ней он вероятно не успел закончить. Слушай, Ев, я же не просто так к тебе обратилась. Ты жена психиатра и аналитик со стажем. Ты понимаешь, что это не случайность.

Я напрягаюсь, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой ком.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к делу.

— С кем мне ещё об этом поговорить, если не с тобой? — быстро парирует она. — Серый убьет меня, если узнает, что я рылась в его вещах. Редактор уволит без разговоров, если я только заикнусь про это расследование. Ты единственный человек, которому я доверяю. Ты можешь посмотреть на всё трезво. А я… Я уже боюсь доверять своим мыслям.

— И как ты тогда собираешься действовать? — растерянно спрашиваю я.

— Опубликую статью на своей странице. — передергивает плечами Ника. — Пусть у меня не так много подписчиков, но кто-то должен узнать. Может, хотя бы это заставит полицию зашевелиться, если появится резонанс. Иначе всё как обычно спустят на тормозах.

— Ника, пусть полиция расследует эти убийства, — взываю к ее здравому смыслу. — Послушай, ты не следователь и не оперативник. Ты журналист, да, но… это опасно!

— Я знаю, — глухо отвечает она. — Но не могу делать вид, что ничего не происходит. За полтора года произошло три идентичных преступления, о которых намеренно умалчивают. Все три жертвы — публичные, резонансные фигуры, у каждой огромная аудитория. Все три были обнаружены в пределах Московской области, в малолюдных зеленых зонах. А теперь попробуй найти хоть одну статью, где эти дела связаны в единую цепочку. Нет ни одного намёка, что между убийствами есть хоть какая-то связь. А если завтра маньяк выберет ещё кого-то?

Я вглядываюсь в экран, где по-прежнему открыто фото первой жертвы убийцы, и чувствую, как по спине медленно ползет леденящий холод.

— А если ты ошибаешься? Или, не дай Бог, своим постом сама привлечёшь к себе его внимание? Ты подумала об этом? — зябко поёжившись, я обхватываю себя за плечи.

— Я для него недостаточно популярна, — нервно усмехается Ника.

Она, не отрываясь, водит пальцем по тачпаду, затем приближает участок кожи на внутренней стороне бедра первой жертвы. Сначала это кажется просто пятном, но при увеличении становится понятно, что на коже девушки выбита небольшая татуировка.

— Видишь? — настойчиво спрашивает Лазарева.

— Я не совсем понимаю, что именно вижу, — сдвигаю брови, пытаясь рассмотреть детали чёрного контура, которые кажутся мне смутно знакомыми, хотя не могу сразу вспомнить, где могла его видеть.

— Уроборос, — рвано выдыхает Вероника. — Известный и часто используемый оккультный символ. Змея, кусающая свой хвост. Это знак вечности, самоуничтожения и возрождения.

Да, я точно где-то видела этот символ. Возможно, в книжном магазине на обложке какого-то романа о тайных обществах или в интернете среди бесконечных логотипов эзотерических пабликов и курсов по саморазвитию.

— К чему ты ведешь? — меня снова передергивает, и я отвожу взгляд от экрана, сосредоточившись на бледном лице подруги.

— А ты сама подумай. Все сходится! — с горящими глазами восклицает Ника. — Жертвы вели блоги о травмирующем опыте и избавлении от него, и у каждой был этот чертов змей на бедре. У последних двух убийца выжег татуировки, но мы то знаем, что они там были. То есть он подчищал следы.

— Намекаешь, что жертвы принадлежали к какому-то культу?

— И вероятно очень влиятельному культу, раз расследования убийств удерживают на тормозах. Такое ощущение, что кому-то очень невыгодно, чтобы эти преступления вообще связывали между собой. Я специально проверяла: ни в одной официальной публикации не упоминается этот символ. Ни слова.

Все волоски на моем теле встают дыбом от жуткой мысли, что за серийными убийствами действительно может стоять нечто куда более могущественное и опасное, чем маньяк-одиночка.

— Ты думаешь, кто-то покрывает убийцу? — едва слышно спрашиваю я и, схватив со столика свой бокал, залпом его осушаю.

— Думаю, это больше, чем просто чей-то покровитель, — медленно произносит Вероника. — Это целая система, Ева, — она делает короткую паузу, уверенно глядя мне в глаза. — И я собираюсь в нее проникнуть.

— Что? — с грохотом поставив бокал обратно, потрясенно восклицаю я. — Ты спятила?

— Почему сразу спятила? — оскорбляется Ника. — Зря ты меня недооцениваешь. Я не собираюсь лезть в пасть хищнику, а всего лишь осторожно прозондирую почву и слегка разворошу змеиный клубок.

— Каким образом? — мой голос предательски сипит, от волнения за безбашенную подругу перехватывает горло.

Вероника самодовольно улыбается, но в её глазах тлеет тревога и неуверенность. Она блефует, черт возьми. Строит из себя шпиона со стажем, а на самом деле трясётся от страха.

— Есть такой форум «Живые границы», — начинает она, чуть понизив голос. — Там обсуждают всё: от ПТСР до суицидальных состояний. А самое главное — все убитые жертвы имели свои аккаунты на этом форуме. Их переписки и активности до сих пор можно найти в архивах.

— И ты там тоже зарегистрирована? — осторожно спрашиваю я.

— Да, — кивает она, поправляя коротко подстриженные волосы цвета горького шоколада. Ее тонкие длинные пальцы с безупречным маникюром едва заметно дрожат. — Я создала профиль, выложила пару вымышленных историй, влезла в несколько обсуждений, притворилась, что нуждаюсь в реабилитации после расставания с парнем-абьюзером. И буквально через неделю мне пришло личное сообщение. Без имени отправителя, с одними только контактами. Приглашение на индивидуальную программу. По платной подписке, с гарантией полной анонимности и поддержкой ведущих специалистов.

— И что ты ответила? — уточняю я, чувствуя, как внутри нарастает дерьмовое предчувствие.

— Согласилась. В ответ мне пришло автоматическое письмо с коротким онлайн-опросом, а на следующий день перезвонил «куратор». Он даже не представился, прикинь? Только продиктовал короткую инструкцию — как добраться до реабилитационного центра — и шестизначный код, который я должна буду сообщить на входе. Знаешь, где находится эта богадельня?

Ника выразительно приподнимает брови, бросив на меня испытывающий взгляд. Я неопределенно пожимаю плечами. Откуда мне знать? Я и об этом форуме-то слышу впервые.

— На территории бывшего санатория в Одинцовском районе, за Можайским шоссе. Ни отзывов, ни рекламы, ни действующего сайта. Ни-че-го.

— С ума сойти… — потрясенно бормочу я. — Прости, но ты… Ты точно ненормальная, Ник. — обескураженно качаю головой. — А если они и правда сектанты? И каким-то образом разоблачат тебя или накачают чем-то?

— Нет, — упрямо возражает Лазарева. — Секты так в лоб не действуют. Сначала они будут меня очаровывать и соблазнять, — ухмыляется она. — Постепенно обрабатывать и промывать мозги. Блин, у них та же тактика, что у инфоцыган и сетевого маркетинга. Все эти разномастные коучи тоже своего рода сектанты. Ты видела их дебильные блаженные лица?

— Ника! — яростно перебиваю я. — Не вздумай, слышишь? Не вздумай туда ехать!

— Ев, я уже все решила. Ты меня не переубедишь, — безапелляционно заявляет моя рисковая безалаберная подруга. — Но можешь поддержать морально и…, — она делает короткую паузу, нервно облизывает ярко-красные губы и устремляет на меня умоляющий взгляд.

— Что? — напрягаюсь я, вопросительно глядя на Нику.

— Твой Демидов тоже зарегистрирован на форуме «Живые границы», — тихо отвечает она, дерганным жестом хватаясь за бутылку, чтобы снова наполнить бокалы.

Ее слова не шокируют и не вызывают вопросы. Нет ничего удивительного или подозрительного в том, что мой муж подписан на блог, где разбирают психологические проблемы.

— Разумеется, не только он, — поспешно добавляет Ника. — Там тьма тьмущая мозгоправов всех мастей и нуждающихся в помощи людей из разных социальных кругов. Я даже отца твоего нашла… Он же бывший алкоголик?

— Ника! — от возмущения у меня срывается голос.

— Ева, не кипятись, — миролюбиво бросает Лазарева, протягивая мне вино. — Я это не к тому, чтобы осудить или в чем-то обвинить. Демидов — умный мужик. Не исключаю, что самый умный из всех, кого я знаю. И он в теме. ПТСР — его конек и визитная карточка, плюс связи в определённых кругах. Если ты ненавязчиво попытаешься узнать у него, знает ли он что-то об этом центре…

— Позвони и спроси сама, — не дав ей закончить, резко бросаю я.

Меня возмутило вовсе не то, что Лазарева решила через меня получить бесплатную и внеочередную консультацию моего мужа. Она изначально солгала, заявив, что нуждается в моем совете.

— Рехнулась? Он меня на дух не выносит! — выпаливает Ника. — И мы обе знаем, что это так и есть. Демидов даже говорить со мной не станет! Я для него пустое место и раздражающий элемент, который он вынужден терпеть, потому что я твоя единственная подруга.

— Ты преувеличиваешь, — сбавив тон, сдержанно отзываюсь я.

— Вовсе нет. Он — патологический собственник, Ева. И каждого, кто отвлекает тебя от его персоны, воспринимает в штыки. Неужели ты сама этого не замечаешь?

— У Александра прекрасные отношения с моим отцом, — привожу весомый на мой взгляд аргумент.

— Потому что Олег Петрович пляшет под его дудку и подобострастно заглядывает в рот.

— Да с чего ты это взяла?

— Годы наблюдений, Ева, — сухо отвечает Ника, пригубив вино. — Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь со своим мнением. Боже упаси, мне бы со своей разобраться, но ты иногда ведешь себя как наивный ребенок, смотрящий на мир сквозь розовые очки.

— Зато в тебе до сих пор бушует подростковый максимализм, приправленный амбициями и рискованным безрассудством, — холодно парирую я, жаля в ответ.

— Я этого и не скрываю, — примирительно улыбается Лазарева. — Вообще, считаю, что мы с тобой идеально дополняем друг друга. Скромная тихоня и безбашенная бунтарка. Согласись, что без меня тебе было бы безумно скучно?

— С тобой невозможно спорить, — качнув головой, признаю очевидный факт. — Я точно не смогу заставить тебя отказаться от этой бредовой идеи?

— Нет, — отвечает Лазарева, наконец-то закрыв ноутбук и убрав его обратно в сумку. — Пойми, после всего, что я выяснила… — Ника прерывается, чтобы смочить горло, и, закинув на диван свои длинные ноги, обтянутые узкими светлыми брюками, устремляет на меня пронзительный взгляд. — Я не смогу спать спокойно, если завтра снова кого-то убьют.

— Это безумие… — обреченно выдыхаю я, понимая бессмысленность любых моих аргументов. Вероника слишком упертая. Всегда такой была. И если она что-то для себя решила, сдвинуть ее с намеченного пути нереально.

— Знаю, — с мягкой улыбкой соглашается подруга. — Поможешь мне? Пожалуйста, Ев. — она складывает ладони в умоляющем жесте. — Встреча в этом центре состоится завтра в восемь вечера, и мне больше не к кому обратиться.

— Как ты себе это представляешь? — с усталым вздохом интересуюсь я. — Саша в другом городе до конца недели, занят с утра до ночи. Предлагаешь позвонить ему и выдать все, что ты тут мне наговорила? Догадываешься, какой будет его реакция?

— Он покрутит пальцем у виска и скажет, что твоя подруга окончательно слетела с катушек.

— Нет, скорее предложит тебе записаться на прием к психиатру. И желательно, не к нему, — горько усмехаюсь я.

— Ну да, на оплату его услуг я пока не заработала, — иронично отзывается Ника. — Поэтому тебе ни в коем случае нельзя упоминать меня. Даже вскользь, — поморщившись, добавляет она. В ее глазах вдруг вспыхивает воодушевление, не сулящее мне ничего хорошего. — Я уже все придумала, Ев. Ты скажешь, что зарегистрировалась на этом форуме, чтобы провести аналитику для своего агентства.

— Какую ещё аналитику? — недоверчиво спрашиваю я, прекрасно зная, как Александр относится к подобным «социальным проектам».

— Например, исследование динамики онлайн-групп поддержки для одной из московских клиник или фонда. Ну или анализ новых рисков в сообществах для уязвимых слоев населения — сейчас все этим интересуются, правда?

— И что, Саша поверит?

— А куда он денется? Ты же не собираешься утаивать, что это часть работы. Объяснишь, что твоя задача — обычный анализ контента и поведения пользователей.

— Допустим… Но как мне аккуратно подвести разговор к закрытым программам?

— Очень просто, — с энтузиазмом продолжает Ника. — Скажи, что тебе в личку несколько раз приходили однотипные приглашения на некие закрытые программы помощи. Текст сообщений выглядит формально и вполне профессионально, но при этом нет ни имён специалистов, ни лицензий, ни официальных контактов. Ты проявила скепсис, но руководству показалось, что это обычная практика для подобных площадок. А ты, как честный исполнитель, не смогла закрыть глаза на сомнительные приглашения и хочешь получить совет, как это трактовать — опасно ли это, стоит ли бить тревогу, с чем это может быть связано.

— То есть просто консультативно спросить его мнение?

— Именно! — Ника облегчённо выдыхает. — Просто задай вопрос как исследователь. Можешь даже обобщить: «Мол, есть ли сейчас такие истории в вашей профессиональной практике, что за тренд, может ли быть что-то серьёзное за подобными приглашениями?» Ты же специалист по анализу, тебе простительно интересоваться деталями.

Я невольно улыбаюсь. Лазарева, конечно, гениально выкручивается, но на душе все равно кошки скребут. Хотя, учитывая обстоятельства, иначе и быть не может.

— Ох, Ника, вляпаюсь я с тобой, как пить дать…

— Нормально все будет, — с показной лёгкостью улыбается она. — Если Демидову что-то известно об этом центре, тебе он точно расскажет. Ну или хотя бы предупредит, что туда лезть не стоит.

— Можно подумать, тебя это остановит, — усмехнувшись, констатирую я.

— Предупрежден, значит, вооружен, — многозначительно произносит она.

— Ладно, я попытаюсь, — соглашаюсь с тяжелым сердцем. — Но ничего не обещаю.

— Ура! Спасибо! Обожаю тебя, — верезжит Ника, сжимая меня в крепких объятиях.

В этот момент бокал выскальзывает у меня из пальцев, оставляя на идеально белой обивке дивана расползающееся бордовое пятно. Мы обе на секунду застываем, мрачно уставившись на красные подтеки, пугающе ярко напоминающие кровь.

— Вот так всегда, — выдыхаю я, пытаясь стереть капли салфеткой, но делаю только хуже. Пятно стремительно разрастается, будто впитывая мои тревоги. — Стоит выпить чуть больше нормы, и все валится из рук, — стараюсь перекрыть болтовней зреющее внутри дурное предчувствие.

— Не парься, у тебя в соседней комнате специалистки по пятнам трут ваши стерильные полы. Зови их сюда, пусть поработают, — хмыкает Ника.

Я улыбаюсь через силу, чувствуя, как привычный мир начинает незаметно трещать по швам.